Текст книги "Загнанная в угол"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 5 Кот в мешке

Около десяти я уже въезжала во двор дома, где жила Елизавета Андреевна. Но не успела я доехать до ее подъезда, как увидела ее, выходящую из раскрывшейся двери. Она была не одна. Елизавету Андреевну Тимофеевскую сопровождал какой-то мужчина, одетый в темно-зеленый спортивный костюм. Он слегка поддерживал ее под руку. «Вот так старая дева!» – подивилась я про себя и не стала выходить из машины, решив немного понаблюдать за ними.

Они направились в противоположную от меня сторону, а затем пересекли двор по диагонали, быстро растворившись в темноте. Я покинула свою «девятку» и направилась за ними. Вскоре их спины замаячили передо мной, и я, сбавив шаг, прижалась к какому-то кустарнику. И сделала это весьма своевременно, так как оба они остановились и стали осматриваться по сторонам. Чуть дальше находился ряд частных погребов, который благодаря белизне кирпича был хорошо виден.

Елизавета Андреевна и ее спутник, оценив обстановку, направились именно туда. Я же, чувствуя, что должна стать свидетельницей чего-то интересного, поплотнее прижалась к кустарнику и бесшумно двинулась вперед.

Наконец они остановились возле двери одного из погребов. Рядом была припаркована светлая «Нива».

Я подобралась к ним как можно ближе, присела на корточки, чтобы уменьшить риск быть замеченной, и приготовилась наблюдать за их дальнейшими действиями.

Тем временем Елизавета Андреевна открыла дверь погреба и пропустила туда мужчину.

– Ты справишься один? – почти шепотом спросила она.

– Ну уж нет, идем, поможешь, – так же тихо ответил он из двери и махнул ей рукой.

Елизавета Андреевна молча зашла внутрь. Теперь я их не видела, но осталась на прежнем месте. Примерно минут через десять я снова услышала голос Тимофеевской:

– Я держу, держу. Вылезай скорее.

Через минуту из двери погреба показалась сгорбленная спина Тимофеевской. Она пятилась мелкими шажками, потом я увидела в ее руках большой мешок, в каком обычно транспортируют картошку и лук, а затем появился и мужчина. Он держался за другой конец мешка. Судя по их напряженным лицам, было ясно, что вес у мешка довольно приличный. Они подтащили его к багажнику «Нивы».

– Так, отпускай, – скомандовал мужчина.

Мешок с глухим стуком ударился о землю, а мужчина достал из кармана спортивной куртки ключи и открыл багажник.

– Поднимай скорее! – снова приказал он.

– Ой, сейчас, подожди. Дай отдышаться. Мне что-то плохо, – жалобно взмолилась Елизавета Андреевна.

– Это нужно мне или тебе?! Некогда тут отдыхать, – прикрикнул на нее мужчина и попытался поднять мешок.

Елизавета Андреевна, которая на самом деле едва держалась на ногах, поспешила ему помочь.

Когда мешок был загружен, а багажник закрыт, она тяжело опустилась на переднее сиденье, мужчина сел за руль, мотор заработал, «Нива» тронулась с места, а я, успев заметить ее номер и серию, кинулась к своей машине, которая дожидалась меня метрах в ста отсюда.

Немного запыхавшись, я включила стартер и газанула за уже исчезнувшей в арке «Нивой».

Выехав на улицу, огляделась по сторонам. Несмотря на поздний час, дорога еще кишела автомобилями, среди которых я тщетно пыталась распознать нужный.

Но его нигде не было! «Черт! – выругалась я вслух. – Потеряла! Нет, стоп! Когда „Нива“ выезжала из арки, водитель замигал лампочкой поворотника? Какой? Я изо всех сил напрягла память. Точно! Правой». И я, вырулив вправо, прибавила скорость, внимательно вглядываясь в каждую обгоняемую мною машину. «Еще метров двести, и будет перекресток, в какую сторону мне тогда ехать?» – спросила я сама себя и вдруг заметила «Ниву». Ту самую. Ну, слава тебе господи!

