Текст книги "Мир за рекой"

Автор книги: Марина Струкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Марина СТРУКОВА
МИР ЗА РЕКОЙ.

«Смерть – естественное и необратимое прекращение жизнедеятельности биологической системы».

Энциклопедия

«Смерть – это великая возможность».

Бордо Тодол

* * *

Москва – город весёлый, но нельзя ему доверять, оглянуться не успеешь, как сожрёт и не подавится. Он весь в дыму и грязи, в пыли и человеческих отбросах, в россыпи огней, в мареве злобы и страсти. Тихо и чисто только на кладбищах. Там слоистый туман на опавшей листве и каждая ветка осыпана кристаллами дождя, и каждый крест и памятник в сонных слезах нездешних снов…

Вот розовая царапина в сером небе блеснула и потускнела, осеннее утро махнуло белым рукавом, и взлетели с криком вороны из утлых гнёзд на высоких, тесно прижавшихся друг к другу осинах и берёзах. Раздался дальний гул электрички, и тихие шаги по разбитым зеркалам воды на асфальте, где отпечатались глиной протекторы машины, вывозившей мусор.

На аллее, в глубокой фиолетовой тени, стояла девушка лет четырнадцати в темном свитере, джинсах и кроссовках. Длинные русые волосы, круглое полудетское лицо, серые спокойные глаза.

Словно вспомнив что-то, она сунула руку в рюкзачок, облепленный пёстрыми значками, и, вытащив мобильник, набрала номер:

– Я добралась, стою у подъезда… Что делать будем? Говорила же, компьютерный дизайн изучаем.

Света отчитывалась матери о том, где находится. Теперь та может спокойно ехать на работу, уверенная, что дочь сидит у подруги за компьютером. А Света уже пошла по кладбищенской тропинке в сиреневую хмарь.

К зданию кладбищенской администрации подъехала машина директора. "Хозяин кладбища" выкатился из машины:

– Ночуешь что ли тут?

– Здрасте.

Проплелась продавщица из киоска с цветами и свечами, за ней следом бежал пёс, живший тут же. Далеко среди деревьев копали могилу, над ямой взлетали и шлёпались на края комья глины. На краю стоял и курил рабочий, переговариваясь с теми, кто в яме. Все они привыкли к Свете, которая ходила сюда почти каждый день. Сначала просто сидела недалеко от могилы брата, приютившись на лавочке в соседней ограде, потом стала убирать листву, поправлять цветники.

Была у Светы школа, подходя к которой она мечтала, что на месте школы увидит здоровенную яму, был дом и её картины, пачка дисков с фильмами и музыкой. А всё-таки лучше было здесь.

Она заметила, что между близко стоявшими оградами набилась листва, выгребла её и собралась отнести к урне, стоявшей у здания администрации. Но заметила, что не одна на аллее.

Прижав к груди охапку листьев, Света холодно смотрела на подходившую девчонку, по виду её ровесницу. Лицо девчонки, густо напудренное, было белым, как стенка, карие глаза обведены коричневым, губы в шоколадной помаде, волосы черные, густо побрызганные лаком, топорщились с претензией на стильную прическу. Маленькие, розовые от холода ушки девчонки были унизаны колечками пирсинга, и возле уголка рта искрилась крошечная стеклянная росинка.

– Зажигалки не найдётся? – Спросила девчонка, вытаскивая пачку "LM".

– Не курю.

Девчонка похлопала по карманам и радостно сообщила: "Ничего, свою нашла"

Света не повернулась и не ушла – времени целая вечность, а продолжала разглядывать девчонку. Та закурила, стряхивала пепел ногтем, блестевшим лаково, как черная спинка жука.

– Мы тебя видели. Подрабатываешь здесь?

Света недоуменно приподняла брови.

– Помогаешь убирать. – Пояснила собеседница.

– Нет. – Они помолчали.

– Мы – дети боли, – сказала девчонка строго. Смотрела изучающе, отслеживая реакцию. Света о таких знала: одеваются в чёрное, любят фильмы о вампирах и мертвецах, гуляют по кладбищам.

– Слышала. – Она не хотела прерывать разговор, но что-то нужно было делать с охапкой листьев.

– Отвлекаю, – поняла девчонка. – Хочешь, помогу? У тебя кто-то здесь похоронен?

