Текст книги "Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 1"

Автор книги: Марина Алиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Вы молчите, мадам? – вкрадчиво спросила мадам Иоланда. – Моё предложение кажется вам глупым и неисполнимым?

– Нет, что вы, – встрепенулась Изабо, еле вырываясь из приятных грёз. – Я и сама все время о чем-то таком думала, просто не могла найти достойного повода… Этот ваш дю Шастель подвернулся очень кстати…

Она хотела встать, но вспомнив про треклятую талию, задранную чуть не по подмышки, передумала и только поёрзала в кресле, ставшем вдруг ужасно неудобным. Ребенок в животе тоже завозился, а потом толкнулся так, что королева охнула.

– Что с вами, ваше величество?! – кинулась к ней герцогиня.

– Ничего, ничего, – простонала Изабо, – это моё… недомогание. Так бывает.., от сильной головной боли…

– О да, я знаю.

Герцогиня, с тревогой вполне искренней, понаблюдала, как разглаживается, сведённое болью, лицо королевы, как проясняется её взгляд, потом, взяла в руки оставленную пажом шкатулку, достала из неё небольшой сосудик мутного стекла с горлышком, обвязанным чистым полотном, и снова подошла к креслу.

– Вы совершенно расстроены, мадам, – произнесла она участливо. – Простите. Мне не следовало так вас утомлять.

– Нет… Ничего. Я вам даже признательна.

– О, – герцогиня недоверчиво покачала головой. – Это говорит одно только королевское великодушие. Но, чтобы загладить свою вину, я хотела бы предложить вам чудодейственное средство. – С этими словами она протянула королеве стеклянный сосудик. – Это снадобье совершенно безобидное, однако побуждает все жизненные соки разносить по телу тепло и покой. Секрет приготовления мне рассказал монах-францисканец ещё в Арагоне, и с тех пор я пользуюсь им так же часто, как молитвенником.

Изабо с опаской глянула на мутное стекло, за которым угадывалась какая-то тёмная жидкость, и невольно вжалась в кресло поглубже. Принимать незнакомые снадобья было всегда опасно, а в её положении – опасно вдвойне.

– Вы, как будто знали, что я расстроюсь, – пробормотала она в замешательстве.

– Я взяла с собой всё, что могло понадобиться для лечения, если бы мой лекарь счел недомогание вашего величества серьёзным, – ответила герцогиня. – Не бойтесь. Чтобы вас успокоить, я могу первой его принять.

Мадам Иоланда быстро отвязала полотняную обмотку с горлышка и уже подносила сосудик к губам, когда королева её остановила.

– Неужели вы думаете, что я унижусь до недоверия, – спросила она с той долей высокомерия, которую герцогине и хотелось услышать. – Оставьте ваше снадобье, я приму его за обедом.

– Его надо принимать до еды, мадам.

– Хорошо. Подайте мне тот серебряный кубок.

«Всё-таки не доверяет – хочет посмотреть, не потемнеет ли серебро, – подумала мадам Иоланда. – Да и чёрт с ней, лишь бы выпила!»

Она наполнила кубок вином, затем поставила его и снадобье на чеканное турецкое блюдо и почтительно поднесла всё это Изабо.

Королева, с напускным безразличием понаблюдала, как герцогиня доливает ей в вино темноватое зелье, потом выпила, всем своим видом демонстрируя полное доверие, и, пока остатки зелья убирались обратно в шкатулку, с удивлением обнаружила, что покой и тепло на самом деле разливаются по её телу.

– Мне ещё побыть с вами, мадам, или вы предпочтете немного поспать? – поинтересовалась мадам Иоланда.

– Пожалуй, идите, – расслабленно произнесла королева. Глаза её действительно вдруг стали слипаться. – Один ваш визит, безо всяких снадобий, уже принёс мне душевный покой. Но всё вместе – совершенно успокоило… Я как раз подумаю об этом… дю Шастель.

Герцогиня низко поклонилась и проследовала к дверям, сверкнув на прощанье сапфировым ожерельем.

В небольшой приёмной, перед дверью в королевские покои, тут же подскочили со своих мест мадам де Монфор и сутулый лекарь герцогини Анжуйской.

