Текст книги "Bonjour, Nicolas! (СИ)"

Автор книги: Марина Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 5

Декабрь 1910 года, Петербург

– Какая, говоришь, труппа? – изумленно глядя на Верочку, спросил Николай и чуть закашлялся. Он был слегка простужен второй уже день, но упорно не желал этого признавать. В тот вечер был уговор в театр. При полном параде он явился в дом к Ветровым, где его уже ожидала Вера. Вера теперь сама была студенткой юридического факультета, летом должна была держать экзамены для получения диплома первой степени и считала себя очень современной девушкой. Спектакль выбирала сама. Теперь же, услышав, что она выбрала, Николай не поверил своим ушам.

– Thaatre des Bouffes-Parisiens. Они выступали в Москве. Теперь в Петербурге. Всего несколько представлений.

«Вот же угораздило!» – мысленно выругался Николай.

– И ты так уж уверена, что нам туда нужно?

– Конечно. Образованный человек должен быть развит многосторонне, – назидательно сказала Верочка.

– Только той и радости, что французское, – пробурчал он, нахлобучивая на голову шапку. – В следующий раз пойдем, куда я захочу!

Собственно, теперь он планировал довольно долго оставаться в Петербурге. Весной лишь надеялся на поездку в Берлин для встречи с Адольфом Эрманом и посещения египетского музея.

Увеселительный сад Аквариум с новым зимним театром на Каменноостровском проспекте был полон. Привезенная оперетта шла уже второй раз, и теперь, кажется, здесь собралась половина города. Уж никак не меньше. Разыскав свой столик, который был достаточно близко, чтобы Николай мог разглядеть одну-единственную интересовавшую его, но при этом ужасно неприятную особу, они устроились за ним, и он не счел ничего более разумным, чем немедленно заказать вина и десерт для Верочки.

Первые двадцать минут спектакля Авершин откровенно скучал, будучи равнодушным к опереттам. На двадцать второй минуте появился дуэт из двух танцующих и поющих подружек главной героини, склоняющих ее к подвигам, едва ли внушающим доверие. Одна из девиц, особенно старательная, была узнана им сразу. И вот здесь-то и проснулся его живейший интерес к постановке. Но он ограничился пятью минутами в первом отделении. Второй раз интерес напомнил о себе только во втором. Дуэт его открывал. Третий раз он увидел теперь уже определенно свою любимую певицу в финале в общем хоре.

– Поезжай одна, у меня еще дела в городе, надо к приятелю зайти, – премило улыбаясь, заявил он Верочке, усаживая ее в экипаж спустя еще пятнадцать минут у выхода из сада.

Кутаясь в короткую шубку, Клэр прижимала к горлу руки в муфте, которую купила в Москве на следующий же день по приезду. То, что в Париже было лишь модной деталью, здесь оказалось необходимостью. Быстрым шагом она направлялась к выходу из сада, мечтая только о том, чтобы найти свободный экипаж и поскорее добраться до гостиницы. В Петербурге погода была еще более отвратительной, чем в Москве, и Клэр считала часы до возвращения домой, уже не понимая, таким ли везением была ее поездка в Россию.

– Вы задолжали мне ужин, мадемуазель, – донеслось до нее в темноте.

Клэр ойкнула, выскочила за ворота и, не оглядываясь, пошла еще быстрее вдоль проспекта. Ругая себя, что не осталась подождать кого-нибудь из девушек.

– Клэр, – окликнул ее тот же голос, и следом раздались скрипящие по снегу шаги. – Клэр, подождите!

Через минуту она оказалась лицом к лицу с месье магистром, преградившим ей дорогу.

– Вы? – от неожиданности она отшатнулась, но скоро придя в себя, возмутилась: – Вы напугали меня, месье!

Попыталась его обойти, чтобы продолжить свой путь, но он чуть отступив, снова помешал ей пройти.

– Слушайте, ну неужели, в самом деле, вы совсем не хотите есть?

– Вы наконец-то проголодались с прошлой недели, месье магистр? – спросила она насмешливо.