– Брат.

– О, извини.

Света пожала плечами. Девчонка подобрала какую-то ветку, и они пошли к урне.

– Как тебя зовут? – Спросила Света.

– Лалуна.

– Странное имя.

– По-испански означает "луна охотников".

Они пошли обратно, кто-то мелькнул между деревьями.

– Наши пришли тусоваться.

Они вместе приблизились к группе парней и девчонок, переминающихся у киоска. Все были одеты в тёмное. Двое парней и две девушки, не считая их с Лалуной. Света кивнула, разглядывала. Один из парней, со светлыми кудряшками, синеглазый, чуть курносый, с разрисованным лицом, похожий на чертенка. Другой с колючими темными глазами и ёжиком короткой стрижки. Лалуна указала на кудрявого: Слэш, на черноглазого – Крыс. На девчонок: вот Эми, а вот Власта. Света поняла, что всё это клички. Эми – самая взрослая, высокая с длинными белыми волосами, Власта с короткими малиновыми. Все густо напудрены, включая парней, обводы теней вокруг глаз, серебряные цепочки и браслеты. Эми была затянута в корсаж поверх тончайшей черной блузки. Черные джинсы, черные плащи, у Власты ошейник с шипами… Мрачная эстетика фильмов о носферату, презрение к жизни, порожденное однообразием быта, враждебного бытию души. Игра лучших разочарованных детей, которые, не видя смысла в будущем, создали культ поклонения смерти в красочных декорациях старинных кладбищ.

Они чувствовали себя неуютно на виду у прохожих, и ушли с аллеи, по узкой тропинке направились к склепам старых захоронений в глубину зарослей.

У одного из склепов сели на каменный порог, дверь была полуоткрыта. Лалуна поманила Свету внутрь. Сверху через круглое окно, где сохранилась часть витражного голубого цветка, шёл холодный свет бессолнечного полудня. Стена склепа была исписана и изрисована, она превратилась в форум, в гостевую книгу, словно в Интернете. Писали по большей части обугленными ветками, подобранными возле ограды, где рабочие сжигали вырубленные кусты молодых кленов.

Смерть – это великая возможность

Lacrimosa Lacrimosa Lacrimosa

Я – самый труевый гот России"

(Слово "труевый" было зачеркнуто, поверх алым маркером кто-то начертал "хуёвый")

Сдохнуть побыстрей или не сдохнуть вообще!

Поедем в Чернобыль!

противно ощущать, что окружают одни УБЛЮДКИ

Смерть за левым плечом

Мой черный ангел! Боготворю!

У кого есть фильм «Ворон»?

У меня. 8-996-776-23-81

Die laughing!

И многое другое в том же духе. В уголке было аккуратно выведено:

Декаданс во взгляде,

Обжигает грусть,

Памятник прохладен,

Здесь я поселюсь.

Жалок облик мира

Дальше от ворот.

Назовут дебилом -

Я пошлю. Я – гот.

– Стихотворение это Крыс написал. – Пояснила Лалуна.

– Почему его Крысом зовут?

– Он сам себя назвал. Он панком был, он и сейчас панк. Вообще, готика из панка выросла, как цветок из сора…

– Хочешь, тоже что-нибудь добавить?

– Пока нет.

Они вернулись к компании.

– Ну что, съездим в "Рефлекс" или "Точку"?

– Да пошли они, я лучше плеер послушаю. Может, скинемся на бухло?

– Зачем скидываться? – Эми небрежно сунула красивую руку в сумку и достала бутылку "Абсента".

– Какая же ты лапочка! Так бы и съел! – Слэш нежно цапнул Эми сбоку за шею. На белой холёной коже заалел след укуса. Эми милостиво улыбнулась, потрепав Слэша по кудрявой голове. Света, прислонясь к ограде, наблюдала.

– Мы любим смерть, в ней есть своя эстетика, как и в распаде, в руинах. Но любовь к смерти лишь часть мировосприятия. Ценим всё печально-красивое, возвышающее душу: романтическую музыку и готические храмы, трагические стихи и философские книги. – Объясняла Эми. – Но не могу говорить за всех. Не будь меня, некоторые здесь уже нажрались бы дешёвого портвейна. – Она покосилась на Слэша. – Из-за таких от нас стали охранять Новодевичье.