– Ну, что? – обратилась герцогиня, прежде всего, к лекарю.

– Уверен – со дня на день должно начаться.

Герцогиня повернулась к фрейлине.

– Повитуха уже здесь?

– Да, ваша светлость.

– Держите её наготове, мне кажется, что начнется уже сегодня.

Потом она достала из подшитого к накидке кармана увесистый кошель и протянула его мадам де Монфор.

– Этим расплатитесь с повитухой, как сочтёте нужным. И немедленно сообщите моему человеку, если родится девочка.

– Хорошо.

– И, вот ещё что, – герцогиня придвинулась к старшей фрейлине поближе, чтобы лекарю не было слышно её слов. – Эта женщина.., де Вутон. Скажите ей, что датой рождения ребёнка.., девочки, должен стать день рождения Христова. Это очень важно, и я обязательно проверю…

– Скажу, ваша светлость.

– И пусть не привязывается к ней, как к родной – мне в этом деле лишних страстей не надо.

– Я передам, ваша светлость.

– Теперь ступайте к королеве и будьте с ней предельно любезны.

Мадам де Монфор присела в низком поклоне, а когда твёрдые шаги герцогини зазвучали, затихая, уже в коридоре, спрятала в шкафчике за портьерой кошель и, запахнув плотнее меха, в которые куталась, поспешила к своей госпоже.

Вечером у королевы начались схватки, а ночью случились роды, которых она совсем не помнила из-за сильной боли и частых обмороков.

Утром, как и предсказывала повитуха, королеву охватила горячка, и больная, хватаясь ослабевшими руками за меха мадам де Монфор, требовала позвать только лекаря герцогини Анжуйской. За ним немедленно послали, но гонец подоспел слишком поздно – весь двор герцогини, ранним утром, отправился в Анжер, а сама она, в сопровождении лишь нескольких дворян, поехала в Боте-сюр-Мари, по слухам, вроде бы, проститься с Валентиной Орлеанской, так как вдова убитого герцога намеревалась оставить Францию и вернуться в Милан, к отцу.

– Господи, зачем ей эта дура?! – простонала Изабо, хватаясь за голову. – Кто мне теперь поможет? Надавала советов и уехала! А король вот-вот вернётся…

– О, мадам, посмотрите! – воскликнула вдруг мадам де Монфор, которая все это время, прибиралась в покоях, зорко высматривая ненужные следы ночных родов. – Кажется, её светлость кое-что забыла вчера!

Она поднесла к постели, уже знакомый Изабо серебряный ларец.

– Прикажете отправить в Анжер?

– Нет!!!

Королева всем телом потянулась к шкатулке, но, понимая, что такую тяжесть ей не удержать, лишь похлопала слабой рукой по постели возле себя.

– Это подарок от её светлости… Я просто забыла… Откройте, там должно быть то, что нужно…

Мадам де Монфор поставила ларец рядом с королевой, подняла крышку и, рассмотрев пузырьки и флаконы, всплеснула руками:

– О, Боже, ваше величество! Здесь лекарства! Мне знакомы некоторые названия! Вот этот, например…

– Да, я знаю, – нетерпеливо перебила Изабо, наощупь перебирая рукой горлышки пузырьков. – Где-то здесь был такой флакон.., замотанный полотном…

– Такого нет, мадам, – покачала головой мадам де Монфор. – Все флаконы с золотыми пробками. Очень изысканно и щедро… Если позволите, я сейчас же составлю для вас лекарство.

Королева откинулась на подушки.

– Мне всё равно уже, – пробормотала она, прижимая ладонь ко лбу. – Сделайте хоть что-нибудь, лишь бы прекратить эти мучения.

– Слушаюсь, мадам.

Фрейлина подхватила шкатулку со снадобьями и скрылась за портьерой. Там она достала из-за корсажа мелко сложенный листок, который получила вчера от лекаря герцогини Анжуйской, и, без конца с ним сверяясь, составила питье для своей королевы.

