Текст книги "Вечный двигатель смерти"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Егор шагнул к окну и распахнул его настежь. На кухню ворвались звуки детского смеха.

– Холодильник у меня в комнате, потому что не помещается на кухне, – извиняющимся тоном сказал он. – Купил вместо старого, который был поменьше, а размеры как-то не учел. Я принесу сейчас что-нибудь закусить.

Он исчез в коридоре. Я даже не успела предупредить, что ни пить, ни закусывать не буду.

Кричать ему вслед я не стала. Пусть несет все, что ему нужно, и делает все, что хочет. По ходу разберемся.

Пока он отсутствовал, я вспомнила его слова о том, что он давно был знаком с Еленой. Ее внезапная смерть подкосила его, это было видно невооруженным взглядом. Но он не уточнил, какие именно отношения были между ними.

Если брать за основу его реакцию на случившееся, то они не враждовали. Один враг, узнав о гибели другого, скорее всего, вел бы себя несколько иначе, источая нервозность, суетливость, был бы возбужден. Горелов же ведет себя по-другому. Держит спину ровно.

Но о чем это я вообще? Психологи грызут гранит своей науки десятилетиями. Реакция на стресс у пациентов может сильно порвать шаблоны. Истерик в обычной жизни может в трудной жизненной ситуации обнаружить, что нервы у него будут покрепче, чем у многих других. А спокойный и рассудительный прежде человек, получив удар судьбы, наоборот, может поехать крышей.

Горелов снова удивил. Вместо ожидаемых миски с холодными котлетами или груды помидоров он принес поднос, который показался довольно тяжелым. На нем хозяин сумел расположить огромное блюдо с колбасной нарезкой и тремя видами сыра. На краю блюда покоились помидоры черри и пучок рукколы. Хлеб, нарезанный длинными брусками, был подан в широком толстостенном стакане. Также на подносе я увидела пакет гранатового сока, пару хрустальных рюмок и столовые приборы. Сервировку венчал графин с жидкостью малинового цвета.

Я отодвинулась, придерживая руками табуретку, на которой сидела.

Егор опустил поднос на стол, профессионально выгрузил его содержимое и внимательно стал его разглядывать.

– Вроде бы ничего не забыл, – пробормотал он как раз в тот момент, когда у меня возникли вопросы.

Он сел рядом и сразу же наполнил рюмки.

– А что это такое? – поинтересовалась я.

– Домашнее вино. Подарок от благодарных жильцов. Из пластиковой канистры перелил в графин, а то некрасиво в канистре-то.

– Вы даже не спросили, буду ли я пить вместе с вами, – заметила я. – Отвечу сразу. Не буду.

Егор не смотрел в глаза. Он сидел, тяжело опираясь на локти, которые, не заботясь о приличиях, положил на стол. Его взгляд блуждал по угощению, о котором он позаботился с такой любовью.

– Как хотите. А я выпью. За Елену.

Если посмотреть на то, как именно человек употребляет спиртное, то можно понять, есть ли у него с этим проблемы. Иной зависимый от алкоголя человек уже четко знает, как себя вести. Глаза загораются еще при мысли о… И локоть в сторону отведет, чтобы было удобнее, и заранее оценит возможность не пронести мимо рта вилку с наколотой на нее шпротиной. Любую емкость, будь то бокал для вина или фужер для шампанского, не подносит к губам, а опрокидывает в себя. Конечно, я могла ошибаться, но подумала, что Егор к такому слою населения не принадлежит.

Он вообще не переставал удивлять. Прежде чем помянуть погибшую, он поднял рюмку до уровня глаз и отсалютовал открытому окну.

– За тебя, – произнес он.

Я поняла, к кому он обращается. Вина в рюмке осталась ровно половина. К еде Горелов даже не притронулся. Достал сигареты. Потянулся, чтобы, не выходя из-за стола, взять пепельницу, стоявшую на симпатичной деревянной полочке с приправами. Закурив, шумно вздохнул.

– Из чего вино? – спросила я.

– Из канистры, – холодно ответил Горелов.

– Налейте.

Он послушался. Вино оказалось совсем легким и имело терпкий привкус.

– Малина и клюква, кажется, – догадалась я.