– Да, менты нас попёрли оттуда, вызвал их кто-то. – Ухмыльнулся Слэш. – Какую-то мнительную тётку мы испугали.

– Любишь фильмы про вампиров? – Наклонился к Свете Крыс, он был в черном плаще, с грубо подведёнными чёрной краской глазами.

– Да.

– Вампиры нам тоже нравятся, хотя их, возможно, не существует.

– Почему вы выбрали именно такой образ? – Поинтересовалась Света.

– Наше мировоззрение – адаптация к сегодняшней жизни. – Ответил Крыс.

– Не адаптация, – не согласилась Эми. – Наоборот, мы жизнь плебейского большинства отвергаем тотально. Игнорируем, потому что простая, серая, исключает сильные чувства, иррациональные стремления, мудрость, которая преодолевает человеческое. Наш мир – новая романтика антиреальности. Среда обитания – памятники ушедшим людям и векам, очищенным смертью от сиюминутности. Мечты питаются скорбью и поэзией неизбежного распада, пока большинство потребляет и копит, не думая, что у гроба карманов нет. Мы не желаем иметь в качестве идеала тупых героев масскульта. Наша культура ориентирована не на грубую силу, а на отточенность ума.

– Хорошо сказано! – Одобрили Слэш. – Надеюсь, Света поняла. Пусть ещё в Сети пошарит, там наши сайты, форумы…

– Сначала в России такие как мы слушали тёмный панк, но теперь предпочитаем английские группы. – Добавил Крыс.

– А моя любимая группа – финская.

– Ой, как мы могли забыть? Лалуна, по-моему, ничего особенного в этой фигне. Да ты же и языка английского не знаешь.

– Ничего себе! – Взвизгнула Лалуна. – Зато их солист – такой классный!

– Лу, Крыс, ну не грызитесь вы, – урезонила Эми. – Для неё, наверное, главное – мелодия… Света, тебе сколько лет?

– Четырнадцать.

– А я уже старая, мне восемнадцать.

– А мне тринадцать. – Встряла Лу. – Крысу и Власте по семнадцать. Мы живём по-соседству и вместе тусуемся.

– Я вообще вечный, как все носферату, и мой дом в Трансильвании, – дружелюбно оскалился Слэш.

У матери было много книг по педагогике, оставшихся после тёти-учительницы. По ним Света разоблачила свои страхи: узнала, что её привычка не менять расположение книг на полке (тогда якобы и дома ничего не изменится) – невроз навязчивых состояний, какие книги ей ещё нельзя читать (тут же, разумеется, их нашла и прочла, удивилась наивности авторов), и ещё о том, что юноши разделяют объект желания и объект любви, но это было и про Свету – она не могла понять, как желать того, кого любишь. Да она просто смотрела на то, что скоро с кем-нибудь трахнется, но умирать из-за какого-нибудь сопляка с кучей комплексов, не про неё.

Света тайком сразу выбрала Крыса: вот с ним. Кажется, не из болтливых. И симпатичный. Ну, чего ж ещё?

Она стала расшифровывать ребят: гнусная, лезущая в душу педагогическая книжка объяснила бы так: хотят обратить на себя внимание оригинальным поведением и обликом, значит им недостаёт родительского внимания, иначе сидели бы дома и жрали пирожки. Ими не занимается школа, иначе торчали бы в консерватории и млели от классической музыки. В конце главы была бы высказана надежда, что перебесятся и вернутся в реальный мир с помощью добрых учителей. Эти книжечки Света в одиннадцать лет прочитала, издания от 1974 года и далее. Про первые чистые чувства и тайные грязные желания, с рекомендациями учителю, как аккуратно влезть в душу ребёнка и подсунуть ему "Дикую собаку Динго или повесть о первой любви". Света детским чтивом не заинтересовалось, для неё само название стало олицетворением слащавого прыщавого дерьма. Мерзость, мерзость. Она читала про бойцов и убийц…

А в это время Эми вытащила из сумочки диски, прищурилась интригующе:

– А здесь про гей-готов.

– Порно что ли? – Гоготнул Слэш.

– Каждому в меру испорченности.

Стали перебирать диски:

– Старьё… Всё это можно и в сети найти.