«Нива» остановилась на красный свет. Я же затормозила только тогда, когда пристроилась к ней в самый хвост. Теперь-то я вас, голубчики, не потеряю!

Загорелся зеленый, и мы снова тронулись в путь. Куда он лежал, знали лишь Тимофеевская и ее спутник. Я же не имела об этом ни малейшего представления. Единственное, о чем я догадывалась, это о том, что в мешке, который они везли, находится далеко не картошка. А вот что именно – это мне еще предстояло выяснить.

Вскоре поток машин начал заметно редеть, и я немного отстала, чтобы не выглядеть назойливой. А еще чуть позже, когда «Нива» выехала за черту города, пришлось соблюдать такую дистанцию, что мне едва были видны их задние фонари.

Теперь мы ехали по Петербургскому тракту. После того как миновали несколько маленьких деревенек, я задумалась о том, хватит ли у меня бензина до их конечного пункта? По моим подсчетам, было пройдено уже около тридцати километров.

Наконец «Нива» свернула в сторону, и ее задние фонари исчезли из вида. Я прибавила газу, быстро доехала до того поворота и на придорожной проржавевшей табличке прочитала название деревни – Скатовка. Я посмотрела вслед удалявшейся машине и поняла, что, если и дальше буду их преследовать, они в конце концов заметят меня на этой незаасфальтированной, заброшенной дороге.

Что ж, придется выключить фары и ехать буквально на ощупь. Жаль, конечно, «девяточку», но что поделаешь? Не разворачиваться же обратно.

Я выключила фары и, стараясь ориентироваться по свету медленно ползущей впереди «Нивы», продолжила путь. Как назло, дорога то и дело петляла, а я то и дело подскакивала на невидимых кочках и ухабах. «Как бы глушитель не оторвался», – с горечью подумала я, когда «подпрыгнула» в очередной раз.

Лампочка, которая давно уже мигала, напоминая мне о том, что бензин на исходе, теперь уже просто горела. А это означало, что я смогу проехать не более трех километров. Две красные светящиеся точки маячили передо мной, заманивая все дальше и дальше, – «Нива» медленно и упорно шла к неизвестной мне цели.

При свете взошедшей луны я увидела, что по краям дороги начинается лес. Вот так Скатовка! А есть ли тут вообще деревня?

Теперь дорога пошла под уклон, и я наконец заметила вдалеке мерцающие огоньки. Так вот почему она называется Скатовка, просто, чтобы в нее попасть, надо туда скатиться.

Между тем задние фонари преследуемой мною машины резко поднялись вверх, и я поняла, что спуск сейчас станет еще круче. Судорожно вцепившись в руль и придерживая педаль тормоза, я почувствовала, что задняя часть «девятки» начинает слегка приподниматься. Чисто инстинктивно я вдавила педаль тормоза до предела и остановилась, понимая, что дальше ехать без света опасно.

Я нащупала в «бардачке» фонарик, включила его, высунула руку через окно и посветила вокруг. То, что я увидела, привело меня в гораздо больший шок, чем созерцание сексуальных игр Вениамина Михайловича. Я увидела перед собой пустоту! Да, моя машина стояла сейчас так, что ее передние колеса почти повисли над бездонной черной пропастью, а в этой машине, между прочим, сейчас находилась я! Тоненькая струйка холодного пота пробежала по спине.

– А что, интересно, было бы, если бы я не затормозила так резко и так вовремя? – вслух задала я себе этот идиотский вопрос и тут же сама себе ответила: – Я бы упустила «Ниву».

Выбираться через переднюю дверцу я побоялась, а потому осторожно перебралась на заднее сиденье, при этом почувствовав, что задние колеса прочно встали на землю. Я облегченно вздохнула и вышла наружу, чтобы оценить создавшееся положение.

Осмотр этого самого положения показал, что ситуация не так уж безнадежна. Машина большей своей частью находилась на дороге, которая в этом месте круто поворачивала, и оставался шанс подтащить ее за бампер буквально самую малость назад.

