Текст книги "Элитное подземелье"
Автор книги: Марина Туровская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 12
Как я влюбляюсь
Утром началась трудовая неделя. Леша выгулял обеих собак и уехал на работу, посмотреть, как продвигается ремонт. Я позвонила маме и минут десять вдохновенно врала о возможной продаже картины, висящей в спальне. Там висел пейзаж кого-то из передвижников. Стоил он не меньше десяти тысяч долларов, и если бы мама могла узнать, сколько будет стоить операция на колене…
Мама тут же послала побоку работу и села на телефон, названивая ведущим знакомым ортопедам и хирургам.
День я посвятила разбору документов и счетов Кати. Надо было выяснить, сколько она платит за коммунальные услуги и электроэнергию.
В бумагах, отданных мне Сергеем Дмитриевичем, я нашла несколько странных документов. Это были копия регистрации фирмы «Альтаир» на имя Кати и Устав предприятия. Катя являлась владельцем фирмы, занимающейся производством предметов художественного промысла. Фирма зарегистрирована по адресу Катиной, теперь папиной, дачи. Да, Катя процесс контроля над получением денег в собственный карман не отпускала ни на минуту.
В той же пачке лежало несколько квартальных отчетов за прошлый год и месячных за этот. Обороты росли. Ни фига себе, сколько можно заработать на художественных промыслах! Судя по цифре в отчетах, Григорий, который был совладельцем «Альтаира», мог не жаловаться на жизнь еще года три как минимум.
В этот момент позвонила мама, и я хотела ее спросить, не знает ли она о деятельности Кати в какой-либо фирме, но мама, не слушая, перебила меня:
– Я дозвонилась до Эдика Авакяна. Он готов опять заняться тобой в своем центре, даже сделает нам скидку. Мы можем уложиться в десять тысяч евро. Настя, у нас точно будут десять тысяч?
– Будут, – уверенно соврала я. – Картину продала.
Я ждала вопросов, но мама, только на секунду замешкавшись, продолжила разговор в своей напористой манере:
– Отлично. Значит, сегодня у нас понедельник, в среду приедешь к нему на обследование. Если все нормально, в пятницу ляжешь в клинику.
– А что нормально, мам? – Я не могла не возмутиться. – Что у меня может быть нормально, если нога не работает больше двадцати лет?
– Не нервничай! – Маминому спокойствию можно было позавидовать. – Решим на месте. Все, пора немного поработать, вечером поговорим.
С этими словами мама отключилась.
Интересно, Лешенька уже дома или до сих пор на работе? Я набрала его номер телефона, но никто не снимал трубку. А может, он уже звонил, а я в это время болтала с мамой?
Мне вспомнился предыдущий день, и сладкая истома прошла по телу. Блин, диагноз ясен. Влюбилась. Втрескалась. Втюрилась по уши… Ну и что? Это же самый сильный стимул в жизни.
Я положила все документы обратно в ящик старинного бюро. Ужин, что ли, приготовить?
В холодильнике из продуктов, кроме собачьей еды, скромно валялись в уголке колбасная нарезка и сыр. Ужин для меня, худеющей, но не для здорового мужчины. Надо выдвигаться в магазин. Но сегодня я буду экономить.
Заверещал телефон, я схватила его, надеясь, что звонит Алексей.
– Алло.
– Насть, ты? Слушай, это Вадим, я у тебя вчера со Славой был.
– А, здравствуйте.
– Привет. Слушай, Славка вчера в Люберцах два ковра со злости за бесценок сторговал. Для тебя.
– Да фиг с ним, с ковром.
– Ну не скажи. Ты девка нормальная, правильная, ковер чисто как компенсация тебе полагается. К тому же мы над этой, над гаммой, подумали, подобрали почти такой, как у тебя был.
– Уломал, беру. – Я не стала спорить. – Неужели Славик оставит ковер с пятном крови?
– Скорее всего, – ответил Вадим. – Говорит, раскатаю его по стене напротив кровати, буду смотреть, пока гада, ранившего Игоря, не найду. Слышь, мы часа через два подкатим. Идет?
– Идет.
Странно. Не ожидала я от Славика такой сентиментальности.