– Думаешь, много хороших фильмов про мёртвых? Хорошо, когда в картине заложена определённая философия, но в большинстве своём это просто фигня – часа три по экрану зомби гоняют живых, человек тридцать замочат, а потом в них кол загоняют.

– Слэш, может быть, люди выдумывают восставших из могил, чтобы дать себе надежду на жизнь после смерти. Согласие существовать любой ценой – даже ходячим трупом. В любом облике. – Сделала страшные глаза Лу.

– Стать вампиром, жить вечно, чтобы мимо летели столетия, эпохи, каждый из нас не отказался бы, – Эми мечтательно подняла к небу глаза, похожая на белокурого ангела. – Но помните, в романе Анны Райс вампира охватила безнадёжная скука – он не видел ничего нового. К тому же, все, кого он любил, умерли…

– Все депрессухи от скуки. Я бы стал переделывать мир, – улыбнулся Крыс, – сделал бы его правильным. Во-первых, замочил бы всех гадов. Я бы вообще ими питался. Представляете, президент-вампир! Все бы слушались. Подписал указ – показал клыки. Кстати, Мессир себе клыки имплантировал…

– О! Это дорого, – оценила Эми. – Но я хотела бы зубы вычернить, как гейша в древней Японии. Зубы как чёрный жемчуг.

– Не неси чушь, это блондинкам не к лицу, – оборвала Власта. – Идём в клуб или нет?

Хотели просто швырнуть бутылку и стаканы в бурьян, но Эми строго показала на пакет. Мусор отнесли и бросили в урну. Нет, мимо урны, но всё-таки рядом.

– Так здесь твой брат? – Спросил Крыс, показывая на памятник.

– Ну да.

– Жалко, – Лу покосилась на Свету.

– Решай – в клуб пойдёшь или нет? – Поставила Свету перед выбором Эми. Света и хотела бы пойти, но одежда была неподходящая.

И тут на площадку между церковью и администрацией выехала серебристая машина. Света в марках не разбиралась, просто заценила, что красивая тачка, дорогая должно быть.

Из машины вылез крепкий парень и стал оглядываться. Заметив ребят, быстро направился к ним.

– Чёрт! За мной приехали! Это папины "клоуны". – Лалуна спряталась за спинами друзей.

– Какие клоуны? – удивилась Света.

– Я так наших охранников дразню. Это рыжий – Костя, а есть ещё белобрысый – Валёк, он сейчас за рулём. Отец бесится, когда я на кладбище ухожу.

Рыжий веснушчатый громила приблизился и громко, раздельно произнёс:

– Елена, Лев Ильич зовёт.

– Не хочу. Вообще из дома уйду, если там как на зоне.

Охранник понизил голос:

– Мне приказано.

– Плевать!

Костя обошёл компанию, но Лу уже отбежала и стояла за Сашиным памятником, за её спиной темнел лабиринт узких дорожек между оградами.

Костя повернулся к машине и сказал обиженно:

– Лев Ильич, она не идёт.

– Вот идиот, – прошептала Эми.

Из открытого окна рявкнул раздражённый голос: Так приведи!

Костя поплёлся за отбегающей Лу, спотыкаясь о корни деревьев и поваленные кресты, та хихикала.

– Отец ей вломит, если поймает.

– А если подойти с ним поговорить, – робко спросила Света. – Может, он поймёт, что всё нормально?

– Ну да! Тупой как пень…

Лу выскочила на аллею, Костя растерянно остановился, уверенный, что всё равно не догонит. Из машины выбрался и по-хозяйски стал среди площадки мужчина в коробящемся на широком нескладном теле дорогом костюме, набычив голову с расплющенным носом, заорал:

– Я говорил тебе сюда больше не таскаться? Говорил, сучка?!

– Думаешь, не знаю, почему меня с кладбища гонишь? Потому что пью тут? Как бы не так! Тут братки зарыты, которых ты замочил!

– Только поймайте мне эту блядь! В психушку упеку на месяц!

На помощь рыжему Косте прибежал белобрысый Валёк, вдвоём они, наконец, загнали Лу к ограде, схватили, поволокли. Лу извивалась и кусала охранников за руки, те только ускоряли шаг, на брюках гроздьями висели репьи.