– А вы знаете толк в самогоне, – прищурился Егор.

– Вовсе нет, – призналась я, – просто очень узнаваемо.

– Вы же не хотите пить.

– Я и не буду. Попробую.

– Решили поддаться, чтобы узнать как можно больше? К пьяному подобраться легче, если тоже притвориться пьяной, я не ошибаюсь? Не нужно, Таня. Мне нечего скрывать.

Нет, он мне определенно нравился. Горелов был весь как на ладони. Что чувствовал, то и говорил. И живет один, что мне было очень даже на руку, потому что не станет испуганно оглядываться и выбирать слова – при свидетелях такое часто происходит. Но мы-то сейчас одни. И несмотря ни на что, я не могла не воспользоваться моментом.

– Егор, вы хотели рассказать о Елене, – напомнила я, отставляя рюмку. – Во-первых, скажу сразу, что у меня не было мысли как-то напоить вас и выведать что-то, о чем вы не хотите разговаривать. Во-вторых, не я напросилась к вам, вы меня пригласили. И предложили поделиться. Чем же?

Горелов бросил на меня короткий взгляд. Спорить не стал. Оправдываться не стал. Опять плюс в его досье – не пытается откреститься от сказанного.

– А документы у вас есть? – спросил он.

– Конечно, – спохватилась я и достала удостоверение.

Он тщательно его изучил, разве что на зуб не попробовал. Но после вдруг резко потерял к нему интерес.

– И давно вы сыщик? – спросил он, снова наполняя рюмку.

– Давненько, – вздохнула я. – Кое-что могу.

– И образование есть?

– Конечно. Профильное. Когда-то работала в органах. И опыт имеется. Руку набила, не сомневайтесь.

– Я подозрительный человек, – завершил допрос Горелов. – И тоже когда-то носил погоны. Бывал в горячих точках.

Я напряглась. Надеюсь, Горелов не из тех, кто, приняв на грудь, начинает отрабатывать на собутыльнике болевые приемы. Нужно напомнить, зачем мы все здесь сегодня собрались.

– А потом ранение, госпиталь, инвалидность. Попал в тот самый замес, когда страна переживала трудные времена. Многие из наших полегли не на войне. Огромное количество просто не выдержало того, что им приготовила мирная жизнь.

Ну все, понесло. Или нет?

– Ваш знакомый Владимир Кирьянов… или коллега? Как лучше его называть?

– Как вам удобно, – разрешила я.

– Тогда пусть будет коллега. Я ведь сам к нему подошел, когда все случилось. Может быть, ко мне и не возникло бы интереса, но я решил, что должен, – продолжил Горелов. – Увидел, что он всем распоряжения дает, и решил, что представлюсь.

– А где вы были в момент, когда все случилось?

– Возвращался из магазина.

Я вспомнила, что при нашей встрече его руки были пусты. Купил что-то небольшое? Пачку сигарет? Лекарства?

– Заскочил долг отдать, – угадал мои мысли Горелов. – Полсотни в прошлый раз не хватило, сказал, что позже занесу. А до этого работал. Вообще-то мое рабочее место прямо здесь, – Егор стукнул ладонью по столу. – И там, – он показал в сторону окна. – Дом и двор. Но в основном, конечно, занимаюсь хозяйственными вопросами.

– Значит, все хозяйство на вас.

– И дворовое, и приусадебное, и прочие дела. Так вышло. А с Еленой мы знакомы очень давно. Я переехал сюда после смерти матери, а до этого жил у нее в деревне. Мать умерла, я продал дом, купил здесь квартиру. И почти сразу же стал домоуправом. Прежний председатель вообще ум растерял на тот момент. Бухал, орал под окнами и очень редко изображал хоть какую-то трудовую деятельность. Пришлось объяснить ему пару раз политику. А потом я сам пришел в ЖЭК и предложил себя на его место. Взяли сразу, потому что работа неблагодарная, деньги маленькие, а нервничать приходится часто. В принципе, меня в этом доме уже давно за главного решальщика всех проблем принимали. Я тут и слесарь, и токарь, и дворник. А организация и планирование мне как дети родные – я же из армии майором ушел.