На улице Стерва увязалась за старым толстым пуделем, тащившим за собой ту самую тетку, с которой я иногда общалась. Вернее, иногда общалась она со мной. Они спустились в подвал с яркой непритязательной надписью «Продукты». Мы со Стервой спустились следом.
Цены здесь были замечательные. Вошедшая вперед нас толстущая тетка засунула свою облезлую собаченцию в угол, я пристроила Стерву туда же. Собаки обнюхались и уселись рядышком.
Я набирала продукты, женщина наблюдала за мной, следя за руками продавщицы, выдававшей мне пакеты с мясной вырезкой, сметану, ветчину, йогурты и орехи. Я улыбнулась тетке как можно шире.
– Здравствуйте.
– Здравствуй, Настенька. Празднуете чего? – поинтересовалась тетка.
– Да так, приобретение одно решила отметить.
– Ну и правильно, чего все плакать да плакать. Ушедшие от нас близкие не любят долгих слез, неизвестно ведь, где лучше…
Тетка явно хотела развивать тему родных усопших и дальше, но мне стало не по себе, и я, улыбаясь, как нашкодившая старшеклассница, попятилась назад, таща за собой упирающуюся Стерву, не желавшую прекращать общение с пуделем.
Ну ни фига себе, местная информационная система работает! Огромная тетка даже имя мое знает. А сама, между прочим, не представилась.
Кухонная плита сегодня работала на полную мощность. В духовке томилось мясо в сметане, на конфорках жарилась картошка и варились яйца, которые я собиралась фаршировать орехами. На столе лежали овощи для салата. В подполе на лоджии было несколько десятков банок с салатами, огурцами, помидорами, овощными ассорти во всех мыслимых вариантах, но я боялась спускаться в подвал – обязательно свалюсь.
После шести вечера я начала набирать Алексея каждые полчаса, однако мобильник сообщал женским голосом, что абонент временно недоступен, а телефон его квартиры отвечал длинными гудками. В восемь раздался настойчивый звонок в дверь. Стерва залилась лаем, я поскакала открывать, сшибая углы.
Но это был не Алексей, а Вадим со Славой. И с ковром. Они вошли как к себе домой, приткнули высоченный сверток в угол прихожей и стали искать тапочки.
– Чай будете? – недоумевая, предложила я. – Спиртного не предлагаю, ввела в квартире сухой закон.
– А нам и нельзя сегодня, – ответили они и прошли за мной на кухню.
Слава сел и уставился в стену, Вадим принялся рассматривать натюрморт в стиле Снайдерса, но через некоторое время обратил внимание и на меня.
– Насть, – заявил он. – Мы знаешь чего подумали… Кудрявая больно у тебя квартира. Может, это тебя убрать хотели? Может, ты задолжала кому или кинула?
Чайник в моей руке задрожал, и я поставила его на стол.
– Иди ты к черту, Вадим. Если б сильно хотели – уже убили бы.
– Или обстоятельства изменились. – Вадим взял чайник и разлил кипяток по чашкам. – Да не дрожи, это я так, в качестве бреда.
Я выставила на стол варенье и купленные для Алексея конфеты. Слава рассказывал, какой у него боевой и умный брат. Вадим налегал на сладкое и заглядывал в вырез моего халата.
Через полчаса, съев коробку конфет и десять бутербродов с ветчиной, ребята все-таки решили покинуть мой дом. Я мысленно перекрестилась. При всей их внешней ко мне расположенности бес их знает, что у них на уме.
А если честно, то все проблемы, которые были до того, как я заговорила с Алексеем, для меня перестали существовать. Есть он, а все остальное вторично.
Времени было половина девятого. Ужин, достойный премии за терпение и фантазию, был полностью готов, но Славе и Вадиму я его не предложила, боялась, что согласятся.
После их ухода я пошла гулять с собакой. Мы привычно пошли по знакомому короткому маршруту вокруг дома. На другой его стороне я подняла глаза, выискивая окна Алексея… В них горел свет. И двигались тени. Приволакивая ногу, я побежала к подъезду. Не самое красивое зрелище – бегающий хромой.