– А что сделаешь? – Вяло, как бы оправдываясь, сказала Власта, – отец же. Матери у неё нет в поле зрения. А это ублюдище о Лу заботится. По-своему.

– Не могу на это смотреть, – Крыс решительно пошёл к отцу Лу, что-то сказал и через минуту отшатнулся от удара.

– Защитник, бля, выискался! Ебёшь её тут что ли, щенок? Вали, пока шею не свернул!

Дверцы захлопнулись, и машина с затемнёнными стёклами выехала с кладбища. Ребята подбежали к Крысу, тот стирал ладонью кровь, текущую из носа. Эми оторвала кружевную манжету, сунула Крысу в руку.

– Спасибо, – грустно ухмыльнулся Крыс. Эми вздохнула и оторвала вторую манжету – для симметрии.

– Вот козёл этот Лев Ильич, – морщился Слэш. – И чего ты к нему полез, а Крыс?

– Приятно, когда на твоих глазах тёлку обижают?

– Она ж ещё и выпила с нами, отец учует… Что будет! – Огорчилась Эми.

Нервно курили, сидя на лавке, говорили о своих родителях. У Крыса мать была уборщица и тихая пьянь, отца не было, у Лу – отец бандюк, Власта жила у тётки на квартире, родители были где-то в селе, у Слэша родители пахали на заводе и грызлись как собаки, одна Эми была из обеспеченной и, кажется, благополучной семьи.

– У меня мать уже прощения попросила, что родила. Упрекал, говорит: ну, извини… И не жаль, что такой разговор вышел. Видела же – муж-раздолбай, нищета непролазная.

– Крыс, ты не прав. Она, конечно, думала, что всё будет хорошо. – Осудила Эми.

– Как все бабы, хотела для развлечения ляльку, поиграть, посюсюкать. А теперь сижу вот тут. И что у меня ещё есть?

– Окончишь школу. Работать начнёшь.

– Вот именно – грузчиком на рынке. В нашей стране нищета переходит по наследству, ты не заметила? За тебя, Эми, родители институт оплачивают. А мне дай бог на токаря в засраном училище…

– Ты, кажется, меня обвиняешь? – У Эми взор заледенел.

– Ты тут не при чём.

– Отец Лу очень обеспеченный, но с ним в одной квартире жить страшно. – Вступила Власта. – Лу однажды звонит: "Можно у тебя заночевать? Отец пьяный пришёл, пристаёт". Представляете?!

– А её мать где?

– Сбежала. Лу оставила отцу, не любила, наверное. Лу недавно сама нашла отцу молодую домработницу, чтобы его внимание переключить на эту девку. Такие дела.

– Понятно, чем она будет работать, – хмыкнул Слэш.

– Свет, расскажи о себе – сказал Крыс.

– А что вам интересно? Ну, в школе учусь, в колледж на дизайнера пойду. Мать – журналистка, отчим – шофер.

– Какую музыку слушаешь?

– Рок.

– Сейчас большинству другое нравится.

– Я не большинство.

– А здесь что делаешь?

– Смерть расшифровываю.

– Ни фига себе… Что это значит?

– Взламываю чужой пароль. Хакер портала Некрополь.

– Дело небезнаказанное. Зачем тебе? – Удивился Крыс.

– Там заблокирован нужный мне файл.

– Я понял, – сказала Крыс.

* * *

У Светы ни хватало смелости расспрашивать отчима о Саше, но порой в разговоре могла уловить какие-то мелкие подробности из его жизни. Воспоминания были приманкой в сумраке безнадежности.

Она хотела знать о нём всё и страшилась узнать то, что разочарует. Оставшись дома одна, долго смотрела в окно, за окном в вечернем дворе бродили люди, болтали, смеялись. Света вдруг подумала о том, что звук называемый "человеческим смехом" – просто вскрик животного, животные радостно кричали в парке под окном – это играли дети, сплетничали женщины, хохотали парни, пившие пиво на скамейках. Одетые звери…

Раскрыла ящик стола, где Саша хранил документы. Старый плеер, кассеты, записная книжка, тетрадь в темно-зеленой обложке. Какой у него почерк? Как думал? Что читал? – Всё интересовало. Так стремилась проникнуть в его мысли, что был миг на ночной улице, ей, возвращавшейся от подруги, показалось, что Саша смотрит сейчас её глазами в озарённую фонарями ночь.