– Откровенно говоря, не особенно. Но согласитесь, мы с вами оба хороши.

Клэр пожала плечами.

– Сначала вам не понравилось мое пение. Вы пожаловались на меня метрдотелю. Потом вам не понравилась моя шутка. Вы накричали на меня. В то время, как у меня к вам претензий не было.

– Вы пели посреди ночи, из-за вас я по сей день не завершил статью, – засмеялся он. – Как только возвращаюсь к ней, сразу вспоминаю вас. Это во-первых. Во-вторых, вы меня оговорили. За мной метрдотель несколько дней по пятам ходил. Я чувствовал себя каким-то мошенником, покуда не узнал, в чем дело обстояло. Ну и в-третьих… Сегодня я расслышал – вы замечательно поете. Спектакль стоило смотреть только ради вас.

– Все вы врете! Я сегодня отвратительно пела. Потому что у меня болит горло.

– Тогда отчего мы здесь с вами стоим?

– Оттого что вы не даете мне пройти! – Клэр мерзла все сильнее и начинала сердиться.

Николай решительно сделал шаг в сторону и подставил ей локоть.

– Я, кстати, тоже немного простужен, – проговорил он. – Идемте, найду экипаж.

Неожиданно для себя самой, она послушно взяла его под руку и пошла рядом с ним.

За поворотом, будто нарочно для них, стояли пустующие извозчичьи сани. Николай помог ей сесть и, устроившись сам, бросил извозчику:

– Гони на Васильевский остров. Да поживее, голубчик, поживее, видишь, барышня замерзла.

Потом он посмотрел на нее долгим взглядом и, наконец, добавил по-французски:

– Я знаю, где можно выпить самого вкусного на свете чаю.

Самый вкусный на свете чай заваривала кухарка Зинаида Ильинична, безраздельно правившая на его кухне в квартире на семнадцатой линии, которую он занимал с тех пор, как окончил университет.

Спустя чуть более получаса актриса бродила по квартире месье Авершина, с любопытством рассматривая каждую мелочь, которых было здесь предостаточно. Первой мыслью, поразившей Клэр, когда Николя провел ее в комнату, была мысль о том, что ей здесь нравится. Так же, как нравится и хозяин квартиры. Поэтому вторая мысль о том, что, наверное, это неприлично – приезжать поздним вечером в дом к одинокому мужчине, а месье магистр определенно был одиноким, судя по его квартире, была отброшена за ненадобностью.

– Кажется, я не понравилась вашей домоправительнице, – обернулась она к Николя и рассмеялась.

– Это кухарка, – отозвался он. – Подождите, я сейчас.

Подмигнул ей и снова метнулся на кухню. Собственно, только этим он и занимался последние несколько минут – носился по квартире. Сперва, словно заикающийся школяр под осуждающим взглядом Зинаиды Ильиничны, просил как можно скорее подать чаю в малую гостиную. А ведь он, собственно, впервые в жизни привел сюда женщину этак поздним вечером. Потом спохватился и кинулся просить еще чего-то на ужин. Потом стал думать о том, не лучше ли было пригласить гостью в большую гостиную, где уже нарядили елку. Теперь же он влетел на кухню с новым вопросом:

– Зинаида Ильинична, а комната Вари готова?

– Смотря к чему, – хмуро отозвалась кухарка.

Справедливости ради, Зинаида Ильинична была самым главным человеком в этой квартире, состоявшей из четырех спален, кабинета, библиотеки, столовой, и двух гостиных – большой и малой.

– Зинаида Ильинична, – протянул он. – Время позднее, мадемуазель наверняка скоро попросится спать.

– Ну-ну.

– Не в службу, а в дружбу, покуда нет Гапы, посмотрите, чтобы у мадемуазель все было в комнате, что нужно.

Гапа, горничная, ночевать всегда уходила домой. Большого количества слуг Николай не держал. Они не были ему нужны.

После он вернулся в малую гостиную и легко выдохнул, увидев Клэр, будто боялся, что она куда-нибудь да делась, пока он решал все свои очень важные вопросы.

