Текст книги "Меня не проведешь"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Последние сомнения в моей правоте развеяла женщина с мусорным ведром, причмокнувшая за моей спиной губами и молвившая соседке:

– Надо ж… И двух дней не прошло с гибели, а он тут как тут…

Женщины с мусорными ведрами иногда бывают страшно полезны в работе. Я притихла, надеясь, что будет продолжение. И оно действительно последовало.

– Да чего ты хочешь, Людмила, – басовито отозвалась собеседница, – Ленка и не любила Мишку никогда особенно… Ей же только деньги нужны.

– Она Мишку и сгубила, – вздохнула женщина с ведром. – Загнала она его, вот что…

На этом их диалог прервался, поскольку, радостно и многозначительно фыркая и довольно урча, во двор въехала мусорная машина, и люди, чей мусор уже не помещался в переполненный мусоропровод, потянулись в ее сторону.

Я же, размышляя, стоит ли людей с полными мусорными ведрами считать хорошей приметой и насколько можно доверять «народному гласу», покинула двор, в котором когда-то жил художник, возможно, хороший, чью жизнь я бы не назвала счастливой.

Глава 4

В каком-то фильме я недавно услышала замечательное откровение преступника, что в восьми случаях из десяти жертвы знают своих убийц. Причем настолько хорошо, что открывают им двери сами.

Поэтому меня не покидала уверенность, что Михаил и человек, сбивший его, знали друг друга, и неплохо. Настолько, что этот человек даже знал, когда Михаил встречается с Алиной и где их встречи происходят.

Оставалось совсем чуть-чуть – найти этого человека.

Пока все, что я о нем знала, – это то, что он владелец «Ауди» темного цвета. А на эту роль подходила половина имущих граждан нашего Тарасова. Если же учесть, что, вполне возможно, эта машина была, например, взята у кого-то напрокат, или угнана, или наш «ночной наездник» приехал в Тарасов погостить, положение было у меня не из легких. Но и не безвыходное, поскольку безвыходные положения бывают только у тех, кто соглашается считать их таковыми.

Подумав, с кого мне начать, я выбрала сестру. Конечно, последнее время Полянов доставил ей много неприятных минут, но скорее всего она его любила. А если она его любила, значит, все-таки следила за его жизнью издалека. Иногда же именно такой взгляд издалека способен заметить больше, чем при ближайшем рассмотрении.

* * *

Маша Полянова жила в отдалении от центра Тарасова, в симпатичном четырехэтажном доме. Мне она нисколько не удивилась, мое объяснение, что я частный детектив, нанятый Чернецовым, восприняла вполне нормально, пригласив меня войти.

Маша относилась к числу почти вымерших отечественных хиппи. Поэтому ее квартира была свободна от условностей чрезмерно устроенного быта, изредка она вздрагивала и, прерывая беседу, мчалась выливать воду, скопившуюся в кастрюле, стоявшей под протекающей раковиной.

В доме было приятно и уютно, невзирая на расстроенную систему водопровода. Кроме того, Маша являлась счастливой обладательницей огромной сенбернарши, двух очаровательных кошек и двух маленьких попугайчиков.

Из-за этих животных в ее квартире (причем животные вели себя спокойно, дружелюбно и им явно было здесь хорошо) преобладали «Чаппи», «Вискасы» и «Триллы».

На это звериное благополучие Маша зарабатывала нестандартным образом – вечером пела в церковном хоре, а днем записывала на радио рекламные ролики. Голос у нее, в отличие от Елениного, резкого и пронзительного, был нежным, мягким, с обертонами.

Вообще они с Еленой отличались друг от друга на все сто процентов.

Когда мы познакомились и все условности были соблюдены, Маша пригласила меня на кухню, где, наслаждаясь уютом, мы пили уже третью чашку кофе и говорили, говорили… Причем говорили мы не по делу. Просто общаться с ней было очень здорово. Она отличалась мягкостью и иронией, не любила все то, что не нравилось мне, и была вполне спокойным и жизнерадостным человеком.

Наконец, когда мы вспомнили, что все-таки наша встреча носит деловой характер, мы прервались, и я спросила ее о Михаиле.

Она как-то сразу запнулась и посмотрела в окно. Я уловила в ее глазах старую боль, готовую перейти в слезы. Впрочем, она сдержалась. Маша явно не относилась к тем, кто любит поплакать на людях.