Вот оно что. Горелов, оказывается, жертва перестройки. Наверное, когда-то у него была семья, но человек, побывавший на войне, говорят, прежним уже никогда стать не сможет. Возможно, в одиночестве он чувствовал себя лучше, чем с детьми и женой.

– У Елены тогда еще были живы родители. И муж у нее был, а дочке исполнилось примерно пять лет, не помню точно. И я, так получилось, всегда оказывался рядом. Сначала умер ее отец – я помог с похоронами. Следом за ним ушла мать Елены. Опять все сделал. Хорошие были люди. Спокойные, вежливые. Когда-то жили в Москве.

– А где в эти моменты был муж Елены?

– А этот червяк ползал где-то, – горько усмехнулся Горелов. – Я редко с ним пересекался, но могу сказать совершенно откровенно, что видел его крайне редко, и это при том, что Елену часто навещал. То у них засор в туалете, то новую мойку надо привинтить, то шкаф собрать. Я им помогал. Она просила – я помогал. А мужа ее никогда рядом не было. Так, изредка сталкивались на улице, я еще думал: «Что же ты, скотина, мотаешься где-то? У тебя тесть еле ноги передвигает, теща золотая, девчушка-дочка такая красивая, жена тоже…».

Он махнул рукой и снова прикурил сигарету.

– Он пропал потом. С концами. Это когда уже ее родители умерли. Она с дочкой постоянно возилась, Вика была нездорова все время, сколько я ее знаю. Как-то я сам пришел к Елене и спросил ее, чем помочь. Мало ли. Она же скромная была, краснела каждый раз. А она расплакалась. Тогда-то я и узнал, что ее «огрызок» кинул семью через хер, и теперь Елена и Вика остались совершенно одни. Я видел его после, спустя месяца три, наверное. Издалека, поддатого. Прошел мимо. Елене я ничего не рассказал. Но именно в тот день я понял, что на многое для нее готов.

Вот оно что. Горелова не просто потряс факт смерти Елены. Он любил ее.

– Семьи у меня никогда не было, – опроверг он мои домыслы. – Знаете, это когда ты сначала пытаешься быть как все, а потом понимаешь, что не выходит. Замыкаешься, и все. Я не искал того, кто меня полюбит, всего такого переломанного. Я же инвалид, у меня пенсия – страшно было себе такое представить в молодости, но в итоге к этому и пришел. Конечно, я пытался построить какие-то отношения, но дальше флирта ничего не шло. До встречи с Еленой лет семь, наверное, был один. А как увидел ее, то понял, что попытался бы снова. Но она тогда была еще замужем. Поэтому пришел я к ней и с порога сказал, что люблю. И ее, и дочку.

Он замолчал и стал внимательно изучать тлеющую в руке сигарету.

– Отказала? – едва слышно спросила я.

– Ну, хотя бы скалкой не наварила, – улыбнулся Горелов. – Объяснила, что не хочет больше ни с кем. Ни с кем и никогда.

– А вы?

– А я понял. Её – понял.

Вот и еще одна трагедия. У Горелова не жизнь, а сериал. Тут тебе и боевик, и драма, и психология. Впрочем, у Елены тоже судьба трудная. Хотя, у кого из нас не наберется сумка с пережитым? У кого-то больше, у кого-то меньше.

– Вот я вам сейчас зачем-то все это говорю, – покачал головой Егор, – а ведь мы знакомы всего-то полтора часа. И вам не это хочется услышать.

– А что же мне нужно услышать?

Егор затушил сигарету и заново наполнил свою рюмку.

– За Елену. В память о ней, – повторил он и выпил.

Я не стала следовать его примеру.

Горелов оставил рюмку и закашлялся.

– Подполковник ваш задал мне несколько вопросов, – отдышавшись, сказал он, – и они были самыми обычными, он и без меня узнал бы состав семьи, адрес или что-то похожее. Но я не сказал ему самого главного, и эта мысль появилась у меня в голове только после того, как полиция уехала. Я увидел вас, пошел следом и не ошибся, потому что вы тоже имеете какое-то отношение к этому делу.

– Да, я же сказала, что мы с Кирьяновым работаем вместе, – ответила я.