Быстро набрав номер Леши, я считала звонки, ожидая, на каком властный голос скажет «Алло». Но трубку не подняли… Я бестолковая кретинка! Номер-то наверняка неправильно записан, и в чьей-то пустой квартире весь день разрывался телефон.
Путь до квартиры Алексея занял три минуты. Я прислонилась щекой к дерматину обивки. По ту сторону были слышны приглушенные разговоры. Голоса вроде бы только мужские. Может быть, Леша почувствует мое присутствие и откроет сам? Но палец правой руки уже прерывисто давил на звонок.
Вид у открывшего дверь Алексея был такой, какой бывает у заспавшегося алкоголика. Он стоял в мятой футболке и в тренировочных штанах. Мужская фигура на заднем плане метнулась из комнаты в кухню.
– Леша… а я звоню, звоню тебе. Ужин вкусный приготовила, – торопливо и жалобно заговорила я.
– Насть, я занят, – отрезал Алексей.
– Лешенька, я полдня ужин готовила для тебя, ждала. Я не засну одна.
– Перестань. – Алексей сморщился. – Не дави на жалость.
Я перестала. Дыхание опять остановилось, перед глазами появилась противная бесцветная дымка… Но упасть здесь в обморок? Нет, я дойду до лифта.
Дома я легла лицом вниз на диван в гостиной. Не знаю, сколько так пролежала. Мне хотелось только одного – чтобы Леша был рядом. И больше ничего. Только пусть он будет здесь, в пределах видимости. Моей. Пусть ходит, курит, втягивает с фольги дым анаши, рассуждает о своей работе и политике. Но здесь, рядом…
В дверь позвонили. Это может быть кто угодно, но, скорее всего, не Алексей. Вставать не хотелось, но звонок нервировал собаку. Я доплелась до двери. В видеофоне стоял черно-белый Лешенька. Я не спеша открыла дверь.
– Ты чего?
– Как это «чего»? Ужинать пришел.
Алексей отодвинул меня и прошел на кухню. Вот это наглость… Какое счастье, что он пришел.
Первую половину вечера я сидела, подперев голову руками, и умильно наблюдала, как Лешенька ужинает, а вторую половину лежала щекой на его животе, слушала, как стучит сердце и бурчит в желудке. Почему мне так с ним хорошо? Алексей смотрел телевизор, с другого его бока похрапывала Стерва.
Утром Леша выгулял собак, доел остатки ужина и сказал, что поедет на работу узнавать, что там с деньгами… Знакомая фразочка. Перед самым его уходом я попросила снять из спальни для гостей картину над кроватью и отнести в его квартиру на четвертый этаж, но Алексей воспринял просьбу неожиданно для меня:
– Настя, давай договоримся сразу. Никаких дорогих подарков ты мне делать не должна, я не искусствовед, но Петрова-Водкина опознать могу.
Я отрицательно замотала головой:
– Это не подарок, мне так надо. Спрятать. Хотя бы на время.
– Не выдумывай, – усмехнулся Леша. – Надо спрятать – засунь в шкаф.
Он сам осторожно втиснул картину в платяной шкаф и завесил цветастым платьем. Я как-то не подумала о двойном смысле моей просьбы взять картину… о смысле подарочном. Приятно, что он отказался.
Я закрыла за любимым мужчиной дверь – и с ужасом представила себе еще один день ожидания.
В своей жизни болезнью влюбленности я страдала несколько раз. Первый раз с восьмого по десятый класс – влюбилась в мальчика на год старше себя. На перемене, если его класс оказывался недалеко от нас, я вставала ближе к ним и делала вид, что читаю книгу.
Почему-то никто не сомневался, что читаю. Наверное, срабатывал стереотип: раз хромая, значит, должна быть начитанная и тихая. А я следила за Кириллом. Он курил почти на каждой перемене, задирал одноклассницам юбки, но при учителях держался отличником. Тоже, между прочим, исключительно красивый был мальчишка.
Второй моей любовью, тихой и безответной, был Егор. Тот самый, от которого моя подруга Мила родила Володеньку. Я заранее знала, что мне тут ничего не светит. Егор иногда приезжал ко мне в гости, разговаривал «за жизнь», хотел через меня убедить Милу сделать аборт и не позориться.