– Честно говоря, – тихо произнесла она, – я бы вообще о нем не говорила. Это, Таня, слишком неприятно и больно… – Она вздохнула. Потом, помолчав, взяла себя в руки и продолжила: – Если бы они тогда с Алиной не поругались, все было бы в норме. Алина была его женщиной.

– А Елена? – рискнула спросить я, воспользовавшись ее задумчивой паузой.

Она пожала плечами, вложив в этот жест всю глубину своего неприятия и самой Елены, и образа жизни ей подобных.

– Наверно, я не смогу сказать о ней ничего хорошего, – сказала она, – а говорить плохое о людях я не люблю. Плохие люди – мертвые, а о мертвых – либо хорошее, либо ничего…

Я поняла, что она не будет говорить об этом, поэтому перевела разговор на Михаила, спросив, известно ли ей что-нибудь о том, чем он занимался в последнее время.

– Ничем хорошим, – ответила она, – хотя в последнее время он занимался Алиной и стал немного поспокойнее. А вот перед этим…

Она задумчиво посмотрела вдаль и продолжила:

– Что-то мне говорил Витька… Ну, его друг. Он беспокоился, что Миха вляпался в какое-то грязное дело. Да и сам Миха все время был дерганый. Как будто за его спиной кто-то стоял и подглядывал. Как у Элиота: «А я с какой стороны…» Миха явно находился с другой стороны самого себя, понимаете? Он терял свое лицо и свою душу. А Алина помогла ему обрести себя. Он успокоился… Не-на-дол-го…

В ее глазах все-таки заблестели тщательно сдерживаемые слезы. Она смахнула их, сердито улыбнулась: «Все равно не дождетесь. Я не заплачу. Даже если станет совсем невыносимо больно».

– Понимаете, – продолжала она с трудом, – Миха просто потерялся, потому что его повели в мир, который был не его. А там как в дремучем лесу… Он попытался приспособиться к условиям и законам этого леса, да не выходит из этого ничего хорошего. Если ты, конечно, не ницшеанец, привыкший смотреть на этот лес свысока. Или не пофигист. Слишком в Михе было много от Бога, чтобы понравиться дьяволу.

Она вздохнула. В это время в дверь начали трезвонить. Грусть на ее лице быстро сменилась радостной улыбкой, и, бросившись к двери, она сказала:

– Сейчас познакомитесь с моим сокровищем.

На пороге возникло очаровательное существо лет двенадцати, со вздернутым носом и светлыми длинными волосами. Распахнутые голубые глаза уставились на меня с недоумением, откуда, мол, я здесь появилась, но очень скоро я уже знала, что зовут ее Алисой, что ей страшно некогда, поэтому она вполне удовлетворится бутербродом, потом видение исчезло так же внезапно, как появилось.

– Племянница, – гордо изрекла Маша, провожая ее взглядом.

– А как же…

– Да она меня с младенчества зовет просто «Ма», это от «Маши». К тому же она и не очень нужна своей матери. Но мы не в обиде. Нам вдвоем очень даже неплохо. – И она счастливо улыбнулась.

Так счастливо, что я поняла: им действительно хорошо живется вдвоем.

* * *

Елена после занятий любовью, которым она предавалась обычно с охотой, невзирая даже на жару, возлежала на огромной кровати, как ей казалось, пленительно раскинувшись.

Он скользнул по ней взглядом, постаравшись, чтобы взгляд этот был достаточно восхищенным, хотя, говоря честно, последнее время Елене ничего не помогало – она безобразно толстела, причем ее тело было рыхлым и бледным, временами у него появлялось даже крамольное сравнение с куском сала.

Впрочем, в постели ей не было равных. Она предавалась сексуальным радостям так интенсивно и азартно, была готова выполнить даже самые нестандартные его желания, принося ему утехи, которых он не мог дождаться ни от излишне рафинированной супруги, ни от случайных девочек. Всем Елена давала фору. «Мишка был дурак, – подумал он, – поглаживая Елену по дрожащему то ли от жира, то ли от наслаждения бедру. – Променять такое великолепие на скучную, худосочную Алину…»

– Ах да, – томно протянула Елена, приподнимая полузакрытые веки, – тут приходила некая дама из милиции… Интересовалась, чем мой супруг занимался последнее время…

Про себя она отметила, что его рука судорожно дернулась. Потом он взял себя в руки и лениво поинтересовался:

– И что ты сказала?