На картину мира реального накладывалась другая – полупрозрачная, заметная немногим. Морок чар одухотворял бетонный лес мегаполиса, населяя небо и землю призраками и богами. Воздух пульсировал от незримых вспышек метафизических энергий.

Она подошла к столу и стала выдвигать ящики. В прозрачных файлах какие-то документы, старый плеер, стопки дисков, кассеты. Вот фотографии. В глубине одного из ящиков лежала тёмно-зеленая тетрадь. Такие тетради продавали в соседнем магазине, на плотных обложках – рисунки в японском стиле: то ветка сакуры, то тростник, то лодка и розовый круг солнца в туманной дымке, какие-то иероглифы. Она раскрыла тетрадь, увидела страницы, исписанные четкими буквами, и тут же закрыла.

– А вдруг, это Сашин дневник, – предположила Света…

В детстве они с матерью часто ходили вместе в консерваторию. И пока Регина красилась, Света предпочитала ждать её в узком коридоре, где стоял старый шкаф с книгами. Вытаскивала истрепанные томики и читала до момента пока мать не выходила и не говорила: «Опять слепнешь? Здесь же свет плохой». Там среди томиков Тургенева, Гоголя, каких-то не совсем приличных немецких рассказов и журналов «Наука и жизнь» таился потрепанный сборник стихов без обложки. Стихи были тяжелые, от них в груди возникало щемящее тоскливое чувство, но так и тянуло перечитать снова. Особенно одно стихотворение.

"Уходила она, уходила

по тропинке в сиреневый дым,

за спиной остывала могила

над любимым, красивым, живым…"

Когда через несколько лет Света оказалась на кладбище, где похоронили Сашу, она узнала тропинку, предсказанную стихотворением. Сетка безлиственных ветвей заштриховала туманную глубину кладбища сиреневым флёром.

Из походов в консерваторию ничего хорошего не получилось, Света навязываемую классику не понимала и, в конце концов, совсем возненавидела. А мать сочла её неразвитой и грубой: вся в отца.

Света вспомнила, как мать сказала ей:

– Сегодня я пригласила в гости мужчину, который станет твоим отчимом. Постарайся быть приветливой. Возможно, придёт вместе с сыном.

– С сыном? И этот сопляк будет меня доставать? – Возмутилась Света. – Пусть учтёт – в табло могу двинуть.

– В какой подворотне слов нахваталась? Недаром перед родами снилась какая-то идиотка…

– Мне всё равно, – огрызнулась Света. – Тебе видней, мне абсолютно всё равно. Плевать с пирамиды Хеопса.

Теплым летним вечером явился плотный высокий мужчина с добродушным загорелым лицом в сером мешковатом костюме – будущий Светин отчим, шофёр издательства, где работала Регина.

– А где же Саша? – Вежливо поинтересовалась хозяйка.

– Чуть позже приедет, ночевал у друзей. Наверное, выпивали, отмечали встречу. Только вчера из Чечни прилетел – служит там по контракту.

Света поняла, что Саша – не её ровесник-подросток, с которым она неизбежно стала бы ссориться, а взрослый парень, и успокоилась. Тем более, что поняла – этого Саши долго ещё не будет в их квартире. Пусть так и останется в своей Чечне. Меньше народа – больше кислорода…

Саша пришел через несколько дней. Света сидела на подоконнике напротив лестничной площадки и когда подняла глаза, сердце на миг остановилось, что-то странно родное было в лице высокого парня в черной куртке и джинсовом костюме. Он мельком глянул на девчонку-подростка в короткой юбке и майке с портретом немецкого рокера и позвонил в их дверь. Когда зашёл, Света подождала несколько минут и тоже зашла. Саша оказался совсем непохожим на отчима с русским простоватым лицом. Темные волосы глубокого коричневого оттенка, смуглое лицо с высокими скулами и волевым подбородком, а сумрачно-янтарные глаза чуть удлиненного азиатского разреза сразу понравились Свете, помешанной на японских фильмах о самураях. Он был сдержан, отвечал односложно, было заметно, что стесняется Регины. Сразу успокоил Регину, сказав, что живет у знакомых. Света рассматривала его с тёплым чувством, с благодарностью за то, что не ровесник, с которым пришлось бы ради матери мириться.