– Сейчас будет чай, – бросил он с порога. – Как ваше горло?

– Горло по-прежнему болит. Но мадам Кора разрешила мне не участвовать в завтрашнем спектакле. И велела лечиться.

Она еще прошлась по комнате и, подойдя к дивану, сняла ботинки и с ногами забралась на него, с удовольствием откинувшись на высокую спинку.

– Значит, будем лечиться, – с улыбкой ответил Николай, торопливо соображая, как бы перевезти ее вещи в свою квартиру – наверняка багажа у Клэр немного.

Зинаида Ильинична принесла поднос с чаем и бисквитами. Расставила чашки, блюдца и вазочки с вареньем на белоснежную кружевную скатерть на маленьком столике возле дивана. Поминутно бросала взгляд на гостью хозяина. А в конце вынесла вердикт:

– Красивая. Уж получше ваших мумий.

– Спасибо на добром слове, – засмеялся магистр истории.

– Вопрос только, что она сделала с волосами. В жизни не видала такого цвета у порядочной девушки!

С этими словами Зинаида Ильинична покинула гостиную, а Николай бросился разливать чай по чашкам.

– Что она сказала? – кивнула Клэр вслед вышедшей кухарке и с загоревшимися глазами потянулась за бисквитом.

– Она сочла вас вполне подходящей кандидатурой для одной роли, – ответил Николай. – Вам с молоком или с лимоном?

– С лимоном, – отозвалась она. – Ваша кухарка разбирается в театральных постановках?

– Самое главное – она разбирается в жизни. Сахару сколько?

– Два кусочка, – Клэр облизала пальцы и взяла еще один бисквит. – Повезло вам с кухаркой!

– Да я по жизни довольно везуч. Мне повезло жить с вами в соседних нумерах в Москве и танцевать вальс-бостон в ресторации. Повезло прийти именно сегодня в Аквариум, а не завтра, когда вы уже не играли бы. Повезло, что вы заговорили со мной после нашего пренеприятного инцидента. И если мы с вами сегодня окончательно не разболеемся, то я определенно буду считать себя счастливейшим человеком.

Клэр отвлеклась от поглощения бисквита.

– И вы всерьез полагаете, – удивленно спросила она Николя, – что этого довольно для счастья?

– Эллины отождествляли счастье с судьбой человека под покровительством богов. Если судить с этой точки зрения, то сегодня боги к нам благоволят. Потому да, довольно.

– По-моему, ваши эллины большие глупцы. Все и всегда зависит только от человека. Богам наплевать на всех нас.

– Прекрасно! – засмеялся Николай. – Мысль, достойная Аристотеля.

Чай был им забыт. Саднящее горло тоже. Он наблюдал за удивительной девчонкой, с ногами сидевшей на его диване и жующей который уже по счету бисквит. Сестра Варя, конечно, ужаснулась бы. Отец от души бы посмеялся, а мать всенепременно слегла бы… на пару часов. А потом полюбила бы ее, как дочь. Как много «бы»! В этот момент ему ужасно захотелось избавиться от всех этих «бы», чтобы все стало по-настоящему.

Он встал с кресла, подошел к углу комнаты, где стоял на тумбочке огромный граммофон, и поставил первую попавшуюся пластинку. Заиграла Испанская рапсодия Равеля. «Варино», – улыбнулся Николай и повернулся к Клэр.

– Если завтра вы будете хорошо себя чувствовать, то мы поедем кататься на коньках. Вы умеете?

– Нет, не умею.

Клэр встала и, как была – без обуви, подошла к граммофону. Просмотрела несколько лежащих рядом пластинок и капризно протянула:

– А веселее ничего нет?

– Летучая мышь Штрауса, – пожал он плечами. – Правда, не вся. Только первый акт. Вторую пластинку затаскала сестрица.

Несколько минут он рылся среди пластинок, а потом обернулся к Клэр и быстро, не дав ей опомниться или возразить, поцеловал, так же быстро отстранившись.