«Про все», – захотелось ей ответить, чтобы почувствовать, как он напрягается, как внутри у него растет страх.

– А я что, знаю, чем он занимался? – наступила она на горло собственной песне. – Я понятия не имею.

Он облегченно вздохнул. Впрочем, если не сказала она, где гарантия, что ее драгоценный Михаил не поведал еще кому-нибудь о роде своих занятий? И тогда…

Вот тогда что-нибудь и придумаем, оборвал он себя. Сейчас он почувствовал, что ему снова нестерпимо хочется овладеть женщиной, лежащей перед ним с такой улыбкой, от которой в жилах начинала бурлить даже не кровь, а адская сера…

Она наслаждалась своей властью. Этим человеком она могла играть как ей захочется. Здесь именно она была руководящей и направляющей силой. И это было для нее даже важнее имиджа…

* * *

Виктор Федотов оказался очень симпатичным человеком. Я оторвала его от рисования пейзажа, поэтому он предупредил меня, что, пока не закончит вот это дерево, будет разговаривать со мной, не прекращая работы.

Я согласилась.

– Так что вас интересует? – спросил он. – Мишкины подпольные заработки? Или он сам?

– Все, – ответила я. – Общая картина его жизни в последнее время.

Он отступил от картины, осмотрел ее придирчивым взглядом прищуренных глаз.

– Да уж, – сокрушенно сказал он, причем мне осталось непонятным, было ли вызвано это сокрушение событиями последних дней Михаила или он был не до конца удовлетворен результатом своих праведных трудов, – дурак был ваш Мишка… И тюфяк. Если бы его жена была моей, я бы ее давно поколотил и отправил подальше. А он, простите за откровенность, просто собственную похоть порядочностью именовал. Перепутал, так сказать, понятия… Вот и понесло его невесть куда.

Я решила не прерывать его. Он относился к типу тех людей, которые и сами выскажут все, что наболело, а история его друга, видимо, была ему близка до сих пор.

Он действительно продолжил, помолчав:

– Он ведь был хорошим художником, Танюша. Все у него на месте было – и колористика, и линии хороши, ну не Леонардо, конечно, но и не Церетели какой-нибудь. Да и ювелиром мог бы быть хорошим. Только… Его мадам ведь были деньги нужны. Вот он и загнался.

Он опять замолчал. В данный момент ему казалось жизненно необходимым усовершенствовать немного кривую ветку дерева.

– А вы говорите – Валледжо, Валледжо… – изрек он ни к селу ни к городу, поскольку я ни словом не упомянула об этом художнике. – Что вы в нем находите? Ну нарисует сатанинскую картинку, все и млеют… В мире, Танюша, похоть правит, а не любовь… Любовь – она как эта веточка, скромная, незаметная, чистая… Так что Мишку сломали, а как стал на ноги пытаться встать, просто выкинули… Мне его, конечно, жалко, только он за свои грехи отвечал. Хотя… Почему тогда его фифа ни за что не отвечает?

Сказать, что он Елену не любил, было явно недооценивать всю глубину его ненависти к ней. Она была для Виктора воплощением общественной болезни, которую он считал заразной, этаким вирусоносителем, заражающим даже воздух. Это общество, судя по словам Виктора, с младенчества приучило своих членов выпендриваться друг перед другом. А так как, по строгому убеждению Виктора, они сами не могли ничего придумать, им становилось скучно, и тогда они пытались либо сами внедриться в ряды презираемой ими интеллигенции, либо заполучить кого-нибудь из оной в свое рабство. Так получилось с Михаилом.

– Последнее-то время у него вдруг завелись бабки, – сказал Виктор. – Причем много. Мальчонка повеселел вначале, начал пыль в глаза пускать. Откуда они косяком-то пошли, он молчал. Якобы он алмазы в какой-то фирме отделывал. А потом… Вдруг начал он метаться. Это когда он Алину встретил опять. Потому что вроде как ему стало стыдно. Алина-то деньги эти ненавидит. Он от нее, правда, скрывал. Опять рисовать начал. Лицо просветлело. С Машей помирился. Потом и от Елены наконец ушел. Вот тут и начался кошмар… Ему все время казалось, что его преследуют. Он все время собирался мне что-то сказать, но боялся. Прерывал себя на полуслове, махнув рукой.