С моей стороны это была тихая страсть, с мечтами и эротическими снами. После его визитов я выла в подушку, прислоняясь щекой к перчатке, которую своровала у Егора.
А с преподавателем, который лишил меня девственности, все было просто и понятно. Там шел чистый курс ввода в эротику молодой студентки с комплексами. Я сильно отставала по профилирующим предметам, и пришлось заниматься дополнительно. Вот стареющий ловелас мне мастер-класс и устроил.
В институте всегда известно, кто из преподавателей на это дело слабоват, и я знала, что если Борис Семенович пригласит на дополнительное занятие к себе домой, то это «занятие» проходить будет по определенной схеме. Так и получилось.
В первую встречу Борис Семенович рассказывал о водоносных слоях почвы и в мою сторону смотрел редко. Во второй день занятий он ненароком попросил меня расстегнуть пуговицы ажурной кофточки. При этом на стол был выставлен кагор с солеными крекерами, а выражение лица преподавателя, после моего расстегивания, не изменилось и осталось все таким же суровым.
В третье занятие я сидела в прозрачной блузке, расстегнутая и вообще без бюстгальтера. Юбка на моих разнокалиберных ногах была задрана как можно выше. Кагор был выставлен на стол с первой же минуты. Борис Семенович ходил вокруг стола кругами, читал свою лекцию и плотоядно меня рассматривал. Меня, обделенную мужским вниманием, это заводило.
Через полчаса, почти без уговоров с его стороны, я лежала на диване. Борис Семенович, пораженный моей невежественностью в вопросах секса, давал мне краткий курс сексуальной анатомии.
Было забавно. Меня хватило еще на три «дополнительных», потом одинаковая схема перестала возбуждать, и я по-быстрому сдала Борису Семеновичу экзамен.
Месяца через два мы оказались в библиотеке за соседними столами, и преподаватель обиженно заявил, что у меня маловато романтизма.
А вот толстого Леонида я страстно любила недели две… или даже три. Ждала звонков, расстраивалась, если он забывал обо мне на несколько часов. Сама названивала, надоедая его родителям. Молча дышала в трубку, слушая Лёнин голос. Стыдно вспомнить.
Потом все само по себе засохло и отвалилось.
Вообще, у каждой женщины свое представление о принце на белом коне. Кто-то видит его в собрате-студенте, с которым можно спуститься по стремительной реке на байдарке. Некоторые считают, что главное в мечте – это конь, лучше породы «Лексус», а принц может быть любой. Кто-то любит только своего начальника, а потом и следующего начальника, и следующего. А кто-то годами ходит за соседом, у которого жена, маленький ребенок и полбалкона несданных пивных бутылок…
После ужина, на который я приготовила запеченную свинину, мы бродили с собаками по бульвару, и Алексей рассказывал о трудностях на работе. Ремонт продвигался медленно. Кредиторы усиленно настаивали на возвращении долгов, а должники делали вид, что умерли.
Что бы ни говорил Леша, мне было интересно слушать. Я дышала осенним воздухом и запахом сжигаемых невдалеке опавших листьев, смотрела на вечернее, подсвеченное городским огнями небо. Слова «умиротворение и любовь» смогли бы передать мое настроение в этот час…
До тех пор, пока на бульваре не появилась высокая девица и не уставилась на Лешу самым беспардонным образом. Она села на лавочку, засунула руки в карман куртки, и голова ее, точно магнитная стрелка за куском железа, поворачивалась вслед Алексею. Мне вид девушки настроение испортил в секунду.
– Леша, вон та, на лавочке…
Алексей, оттаскивающий Зорьку от грязного куска хлеба, оглянулся, потерял бдительность, и Зорька моментально заглотнула горбушку.
– Не собака, а мусоросборочная машина. – Леша очень хотел девицу не заметить, но та слишком упорно смотрела на нас.
Я развернулась и пошла к лавочке. Девушка смотрела на меня без любопытства.
– Извините, меня Настей зовут. Мне кажется, что вы очень пристально наблюдаете за Алексеем. Мне… неприятно. Может… вы объясните свой интерес?
Девушка достала сигареты, прикурила:
– Иди ты.
– Мне все-таки хочется услышать ответ.