Я достала из багажника пляжное полотенце, обмотала им бампер, взялась за него руками и, представив себе, что я Шварценеггер, потянула машину на себя. Как ни странно, но со второй попытки мне это удалось. Я сдвинула ее примерно на полметра!

Так, ну, где там наша «Нива»? Я села за руль, включила фары, плюнув на все опасения, дала задний ход и вырулила на дорогу. «Нива» тем временем подъехала к самой деревне. Отлично, можно пока ехать и с освещением.

Когда расстояние между нашими машинами сократилось до минимума, мне опять пришлось ехать в темноте. Огни деревушки остались позади, и теперь мы ехали по лесной дороге. «Господи, да сколько же еще это будет продолжаться?» – подумала я и увидела, что «Нива» сворачивает. Я хотела было последовать ее примеру, но заметила, что ее передние фары высветили серебристые решетки. Ба! Да это же местное кладбище. Ну, честно говоря, что-то в этом духе я и ожидала увидеть. Я проехала поворот и остановилась так, чтобы Тимофеевская и ее спутник, когда будут выезжать оттуда, не смогли заметить мою машину. Заглушив мотор и прихватив с собой фонарик, я отправилась за ними пешком. Луна едва освещала дорогу. Вся эта ситуация напомнила мне бессмертное произведение Марка Твена. Что же задумал на этот раз индеец Джо?

«Ниву» я увидела, как только свернула за поворот. Она медленно пробиралась между могильными оградами, углубляясь все дальше в лес. Я прибавила шагу и теперь находилась метрах в десяти от нее.

Вскоре машина остановилась. Остановилась и я.

– Дальше не проехать, давай тут, – услышала я мужской голос.

Дверцы «Нивы» распахнулись, и мои преследуемые ступили на священную землю скатовцев. Мужчина открыл багажник, достал оттуда две лопаты, одну из них протянул Елизавете Андреевне, обошел машину, очутившись в свете ее передних фар, и сказал, решительно втыкая лопату в землю:

– Здесь.

Елизавета Андреевна подошла к нему, и они молча принялись за работу.

Понимая, что ждать мне придется не меньше часа, я присела на какую-то кочку и продолжила наблюдение.

– Может, хватит? – нарушила тишину Тимофеевская, когда мужчина, спрыгнув в выкопанную ими яму, проверил глубину. Края земли едва доходили ему до колен.

– Нет, мало. Собаки могут откопать, – ответил он и снова взялся за лопату.

Елизавета Андреевна последовала его примеру.

– А теперь? – робко спросила она через некоторое время.

– Да заткнись ты! – злобно огрызнулся мужчина. – Когда хватит, я скажу. Втянула меня в это дело, так молчи. Сроду в какое-нибудь дерьмо вляпаешься, а я потом расхлебывай. Послал бог сестру идиотку!

– Прости, Дима, но куда ж я теперь без тебя? – вздохнула Елизавета Андреевна, прекращая работу.

– Ну, чего остановилась? Копай еще. Немного осталось.

Из этого небольшого диалога я поняла, что неизвестного мужчину в спортивном костюме зовут Дмитрием и он является братом Тимофеевской. Я вспомнила, что она говорила, будто сама из Астахова. Не знаю, какая уж там автомобильная серия в городе Астахове, но номерные знаки Диминой «Нивы» свидетельствовали о том, что машина не местная. Это я заметила еще в самом начале нашего пути.

– У меня уже сил нет, прости. Сердце ужасно болит, – взмолилась Тимофеевская и опустилась прямо на груду свежевырытой земли.

– Только этого еще не хватало, – проворчал Дима и стал копать с еще большей ожесточенностью.

Когда он был уже по пояс в яме, Елизавета Андреевна вновь спросила:

– Ну? Теперь-то все?

– Хватит, пожалуй, – ответил ей брат и ловко выпрыгнул из ямы. – Пошли.