– А почему ему это казалось? – рискнула спросить я, когда Виктор замолчал.

– Не знаю, – пожал он плечами, – может быть, долгов наделал. Или вмешался в какой-то криминал. Люди сейчас, Танюша, на все готовы. – Он устало вздохнул, вытер кисти и, повернувшись, спросил: – Чаю-то хотите?

Мне было уже пора. К сожалению, то, что он мне рассказал, помогло мне совсем немного.

На прощание он вдруг посмотрел на меня и сказал:

– Вообще, Танюша, чтобы здесь что-то понять, надо попробовать понять его самого. А чтобы понять художника, надо увидеть его работы. Думаю, там многое поможет вам найти дорожку к ответу.

Я кивнула. Тогда я восприняла его совет как предложение понять душу Михаила, еще не подозревая, что работы его могут подсказать мне ответы не только на эти вопросы.

* * *

Выйдя из мастерских, я остановилась. Мне было необходимо немного подумать. Поэтому я решила дать себе маленький отдых. Отсюда совсем недалеко до моего дома, и я очень скоро оказалась в обволакивающей любви домашних стен.

К сожалению, если мое тело покоилось в объятиях мягкого дивана, вполне отдавшись его спокойному уюту, мой мозг продолжал пребывать в лихорадочном поиске решения головоломки, предложенной мне. Все, что я имела на сегодняшний день, увы, можно было смело обрисовать словом «мало!», и мне хотелось вслед за древнегреческим киником воскликнуть: «Я знаю лишь то, что ничего не знаю». Впрочем, совсем «ничего» было преувеличением.

Во-первых, в моей драме уже присутствовали несколько героев, любой из которых (за исключением троих) мог стать роковым для Михаила.

Методом исключения я убрала из числа возможных злодеев Алину, Машу и Виктора – им смерть Михаила была не нужна, они его любили, – равно как исключалась и дочь Михаила Алиса (кстати, интересно, не хотел ли он назвать ее Алиной?).

Оставались Чернецов и Елена. Эти двое вполне могли избавиться от него, если бы… Если бы не рафинированная интеллигентность господина Чернецова и не самовлюбленная лень мадам Поляновой. Вряд ли сия «красавица» подняла свой необъятный зад с мягких кресел ночью даже с такой святой целью, как избавиться от любимого супруга. Да она не относилась и к типу женщин, умеющих водить машину. Елена была из породы, распространенной в наших российских широтах, – дамочек, любящих поговорить о карьере, которой они якобы лишились из-за того, что вышли замуж, забывая, что когда-то ради этого замужества они рыли носом землю и готовы были заложить дьяволу душу. Но шевельнуть конечностями – это упаси Господи! Если только не в дорогой ресторан, отведать акулий суп, или на барахолку (так как этот тип женщин привык одеваться там еще в социалистические времена), дабы купить что-нибудь к новому сезону. Так что как бы мне ни хотелось сделать глубоко несимпатичную мне Елену автором сего криминального деяния – увы. Она не проходила по параметрам.

Значит, существовал некто третий, с кем бедный мой Полянов был связан своей не очень честной деятельностью. Стоп. Не на этом ли стоит остановить мне свой рассеянный взор? Чем мог заниматься Михаил? Огранкой алмазов? Этим он занимался легально, об этом знали все. Бояться ему было нечего. И чем же еще этаким может заняться ювелир, чего потом его честная душа устыдится?

Господи, Таня, какая же ты временами бываешь недальновидно туповатая. Я подпрыгнула. Рука моя сама потянулась к телефону. Набрав номер своего друга Андрея, следователя УВД, я, даже не удосужившись быть вежливой, выпалила без вступительного «Здрасьте»:

– Андрюшенька, золото мое, что может подделывать ювелир?

Андрей остался совершенно невозмутимым, поскольку к моим подобным звонкам успел привыкнуть:

– Господи, Таня, да сейчас, если надо, маму родную подделают из усатого мужчины. Про деньги я вообще помолчу – у меня такое ощущение, что весь наш народ по утрам дружно садится за компьютеры и на цветных принтерах печатает деньги, с коими после отправляется на базары и в магазины. А ювелиры… Спроси у Генки. Он тебе все объяснит. Я, например, знаю, что в Индии из бутылочного стекла изумруды делают – поэтому там наши бутылки из-под шампанского очень в цене. У меня жена босса такой «изумруд» из Индии привезла.