Изабо, видимо, стало совсем худо. Питьё она выпила безропотно и безучастно, потом закрыла глаза и признаки жизни подавала только прерывистым дыханием. Но мадам де Монфор, присевшая рядом, зорко следила за малейшими изменениями в состоянии королевы. Указания, которые она получила от герцогини, были предельно ясными: любой ценой поставить на ноги до возвращения короля! Поэтому, едва дыхание больной сделалось более ровным, а лицо покрылось испариной, фрейлина удовлетворенно кивнула, составила еще одно питьё, сверяясь с заветной бумажкой, и снова подсела к постели, предварительно бросив бумажку в камин.

К вечеру состояние её величества заметно улучшилось Она с аппетитом поужинала, чего не делала уже давно, потом долго и придирчиво, поворачиваясь всеми возможными ракурсами, рассматривала себя в зеркале и, прежде чем снова заснуть, велела прислать на свою половину с дюжину швей, чтобы опустили талию на всех платьях.

Заботливая мадам де Монфор спросила, не следует ли ей собрать весь двор королевы к её утреннему туалету, и, получив утвердительный ответ, попросила дозволения покинуть, наконец, королевскую спальню.

– Ступайте – расслабленно махнула рукой Изабо.

В её засыпающем сознании мелькнула короткая мыслишка о ребёнке, рожденном ночью, но её тут же вытеснила более важная забота о том, какие драгоценности приличней всего надеть завтра. Да и платье.., ах, только бы было готово! А ребёнок… Что ребенок? Не было никакой беременности! И всей прошлой жизни с Луи тоже не было… Не было, не было, не было… И, как, кстати, имя того дворянина? Дю Шастель? Да… Не забыть бы…

Примерно в то же самое время сам мессир дю Шастель, проводив госпожу де Вутон и новорожденную девочку до границ Лотарингии, скакал в Анжер, куда вот-вот из Боте-сюр-Мари должна была вернуться мадам Иоланда. От Валентины Орлеанской она добилась всего чего хотела без особого труда, и уже через месяц с небольшим маленький Жан Бастард должен будет перейти под опеку герцога Анжуйского.

– Драгоценная моя, зачем он нам? – поинтересовался герцог, когда его, без особенных затей, поставили перед свершившимся фактом.

– Акт милосердия, не более, – ответила герцогиня, целуя супруга.

Но двумя днями позже, когда вернулся из Парижа граф Арманьякский с рассказом о примирении королевской четы и с поразительной новостью о назначении Танги дю Шастель управляющим двора в Пуатье, мадам Иоланда, поздравляя последнего, обронила загадочную фразу:

– Итак, создавайте двор, мессир. А ближний круг для нового короля я подготовлю…

Часть вторая. Жанна

Домреми

(начало лета 1412 г.)

Девочка стояла прислонившись щекой к дереву, крепко зажмурившись, и, как будто прислушивалась к тому, что творилось под корой. По её ладошкам ползали муравьи, прямо над головой, блестя любопытным глазом, присвистывала какая-то птаха, но девочка ни на что не обращала внимания, полностью поглощенная своим занятием. Она только слегка шевелила пальчиками, подгоняя щекотливых муравьев, однако глаз не открывала, поэтому человек, идущий по тропинке, смог подойти совсем близко. А потом, бесшумно ступая, встать по другую сторону дерева, откуда тихо и ласково, чтобы не испугать, поинтересовался:

– Что же тебе оттуда говорят?

Всё ещё не открывая глаз девочка прошептала:

– Горят, что бояться тебя не нужно.

– Вот как…

Человек удивлённо поднял брови.

– Это тебе дерево сказало?

– Да.

– А разве деревья разговаривают?

– Все друг с другом разговаривают. Не все слышат, если с ними говорят.

– А ты всех слышишь?

– Я слушаю.

– А почему глаза не открываешь?

– Так меня ничто не отвлекает.

Лицо у человека при этих словах приобрело такое выражение, словно он споткнулся на ровном месте и никак не может понять, как такое могло приключиться.

– Кто же тебя этому научил? – спросил он медленно, почти с опаской.

Девочка пожала плечами.

– Никто. Это же очень просто, и учиться не надо. Хочешь – сам попробуй. Дерево сказало, что ты сможешь.

– Какое оно, однако.., умное.., – пробормотал человек, почёсывая кончик носа

– Оно просто всё знает.