– Я тебе сказала – иди. Куда хочу, туда смотрю. А за Лешку можешь не беспокоиться, он переживет и мои взгляды, и твои, и еще ста баб. Я все думаю, когда же ты ему надоешь? Ты ему передай, что пора возвращаться.
– К-куда? – К горлу подступали слезы.
– Ко мне, естественно. Не с тобой же, хромоногой, ему сексом заниматься. Он в этом деле акробатику любит.
Девушка бросила окурок на землю, встала и быстро пересекла бульвар.
Я плюхнулась на освободившуюся скамейку и смотрела на кривившийся дымок от непотушенного окурка. Алексей встал рядом.
– Леша… Она сказала, что ты меня бросишь. Из-за хромоты.
Алексей держал поводки в руках, и собаки тянули его в разные стороны.
– Насть, пойдем домой, а? Так пива хочется.
Я забрала поводок со Стервой и… взяла Лешу под руку.
На долю мгновения мне представилось, как останусь одна в этом сквере, в этом вечере, в этой жизни. Я не могла быть без Алексея. Физически не могла… Да, я безответная дура. Да, я редко принимаю самостоятельные решения. Но хрена эта баба получит моего Лешеньку.
Я не сказала ни слова, пока мы покупали пиво, шли домой и мыли лапы собакам.
Разговор начался, когда мы сели за стол и разлили пиво по бокалам. Я нервно теребила воблу, Алексей оставил пустой бокал.
– Настена, девушка на бульваре – Лариса. Я с ней прожил полтора года. Она мне очень надоела. Я даже не сказал ей, где купил квартиру. Она случайно меня здесь увидела и начала доставать. А насчет того, насколько у нас с тобой серьезно, – не знаю.
Я судорожно вздохнула:
– У меня это навсегда.
– Не дай бог. Я очень сложный человек.
– Я тоже.
Мы выпили трехлитровый бочонок пива, съели килограмм воблы и легли спать пораньше. Спали мы как добропорядочные семейные люди, попа к попе.
Утром Алексей еще спал, когда я тихо собралась и уехала в клинику на обследование.
Глава 13
Все хорошо?
В половине десятого, хромая и прискакивая – это у меня такой бег, я влетела в ординаторскую Эдуарда Арсеновича. Он собрал целый консилиум – еще два врача и мама.
Смотрели мою ногу не на холодном хирургическом столе, которых я боюсь до озноба, а прямо в кабинете. Я сняла колготки, легла на кушетку и морщилась от цепких толстых пальцев хирурга. Иногда было больно, и я вскрикивала, не стесняясь. Мама при этом нервно прижимала руки к груди, а Эдуард Арсенович переглядывался с седеньким врачом и моложавой дамой, и они отмечали болезненное место на схеме колена.
После осмотра все расселись у стола Эдуарда Арсеновича.
– Инвалидную коляску надо купить.
У мамы заблестели от слез глаза.
– Как же? Неужели так плохо?
– Наоборот. Сделаем разрезы, введем нужные препараты, установим растяжки и мини-капельницы. Все это сооружение должно находиться на ноге два месяца. Раньше наблюдали и контролировали только стационарно, теперь на второй месяц можно амбулаторно.
Мама закивала головой, соглашаясь с каждым словом, но уточнила:
– Сколько?
– Может, полтора месяца, но лучше настроиться на два.
– Нет, стоит сколько?
– А вот тут надо подумать. Официальные ставки у нас не очень высоки…
Я больше не прислушивалась к разговору. В материальных и бюрократических вопросах моя мама – ас.
За окном клиники дрожали от дождя кленовые желтые листья с зелеными прожилками. Настроение у меня было радужное.
Мама в разговоре с врачами нажимала на цифру восемь, имея в виду, что обязательно появятся дополнительные издержки, например реабилитационный период затянется. Эдуард Арсенович упрямо говорил о десяти, как бы не слыша маму.
Седенький врач уточнил, что коляску, после удачного завершения операций с коленом, надо презентовать кому-либо из малоимущих больных. На коляску мама согласилась сразу. Дама в халате выторговала капельницы для коляски и постельное белье.