– А как же эксперты? Ты же можешь проверить?

– Ну, конечно, можешь. Только проверят-то единицы, а покупают миллионы. Поставь себя на место «нового русского» – ты пойдешь проверять украшение, которое купила для помпы? Какой-нибудь местной гетере?

– Я как-то не могу представить себя «новой русской», – печально сказал я, – мне это трудно. «Новые русские» дамы не мечутся, подобно мне, в поисках преступников. Они мечутся в поисках радостей. Если бы я могла хоть с год пожить в условиях «новой русской», я бы, может, психику свою расшатанную в порядок привела.

– Ни фига, – обнадежил меня мой друг, – еще бы больше расшатала. Так что тебе просто надо отдохнуть на честно заработанный гонорар, среди таких же работоголиков, как и ты. Поскольку если у тебя мозги не заняты какой-нибудь проблемой, то засыхаешь на корню.

– Ладно, – согласилась я, он, как всегда, был прав, – значит, ты думаешь, что Генка может помочь?

– Попробуй, – вздохнул он, – хотя, по-хорошему, мне кажется, ты опять лезешь в жуткие дебри.

Я промолчала. Не буду говорить ему, что в прошлую «нехорошую безобразную историю» меня втянул именно он. Так что теперь я могу и сама куда-нибудь вляпаться.

– Понимаешь, Таня, там, где ювелиры, – либо золото, либо камни, то есть огромные деньги. А где деньги – там всякая мафия. Охота тебе связываться-то?

– С мафией я уже тоже контактировала, – сообщила я безмятежно, – опыт работы у меня с ними есть.

Он вздохнул, понимая, что меня не перевоспитаешь. Такой вот я уродилась. Мы попрощались. Он остался со своими грабежами, разбойными нападениями и бытовыми преступлениями, а я рванула навстречу жизни, полной романтики и приключений. А именно – в сторону личной мастерской лучшего ювелира города Тарасова, да и не только, лауреата международных выставок Геннадия Багрова, который, к слову сказать, только что вернулся из Парижа со своей персональной выставки. И что я не вышла за него замуж, когда он об этом просил? Жила бы сейчас… Но так как последние четыре года он больше руку и сердце не предлагал, а сама я воспитана в добрых викторианских традициях, когда делать это самой считалось верхом неприличия, пришлось оставить его в качестве друга, что вполне меня устраивало, и не мечтать о большем.

Так уж мы, честные девушки, устроены – сначала откажем приличному жениху, а лет через пятьдесят пожалеем от души.

* * *

Мой звонок его обрадовал, и уже через час мы мирно распивали в его суперсовременной мастерской безалкогольное вино, и я любовалась тем, как он делает потрясающие вещи из простого стекла. Генка был стекольным маньяком. Он стремился доказать всему миру, что из стекла можно создать более совершенные вещи, чем из дорогих камней. Он шел на всевозможные ухищрения, и ему это удавалось. В данный момент у меня в руках был кулон, в котором каким-то непостижимым для меня образом Генка умудрился создать трехмерное пространство, в глубине которого почти незаметная приоткрытая дверь позволяла увидеть невесомую и хрупкую женскую фигурку. Все это мистическое великолепие сопровождалось игрой бликов на безукоризненных гранях стекла.

Я даже спрашивать не стала, что это, прекрасно понимая, что мне ответят.

Я просто улыбалась, потому что этот кулон дарил ощущение покоя и света. Такого эффекта я достигала только с помощью долгого и планомерного ухода от реальности, дабы немного привести в порядок чувства и ринуться в жизнь с новыми силами. У кого-то для этих целей служат медитации, но мне ближе был другой способ – молитва.

– Как это называется? – спросила я, выходя из состояния отрешенности.