О сегодняшнем визите Виктории я предпочла умолчать. Ни к чему знать Горелову о том, с какой целью она ко мне приходила. Но он хотя бы подтвердил, что она нездорова с самого детства.

– Мы с Еленой часто общались, – понизил тон Горелов. – Нет, не для этого самого. А то подумаете еще. Я не представлял, что мы можем только для секса… нет. Но мы сблизились, даже дружили. Она меня познакомила со своей подругой, довольно интересная личность.

– Подруга? Лучшая?

– Близкая, – уточнил Горелов. – Но вообще я у Елены особо друзей не видел. Не замечал, чтобы к ней кто-то толпами ломились.

– А телефон подруги можно?

– На ваше счастье, он у меня есть. Юля Ветрова. Я ей помогал стенку собирать. Тоже без мужика живет…

Егор полез в мобильник и вскоре протянул его мне.

– Спишите сами, чтобы не ошибиться.

Телефон Юли был тут же занесен в память.

– Елена не особенно распространялась о своем детстве, – продолжил Егор. – Знаю только, что ее родители были обеспеченными людьми, но все это осталось в Москве, откуда они по какой-то причине уехали. Но кое-что из детства Елена вспоминала. Например, тот факт, что она серьезно увлекалась акробатикой. Участвовала в соревнованиях и забросила спорт только по причине беременности.

Он в ожидании уставился на меня. А я не понимала, чего он ждет.

– Не доходит? – спросил Горелов.

– Ну, почему же, уже дошло, – ответила я. – Она профессиональная спортсменка. Но как это относится к делу?

– Навыки, которые она поддерживала в течение долгих лет, у нее сохранились до самого конца, – продолжал намекать Горелов. – Акробатика – дело серьезное. Ты должен уметь правильно падать, правильно переворачиваться в воздухе, чтобы приземлиться, не сломавшись.

Ох, ты ж, мать моя. И как мне в голову не пришло раньше? Хотя нет. Не могло прийти, я же пока что собираю анамнез. И я бы обязательно догадалась, но Горелов опередил меня.

– Подполковник Кирьянов сказал, что она выпала из окна. Дом высокий, сами видите. Но акробат смог бы свести травмы к минимуму хоть как-то. Вам так не кажется?

– Думаете, что при падении она вполне могла бы сгруппироваться и даже выжить? – спросила я.

– Именно так, – подтвердил Егор, – но только в том случае, если она сама сделала бы прыжок. То есть заняла исходную позицию, «включила» мышечную память, рассчитала траекторию и прочее.

– Тогда это не было бы похоже на падение. Или травмы были бы менее серьезными, – предположила я. – Не забываем, что любой профессионал может ошибиться и дать маху на ровном месте.

– Нет, нет, нет, – замотал головой Горелов, – не ее случай.

– Но зачем ей показывать акробатические трюки таким способом? – не отставала я. – В этом же нет никакого смысла. Зачем сигать из окна?

– А она и не сигала, – перебил меня Горелов. – Ей помогли.

Я задумалась. Вот, значит, как. Вместо несчастного случая назревает даже не самоубийство, а убийство.

– Она могла поскользнуться, когда мыла окна, – предположила я. – Внезапно сорвавшись с высоты, любой мог бы растеряться.

– Я о том и говорю, – с нажимом произнес Горелов. – Ей незачем было сводить счеты с жизнью. Вчера она была счастлива. Мы виделись, и она сияла. А сегодня ее нет.

Несмотря на то что Егор выпил, он казался совершенно трезвым. Рассуждал здраво, а не как человек, который воодушевился, подогрев себя спиртным.

– Остается мойка окон, во время которой она оступилась, или что там еще? – спросила я. – Убийство? Вы предполагаете, что ее могли специально выбросить из окна? Или заставить это сделать?

– Да не мыла она окна! – выкрикнул Горелов, потеряв терпение от моей непроходимой тупости. – Не мы-ла! Она высоты боялась, как огня!!! Понимаете? Вот это я и не сказал вашему Кирьянову! И говорю теперь вам!

Глава 3

Впрочем, Егор вскоре успокоился. Извинившись и выслушав мои уверения в том, что я уже давно все забыла, он решил сменить вино на чай.