Все последующее походило на калейдоскоп. Танцы под арии Штрауса, доеденные бисквиты, его рассказы, ее смех, рассматривание елки в соседней комнате, еще несколько быстрых поцелуев и пожелание спокойной ночи у дверей спальной сестры Николя.

Лежа без сна в постели, Клэр думала о том, что, если оставить все, как есть, это совсем не будет походить на приключение, которым выглядело их знакомство сначала. Накинув на плечи какую-то шаль, кстати нашедшуюся в комоде, искательница приключений вышла на цыпочках в коридор и осмотрелась. Из-под соседней двери был виден слабый свет, заметный в темноте. Она толкнула эту дверь, та бесшумно отворилась, и Клэр прошмыгнула в комнату.

Глава 6

23 декабря 1925 года, Лондон

– Среднеегиипетский язык – стадия египетского языка, развивавшаяся из староегипетской около 2100 года до н. э. в начале Среднего царства. После 1600 года до н. э. в разговорной речи среднеегипетский язык постепенно сменился новоегипетским, но остался в употреблении в литературе в качестве классического языка до конца IV века н. э. Предлагаю сегодня поговорить именно об эпохе Среднего царства как той среды, в которой язык развивался. Есть возражения?

Профессор Авершин обвел взглядом огромный зал Университетского колледжа Лондона. Возражений не последовало. Он надел очки и продолжил:

– Итак, Среднее царство. Оно началось приблизительно в 2040 году до н. э. со свержения фараона из Гераклеопоколя фиванским монархом Ментухотепом I. В этот период Египет превращается в крупное и сильное государство-завоевателя с мощным войском и большим экономическим потенциалом. Разрабатывались золотые прииски в Нубии, строились дороги и крепостные города. Тогда же возник так называемый «средний класс», чье появление стало одним из предвестников народного недовольства, переросшего в восстания, в итоге ставшие точкой в эпохе и ознаменовавшие начало очередного переходного периода, когда власть оказалась в руках народа. Среднее царство – это время Одиннадцатой и Двенадцатой династий фараонов, восстановивших ирригационную систему Египта, существовавшую во времена Древнего царства. К сожалению, большая часть пирамид этого периода была разграблена, что, конечно, является огромной потерей для науки…

Непонятные слова нанизывались на его голос. Лекция Николя, кажется, нравилась студентам. И отчего-то Клэр гордилась им, сидя у прохода в дальнем ряду и восхищенно следя за ним взглядом. Так же неожиданно, как и вчерашним утром, она приняла решение съездить в университет. Ей захотелось увидеть его в работе. Эта сторона его жизни также была ей неизвестна.

По дороге сюда Клара заехала в магазинчик, где вчера Николя показывал ей хрустальный глобус. Она долго вертела его в руках, с мягкой улыбкой наблюдая за разноцветными лучами, которые шар отбрасывал во все стороны вокруг себя. Расплатившись за изящную вещицу, попросила перевязать пакет лентой, аккуратно сложила покупку в сумочку и отправилась в Университетский колледж.

А теперь снова попыталась понять, о чем именно он говорит, улыбаясь собственной бестолковости.

– С сэром Гардинером вчера мы провели диспут о трактовке некоторых глаголов в иероглифах среднеегипетского языка. Кажется, вы не были удовлетворены ходом диспута, равно как и моим участием в нем. Каюсь, был не в лучшей форме. Потому взамен предлагаю вам сегодня задать мне любые интересующие вас вопросы.

По залу прокатился негромкий рокот перешептываний. Профессор Авершин нынче в ударе. А в ударе он совершенно преображался. Голос его делался насыщенным, взгляд острым и даже немного лукавым.

Одна из студенток первой уверено подняла руку.

– Мисс?

– Сколько вам лет, мистер Авершин? – дерзко спросила девочка.

– Так много, что ответ может показаться неприличным, – Николай улыбнулся и поправил очки под веселое хихиканье в лекционном зале. – Вопросы по существу будут?

– Что нужно, чтобы попасть в вашу группу археологических исследований в Каире?