Девочка открыла, наконец, глаза, и человек невольно отступил – такой, не по-детски серьёзный, был у неё взгляд. Да и всё поведение девочки, как и её речь, сильно отличались от обычного поведения и речи крестьянских детей. А она, судя по платью, была именно из крестьян, хотя и не самых бедствующих.

– Откуда же дерево всё знает? – спросил незнакомец, не столько ради ответа, сколько ради того, чтобы, хоть чем-то, скрыть своё смущение перед взрослым взглядом этого странного ребёнка.

– Так ведь давно здесь стоит, – ответила девочка таким тоном словно всё было очевидно и без её пояснений.

– Ну и что? – глуповато спросил незнакомец.

– Если долго стоять на одном месте, оно делается, как вода – в нём всё становится видно – и даже то, чего в другом, совсем незнакомом месте нипочём не увидеть.

Изумлённый человек потёр лоб рукой.

– Это тебе тоже дерево сказало?

– Нет, – девочка засмеялась. – Это тебе любая лесная фея расскажет. Их тут много, но они летают, поэтому знают не всё.

– А ты?

– И я на одном месте тоже долго боюсь стоять.

– Почему же?

– Все знать страшно.

Человек с минуту молча смотрел на девочку.

– Сколько тебе лет, дитя? – спросил он, и голос его при этом почему-то дрогнул.

– Не знаю.

– Около пяти, да?

– Не знаю.

Девочка опустила голову, набычилась и посмотрела исподлобья, сразу став похожей на любого другого крестьянского ребёнка.

– А зовут тебя как?

Незнакомец присел перед девочкой, заглядывая ей в лицо, и отметил про себя, что простой вопрос заставил её, почему-то, смутиться.

– Ну же! Что тебя так озадачило? Ты и имени своего не знаешь?

– Знаю… Дома все меня зовут Жанной…

– Прекрасное имя. Но тебе, кажется, не нравится?

– Нравится…. Просто дерево говорит, что я – Клод.

Человек опустился на траву, не отрывая взгляда от девочки. Было видно, что он взволнован, хотя и сам, кажется, ещё не понял причины своего волнения.

– А как зовут твою матушку?

– Изабо. Все зовут её Изабелетта Римлянка, а когда разговаривают с ней, говорят – мадам Вутон.

– А отца?

– Жак Арк.

– Значит, ты – Жанна Арк?

Снова замешательство.

– … Я просто Жанна…. А в этом лесу – просто Клод.

По запинкам и неуверенности в голосе было ясно, что тема имени девочку, если и не пугает, то очень смущает, и человек решил больше пока ничего не уточнять. Он снова задумался, нахмурив брови, а Жанна-Клод, пока он размышлял, осмотрела грубую коричневую сутану незнакомца, подпоясанную простой верёвкой, его истертые кожаные сандалии, и решилась спросить сама:

– А тебя как зовут?

Человек, не прерывая раздумий, посмотрел девочке в глаза.

– Спроси у дерева, оно ведь всё знает.

– Нет, – покачала головой девочка, – просто так оно не скажет. Ты подойди, обними его руками и немного постой, послушай…

Человек, с улыбкой, замахал пуками.

– Нет, нет. Для меня это слишком сложно. Лучше я сам тебе скажу, что меня зовут Мигель.

– Какое смешное имя, – улыбнулась девочка.

– Испанское…. А по-французски я…

Но договорить он не успел. Глаза девочки округлились, рот приоткрылся, и она, не столько сказала, сколько трепетно выдохнула:

– Я знаю… Как святой Мишель, да?

Фонтевро

(лето 1412 г.)

Растянувшееся на побережье Луары аббатство Фонтевро, летом представляло собой место, вполне достойное служить земным воплощением райского сада.

Благоухающие мёдом цветники одурманивали каждого входящего и ярким многообразием красок, и какой-то особенной, знойно-летней истомой, когда кажется, что нет на свете большего блаженства, чем прилечь где-нибудь в тени, на изумрудной, сочной траве и целиком отдаться созерцанию всего, на что упадёт переполненный ленью взор – от торчащей перед самым носом травинки, до высокого библейского неба.