Елизавета Андреевна охотно встала и, опережая брата, направилась к багажнику.

– Слушай, ты вся перемазалась, – проворчал он.

– Ерунда, дома отмоюсь, – ответила она, машинально проводя ладонью по подолу бежевой трикотажной юбки.

– Дома! – передразнил он ее. – Вот ГАИ остановит, увидит тебя всю в земле и спросит…

– Теперь нам уже не страшна ГАИ, – прервала его рассуждения Тимофеевская.

– Ладно, не умничай, лучше помоги.

Мне было хорошо видно, как братец с сестрой вытащили из багажника тот самый мешок и поволокли его к приготовленной яме.

– Так. Теперь погоди, – сказал Дима и, приподняв мешок за уголки, принялся высвобождать из него содержимое. Под верхним мешком оказался второй – из толстого черного целлофана, плотно стянутый сверху проволокой.

Затем он спихнул мешок в яму и стал закапывать. Причем каждый новый слой земли Дима тщательно утаптывал ногами.

Когда образовался небольшой холмик. Дима прекратил работу и приказал Елизавете Андреевне собрать лишнюю землю в освободившийся мешок. Она почему-то стала делать это прямо руками, а он с наслаждением закурил.

– Так, теперь это все надо замаскировать, – сказал он, когда Тимофеевская отправила в мешок последнюю горсть сырой земли. – Давай-ка пособирай там листьев да песка сухого, если есть.

Тимофеевская, чуть покачиваясь, молча пошла в глубь деревьев.

– Далеко собралась-то? – окликнул ее Дима.

Она медленно обернулась и рухнула на землю. Силы, видимо, окончательно оставили ее. Еще бы! Не каждый сможет вот так, при луне, на кладбище…

Дима бросился к ней и, приподняв голову сестры, начал хлестать ее по щекам:

– Ну, Лиза! Ты чего?! – испуганно проговорил он, когда та подала признаки жизни.

– А? Не… Не знаю, – еле выдавила она из себя.

– До машины дойдешь?

– А? Да. Наверное, – более осмысленно ответила она и стала озираться вокруг.

Брат помог ей подняться и, придерживая под локти, усадил в «Ниву».

– Ладно, сиди. Я сам все доделаю, – ласковым тоном проронил он. – Горе мне с тобой просто.

Теперь в моем поле зрения остался лишь мужчина. Он быстро приступил к заключительному этапу. Набрал прошлогодних листьев, накидал их на свежий холмик, затем посыпал его сухой землей и отступил назад, оценивающе глядя на свою работу. Сейчас он стоял прямо напротив меня в ярком освещении, и я смогла как следует его разглядеть. Надо заметить, что внешнее сходство с Елизаветой Андреевной у него имелось. Темные волосы, прямой изящный нос, ростом он был чуть повыше ее, худощав. Судя по всему, брат моложе ее лет на пять-шесть.

Дима остался доволен сделанным, подхватил мешок с землей, закинул его в багажник и сел за руль. «Нива» дала задний ход и, ловко маневрируя между могильными оградами и деревьями, выехала на основную дорогу.

Через минуту я уже слышала лишь отдаленное урчание мотора, а потом и вовсе наступила тишина.

Я поднялась с кочки, включила фонарик и подошла к тому месту, над которым сейчас колдовали Елизавета Андреевна и Дима.

Замаскирован свежеиспеченный холмик был неплохо, но тем не менее я его сразу нашла. Мне было жутко любопытно узнать, что же под ним находится. Труп? Клад? Но раскапывать его я, разумеется, не собиралась. На этот счет у меня имелись другие соображения. Сейчас мне нужно было только хорошенько запомнить это место и убраться отсюда восвояси. Я стала светить вокруг себя. Ага, вот могила некой Парамоновой Марии Анатольевны. Луч фонарика высветил покосившийся памятник, на котором была фотография старушки в светлом платочке. А рядом – крест, сделанный из металлических труб, приваренных друг к другу. Краска на нем давно облупилась, но на табличке еще можно было прочитать надпись: Глушков Иван Сергеевич. Так. Запомнила.