Николай вышел из-за кафедры и, сунув руки в карманы, сказал:

– Во-первых, неподдельный интерес к исследованиям, готовность к адскому труду и выносливость. В Каире несколько более жаркий климат в сравнении с лондонским. Во-вторых, набор базовых знаний. В-третьих, разумеется, совершеннолетие. Так как? Записываетесь?

Девушка стушевалась, а профессор вернулся за кафедру.

– Еще желающие есть?

Несколько молодых людей подняли руки, и профессор продолжил отвечать на вопросы уже более допустимого характера.

Клэр усмехнулась. Шустрая студентка напомнила ей саму себя времен оперетты. Ей нравилось вести себя вызывающе и обращать на себя внимание. Тогда казалось, что она все может сама. Лишь много позже Клара поняла, как сильно заблуждалась. И разучилась верить в себя.

Она перестала прислушиваться к вопросам и ответам. Смотрела на Николя и пыталась запомнить его таким, каким он стал теперь. Скоро он уедет в Париж, потом в Каир. А Генри ведет переговоры о гастролях в Америке…

Неожиданный смех, прокатившийся по аудитории, вернул ее к происходящему.

– Я решила, – заявила все та же девчонка. – Мне подходят условия, и я хочу в вашу группу. Египет я обожаю, здоровье у меня отменное, а восемнадцать мне исполнится через два месяца!

– С чем я вас сердечно и поздравляю, – в тон ей ответил профессор Авершин. – Но сперва вам придется оформить отпуск в университете и поставить в известность ваших родителей о смене рода занятий на ближайшие месяцы.

«Если бы я ставила в известность родителей, то сейчас, в лучшем случае, владела бы рыбной лавкой своего отца», – фыркнула про себя Клэр.

– Но концептуально вы ничего не имеете против, и, если я приеду в Париж через два месяца проситься в группу, вы меня не прогоните?

– Дай бог, чтобы вы не остыли за два месяца, – хохотнул Авершин, да так и замер с открытым ртом, наткнувшись взглядом на даму в витиеватой шляпке, сидевшую у самого выхода. Потом чуть улыбнулся одним уголком рта так, чтобы он знала – он улыбается ей. И продолжил: – Мы отправимся на западный берег Нила, в стоворотные Фивы, как называли этот город греки. И там… проведем ряд археологических исследований, большей частью письменности, но, уверен… найдем много чего интересного, помимо иероглифов.

Клэр была совершенно уверена, что на своем западном берегу Нила он обязательно найдет много чего интересного. И улыбнулась ему в ответ.

Лекция еще продолжалась, когда он, раздосадованный, что время тянется слишком медленно, стал бродить между рядов. Зал был наклонный. Профессор то поднимался по лестнице, то спускался. Ради нескольких минут, когда видел Клэр чуть ближе.

Студенты были любознательны, задавали вопросы, но к концу последней минуты знали наверняка, у шустрой девчонки нет никаких шансов против дамы в причудливой шляпке, которая совсем не походила ни на коллегу, ни на ученицу профессора Авершина.

Когда, наконец, прозвенел звонок, оповещавший о конце академического часа, Николай снял с носа очки и, дождавшись, пока аудиторию покинут студенты, наконец, поднялся к Клэр и сказал:

– Здравствуй. Откуда ты взялась?

Пожалуй, он хотел бы спросить, откуда она взялась в его жизни… Но оставалось довольствоваться только этим днем.

– Приехала в автомобиле, – она оперлась подбородком на руку и, чуть растягивая слова, сказала: – Резвые у тебя студенты. В Париже такие же? С их желанием ехать за тобой на край света ты вполне можешь к лету собрать не одну группу.

– В Париже еще хуже, – отмахнулся он. – К лету отсеется половина. И, если не будет финансирования, то и экспедиции не будет. И как тебе лекция? Интересно?

– Ужасно! – глаза Клэр сверкнули, и она негромко рассмеялась: – Правда, я ничего не поняла.