В хозяйственных пристройках редко и густо мычали разморенные зноем коровы, и пчёлы вплетали свой низкий басовый гул в тонкое птичье щебетание. Огородные квадраты на полях аббатства, хоть и не были ещё тем образчиком итальянского искусства, которым, много позже, украшала окрестности своих замков Екатерина Медичи, всё же отличались от обычных крестьянских посадок и ровностью рядов, и густотой взошедших побегов.

Несколько монахов, в лёгких летних сутанах, скрючившись, каждый на своем огороде, исправно махали тяпками, отбрасывая в сторону ненужные ветки, подгнившие после обильных дождей листья и вырванные сорняки. Работали они сосредоточенно, почти механически, но всякий раз, разгибая спину, чтобы вытереть напотевшее лицо, нет-нет, да и бросали любопытствующие взгляды в сторону церковного сада, где, вот уже больше часа, по-светски оживлённо, проводила время пёстрая, жёлто-оранжевая свита герцогини Анжуйской, щедро «разбавленная» тёмными камзолами Лотарингских лучников.

Поводом для встреч мадам Иоланды и Карла Лотарингского пару последних лет служила материнская тоска герцогини по маленькому Рене. И, хотя у воспитателей не принято было баловать воспитанников родительскими ласками, герцог Карл, несомненно по доброте душевной нет-нет да и привозил мальчика в Фонтевро, куда на богомолья приезжала и герцогиня Анжуйская со старшими сыновьями.

Невинные и трогательные картины краткого семейного воссоединения продолжались, как правило, недолго. Дети, радуясь возможности поиграть и похвастать всем тем, чем обычно хвастаются дети, видящие друг друга не более двух раз в год, быстро исчезали в густых зарослях сада. А мадам Иоланда и герцог Карл удалялись для беседы в часовню.

Эта часовня давно уже стала любимым местом герцогини. И всякий раз, приезжая сюда даже в одиночестве, она неизменно приходила поклониться одному из трёх, расположенных там надгробий.

– Вы отдаете дань уважения прежнему владельцу Анжу, или вас привлекает его легендарный сын? – спросил герцог Карл, когда, вслед за мадам Иоландой, он с облегчением шагнул с разморенного солнцем двора в прохладную темноту часовни.

– Ни тот, ни другой, – ответила герцогиня.

Шурша тяжелым подолом по каменному полу, она подошла к единственному здесь женскому надгробию и, перекрестившись, опустилась на колено.

– Мадам Алиенора? – усмехнулся герцог. – Мне бы следовало догадаться…

– Да.

Сквозь скудное оконце проникали солнечные лучи, создавая из невесомой пыли, кружащей в воздухе, золотистую дымку вокруг каменного лица отчего казалось, что оно теплеет и дышит, превращая свою владелицу из покойной в спящую.

– Ни одна женщина, когда-либо облеченная властью, не привлекает меня так, как эта, – почтительно произнесла герцогиня. – Великая королева и великая мать. Правительница, разуму которой следовало бы поучиться многим из наших… Наверное, она заслужила всё то, что произошло с ней в жизни, но только не таких сыновей…

Мадам Иоланда кивком головы указала на расположенное слева, почти под прямым углом надгробие Ричарда Львиное Сердце.

– Вот, хоть этот… Ничтожный, бездарный правитель, которого и правителем-то в полной мере назвать нельзя. Истерик, всю жизнь подчинявшийся только своим прихотям, амбициям и страстям. Испытывал ли он хоть крупицу любви и благодарности к матери? А ведь это она и только она сделала из него легенду, сохранив для сына трон, корону и страну, для себя же оставив только тень безвестности.

– Хороша безвестность! – откликнулся герцог. – Эта мадам пол-Европы вынуждала о себе судачить и не один год.

– Сплетни ещё не легенда.

Огонёк высокой витой свечи возле надгробий от движения герцогини качнулся, затрепетал и снова вытянулся огненно-жёлтой пикой, словно ставя точку в разговоре.

– Давайте уже поговорим о деле, Карл.

Мадам Иоланда удобно устроилась на каменном выступе под окном и жестом предложила герцогу сделать то же.

– Для начала расскажите, каковы успехи у Рене?