Жарища ушла спать. Наступило время теплого марева, которое вскоре должно было уступить место сумеркам.

– У вас есть ключи от ее квартиры? – спросила я.

– Откуда? – удивился Егор.

– На всякий случай, – предположила я. – Вы же дружили. Мало ли что?

– Дружили, но не до такой степени, чтобы я мог в любое время зайти в ее дом, – напомнил Егор.

– Значит, попасть к ней в квартиру невозможно?

– Ключи были у Вики, но она уже в больнице, – вспомнил он.

– Откуда вы знаете, что Вику увезли в больницу?

Мой вопрос Горелова нисколько не смутил.

– Я был неподалеку и слышал, как Нина говорила о клинике подполковнику Кирьянову, – объяснил он.

Нина?! Я не ослышалась? Горелову известно, что Вика страдает целым букетом психических расстройств, но это можно объяснить тем, что он был частым гостем в доме погибшей Елены Соломко. Но Нину Тимофеевну-то он откуда знает?

– Какая такая Нина? – поинтересовалась я.

– Нина, и все. Не знаю фамилии, не знаю отчества. Это психиатр, лечащий врач Вики. Она навещала ее, нас однажды Елена познакомила.

– Понятно.

Блин, я могла бы сама догадаться. Но Горелов словно опережал меня на несколько шагов.

– Поэтому возможности попасть к Елене в дом у меня нет, – заключил он.

– Я поняла. Ничего, полиция вскроет дверь. Обязательно. Там все равно нужно все проверить.

– Когда вскроет?

– Скоро, Егор. Очень скоро.

Задумавшись, я взяла из стакана хлебную палочку и сунула ее в рот. Она оказалась соленой, с привкусом чеснока.

Значит, нет у Горелова доступа к нужной двери. Вообще-то вскрывать квартиру Елены могут совсем не скоро. А вдруг у нее на плите что-то готовилось, когда она упала?

– Егор, мне обязательно нужно попасть к ней в дом, – твердо заявила я и поднялась с табуретки.

Горелов смотрел на меня снизу вверх, и его взгляд выражал ужас и восхищение одновременно.

– Ладно, – пробормотал он. – А я при чем?

– Просто ставлю в известность. У меня с собой есть целый набор отмычек. Попытаюсь их использовать.

– А что вы там будете делать? – напрягся Горелов.

– Осматривать территорию.

– Обыск?

– Упаси, боже. Просто осмотрюсь.

– И я вам тоже там нужен?

Я осмотрела его с головы до ног.

– Сгодитесь.

– Ну, спасибо. Обрадовали. Теперь жизнь обрела смысл.

Горелов молча скрылся в комнате. Вернулся через минуту с сумкой через плечо.

– Набор на все случаи жизни, – сообщил он, похлопав по сумке. – А это законно?

– Ну, я же показала вам удостоверение, – напомнила я. – И я дружу с подполковником Кирьяновым. Перед ним и буду отвечать. И потом, Егор, мне бы даже хотелось, чтобы вы были рядом. В память о Елене.

– О’кей, – тут же согласился Горелов, открыл входную дверь и пропустил меня вперед.

* * *

Несколько минут мы пытались вынюхать из замочной скважины запах гари, но ничего похожего не обнаружили. Горелов хотел было сломать замок одним из своих инструментов, но я опередила его, достав отмычки.

Несмотря на то что замок был простым, поддался он не сразу.

Мы зашли в квартиру и аккуратно прикрыли за собой дверь. Не хватало еще, чтобы нас застукали любопытные соседи.

По ушам тотчас ударила тишина.

– Никого, – констатировала я.

Егор вжался в стену. Вид его был очень растерянным.

– Постойте тут, – попросила я.

Оставив Горелова у порога, я бегло осмотрела квартиру. Никого.

По пути обнаружила комнату Вики.

Это была ее комната, не Елены, ошибиться было трудно. Самая обычная обстановка. Никаких кровавых рисунков на обоях. Светлые занавески, разноцветный плед вместо одеяла на разобранной кровати. На полках книжного шкафа книги на английском языке. На подоконнике ряд смешных кактусов. Ноутбук в корпусе цвета бронзы. Большие красные наушники, висевшие на спинке стула.