– «Молитва», – ответил он. – Вообще художник называет свое творение обычно так, как он чувствует. Знаешь, Танечка, можно написать диссертацию о парапсихологических свойствах творчества. Иногда ты что-то создаешь и удивляешься, что это сбывается. А это просто ты интуитивно ухватил нить будущих событий и придал своему творению черты того, что случится. Эту девушку я потом встретил, и она стала моим ангелом-хранителем. Моей Молитвой. Но сначала она появилась вот здесь. Каким образом я придал этому силуэту ее черты? Бог знает…

Он улыбнулся. Мне даже не хотелось вырывать его из состояния мечты, настолько ему шло быть счастливым. Но дело есть дело, и я задала ему интересующий меня вопрос. Лучшего знатока, чем он, трудно было найти. Он молча вывалил передо мной переливающиеся и прекрасные, светящиеся прозрачные камни и так же молча стал наблюдать за моей реакцией.

– Тебя никогда не грабили? – поинтересовалась я, поскольку держать в мастерской такое изобилие драгоценных камней было, по-моему, небезопасно.

Он рассмеялся.

– Это смальта, – сказал он, протягивая мне непрозрачное стекло нежно-голубого цвета. – Вот это – пустая алмазная порода, это – кварц, это – простое стекло. Из всего этого можно при умении и желании сделать все, что хочешь. Аквамарин, лунный камень, бриллиант, наконец… Особенно хорош горный хрусталь – взгляни. Блики дает не хуже алмаза, и, если сделать его как следует, ты не отличишь его от пресловутых брюликов.

– А ты? – слегка обиделась я.

– Я отличу, – засмеялся он, – потому что хрусталь мне нравится больше. Он будит воображение, из него можно создать шедевр. Из бриллиантов делают лишь игрушки для богатых. Хрусталь же – как и остальные стекляшки – творец. Он позволяет слепить из себя все, что угодно.

– Одно «но»… – сказала я, – работать с ними, доводить их до ума может только такой талант, как ты. А ты к моей истории непричастен.

– Ну, ты не права… Талантливых ювелиров, может быть, и немного, но они есть. Вот Мишу Полянова очень жалко… Гениальный был парень…

Я напряглась. Он сам произнес имя Полянова. Скрываться дальше смысла не было.

– Ты его знал? – спросила я. – Ведь именно им я и занимаюсь…

– Конечно, – пожал он плечами. – Если бы он не хотел немедленно и сейчас же разбогатеть… Впрочем, думаю, в этом заслуга его жены. Если ты ее видела, я могу быть невежливым по отношению к женщине…

Я кивнула.

– В принципе я тоже косвенно виноват, – продолжал он, – это я его сосватал в фирму… как же она называется? «Клондайк». Поскольку меня туда очень уговаривали пойти поработать, а мне это было ни к чему, я к ним отправил Михаила. Но вот загадка – я ведь прекрасно знаю Чернецова. Он, Таня, никогда не будет заниматься ничем, что не отвечает нормам порядочности. Чернецов – мамонт, понимаешь? Все предельно честно – алмазы поставляют из Иркутска, с алмазных копей, занимается ими он сам, лично – а вот что происходит дальше, за его спиной? Вот вопрос…

– А кто тебя вербовал? – рискнула я вставить реплику.

– Да не помню я его имени. Рожа довольно лукавая, но из чернецовской конторы: то ли его заместитель, то ли… Наверное, все-таки заместитель… Имя его, хоть убей, не помню… Я отправил в «Клондайк» Мишку, и он стал неплохо зарабатывать. Тут я и потерял его из виду. Вообще он стал странным – увидев меня как-то раз, рванул на другую сторону. Как будто я что-то эдакое про него знаю, что меня убить пора…

Он вздохнул.

– Ты считаешь, что из-за фирмы «Клондайк»? – осторожно поинтересовалась я.

– Да не могу я поверить, что в чернецовской фирме что-то криминальное делают, да еще настолько, что человек погибает! Не могу, Таня, понимаешь? Чернецов не тот человек. Ему просто повезло – его тетка живет в этом самом Иркутске и работает как раз на алмазных копях то ли старшим экономистом, то ли вообще замдиректора… Это она всем, по сути, и заправляет. Пустую породу она вряд ли гнать будет, потому что чернецовская семья – интеллигенция в двадцать пятом колене. Камнями сам Чернецов занимается… Остается думать только одно – существует некто, и этот некто проворачивает за их спинами свои комбинации.

Он замолчал. Мысль, посетившая меня, наверно, посещала и его, но мой Генка тоже был интеллигентом в двадцатом поколении и осквернять собственную совесть необоснованными подозрениями не желал.