Собираясь уходить, я посветила в глубь леса, вскользь коснувшись лучом интересующего меня холмика, и обмерла! Дальше по лесу, на сколько хватало мощности фонарика, моему взору предстало невероятное количество таких же низеньких холмиков. Ни на одном из них не было никаких опознавательных знаков. Ни оград, ни крестов, ни табличек. Ничего! Я почувствовала, как по спине снова стекла струйка холодного пота, и попятилась назад.

Попятилась, споткнулась, упала, быстро вскочила на ноги и увидела, что споткнулась именно о ту кочку, на которой сейчас сидела. Но это была не просто кочка. Это был такой же холмик, как все остальные. Это была чья-то могила.

Я, конечно, не из робкого десятка и не верю ни в какие привидения, но сейчас мое воображение невольно стало рисовать отвратительные картины, напоминающие дешевые фильмы ужасов. Я припустилась бежать к дороге.

Запыхавшись, я плюхнулась в свою «девятку», включила зажигание и… И не тут-то было! Мотор немного пожужжал для приличия, но и только. Вот что значит отправляться на дальние расстояния, не заправив машину и не взяв с собой запасную канистру с бензином.

«Отлично! – подумала я. – А главное – какое подходящее время и какое живописное местечко я выбрала, чтобы застрять. До деревни пешкодралить отсюда километра полтора, да еще и ночью. Хорошо, хоть фонарик у меня есть. Только бы, ко всему прочему, не сели батарейки».

Я вышла из машины, со злостью хлопнула дверцей, заперла ее и решительно зашагала по дороге, стараясь не смотреть в сторону кладбища.

Минут через сорок я наконец дошла до злосчастной Скатовки. Ни в одном окне маленьких ветхих домишек не было света. Я решила постучать в первую попавшуюся калитку, на которой значился номер пять, намалеванный синей краской.

Тотчас раздался заливистый лай какой-то мелкой собачонки, и через минуту в доме вспыхнул свет. Послышался скрип открываемой двери и такой же скрипучий голос:

– Кого еще черти принесли? Петьк, ты, что ль?

– Откройте, пожалуйста, – жалобно взмолилась я.

Калитку отворил сгорбленный седой старик, одетый в длинные семейные трусы, засаленную телогрейку, из которой местами вылезли клочья ваты, и валенки на босу ногу.

Некоторое время мы молча изучали друг друга.

– Ты кто будешь? – дыхнул на меня старик перегаром.

– Простите, но у меня тут авария небольшая случилась, – ответила я, отступая назад и указывая рукой в сторону леса. – В моей машине кончился бензин, и я застряла. Не подскажете, где можно раздобыть немного бензина?

– Хе! – хмыкнул старик. – Во всем селе только солярка имеется. Для трактора нашего. Да и то, почитай, как с неделю закончилась. А стало быть, и ее нету.

– А… А что же мне делать? – задала я вопрос, надеясь, что он посоветует мне что-нибудь толковое.

– Ты самогон пьешь? – вдруг совершенно не по теме спросил он.

– Простите, что?

– Самогон, говорю, пьешь?

– Пью, – кивнула я и шагнула за калитку. А что мне еще оставалось делать?

– Да замолчь ты! У-у, шельма! – рявкнул старик на уже задыхающуюся от лая белую собачонку и пропустил меня вперед.

По узенькой тропинке мимо каких-то грядок я дошла до скособоченных ступенек и остановилась перед раскрытой дверью жилища, из которого повеяло сыростью и протухшими соленьями.

– Ну, проходи, чего встала, – прокряхтел старик и бесцеремонно подтолкнул меня вперед.

Я очутилась в полутемных сенцах, в которых стояла открытая бочка с квашеной капустой. Она и издавала тот запах, который я почувствовала еще на улице. Только теперь он был значительно резче. На полу валялось оцинкованное ведро и какие-то тряпки.

Старик закрыл дверь и снова подтолкнул меня:

– Да иди, иди. Не боись.