Дома остался Леша. Я представила, как застану его сонным, залезу под одеяло, к теплому стройному телу, обцелую любимое лицо… Я наклонилась к маме:
– Извини, мамочка, но у нас есть деньги. Хочу отдохнуть и поесть.
Мама, не меняя выражения лица, тут же услышала цифру десять, согласилась на нее и продолжала разговор дальше.
Две тысячи аванса я сразу отдала маме, и она выложила их на стол, чем весьма подняла настроение врачей.
Выйдя в коридор, я прохромала до пустого стола медсестры и набрала домашний номер. Времени было двенадцать дня. Леша сонным голосом поинтересовался, куда это его женщина сбежала с утра пораньше. Я радостно заорала в трубку о своей коленке, что Эдуард Арсенович берется за операцию, то есть появилась надежда стать нормальным человеком. Алексей слушал мой монолог, позевывая.
– Молодец. Давай садись в машину и приезжай быстрее, мне без тебя грустно.
Я заплакала в трубку от счастья. Мама, подошедшая сзади, смотрела на меня с ужасом:
– Доча… Ты с кем разговариваешь?
– Мама… – Я заговорила извиняющимся тоном: – Я влюбилась. Я никогда и никого так не любила.
Мама отвела меня от столика медсестры к окну.
– Он у тебя дома?
– Да.
– Ничего не сопрет?
Я отмахнулась от неприятного предположения.
– Не сопрет. Да пускай берет все! Все, что ему нужно! Ой, я забыла спросить, погулял ли он с собаками.
– Понятно. Я еду с тобой.
У меня после осмотра ныло колено, и мама села за руль. Мне очень хотелось позвонить и предупредить Алексея о нашем визите, но мама настояла на экспромте.
– Пусть будет все как есть. Не суетись, Настенька.
И я решила не суетиться, маме необходимо доверять.
За два квартала до дома мама начала поглядывать в зеркало заднего вида, поправлять челку и причмокивать губами, оживляя помаду. Выглядело это смешно, но мне хотелось сделать то же самое.
В квартире пахло едой и мужским дезодорантом. Мама застыла в дверях, уставившись на Зорьку, Зорька также внимательно разглядывала новую женщину, решая, кто она – гостья или новый член семьи.
Из кухни вышел Алексей голый по пояс – в джинсах и полосатом передничке. При виде меня и мамы поднял брови.
– Анастасия, я яичницу сварганил. Здрасте.
Мама открыла рот, рассматривая длинноволосого красавца.
– Леша, познакомься, это моя мама. Она очень захотела тебя увидеть.
Алексей встал перед мамой, оттолкнув Зорьку, и протянул руку:
– Очень приятно. Алексей Захарович.
– Нина Валерьевна.
– Что вы встали в дверях? Проходите. Зорька, место.
Завтрак прошел в теплой и дружественной обстановке. Мама без аппетита ковырялась в тарелке. Леша, соблюдая приличия, надел футболку и резал яичницу ножом, без которого запросто обходился до этого. А я решила расслабиться и не нервничать. Мама очень любит меня, а я очень люблю Алексея. И пока эти два человека рядом со мной, мне не может быть плохо.
Мама расковыряла глазунью на мелкие кусочки и распрощалась.
В коридоре, одеваясь, напряженно молчала. Уже взявшись за замок, она погладила меня по голове:
– Он слишком красив.
– Папа тоже красивый, ты же не испугалась, – заметила я.
– Он слишком, понимаешь, слишком эффектен, – пролепетала мама. И деловито спросила: – У него хоть деньги есть или на твой счет живет?
– Поровну. А еще у него квартира тремя этажами выше. Сам купил.
– Да?.. Уже неплохо.
Мама сочувственно поцеловала меня. И добавила:
– А между прочим, Григорий названивает, спрашивает, какого числа обмен обсуждать будем.
– Ой, мам, я так закрутилась, – забормотала я, глядя в стену. – Операция…
– Не ври. Ты из-за него решила не переезжать.
– Ну, мам…
– Настя, мы же договорились – квартира нечистая, надо отсюда линять. Ты же согласилась?
– Ну, мам…
Мама вздохнула, еще раз поцеловала меня и, крикнув Алексею «Пока!», быстро ушла. Уверена – она тут же схватила телефон и принялась звонить отцу на работу.