– Прекрасные.

Легким поклоном Карл Лотарингский дал понять, что садиться не будет и только повернул привычным движением меч на боку так, чтобы на него было удобно опереться.

– В отличие от короля Ричарда, ваш сын вполне достоин своей матери. Падре, дающий ему латынь, говорит, что давно уже не видел такого умного мальчика, мой придворный летописец на него не нарадуется – истории королевских династий Рене запомнил, как молитву. А придворный алхимик из Туля уже потирает руки в предвкушении будущего ученика. Мы недавно к нему заезжали, и ваш сын проявил живейший интерес к этой древней науке. Также, не могу не похвалить и его усердие в прислуживании по дому…

– Но, что? – перебила герцогиня, которая уже по тону Карла поняла, что все эти похвалы лишь сладкая прелюдия перед чем-то не слишком приятным.

– Не ждите, что он станет выдающимся воином, мадам, – развел руками герцог. – Пока мальчик в совершенстве овладел только искусством отлынивать от боя. Его воспитатель жалуется, что занятиями по рыцарскому уставу Рене пренебрегает, прячась по разным углам с книгой или доской для письма!

Мадам Иоланда тепло улыбнулась.

– Ничего страшного. Пусть мальчик сначала укрепит дух, а тело укрепится, когда он немного повзрослеет. Я потому и выбрала вас в воспитатели сыну, чтобы из него не получился один только безмозглый вояка, которые, к сожалению, всё чаще и чаще появляются в наше время. Пускай учится. Велите его воспитателям читать Рене не только латинские тексты из Библии, но и книги светского содержания. Я хочу, чтобы с самого раннего возраста сын приучался к истории, схоластике и наукам о тонких, духовных материях.

Карл Лотарингский недоуменно пожал плечами, но перечить не стал. Лишь в тысячный раз, подумал о том, что давний порядок, не позволявший вмешивать родителей в процесс воспитания детей, отданных в обучение, был не так уж плох, и не худо было бы соблюдать его и дальше.

– Теперь о девочке. – Взгляд герцогини заметно посуровел. – Как она?

– Растёт.

– И только?

Что-то в голосе герцога мадам Иоланде снова не понравилось.

– Я понимаю, что вы не можете следить за её жизнью изо дня в день, но почему женщина, которая за ней смотрит, ничего вам не сообщает?

– Она сообщает.., – герцог потупился. – И сообщает, пожалуй, слишком много…

На мгновение в часовне повисло молчание.

Карл явно собирался с духом. Зная уже нрав мадам Иоланды, он подбирал слова, не решаясь в простых, привычных выражениях сообщить ей то, из-за чего сам несколько последних недель потерял и сон, и покой. Однако, ледяное молчание герцогини подгоняло, поэтому, махнув рукой на словесную витиеватость, герцог хмыкнул, прочищая горло, приосанился для уверенности и гордо вскинул голову.

– Мадам, – произнес он решительно, – вы абсолютно уверены в правильности того, что мы делаем?

Герцогиня с минуту смотрела на него холодно и неприязненно, но, когда заговорила, голос её прозвучал довольно спокойно:

– Я вас не понимаю. Объяснитесь.

– Объяснюсь! Мадемуазель Мей, заботам которой я поручил Жанну, рассказывает о ней вещи совершенно невозможные! Девочка еще так мала, но уже проявляет черты характера и наклонности, вполне достойные всей своей родни!

– Что вы хотите сказать?

– Только то, что она уже излишне спесива, подвержена вспышкам необъяснимого гнева и крайне, я повторяю, крайне болезненна! Ещё немного, и зараза этого рода скажется во всей красе!

– Вы забываете, что её отец безумным не был.

– Неважно! Гнилой ствол здоровых ветвей не даёт! Если в одном брате безумие проявилось, то в другом оно могло дремать, чтобы затем перейти к детям!

Рука герцога, придерживающая меч, невольно сжалась на рукояти.