– Ну, признаться, единственным моим успехом на артистическом поприще было чтение басни, когда мне исполнилось четыре года. Так что, мы квиты, – в тон ей ответил Николай. – Куда идем сегодня? Будут у дамы пожелания?

– А… как же…

«Вера», – хотела она спросить, но промолчала. Еще день-два можно сделать вид, что нет ни Веры, ни Генри. И даже прошедших пятнадцати лет тоже нет. Пока у нее есть возможность немного побыть с ним.

Новая шальная мысль посетила ее сумасшедшую голову. Она точно знала, что после пожалеет об этом, но остановиться уже не могла.

– Как ты смотришь на то, чтобы отправиться в небольшое путешествие? – спросила Клара, напустив беззаботный вид. – Но мы не вернемся до позднего вечера.

Вчера, когда она оказалась дома, Генри сообщил ей, что запретил Ноэлю приезжать на Рождество. И не позволил ей сказать ни слова в ответ. Но около получаса выговаривал о том, как она балует мальчишку. Что, если не проявлять строгость, то ее попустительство может закончиться крайне плачевно. Молча выслушав мужа, Клара отказалась от ужина и ушла к себе.

– Господи, Клэр, могла бы уже постараться усвоить, что с тобой я отправлюсь на любую авантюру! – отвлек ее от мрачных мыслей Николай. – Так куда?

– Я отвезу тебя в Бедфорд.

Держась за руки, они вышли за ворота колледжа, и Клэр подошла к новенькому Бэнтли ярко-зеленого цвета.

– С некоторых пор я очень полюбила этот городок, – рассказывала она по дороге. – Конечно, особенно красиво там летом. Я люблю бывать на реке. Наверняка, она ничуть не хуже твоего Нила. А Ноэль мне все уши прожужжал про какого-то полковника Бернаби, который родился в Бедфорде, и то ли воевал в Египте, то ли путешествовал на воздушном шаре.

– Может быть, и то, и другое? – хохотнул Николай. – Толковый у тебя мальчишка. И что мы будем делать в Бедфорде?

– Осматривать руины Бедфордского замка, – Клэр хитро улыбнулась и еле сдержалась, чтобы не показать ему язык.

– Я так и знал, что в душе ты археолог. Ищешь то, что почти не сохранилось.

Они добирались без малого три часа. С неба то и дело срывался мокрый снег. Он смотрел на Клэр за рулем и невольно восхищался ею. Наверное, даже еще больше, чем когда-то давно. Он восхищался ее энергией, ее жизнерадостностью, какой-то одной ей присущей ироничностью. Да, такая женщина рождена для того, чтобы водить дорогие автомобили, носить элегантные наряды и улыбаться. Улыбаться. Улыбаться. Что бы там ни творилось внутри.

Едва показались первые дома Бедфорда, он сказал:

– Когда поедем обратно, поведу я.

– Хорошо, – легко согласилась Клэр.

Она проехала знакомым путем к Бедфордской школе для мальчиков и припарковала машину недалеко от главных ворот.

– Я хочу тебя познакомить со своим сыном, – сказала она, выходя из автомобиля.

Познакомить с сыном. Николай вздрогнул и посмотрел прямо ей в глаза. Потом на лице снова отразилась улыбка. Наползла так, что очевидно стало, насколько она бутафорская.

Тут же легко вышел из авто и подставил ей локоть.

– Он здесь учится?

– Да, Генри устроил его сюда, – ответила Клэр, уже привычно взяв Николя под руку.

По заснеженной аллее они подошли к зданию школы, издалека выделяющемуся своим ярко-красным цветом. А в комнате для гостей Клэр вдруг заметно разволновалась, пока привратник послал за Ноэлем.

– Я давно не видела его, – не сдержавшись, жалобно сказала она Николя.

Он легко погладил ее ладонь, замершую в его руке. Не понимал, зачем она его сюда привезла, но, если бы она посадила его в сани с собачьей упряжкой и отправила на север, и туда бы он поехал безропотно. Удивительная закономерность жизни. Его собственной жизни.