Алексей сделал глубокий выдох и встал у входной двери.
– Наконец-то. Насть, предупреждать надо.
– Не могла, слишком неожиданно получилось. – Я умоляюще посмотрела на него.
– Я пошел переодеваться, – сообщил мой любимый. – Мне уезжать на работу через полчаса. Ты будешь дома? На ужин надеяться?
– Надейся.
– И еще, Насть. Ты извини, что я эти дни за твой счет живу. Все бывает. Но тут мне сегодня с утра денежки подвезли.
Леша достал из джинсов и положил на обувную тумбочку двести евро. Открыв дверь, он поцеловал меня в щеку и ушел, кликнув Зорьку. Квартира опустела.
Я пошла в спальню и легла на кровать, свернувшись калачиком. Стерва устроилась рядом, и я прижала ее к себе. Мне нечего было делать. Я сдерживала себя, чтобы не броситься вслед за Алексеем… Постоянно хочется быть с ним рядом. Но нельзя, слишком быстро можно надоесть…
За окном вечерело, а я все смотрела на гнущиеся под ветром деревья. Стерва лежала рядом из солидарности с моим настроением. Но вот она подняла голову, забеспокоилась, коротко тявкнула. В дверь длинно позвонили. Я испугалась, что это Лешенька, а ужин не готов.
За дверью стояла давешняя необъемная тетка, но без пуделя. Я жестом пригласила ее войти, и она, заняв половину коридора, тут же начала громко говорить:
– Слышь. Я чего спросить зашла? Решила зайти насчет работенки поговорить. Может, тебе помощница по хозяйству нужна?
Тетка тяжело дышала и смотрела на меня величаво, вроде она меня присматривала как дом для работы, а не наоборот. Я стряхнула с халата две шерстинки Стервы и, задрав повыше голову, спросила противным высоким голосом:
– Как вас зовут?
– Татьяна Степановна.
– Я не знаю, Татьяна Степановна, мне посоветоваться надо с родителями. Но, скорее всего, после операции вы мне очень понадобитесь. Мне скоро операцию на ногу сделают.
– Ладушки, девонька, – обрадовалась тетка. – Ты мне только телефон черкани, а то к тебе не набегаешься. Через сколько дней звонить? А то я и без звонка заскочить могу – с Чеширом все равно в этой стороне гуляю.
Я отперла дверь, и она протиснулась в нее боком.
– Через неделю загляните.
Зазвонил телефон. Алексей предупредил, что будет через час.
И я колесом забегала по кухне. Чистить, резать, тереть, пробовать, переворачивать, подсаливать, подливать, заправлять майонезом – все одновременно, спеша и без травм. Стерва забилась под стол, наблюдая оттуда за моим хромым галопом.
Леша появился под дверью вовремя, с букетом цветов, сияющий:
– Дела налаживаются, Настька! Будем работать. Ты когда в клинику ложишься?
– В пятницу, послезавтра уже. Я сделала курицу по-китайски. Мелкие кусочки обжарены в тесте с арахисом.
– Замечательно!
За ужином Леша с удовольствием ел и рассказывал о какой-то новой суперкраске, которую привезли им в типографию, и о заказе от крупной фирмы на ценные бумаги с тремя степенями защиты. Я ничего не понимала, но слушала его с удовольствием.
В четверг, с самого утра, начался обвал звонков. Первой позвонила Мила. Я ей рассказала о Леше, и она напросилась вечером в гости.
Позвонил Леонид и минут десять канючил нудным голосом, выпрашивая возможность встретиться. С садистским удовольствием я сказала, что встречусь с ним после операции, когда перестану хромать. Естественно, позвонили родители. С мамой я договорилась о встрече завтра в клинике, а папа интересовался «смазливым кавалером».
Позвонил Сергей Дмитриевич и спросил, не собираюсь ли я в ближайшее время выехать за пределы Москвы. Я уверила его в своем лояльном поведении, объяснив, куда ведет меня завтрашняя дорога, и назвала адрес клиники. Совершенно неожиданно позвонил двоюродный брат Андрей. Искусственно-бархатным голосом спросил о здоровье. Я промямлила надоевшее за сегодня объявление о моей госпитализации.