Теперь я стояла посреди так называемой спальни. Эта же комната одновременно служила и кухней, и гостиной, так как была в этом доме единственной. Посреди нее находился круглый стол, на котором стояла железная миска с той же квашеной капустой, надтреснутая тарелка с заветренной картошкой, рядом, прямо на непонятного цвета клеенке, лежали куски нарезанного крупного помидора, и венцом всему была самая настоящая четверть самогона, закупоренная грязной тряпицей. Возле стены располагалась русская печь, сверху застеленная заплатанным одеялом, рядом стояла длинная деревянная лавка и какой-то ящик, служивший старику буфетом. Все! А я-то думала, что такое можно увидеть только в кино о дореволюционном селе.

– Садись, – чуть ли не приказал мне старик и достал из-под стола колченогий табурет.

Я послушно села, сложив руки на коленях.

– Тебя как звать-то, красавица? – обратился он ко мне, присаживаясь напротив на такой же табурет, который тоже выдвинул из-под стола.

– Татьяна.

– А меня Степан Игнатич, – отрекомендовался он и повернулся к «буфету».

Он извлек оттуда два граненых стакана, один из которых протер краем своего ватника и поставил передо мной, второй же, не придав значения его сомнительной чистоте, определил себе. Затем откупорил четверть и разлил по стаканам самогон.

– Давай – по маленькой, – крякнул гостеприимный хозяин и залпом заглотал вонючую желтоватую жидкость.

Поморщив мясистый нос, с шумом выдохнул и потянулся за куском помидора.

– Давай, давай! – подбодрил он меня, шамкая беззубым ртом. – Не боись, не отравишься.

Я поднесла стакан к носу и передернулась.

– Да ты не нюхай, а пей. Сказала же, что пьешь, а сама… Я-то тебя и позвал для этого. Одному-то скучно.

– Щас, – кивнула я и последовала его совету.

Самогон, в котором было не меньше семидесяти градусов, не успев докатиться до моего желудка, сразу шибанул в голову, и приятное тепло разлилось по всему телу.

– Думал, Петька вернулся, – продолжал старик, дожевывая помидор и суя в рот щепотку капусты. – Да ты закусывай, не стесняйся. Мы с ним маленько посидели, потом я спать завалился. Вдруг слышу, пришел кто-то. Встал, башка трещит, добавки требует. А тут ты. Это хорошо. Так как же это ты умудрилась тута застрять?

– Да бензин, говорю, кончился, – ответила я, чувствуя, что язык мой слегка заплетается. – Теперь вот и не знаю, что делать.

Степан Игнатич скривил синеватые губы, дернул плечом и снова налил нам самогону, давая понять, что, кроме этого, ничего посоветовать не может.

На этот раз я не стала нюхать этот народный напиток, а выпила сразу и, можно сказать, с удовольствием. Через минуту капуста уже не казалась мне вонючей, а картошка заветренной. Я с удовольствием уплетала угощенье старика.

– А что это у вас там за кладбище? – поинтересовалась я, окончательно опьянев.

– Как, что? Кладбище как кладбище. Наше, сельское, – удивился моему вопросу Степан Игнатич.

– А почему там так много могил без крестов и памятников? – не унималась я.

– Да кто ж их знает, ежели им лет по сто?! Ентой деревне ого-го сколько лет, я таких и цифер-то не помню. А ты чего туда ходила? – спросил он, прищурившись и слегка наклоняя голову набок.

– Да просто гуляла, – не нашлась я сразу и уже жалела, что вообще завела этот разговор.

– Ага. Гуляла. Гуляла и застряла. Ну-ну, дело твое, – проворчал старик и разлил по стаканам остатки самогона. – Ну, еще по маленькой, и спать.

– Ничего себе по маленькой! – воскликнула я, глядя на почти доверху наполненные граненые стаканы. – Это мне много.