В комнату торопливо вошел мальчик… Нет, кажется, не мальчик – уже почти совсем юноша. Ему было лет четырнадцать, уж никак не меньше. И это тоже больно резануло по сердцу. Но было что-то еще, в его наружности, что-то мимолетное, ускользающее, что заставляло душу его натягиваться струной и едва ли не вибрировать от этого натяжения. Красивый мальчишка. Вероятно, он сейчас шел в рост, поскольку был уже выше матери, а штанины брюк показались Николаю коротковатыми. Худощавый, с длинными ногами, как у кузнечика. Волосы рыжие, гораздо ярче материнских, каштановых. Но самое удивительное глаза – яркие, зеленые, невероятно светлые, смотревшие на незнакомца недоуменно и пытливо. У Клэр взгляд был, как коньяк или янтарь. Совсем другой взгляд.

Клара вырвала свою ладонь из рук Николя и поспешно подошла к сыну. На минуту замерла, потом порывисто прижала его к себе и быстро отпустила, зная, что сейчас услышит его досадливое:

– Ну, мааам!

Она коротко поцеловала его в щеку и, взяв за руку, подвела к Николаю.

– Познакомься, Ноэль! Это мой давний знакомый, профессор истории мистер Авершин, – и, счастливо улыбаясь, посмотрела на «месье магистра»: – Мой сын Ноэль…

– Добрый день, мистер Авершин, – раздался смешной, ломающийся юношеский голос.

– Здравствуйте, Ноэль, – с улыбкой поздоровался Николай, протянув руку для пожатия и лихорадочно соображая, о чем говорить с подростком… с сыном женщины, которую он любил всю жизнь. – Миссис Уилсон утверждает, что вы – большой любитель истории?

Ноэль пожал протянутую ему руку, и вдруг его глаза радостно загорелись, как было свойственно матери.

– Вы тот самый профессор Авершин? – не веря себе, переспросил он и бросил обиженный взгляд на Клэр. – Мама никогда не говорила… Я читал вашу статью в берлинском Zeitschrift fur agyptische Sprache… «Основные грамматические категории среднеегипетских глаголов»

Николай растерянно, почти беспомощно посмотрел на Клэр. Так, будто она могла подсказать ему, что говорить этому незнакомому мальчику, который смотрел на него с таким восхищением. И что делать с тем странным чувством, закравшимся куда-то в самую его суть – чувством сродни все тому же восхищению, что он теперь читал в глазах Ноэля. Понимание того, что вот этот мальчик – ее сын, плоть от ее плоти, сделалось теперь определяющим. Удивительный мальчик. Сын удивительной женщины.

– Я рад, что вам понравилась моя статья, – наконец, ответил Николай, сразу заговорив с ним как с равным, как со взрослым. – Если хотите, могу прислать еще несколько франкоязычных журналов, которые будут вам небезынтересны.

– Если вас не затруднит… Я буду вам очень признателен, – смутился Ноэль и снова глянул на мать.

Улыбнувшись, она взяла его под руку.

– Я ненадолго. И должна сегодня вернуться домой. Давай погуляем. Покажем мистеру Авершину твою школу.

Ноэль кивнул и ушел одеться. Клэр посмотрела на Николя.

– Ты не сердишься, что я привезла тебя сюда?

– Почему, по-твоему, я должен сердиться? – глухо переспросил он. – Это тоже твоя жизнь. Она у тебя замечательная, правда.

Клэр лишь улыбнулась в ответ. Вернулся Ноэль. И ей показалось забавным наблюдать, как ее сын ведет их на прогулку, показывает какие-то статуи, рассказывает о новой часовне, недавно построенной в школе. Снег перестал, поэтому гуляли они достаточно долго. Улыбаясь, она слушала, как Ноэль мучает Николя вопросами, на которые тот терпеливо отвечает. Но неумолимо надвигающийся вечер напомнил, что пора возвращаться. Они снова оказались в комнате для гостей, теперь чтобы попрощаться. Клэр прижалась губами к холодной щеке сына и вдруг вспомнила. Достала из сумочки бумажный пакет, перевязанный золотистой лентой, и протянула его Ноэлю.