Сел в угол дивана и руки скрестил на груди, что, как Света знала, означало – человек замкнулся в себе, не расположен к общению. Регина ворковала и кокетничала, Сашин отец неуклюже шутил и рассказывал старые анекдоты. Света почувствовала, что ей неудобно за мать, лицо Саши ничего не выражало, но Света чувствовала, что это только маска. Как Света притворялась сонной, ничего не соображающей, недалёкой, чтобы оставили в покое, так этот парень защищался от неприятной ему действительности, надев маску высокомерного равнодушия. Пользуясь тем, что он смотрит в пустой квадрат окна, Света изучала лицо с матово-смуглой кожей. Конечно, она видела подобные лица на улице, для большинства её подруг все нерусские были на одно лицо. Для Светы – нет. С детства её зачаровывали смуглые лица с узкими азиатскими глазами, может быть, потому что любила японские фильмы, с роскошной жестокостью и хищным изяществом молниеносных поединков. Просчитанный минимализм обстановки в комнатах, изысканная простота пейзажей – тушью на шёлке. Европейская культура была лубочной, грубой, неаристократичной, по сравнению с культурой Азии, особенно японской культурой. В ней была сдержанность, мужество человеческого духа, осознающего временность жизни. Живущего, словно выполняющего долг, возложенный суровыми богами. Без жалости к себе и окружающим. И, конечно, она читала «Сокрытое в листве».

Как ни странно, то, что Света рисовала, было совсем непохоже на трепетно любимую японскую живопись – на её картинах царили жестокие урбанистические пейзажи, расчетливая лаконичная графика, преобладали иллюстрации к историческим книгам. То сражение у стен монастыря, то казнь на столичной площади, то рыцарский поединок… Много крови, солнца и огня.

Сейчас на тумбочке, стоявшей рядом с диваном, лежала папка с рисунками Светы. Что скрывать, она специально оставила рисунки здесь – заинтересовалась, как отреагируют на её творения – в школе её считали художницей, были какие-то победы на конкурсах. Из-под обложки папки выбился лист с разводами акварели. Саша осторожно потянул его, Света напряглась, Саша поднял на неё свои глаза, таких глаз ни у кого она не видела, – неуловимо меняя выражение, они отражали на как будто равнодушном лице целую гамму чувств. Определение "красивые" или "выразительные" было бы слишком примитивным для этих дивных, всё понимающих глаз.

Она мысленно набрасывала легкими штрихами это лицо в альбоме.

– Твои рисунки? Посмотрю?

Света почувствовала, что щёки становятся горячими, кивнула головой.

– Я тоже когда-то рисовал.

– А теперь?

– Некогда.

– А что тебе больше понравилось? – Заинтересовалась Света.

Он отложил несколько рисунков.

Отчим и мать обратили внимание на их диалог. Регина сказала, как бы извиняясь:

– Вот такая она у меня. Рисует хорошо, а учиться плохо, лентяйка.

– Ничего, в её возрасте трудно быть серьёзной. Мой тоже хулиганом был, а теперь вот кадровый военный.

– Почему ты захотел служить в Чечне? – Поинтересовалась Регина.

– Кто-то же должен. – Сказал он, и отвернулся к окну, показывая, что говорить об этом ни хочет.

Циничной фразы о том, что так на жизнь зарабатывает, или наоборот, какой-нибудь патриотической красивости от него не дождались.

Когда отчим переселился к ним с матерью, Свете это пришлось по душе. Он был замкнут и молчалив, освоившись, раскрылся, развлекал Свету историями из своей жизни, мать цвела, была мила. Хотя это явно был "неравный брак" – образованная женщина, работник издательства выходит замуж за недалекого, хотя и хорошего человека. По Светиному мнению, это должно было кончиться не очень хорошо.

Когда приезжал Саша, то говорил, что поживёт в квартире отца. И Света укоризненно сказала:

– Мама, почему бы Саше не останавливаться у нас?

– Он взрослый мужчина, ему лучше одному. Может быть, девушку приглашает.

– Он мог бы в зале спать. У нас же три комнаты. А то отчим, наверное, обижается на тебя.

Мать помялась и согласилась: что, да, это будет правильно.

Саша старался меньше быть в чужой квартире. Где он проводил время, Света так и не узнала.

