Текст книги "Еще не все потеряно"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

А дачка-то имеет вид вполне жилой! Старались поддерживали на ней, порядок до недавнего времени.

Не слишком ли много бомжей крутятся возле Филипповых? Пропавший или изгнанный Володя, побитый Гена да тот, на кладбище, получивший пинок за чересчур ретивое прощание с «братом по жизни»? Как смеялись родственнички, о нем рассказывая! И слишком много странностей набиралось в развертывающейся передо мной истории для того, чтобы не заподозрить в них существования некой внутренней взаимосвязи, мне пока неведомой. Неведомой от неосведомленности. И уж вообще чудно становилось при воспоминании о реакции Веры на вопрос об авторах ограбления. Топчусь я на месте, переминаюсь с ноги на ногу, с трудом выдергивая их из грязи, которой по колено, если не выше. Из грязи вязкой и по-зимнему холодной.

Человек на обочине появился, когда меня посетила мысль о возможном соучастии Дмитрия в ограблении. Или об единоличном в нем участии. Это произошло как раз на самом ухабистом участке дороги, когда машина самовольно вихлялась из стороны в сторону и прыгала по колдобинам, мешая спокойно думать. Скорость была невысока – жалею я свою «девяточку», не гроблю понапрасну, и остановиться сумела, не доезжая. Гена, освещенный фарами, замер, повернувшись ко мне, вгляделся в слепящий его свет, прикрывая рукой глаза. Переключив свет на ближний, я открыла ему дверь, но он не спешил – стоял соляным столбом.

– Тебе, дедок, может, в ноги поклониться? – прокричала я, высовываясь со своей стороны.

Он, хлопнув руками по бокам, заспешил, засеменил к машине и, пыхтя что-то благодарно-неразборчивое, влез наконец внутрь. Не успел он оказаться рядом, совсем еще с мороза, а я уже почувствовала нездоровый запашок, исходивший от него. Прелой кислятинкой от Гены потягивало. Что будет, когда согреется?

– Спасибо, девонька, – шепелявил он, шлепая замерзшими губами, – знать, не перевелась еще доброта на белом свете!

Я рванула машину с места, и нас так тряхнуло, что внутри у Гены что-то булькнуло. Он забормотал и мелко перекрестился несколько раз.

Пока мы не выехали на трассу, было не до разговоров – все внимание приходилось уделять дороге, но принюхиваться время от времени я умудрялась – ничего, можно было ожидать худшего.

Сознание присутствия в себе определенной доли человеколюбия греет душеньку, доставляет удовольствие, а за удовольствие надо платить. Обонять зловоние – не слишком дорого, к тому же обоняю я его не бескорыстно.

– Ты, старче, в своем ли уме, в этакое время в дорогу пустившись? – вопросила я его, едва отпала необходимость удерживать обеими руками руль.

– В своем, девонька, – ответил он с готовностью, – потому что в дороге я со дня еще, а здесь дома у меня нет. Хочешь, нет ли, а топать надо.

– У Ефимыча заночевать тебе было нe с руки? Или не пустил бы?

Бомж окинул меня недоуменным взглядом.

– Пускал, я не остался, недоумок. Нe люблю людей утруждать. А ты, девонька, вроде не из дачных, я там многих знаю, а тебя не узнаю.

– Нет, – соглашаюсь, – не местная.

– Ефимычу не внучка ли?

– И его впервые вижу, как тебя.

Я улыбнулась его осторожности. Опросить бы просто – откуда, мол, сторожа знаешь, нет, обиняками ему надо!

– Ефимыч попросил тебя подобрать, позаботился.

– Я ж говорю, не вся перевелась еще доброта на свете!

– Филиппова Вера приехала со мной на дачу, к Дмитрию, – сообщила я, как в воду с обрыва бросилась. И на нero, не отогревшегося еще окончательно, будто ведро ледяной воды вышла.

Сгорбился дед, кисти рук в рукава вложил, ноги подобрал, в уголок вжался. Что за напасть такая с этими Филипповыми! Каким ужасом возле них веет!

– А тебя, знаю, Геной зовут, и ты у них на даче работал. От Ефимыча знаю, не от Филипповых,

Несмотря на уточнение, ни слова Гена не проронил, потерял интерес к беседе полностью.

– Тебе в туалет не надо? – спросила я, смеясь. – А то смотри, здесь это строго запрещается!