– Дохлый, выродившийся род, – глухо проворчал он, глядя себе под ноги. – Я, конечно, понимаю, что за простой деревенской девушкой ни один бы французский рыцарь не пошёл… Рабы – да, но только не высокородные дворяне… Я бы и сам с места не двинулся, осветись она, хоть тремя нимбами… Хотя, я бы, может, и сдвинулся, потому что в чудо поверить готов, но другим святость непременно надо доказывать, и, ещё вопрос, поверят ли они. Королевская кровь, без сомнения, вернее. Но может ли такое быть, чтобы Дева, Божья посланница оказалась безумной?!

– А она безумна?

– Нет пока. Но она.., она странная!

Мадам Иоланда удовлетворенно откинулась на прохладную стену часовни и радостно прошептала:

– Прекрасно! Господь определённо на моей стороне!

Ошарашенный герцог, который ожидал какой угодно реакции, но только не такой, отпустил рукоять меча и неловко покачнулся, потеряв точку опоры.

– Теперь я не понимаю вас, мадам!

– Ах, дорогой герцог, вы смотрите на все с позиций одного только здравого смысла, а в деле, которое мы начали, немного странности не повредит. – Мадам Иоланда поднялась и стряхнула с юбки приставшую пыль, – Не хотите же вы, в самом деле, чтобы Дева, призванная спасти Францию, была действительно похожа на простую крестьянку. Сами только что сказали – ни один рыцарь за такой не пойдёт. И я вполне с вами согласна. За странным и непонятным они пойдут вернее. Но, чтобы пошли без сомнений, надо, в первую очередь, не сомневаться нам с вами. А пуще всего тем, кто составит ближайшее окружение Девы и нового короля…

– Что?!!!

Герцог, не успевший до конца отойти от первого недоумения, попятился от герцогини, как от чумной, и остановился только когда упёрся в каменное изваяние Генри Второго.

– Нового короля?! Мадам, близость надгробие этой дамы опасно на вас влияет! Я не помню, чтобы во время наших с вами уговоров хоть раз вставал вопрос о новом короле!

– А вы, что же, полагали, что нами вечно будет править Шарль Безумный?

– Нет. Но на всё воля Божья… Никто своего срока не знает. Больной ли, здоровый, а Шарль может прожить ещё очень и очень долго. И если в вашем понимании спасение Франции заключено в государственном перевороте, то это без меня! Хватит и одного Луи Орлеанского…

Герцогиня предостерегающе взглянула на Карла, но он и сам уже замолчал, только гневно сверкнул глазами в её сторону.

– Вам что, его тень является? – сердито спросила мадам Иоланда. – Пяти минут не прошло, как называли этот род гнилым, и вдруг такая преданность…

– Это преданность собственной чести, которая не даст пойти против законного короля. – вскинул подбородок Карл. – Герцог Орлеанский был всего лишь герцогом, тогда как Шарль – все-таки, Божий помазанник!

– И он останется им, успокойтесь.

Мадам Иоланда раздражённо поправила на плечах скромную тёмную накидку. Господи, как же она устала всем и каждому объяснять, что любое чудо требует не только тщательной подготовки, но и хорошо продуманного будущего! Даже если, лет через десять, девочка, которая растёт сейчас в Лотарингии, сумеет быть убедительной и заставит поверить в себя, как в ту самую Деву, не факт, что это даст желаемые результаты. При том, разумеется, условии, что в стране не произойдут существенные перемены. А они назревают. И, если вовремя не вмешиваться, если пустить всё идти своим чередом, то перемены могут стать совершенно катастрофическими и свести на нет все их усилия!

– Поверьте, герцог, я не меньше вашего ценю законность власти, потому что прекрасно вижу, каким пагубным становится для любой страны появление узурпатора. Но безумец на троне – тот же узурпатор. Рядом всегда вылезет какой-нибудь брат, кузен, племянник, дядя, или, спаси Господи, недалёкая умом жена, и о законной власти сразу можно забыть. Наш король уже отдал контроль над Парижем Жану Бургундскому, и тому не понадобилось много времени, чтобы окончательно вывести из себя оппозицию, а графа Арманьякского изгнать вообще. И что у нас началось? Стыдно сказать – французы осадили собственную столицу, а фактический правитель, или узурпатор – не знаю, как вам больше нравится – обратился за помощью к англичанам! Мой супруг до сих пор не может спокойно вспоминать о штурме Сен-Клу… Спасибо Господу и сэру Джеймсу Стюарту Шотландскому за то, что другому узурпатору – Генри Болингброку – сейчас не до нас. Но он очень болен, не сегодня-завтра умрёт, а как поведёт себя на троне его преемник одному Богу известно. Вдруг Генри Монмут решит заключить перемирие с Шотландией, ради одной победоносной войны, и все силы сосредоточит на Франции? Или, ещё того хуже, окажет помощь Бургундии, разумеется, небескорыстную… Узурпатору всегда нужны победы и новые завоевания! По некоторым сведениям, герцог Кларенс намерен уже этим летом выступить на Бордо, а потом двинется через всю Аквитанию к Пуатье! Вы понимаете, чем это грозит Анжу?!