– Это тебе к Рождеству. Ты любишь такие безделицы, – снова поцеловала его. – Иди, дорогой. Нам пора.

Ноэль взял из рук матери подарок и повернулся к Николаю.

– До свидания, профессор. Рад был с вами познакомиться… А можно, я расскажу друзьям, что знаю вас? У нас есть Исторический кружок…

– Разумеется, можно, – ответил ему Николай с улыбкой. – Я был бы рад иметь такого ученика, если вы решите связать свою жизнь с историей. Если однажды вы приедете в Париж… Я теперь преподаю в Сорбонне.

– С него станется, он приедет, – весело рассмеялась Клэр, проводила взглядом уходящего сына и повернулась к Николя. – Едем?

Дорога до Лондона в сумерках и по влажной дороге была удовольствием не из приятных. Ко всему поднялся сильнейший ветер, так и норовящий проникнуть в авто. Николай сжимал руль и гнал слишком быстро не только для этой погоды, но и для своих привычек. Снова и снова ловил себя на мысли, что ужасно хочется закурить – кажется, он весь день не курил. И еще неотступно его преследовала… нет, даже не мысль… что-то неопределенное, не дающее дышать полной грудью… Но при этом так и не оформившееся в слова.

Они почему-то все время молчали, и Николай не мог понять, отчего они молчат. Как вообще можно молчать? Он, всерьез рассердившись, повернулся к Клэр.

– Сколько ему? Тринадцать? Четырнадцать?

– Ему недавно исполнилось четырнадцать. Он не смог приехать домой. И мы провели этот день в Бедфорде.

Авершин быстро кивнул и, резко затормозив, свернул на обочину.

– Если он захочет приехать в Париж через несколько лет, вы с мужем отпустите его?

– Мы не станем его отговаривать, – глухо ответила Клэр. – Но я буду скучать по нему.

– Черт бы тебя подрал, – по-русски сквозь зубы процедил Николай и тут же перешел на французский. – Да, нам подчас приходится скучать по тем, кого мы отпускаем, Клэр. Это нормально. Нормально до отвращения к себе.

– Это ненормально, скучать по тем, кто тебя не стоит, – выкрикнула она и отвернулась.

– А кто решает, кто кого стоит, а кто нет? – в тон ей воскликнул он. И сорвался. Схватил ее тонкие плечи, сжал так, что где-то на задворках сознания забилась мысль, что он причиняет ей боль, развернул к себе и быстрыми жадными поцелуями стал покрывать ее бледное маленькое холодное лицо.

Невероятно долгий миг Клэр сидела не шелохнувшись. Она позволяла ему целовать себя и позволяла себе чувствовать его поцелуи на своей коже. Потом, словно ожив, она нашла его губы и робко, чуть неловко, торопливо прикоснулась к ним. Провела острыми ногтями по его шее. Сбросив с него шляпу, запустила пальцы в волосы и теперь целовала с отчаянным восторгом, терзая и себя, и его. Руки ее стали рваться сквозь его одежду. Дергали галстук, расстегивали пуговицы…

Неожиданно она остановилась. Безвольно опустила на колени руки. И только губы ее продолжали касаться его губ. Не целуя, но не отрываясь. Тяжело дыша, Клара закрыла глаза.

На мгновение он прижал ее к себе чуть крепче. Потом отстранился, чувствуя, как внутри все рвется от боли. Знал, что через несколько минут на него навалится состояние оглушенности, почти как при контузии. Такое уже было когда-то. Потом боль вернется. Уже раздирающая внутренности. Но, черт подери, оглушенности этой он не хотел и боялся больше, чем боли.

Он устало посмотрел в ее лицо, медленно поправил на ней ворот манто, пригладил ее волосы. Потом вернул на место свой галстук. Застегнул пуговицы. Пальцы слушались, но слушались странно – он их не чувствовал.

Потом медленно повернулся к рулю.

– Прости, – пробормотал он и надавил на газ, рванув дальше, кажется, еще быстрее.