– Эх, девонька! – вздохнул он горестно. – Будь я помоложе да поздоровей, этих Филипповых вместе с тобой до туалетных дел довел бы, а сейчас…

Он отвернулся и, глядя в окно, закончил:

– Вот, в ухо мне двинули, а я утерся и домой пошел!

– За что ты мне заодно с Филипповыми добра пожелал? Я с ними, как говорится, не пивши, не евши…

– Так птицы в стайки по породам сбиваются!

– А я для них мимолетная, дед! Больше тебе скажу, – наклоняюсь к нему, не отводя глаз от дороги, – хищник я в их стайке. Рады бы они со мной не знаться, да поздно, не по силам уже выгнать, слишком к ним присмотреться успела.

– Кто ж ты? – вздыхает дед тихо. – Они стервятники поганые, а ты еще хищник? Боже мой!

– Охотник я, дед, не бойся.

– Коли так, то не боюсь. Их боюсь, тебя – нет.

Впереди на дороге засветились два желтых огня и минуту спустя с ревом мелькнули мимо. Машину качнуло воздушным потоком. В боковом зеркале четко отразились огоньки.

Мне всегда облегченно вздыхается, когда ночью на трассе случится разминуться с междугородным автобусом.

– Получается, дед, ты – падаль, до которой стервятники падки, а охотнику она не нужна.

– Конечно, девонька, – ответил Гена без тени обиды, – падаль я, и это хорошо. – Пожевал и пояснил:

– Потому что время сейчас такое, что стервятников все же меньше всего. Все дичь, да хищники, да охотники, а им не до падали.

Гена ухмыльнулся, довольный своей находчивостью. Мне же досадно было от разговора, переливающегося из пустого в порожнее.

– Красивые кружева мы с тобою плетем, Гена!

– Знать, умеем, девонька!

Я подавила растущую во мне раздраженность, перекрыла ей все выходы.

– Выкладывай, дед, что за должок ты шел получать с Дмитрия?

– Зачем?

– Не за деньгами же ты двинул в такую даль? – проигнорировала я его вопрос.

– Не-ет! – протянул он очень убедительно. – Что ты! – И опять замолчал было, но я его подхлестнула:

– Давай, дед, давай, хватит резину тянуть. Хочешь, я сама твой рассказ начну?

– Зачем тебе это? – прогундел он страдальчески.

– Это мое дело. Так как?

– Ну, а это – мое!

– Врешь, потому что касается оно не одного тебя!

– Э-э! – покачал он головой. – Ошиблась! Касается теперь только меня.

А кого еще коснулось, того уж нет! Весь вышел.

– Аркадий? – спросила по наитию.

– Если бы! – с готовностью отозвался Гена. – Этому что, он кого угодно продаст, купит и опять продаст, а сам целехонек останется! – закончил он тихой скороговоркой и опять меленько перекрестился.

– Он же умер. – Я глянула на него. – Гена, ты что?

– Да? – удивился он и вздохнул. – Конечно! И молчит теперь. Знаешь, гадюка тоже молча кусает,

– Что, даже мертвая?

– Дочка, ты в уме ли? Чего буробишь-то?

Я не выдержала и расхохоталась, зло и коротко. А когда прошло, огорошила деда предположением:

– По-моему, мы оба шизнулись или близки к тому от желания друг друга объегорить, находясь в сложном положении. Ты – в сложном? – Я тыльной стороной ладони легко ударила его по плечу и почувствовала даже сквозь телогрейку, какое оно у него костлявое. – Я – да.

– Я – тоже, – буркнул дед.

– Так давай поможем друг другу, глядишь, и выкарабкаемся. Не зря же нас судьба свела на темной дороге!

– Не получится! – Гена обреченно махнул рукой. – Тут и мужика иного не хватит, а ты – баба, я – старик, вояки, тоже мне! Тебе – рожать, мне – помирать, вот и все дела.

– Не получится – черт с ним! – согласилась я на такой исход. – А попробовать нужно. Расскажем друг другу все. Начну я. А то ты вон какой извивистый.

– Как червяк на помойке! – согласился он и тоном напомнил мне Аякса. – Начинай.

Я рассказала ему все, не таясь, в подробностях, удивляясь своей откровенности. Не назвала только имена бандитов. Он выслушал внимательно, не перебивая и не проявляя особой заинтересованности. Я оценила его реакцию и поняла, что он более осведомлен, чем можно было предполагать.