Последнее лето с Сашей было самым счастливым для Светы. Регина и отчим взяли отпуск, Саша приехал на пару недель.

Регина пригласила их в провинцию, в Поволжье к матери.

Отчим с Сашей ездили на рыбалку, иногда брали Свету.

Света никогда не была на другом берегу этой реки – там клубилась ржаной пылью равнина.

Регина пояснила: на том берегу начинались владения Золотой Орды, а на нашем кончались земли последнего русского княжества. Так в детстве слышала.

– Значит, мы ещё на Руси, а там Восток, – Света всматривалась в ослепительную даль. В мире за рекой ей чудились зачарованные царства ушедших героев и богов.

– Я хочу посмотреть, что там? – Сказала она матери.

Ничего особенного, такие же сёла, правда в соседней области есть соленое озеро с водой похожей на морскую. Называется Эльтон, что значит – Золотая вода на тюркском.

– Давайте, ну давайте поедем, посмотрим.

Утром они выехали. Наконец Света узнала, что находится за рекой. Они переехали шаткий мост, который каждый раз по весне сносило половодьем. Утренняя прохлада быстро сменилась жарой. К полудню солнце уже калило нещадно.

– Ну, вот и Эльтон. Большая лужа. – Сказала Регина. – Говорят, на закате его вода отливает красным. Обратно поехали разочарованные.

На полпути, среди рыжей раскаленной равнины кто-то вспомнил, что вода кончилась. Двухлитровая бутылка была пуста.

Когда заметили в стороне от дороги село, свернули к нему. Два десятка домов, разрушенные фермы, ржавая водонапорная башня, ни души на улицах.

Чахлые деревья с обвисшими листьями, дома с зашторенными окнами, безлюдье. Заметив колонку, отчим остановил машину, Света вылезла и налила воды в пластиковую бутыль. Она не спешила в раскаленное нутро машины, потому что и Саша вылез, закурил.

– И ведь кто-то мается в этом кошмаре, – удивилась мать. – Когда только окончила институт, меня хотели распределить в степной район.

– А я хотела бы жить здесь, – сказала Света. – Степь – это свобода, размах… она вся – путь. Ничто не мешает смотреть вдаль, ни дома, ни деревья… Мама, мы ведь отсюда родом, мы степняки.

На пороге крайнего дома сидел пожилой казах в потертой спецовке, смотрел равнодушно. Неожиданно спросил:

– Издалека?

– Да! – раздраженно ответила Регина.

– Красиво здесь. – Заметила Света.

– Красиво, – согласился казах. – Подождите, городские, – нырнул в дом и через минуту вышел, на правой руке в грязной кожаной рукавице сидела огромная птица.

– Беркут! – Гордо сказал егерь.

– Хотите сфотографироваться? – Спросил казах. – Двоих из гнезда взял птенцами. Одного продал, второго себе оставил. С ним за лисами охочусь.

Саша, застенчиво усмехнувшись, надел перчатку и Света отбежав, поймала его в объектив… Древний жар степей плавил старое золото августовской травы и эмаль лазури. Дрожал прозрачный воздух, как огонь, вставший стеной. Молодой смуглый скиф легко поднял беркута на руке, глядя в солнечное небо дивными сумрачными глазами мечтателя и воина. И Света сошла с ума, как сходили с ума в восточных поэмах от любви к прекрасным и недостижимым. Но на её сонном детском лице ничего не отразилось.

– Устала, дочка? – Спросила Регина, – садись в машину, сейчас поедем в гостиницу. Тридцать градусов в тени, и зачем мы в этом диком поле?

А Света молча умирала от счастья просто потому, что могла тайком искоса смотреть на Сашу, который курил, стряхивая пепел за открытое окно, и солнце освещало с высоты загорелую руку с широким серебристым браслетом часов на запястье.

Она склонила голову на плечо Саши, радуясь тому, что она считается его сестрой и значит, никто ни о чём не догадается. Чувствовала лёгкий запах его дезодоранта, ощущала горячее твердое тело сквозь ткань защитного цвета. Поднимая голову, она видела задумчивое смуглое лицо, четкие линии бровей, тень от длинных ресниц. Она подсунула свою руку под ладонь Саши, лежавшую на колене, и ей хотелось, чтобы дорога не кончалась…