Последний раз Андрей звонил мне, когда мы были школьниками. Не уверена, знает ли он мое отчество и какой институт я окончила, а сегодня вдруг такое внимание. Никаких родственных и положительных чувств во мне звонок братца не вызвал.
Если они все выполнят обещания, то придется в палате вывесить график доступа к моему телу.
Наконец-то дозвонился Алексей, которому я пожаловалась на отсутствие желания стоять сегодня у плиты. Мой милый обещал обойтись пельменями, которые сам и привезет. Я не успела ему сказать о приезде подруги – Леша повесил трубку.
Мила не смогла дождаться конца рабочего дня, слишком сногсшибательна была новость о моем новом мужчине. Забежав в квартиру, она вызвалась погулять со Стервой. Я выдала ей денег, и она пошла за шампанским – мартини, видите ли, ей надоел.
Леша приехал ровно в семь. Сам поставил воду для пельменей, а я неспешно резала салат. Вскоре подошла Мила. Снимая пальто, она громко говорила, что очень хочет посмотреть на того счастливца, который нашел меня еще хромоногую, а потом окажется, что ему досталась весьма красивая и совсем не бедная девушка. Я пыталась остановить Милу, но она меня не слушала.
Войдя в кухню, подруга остолбенела. Другого слова я не могла бы подобрать. Если только «онемела», что для Милы практически невозможно. Я на всякий случай взяла у нее из руки пакет с шампанским – а то уронит, и вытирай потом липкую сладкую лужу.
– Познакомься, Мил, это Алексей.
Мила поморгала сильно накрашенными глазами.
– Оч-чень… Мила.
Она протянула руку, и Леша, выкладывающий на тарелку пельмени, пожал ей руку, не положив шумовку. Мила зашипела от боли. Леша запросил прощения и предложил ей отведать пельменей. Мила, не отрывая от него взгляда, согласно кивнула.
Мне эта сцена не понравилась. Да, Алексей великолепен, это обязывает… Но он мой, и нечего так откровенно пялиться.
Пельмени мне в горло не полезли, так же, как и шампанское. Я ждала, когда Мила решит, что ей уже пора пойти домой воспитывать сына.
Чтобы убыстрить уход подруги, я открыла рот спросить Алексея о вакансии на трудовом фронте, даже произнесла: «Леша, а нет ли у вас в типографии…», после чего Мила, нагло улыбаясь мне в лицо, продолжила фразу:
– Нет ли у вас ненужного однокрасочного станка? Мы в своей типографии бухгалтерские бланки печатаем, обороты набираем.
– Нет, у нас другая направленность. – Алексей отставил пустую тарелку. – Очень высокая полиграфия, другой технологический цикл.
Мила слушала его с большими глазами, понимающе кивала и поддакивала.
Распрощалась с нами она довольно рано, так же пообещав не забыть про посещения в клинике.
Вечером мы с Лешей опять гуляли по бульвару, и я оглядывалась по сторонам, боясь увидеть Ларису. Но судьба решила не волновать меня перед больницей.
Прогулка проходила спокойно, пока Зорька не долбанула пудовой лапой особо надоедливого кобеля неопределенной породы. Хозяева, правда, назвали его среднеазиатской овчаркой, но этот кобелек тянул, дай бог, на помесь бассета и черного терьера, недокормленного в детстве.
Хозяева орали в голос и грозили разобраться в инстанциях. Леша их претензии по поводу Зорьки выслушал молча, отдал мне поводок, отвел в сторонку хозяина ушибленного женишка и пошептался с ним секунд эдак двадцать. Еще через пять секунд мужчина своего кобеля посадил на повод, жену взял под руку, и троица быстро удалилась перпендикулярно бульвару.
Интересно, какими словами смог Леша убедить их в своей правоте? Причем так, что мужчина побледнел?
Часов в десять мне позвонил Григорий и на повышенных тонах начал качать права по поводу уговора об обмене. Я уже было собралась оправдываться, но Алексей, услышав голос Григория, сделал такое капризно-несносное лицо, что я расхохоталась в трубку и сказала Григорию, что, скорее всего, либо не буду переезжать совсем, либо подумаю об этом после операции.