– Может, спросишь о чем? – сказал он, когда настал его черед исповедоваться. – А то я не соображу, с чего начать и чем закончить.

– Два вопроса, Гена, – предложила, воодушевленная такой его покладистостью. – Что за друг у тебя умер и про должок Дмитрия, вместо которого ты по уху получил.

– Эх, девонька! – пропел он после долгого раздумья. – Это значит все тебе выложить. Как на духу то есть. И не жалко мне вроде, и боязно. Ты вот миллионерша, – и поправился после моего протестующего жеста:

– Ну, почти оттуда. За тебя есть кому голос подать, пошуметь, поприжать недругов твоих, а я беззащитный совсем, один потому что, вместе со своим горем. Димке лишь пальцем шевельнуть – и раздавит, как червяка помойного. Поэтому я и хочу верить, что не из филипповской ты шайки, и боюсь одновременно. Дожить хочу, сколько осталось. И им хвосты накрутить – хочу тоже. Вот тебе и должок. Давай так. – Он дотронулся до моей руки, лежащей на руле. – Найди мне человека, которому я бы не мог не верить, и пусть он за тебя поручится, тогда расскажу.

– Дед! – воскликнула я.

– Девонька! – заорал он что есть силы и от натуги подпрыгнул на сиденье. – Я и то помочь тебе хочу, в надежде, что меня выручишь, да боюсь за себя! Поэтому – поищи человечка, поищи. А теперь – хоть на мороз меня, хоть как, а больше ни слова не выдавишь!

Уставился дед перед собой невидящими глазами, окаменел, и телогрейка его жестяной стала – шуршала жестко, когда потряхивала нас дорога.

Я поругала себя немного за то, что поторопилась раскрыться перед ним, и оправдала тут же – надо было прервать поток непонятностей, что и сделано было с интуитивной уверенностью в правильности этого шага.

Ехали мы до самого города молча, не глядя друг на друга. На ум мне за это время пришла одна-единственная, но умиротворяющая мысль.

Полоса неудач, в которую угодил старый бомж, вполне возможно, не касается области моих теперешних забот, хотя его наметки относительно Аркадия меня заинтересовали чрезвычайно. Дедовы неудачи связаны с Филипповыми, и если они достаточно криминальны, то какая мне разница, чем шантажировать сестру и брата. Как говорится, здесь всякое лыко в строку.

На окраине дед попросил остановить машину.

– Дай тебе бог, девонька, чего хочется!

Нет, все-таки мастерски у него двусмысленности получаются! Или понимаю я все уже чересчур изощренно.

– Здесь базарчик есть. – Гена пальцем ткнул куда-то в бок. – «Северный» называется. Я там каждое утро промышляю.

Он взялся за защелку двери.

– Подожди, – ухватила я его за рукав, – как, на всякий случай, фамилия твоя?

– Слипко.

На улице было бело и от этого светло. Светло по-ночному. В городе густо шел крупными хлопьями снег. В этом свете мне удалось наконец увидеть его глаза – детские совсем они у него были, чистые и наивные.

У Гены дрогнул подбородок, заросший седой щетиной, и от этого немного скривились губы.

– Найди человечка, а? – попросил он потончавшим голосом и по-молодому нырнул в открытую дверь.

– Подожди! – крикнула ему.

Он нагнулся, заглянул ко мне.

– Ась?

– На кладбище, во время похорон Аркадия, ты был?

Он захлопнул дверцу и кивнул мне, то ли подтверждая, то ли прощаясь. Повернулся и, держа руки в карманах, кособоко, но бодро затопал по чистому снежку. Наблюдая его удаляющуюся спину, я припомнила: «Помогая блуждающим в лабиринте неудач, вы закладываете основу своих будущих успехов».

Гадание порой приносит рекомендации, пригодные для долгого времени.

ГЛАВА 5

«Ночь после трудного дня». У «Битлз» альбом такой есть с очень симпатичной музыкой. А название – прямо про мой сегодняшний денек. Хотя он не столько трудным, сколько суетливым выдался. Но и прошел не зря. Много нового добавил, пусть не до конца понятного. Всему свое время.

Я разулась и разделась, пустила в ванну воду и поставила полупустой, чтобы быстрее вскипел, чайник на газ, сотворила пару мощных бутербродов и развернула кресло лицом к телевизору, на экране которого уже строила глазки и сотрясалась в песенных потугах очередная сезонная кумирша.