Ни одного депрессивного элемента. А ведь именно в этих стенах девушка в прямом смысле сходила с ума.

На кухню я снова зашла первой. Еще стоя на лестничной площадке, поняла, что Елена в момент трагедии ничего не пекла и не жарила. Конфорки были выключены.

Я подошла к распахнутому окну и наступила в лужу.

– Егор, подойдите сюда, – попросила я.

На полу виднелись многочисленные водные разводы. Будто бы кто-то нес чашку в тот момент, когда у него тряслись руки, и из чашки выплескивалась вода. Отсюда лужицы, которые не успели высохнуть.

Под самим окном стоял таз, в котором плавала губка для мытья посуды. На дне таза под толщей воды застыла зеленая субстанция.

Я присела на корточки и сунула палец в воду, поболтала им. На поверхности воды появились пузыри.

– Кажется, это средство для мытья посуды, – догадалась я. – И оно на дне тазика. Елена собиралась мыть окна, но не успела размешать его в воде. Что-то отвлекло.

– То есть к уборке она приступить не успела? – шепотом спросил Горелов.

Я распрямилась и всмотрелась в оконные стекла.

– Они сухие, – подтвердила я. – Видите разводы? Такие следы оставляет дождь на поверхности, которая была покрыта грязью. К окнам не прикасались. Их не мыли.

– Но таз с водой говорит об обратном, – заметил Горелов.

– Это ни о чем не говорит, Егор.

Он устало опустился на стул, стоявший тут же.

– Не сходится, – пробормотал он. – Обычно как происходит? Воду ставят на подоконник, а потом уже моют окна. Получается, что Елена приготовила таз с водой, налила туда какую-то хрень, чтобы лучше отмывалось, даже вон губку в воду бросила, но к окнам даже не притронулась. Окно открыто. Значит, она все же планировала протереть эти чертовы стекла. Но потом получается какая-то фигня. Таз там, а она тут. Ей что, каждый раз спрыгивать с подоконника, чтобы намочить губку, а потом забираться обратно? Или она передумала что-то мыть и решила выброситься из окна? Что мы видим? Что ее сгубила уборка, которой не было?

Он был прав. Все выглядело именно так, как он описал.

– Похоже на то, – согласилась с ним я. – Все говорит о том, что она случайно оступилась, хотя на самом деле все было не так. Версия о том, что ей помогли «случайно» упасть с большой высоты, звучит очень здраво. Иначе бы все тут выглядело совсем по-другому. Не так чисто. Не так идеально. И пол не был бы мокрым. Такое впечатление, что кто-то поспешил наполнить таз водой, расплескав ее.

– Да, выглядит так, словно воду разлили специально, – поддержал меня Горелов.

– Или случайно, – добавила я. – Если очень торопились.

* * *

Перед уходом я решила осмотреть помещения более детально.

В комнате Елены царил абсолютный хаос. На всех поверхностях лежал заметный слой пыли. Кое-где стояли чашки с недопитым чаем. В кресле я увидела ком из выстиранного, но не глаженого белья. Взгляд упал на столик с косметикой, и вот тут все было иначе. Нет, бардак никуда не исчез, но кремы, лаки для ногтей и флаконы с духами были как на подбор брендовыми.

Тут же стояла рамка с фотографией. Красивая женщина с темными короткими волосами улыбалась фотографу, приподняв обнаженное плечо. Этакая француженка, и кадр случайно подловлен во время прогулки по солнечному Парижу.

Очевидно, это и была Елена Соломко, но уточнять у Горелова я ничего не стала.

Напоследок я подошла к окну. Стекла плохо пропускали свет. Их не мыли года три точно.

Горелов все это время стоял в коридоре. В комнату Елены он заходить не стал.

– Ведите дальше, – попросила я. – Вы тут лучше меня разбираетесь.

– А что вы все-таки ищете, Татьяна? – глухо спросил он.

Я была готова к его недовольству. Моя работа выглядела для него бесцеремонным любопытством, а многие действия были лишены смысла. Ему казалось, что я просто глазею, изображая серьезную мозговую деятельность. Не работаю. И не имею никаких прав тут хозяйничать.