– А много, так не пей. Мне больше останется, – недовольно проворчал Степан Игнатич, видимо, еще досадуя на то, что я так явно соврала ему насчет своих ночных прогулок по кладбищу. – Спать на печке ляжешь.

– А вы? – вяло поинтересовалась я, чувствуя, что уже и впрямь клюю носом.

– Найду где, – ответил он и опорожнил третий стакан.

Я поднялась с места, но тут же повалилась обратно. Ноги меня абсолютно не слушались.

– Забористая вещица! – усмехнулся старик. – До пяток продирает.

Мне стало обидно за себя, и я, собрав последние силы, дошла-таки до печки, кое-как взобралась на нее и тут же отключилась.

Проснулась я только под утро, когда в маленькое окошко стал проникать слабый свет. Степан Игнатич спал на той самой лавке, которая стояла возле печки, и сильно храпел, уткнувшись носом в стенку. Я посмотрела на наручные часы, показывавшие ровно пять, и стала спускаться вниз. К собственному удивлению, я чувствовала себя вполне сносно.

– Ты чего в такую рань? На двор, что ли? – проскрипел старик, не оборачиваясь.

– Ага, – ответила я и вышла на улицу.

Только сейчас я поняла, в каком смраде находилась. Зайти обратно у меня не хватило решимости. Я села на ступеньки и стала думать о том, что мне следует предпринять дальше.

– Может, чаю выпьешь? – услышала я за спиной голос Игнатича. – Щас печку растоплю.

– Нет, спасибо. Пойду я, – ответила я, поднимаясь со ступеньки и оборачиваясь к нему.

Степан Игнатич по-прежнему был в ватнике и семейных трусах.

– Да погоди. Щас к Витьке-конюху сходим. Если деньги есть, он тебе подсобит, – решил он меня обнадежить.

– А чем он может подсобить? Лошадью ведь машину все равно не утащишь.

– Это я и без тебя знаю, красавица. Попросишь его подвезти тебя до шаше. Там недалеко бензозаправка. Возьмешь с собой канистру да заполнишь ее там. Потом обратно сюда, – начал он мне объяснять, как бестолковой школьнице. – Канистра-то у тебя хоть имеется?

– Имеется, – обрадованно кивнула я. – И деньги имеются.

– Ну, тогда погодь, я щас.

Степан Игнатич ненадолго скрылся за дверью и вернулся уже одетый в вылинявшие синие штаны с неимоверно оттянутыми коленками. На ногах у него были валенки.

– Пошли. Тут недалеко.

Мы вышли за калитку и направились вдоль невзрачных деревенских домиков вправо.

– И много у вас домов? – поинтересовалась я.

– Двадцать шесть дворов, – ответил он, не то хвалясь этим количеством, не то сокрушаясь.

– И чем тут люди занимаются, если у вас всего один трактор на всю деревню, да и тот неделю без солярки?

– Чем-чем, живем мы тут, – резонно подметил Степан Игнатич. – Огороды сажаем, кто скотину разводит, кто кур, гусей. Меняемся.

– Чем? – не поняла я.

– А кто чем. Кто че разводит, тем и меняется.

– А деньги? Деньги вы получаете? – продолжала удивляться я.

– Ну, иногда и деньги получаем. Хлеб-то покупать надо. Я вот месяца три назад пенсию получил.

– А начальство-то у вас есть?

– Да на хрена нам начальство? Мы – сами себе голова.

– Что, даже и сельсовета нет? – спросила я, окончательно сбитая с толку.

– Раньше он, конечно, был. Да вот сплыл, – развел руками Степан Игнатич.

– А где же вы пенсию получаете?

– За ней в райцентр ездим.

– На чем?

– На своих двоих. Ну, это до трассы, конечно. А дальше – на автобусе, – пояснил он.

– А как же те, кто еще не пенсионер? – продолжала допытываться я.

– А у нас таких нет. Молодые все давно уж отсюдова сбегли. Ну, вот и пришли, – сказал он, отворяя калитку, на которой такой же синей краской был выведен номер одиннадцать.