Скарабей Жуков обещал мне спокойный вечер. Хоть уже четверть одиннадцатого и от вечера остался ничтожный кусочек, я намеревалась использовать его без остатка, ублажая себя отдыхом.

Запустив телевизор на неназойливую громкость и забравшись с ногами в кресло, я жевала бутерброды, слушала и смотрела, а рядом, на столике, под юбками куклы-насадки, дозревал прекрасный кофе, способный дать мне еще два часа здоровой бодрости.

Покончив с едой, перекурив и придя в состояние, когда подняться с места становится проблемой, я, преодолевая истому, потянулась, прогнувшись, как Вера в машине, и, расправив начинающее ныть от усталости тело, пошлепала в ванную.

Вода приняла меня, обволокла ласковой теплотой.

«Учитесь находить радость в простых вещах, вас окружающих. Живите сейчас!» – Это не мое. Это я где-то вычитала.

Наконец веки стали падать под собственной тяжестью. Опустив подбородок в воду, я пила кофе маленькими глотками и с удовольствием следила за рождением в груди горячего комочка, из которого вскоре должна излиться в тело бодрость, а в голову ясность.

Бодрости прибавилось, теплая вода потеряла свое расслабляющее очарование, и я возвратилась с небес на землю – выдернула пальцами ноги за кольцо пробку из скважины и, чувствуя, как по мере убывания воды тело обретает вес, в очередной раз пожалела о том, что невозможно включить музыку, скажем, щелчком пальцев.

Воображение разыгралось, и я действительно прищелкнула пальцами. Жест, если это так можно назвать, оказался волшебным.

Из комнаты донесся звонок телефона. Чертыхаясь и гадая, кто бы это мог быть, кое-как обтеревшись, выскочила из ванной.

– День прошел, Ведьма, осталось шесть! – прозвучал в трубке низкий голос. Странно, я это уже будто слышала.

– Знаю без тебя! – крикнула в запищавшую короткими гудками трубку.

От этого звонка настроение мое даже повысилось. Если позвонили, значит, не придут.

Едва я отошла от телефона, мурлыкнул звонок у входной двери. Ругнув себя, потому что нельзя быть ни в чем до конца уверенной, я обернула тело махровым халатом и, связав концы пояса узлом на животе, поспешила в прихожую. В поле зрения дверного глазка, обезображенная оптикой, маячила в коридорной полутьме физиономия Дмитрия.

Давно мы с ним не виделись! А я-то думала, что все сегодняшние хлопоты позади.

Кофе я ему не предложила. Готового не было, а так напрягаться – бежать, варить, он мне что, гость дорогой, что ли? Но тем не менее пройти и сесть позволила. Знакомый все-таки. На телевизионном экране, по случаю позднего часа, мелькали голые зады и другие интимные части женских тел, и я его выключила. Так к тому же и разговор короче получится.

Дмитрий, породистый и уверенный в себе мужчина, явно пребывал не в своей тарелке – глядел мимо, руки сжимал и никак не мог заговорить. Слегка озадаченная его поведением, я решила начать сама:

– Дмитрий, кто снабжал Аркадия золотом?

– Почему вы об этом меня спрашиваете? – насторожился он.

– Потому что вы здесь сидите, а Аркадий, согласитесь, находится далековато и обратиться к нему затруднительно.

– У меня ларьки, – начал он неохотно, – люди в них скупают у населения золото на лом.

Врал он неубедительно. Проверить его слова было элементарно, посетив ларьки, но это лишнее, потому что он врал. Аркадий имел хороший сбыт своей продукции, и обеспечить его металлом путем скупки золота ларечниками было невозможно. Я покачала головой, и он меня понял.

– Почему вы скрытничаете? – спросила сонным голосом. – Предосудительного в такой деятельности ничего нет. Тем более вся она в прошлом.

– Вы меня спрашиваете? Мне стало смешно.

– Нет, веду светскую беседу!

Ох как мне захотелось поиздеваться над ним!

– Вы пришли ко мне едва ли не за полночь, причем, заметьте, в близких отношениях мы, слава богу, не состоим, значит, нужда привела, но сидите молча. Мнетесь. Что же мне остается? А общая тема у нас всего одна.