Ответ на свой немой вопрос я прочла в его глазах. Он был согласен с моей версией.

* * *

Магазин, в чьем ассортименте были бриллианты, находился на Большой Круговой, а это было недалеко от Генкиного оазиса.

Никогда бы не подумала, что в этом маленьком магазинчике – сокровища! Скромный и непритязательный, очень хорошо, со вкусом оформленный, он мне понравился. Внутри было прохладно благодаря кондиционерам. За прилавком стояли две очаровательные, длинноногие стройные девицы, чье «оформление» тоже было отличным. Минимум косметики, скромные, строгие костюмчики, отнюдь не скрывающие, а даже подчеркивающие достоинства их фигурок. Помимо меня внутри находились еще двое – одна полная дама, явно относящаяся к типу заведующих овощными магазинами, и бледный юноша с короткой стрижкой, на челе которого застыло полное отсутствие мыслей. Оба посетителя были заняты подборкой украшений и на меня не обратили никакого внимания. Одна из прелестных продавщиц оказалась рядом со мной, с наиучтивейшей улыбкой вопрошая, что мне будет угодно.

Я тут же состроила гримасу пресыщения богатой изобильной жизнью и лениво протянула:

– Я хотела бы подарить своей матери на шестидесятилетие что-нибудь бриллиантовое, впрочем, в пределах разумных цен.

Девочка меня поняла, и пред моими очами заблестели сережки, кулончик и еще какие-то очаровательные мелочи. Внимательно все это разглядывая, я поинтересовалась:

– Откуда бриллианты?

– Из Иркутска, – ответила девушка. – У нас все бриллианты оттуда. Магазин принадлежит фирме «Клондайк». Так что здесь почти нет импорта.

– Замечательно, – деланно обрадовалась я, – а то купишь турецкую подделку.

Теперь мне стало понятно, откуда в магазине такой чудесный интерьер. Дизайнером была, судя по всему, Алина Чернецова. А во вкусе Алине отказать было трудно.

– Что вы, – улыбнулась девушка, – фирма «Клондайк» отличается от остальных фирм не только хорошим вкусом в изготовлении украшений, но и порядочностью. Хотя…

Она прервала себя на полуслове. Девочка была хорошо подготовлена, ей мог бы позавидовать любой рекламный агент.

Я сделала вид, что не слышала обрывка фразы, продолжая рассматривать украшения.

– Знаете, – наконец решительно изрекла я, – пожалуй, я зайду к вам завтра, думаю, моей маме понравится этот кулон и эти серьги. Только… – Я окинула великолепие, сверкающее на прилавке, нерешительным взглядом. – Понимаете, недавно моя подруга купила в вашей фирме сережки и утверждает, что они фальшивка…

Лицо девочки сразу вытянулось. Ее губы сжались в тонкую нитку, а глаза стали похожи на глаза обиженного ребенка.

– Конечно, это может случиться, – сказала она, – действительно, недавно нам вернули колье… Но мы сразу его заменили. К тому же в фирме есть эксперт, к которому вы можете обратиться, чтобы таких эксцессов не было. У него просто иногда пролетает мимо, он один и очень устает… Знаете, как бывает в конце рабочего дня? В целом он очень хорошо работает и практически не пропускает стразы.

Я почувствовала, что девочка обиделась. Мягко дотронувшись до ее руки, попросила прощения и пообещала завтра же прийти именно к ним за подарком для «мамы».

Конечно, было жалко ее обманывать. Но самое главное я выяснила – увы, в фирме «Клондайк» все-таки были случаи сбыта фальшивок. И думаю, что они случались чаще, чем этого хотелось продавцам. Просто не каждый потащится к эксперту проверять подлинность украшений. Большинство либо ленятся, либо наплевательски относятся к своим потребительским правам и обязанностям. Технику сбыта она тоже мне нечаянно открыла: если начиналась заварушка, обиженному тут же вручался подлинник с извинениями, а дубликат из стразов оставался ждать своего часа, когда явится некий лох, которому лень тащиться проверять.

Конечно, пока это было только на уровне догадок. Я не могла обвинить кого-то, мне неизвестного, только на основе предположения. Сейчас все пути вели к Чернецову, подобно тому, как все дороги вели в Рим.