Тут же послышался лай, но уже более крупной собаки, и я поспешила спрятаться за сгорбленную спину старика.

– Э! Витька! Встал уже?! – неожиданно громко прокричал Степан Игнатич, входя во двор конюха. Сквозь раскрытую калитку я увидела тощую лошаденку, жующую сено. Поодаль стояла телега. Теперь я поняла, почему Витьку называли конюхом. Не потому, что он держал табун лошадей, а потому, что у него имелась эта кляча.

Дверь дома распахнулась, и на пороге появилась женщина непонятного возраста. Ей можно было дать и сто лет, и шестьдесят. На ней был яркий ситцевый халат, а на голове платок из того же материала.

– Че разорался с утра пораньше?! – рявкнула она.

– Не ори. Витьку давай. Дело есть, – в таком же тоне ответил ей старик.

– Знаю, якие дела у тоби! – не осталась она в долгу.

В этот момент из двери показался и сам Витька, возраст которого тоже трудно было определить.

– А, Игнатич, ты чаво? – спросил он, спустился вниз по низким ступенькам и пинком загнал в будку надрывающуюся крупную дворняжку. Та, обиженно заскулив и поджав хвост, скрылась в своем домике и продолжала лаять оттуда.

– Да вот ентой даме подсобить надо, – махнул в мою сторону Степан Игнатич. – Она тебе заплатит, не боись. – И он стал доходчиво объяснять Виктору, что нужно сделать.

Тот подозрительно взглянул на меня, потом кивнул Игнатичу, а мне крикнул:

– Десятка! Не меньше.

– Да, да! – крикнула я в ответ, заглядывая из калитки.

Виктор сразу принялся запрягать лошадь, женщина спокойно удалилась в дом, а Степан Игнатич вышел со двора.

– Ну вот, кажись, я тебя пристроил, – сказал он улыбаясь.

– Ой, огромное вам спасибо, Степан Игнатич. Вы меня здорово выручили, – сказала я и протянула ему пятьдесят рублей.

– А вот енто ты зря, Татьяна, – покачал он головой и нахмурил кустистые брови. – Я ж по-человечески, а ты…

Я почувствовала, как на мои глаза наворачиваются слезы. И как же такое возможно, чтобы этот старик, живя в совершенно нечеловеческих условиях, мог оставаться человеком? Эх, Россия-матушка!

– Простите, Степан Игнатич, это я не подумавши, – тихо ответила я и поцеловала его в морщинистую щеку. – Спасибо еще раз.

– О! Вот это дело, – довольно крякнул он и шмыгнул носом. – Ну, прощевай. Да, вот еще… – замялся он. – Ты с Витьком-то не особо болтай, он у нас… А, ну ладно.

Старик махнул рукой и медленно побрел домой. В это время ворота распахнулись и Виктор вывел запряженную в телегу лошадь.

– Пошла, пошла, – крикнул он не то мне, не то лошади.

Я запрыгнула на телегу и попросила его довезти меня до кладбища, где стояла моя машина, чтобы взять канистру.

– А на это мы, кажется, не договаривались, – сказал он и вопросительно уставился на меня красноватыми глазами.

– Я заплачу, – поспешила я его успокоить. – Пятьдесят рублей вам за все хватит?

Виктор чуть вздернул седеющие брови и довольно хлестнул кнутом лошадь:

– А ну пошла живее!

– И чего это тебя сюда занесло? – спросил он, когда мы проехали кладбище и остановились возле сиротливо дожидающейся меня «девятки».

– Сама не знаю. Пьяная была, с женихом поссорилась и рванула куда глаза глядят, – выдумала я совершенно идиотскую историю, помня наставления Степана Игнатича.

– Ну и ну, – только и ответил Виктор.

Когда мы ехали обратно, стал накрапывать мелкий дождик. «Конюх» велел мне достать кусок брезента, на котором я сидела, и накрыть им нас обоих. Теперь мы были словно в палатке, а унылый дождик, накрапывая по брезенту, напоминал о близкой осени.