Мадам остановилась и невольно оглянулась на надгробие Генри Второго. «Бывший владелец Анжу…» Англичане, того и жди, снова заговорят о пресловутом Аквитанском наследстве и снова вспомнят о том, что когда-то их король был герцогом Анжуйским. Ох, не допусти этого, Господь! «Дай мне время, время и время! – мысленно взмолилась герцогиня. – Пусть это чахлое перемирие продлится еще несколько лет! А что и как сделать за это время, я знаю сама…»

– Да, время.., – повторила она вслух, поворачиваясь к герцогу. – Нам с вами нужно только время, чтобы девочка подросла и осознала своё предназначение. Пусть она явится перед французским дворянством, как воин господень, способный повести за собой и вельможу, и раба. И, чем сильнее её поведение будет отличаться от привычного, тем, может быть, и лучше. А потом этот воин – воин-победитель – примет отречение от нынешнего короля и возложит корону на голову нового, законного. И, заметьте, я это особо подчеркиваю, потому что сама не потерплю никакого узурпаторства.

– Так вы имеете в виду дофина? – усмехнулся герцог. – Мальчика, который уже теперь целиком под влиянием Жана Бургундского?

Мадам Иоланда неопределённо повела плечом.

– У короля хватает сыновей.

– Скорее, у королевы. Относительно короля я бы не был так уверен.

На лице герцога Карла проступило брезгливое выражение, которое появлялось у него всегда, как только речь заходила о женском распутстве вообще, и о распутстве королевы в частности.

– Известно ли вам, мадам, что я намерен запретить своим дочерям выходить замуж за французов? Моя Лотарингия дорога мне так же, как и вам ваше Анжу, и я не желаю видеть её частью государства, где ни в одном принце нельзя быть уверенным – того и гляди, окажется бастардом. Иное дело Германия… Но, что с вами, мадам? Вам, похоже, все это кажется смешным?

Герцогиня, действительно, едва не рассмеялась над последними словами Карла, но ограничилась только широкой улыбкой.

– Я всего лишь радуюсь тому, что наши устремления снова полностью совпадают. Не хотела касаться этой темы, но, вот вам ещё один аргумент в пользу необходимости нового короля. Безумец, признающий своим любого ребенка, произведённого на свет его женой, сведёт на нет всякую законность. Но, всё же, дай ему Господь долгих лет жизни, потому что есть один принц, который, без сомнения, от короля, и который, на наше счастье, давно уже воспитывается вдали от двора.

– Полагаю, речь идет о графе Пуатье? – спросил герцог.

– Именно.

– Вы думаете, у него есть хоть какой-то шанс? – нахмурился Карл. – Этот мальчик в очереди всего лишь третий

– Тем лучше! Из-за него никто не станет волноваться, подсылать убийц или плести интриги за право влияния. Идите и берите! Бедный ребенок никому не нужен!

– И вы..?

– Да, я строю на нём расчет. Для начала, решила женить Шарля на своей дочери. Герцог Луи уже ведёт переговоры с их величествами, но для верности я и сама скоро съезжу в Париж. А потом его высочество граф Пуатье поедет со мной в Анжер, где и будет воспитываться до поры, до времени… Кто знает, что там ещё получится. Дофин тоже крайне болезненен.

Мадам Иоланда замолчала, давая возможность герцогу до конца уяснить услышанное, и только внимательно наблюдала за его лицом, меняющимся прямо на глазах.