– Татьяна, как найти гангстеров, которые терроризировали Аркадия, а теперь занялись Верой?

Вот оно что! Родственнички, посовещавшись, решили объявить вендетту! Прытко!

– Вы собираетесь наделать глупостей?

– Я хочу клин выбить клином! Мужское решение, ничего не скажешь!

– Да вы что? Нашелся герой-одиночка. На целую банду с голыми руками… Никаких координат я не дам.

– Найду сам!

– Попробуйте. А не думаете ли вы, что я дам ваши координаты этим милым ребяткам и сообщу им о вашем выходе на тропу войны?

– Это еще почему?

– Да потому хотя бы, что мне многое нужно от вас узнать. Я буду молчать после того, как получу удовлетворяющие меня ответы на несколько вопросов. Первый уже задан. Прошу!

– Да, золотом Аркадия снабжал я.

Надо же, признался! А куда же теперь деваться, господин поставщик! Испугался, голубчик, заговорил.

– И в ларьках скупали, и слитки банковские покупал. Сам и через знакомых. Здесь и в Чебоксарах. Вы удовлетворены?

– Почти,

Он был у меня в руках. Весь, с головы До ног, – как Буратино в руках папы Карло. Пропавшую из квартиры сумму Аркадий собрал для расчета с ним, и он о ней знал. Обмен ценностями не произошел. Где золото? Где деньги?

Я испытывала чувство, наверное, сходное с ощущениями гончей, идущей по горячему следу. Человеку азартнее меня на моем месте сейчас хотелось бы визжать. Так, продолжим в том же духе:

– Последняя новость, Дмитрий, касающаяся вас, Веры и Аркадия.

– Аркадия? – Он смотрел на меня настороженно, а я улыбалась, рисуясь изо всех сил.

– Из конфиденциальных источников мне стало известно, что следователь, ведущий дело о его убийстве, готовит документы на эксгумацию тела.

Пуля была отлита, и Дмитрий принял ее, раскрыв рот. Мне редко удавалась настолько беспардонная ложь.

А произведенный ею эффект удовлетворил бы самого тонкого ценителя. Потрясающе! Для начала Дмитрий, забыв о разинутом рте, по-детски хлопал глазами, потом с размаху, со шлепком уронил лицо в ладони, растер щеки и уши до красноты и только тогда сообразил, что глупит у меня на виду. Вскочил, шагнул к окну, замер, сунувшись носом в шторы и заложив руки за спину. Я ждала. Постояв так некоторое время, он обернулся. Пришел в себя – снова стал на человека похож. На молодого, крупного, симпатичного мужика.

– Как-то противодействовать можно? – спросил, слегка запинаясь. – Воспрепятствовать?

– В наше время все можно.

Я, в противовес ему, спокойна была до показушности.

– Если у вас есть человек, вхожий в городскую прокуратуру.

Еще один нажим, и я его раздавлю. Интересно, а какой от него запашок пойдет?

– У вас есть такой человек? Может быть, вы?

– Пожалуй, – соглашаюсь. – Но придется платить.

– Сколько?

– Сумму, которую компаньоны Аркадия собрали для оплаты последней партии металла.

Еще один шок. У него даже плечи поднялись.

Неожиданно, совсем неожиданно он сделал длинный шаг, падая всем корпусом вперед, и оказался вплотную ко мне. Одной рукой сгреб халат на груди, другой, всей пятерней, больно сдавил снизу подбородок и сильным тычком швырнул меня, оторопевшую, назад. В момент удара спиной и затылком о стену я зажмурилась, а когда открыла глаза, он был уже в пределах досягаемости. Одним движением откинув в стороны полы халата и коротко двинувшись навстречу, я тыльной стороной стопы, боковым ударом влепила ему полновесную оплеуху и тут же, не опуская ноги, обратным движением, мягкой частью подошвы поставила его мотнувшуюся голову на место. Второй удар был не сильнее обычной пощечины. Он осел на колени, опустился задом на пятки. Помычал, покачался, открыл глаза. Жить будет! Успокаиваясь, только сейчас заметила, что до сих пор оттягиваю в стороны полы халата, выставив на его обозрение голый живот и ноги. Черт возьми, я же из ванны! Хотя чего там, времени на рассматривание подробностей я ему не предоставила.

Шепотом выругавшись, он поднялся, с трудом ковыльнул и сел на свое прежнее место.

– Извините! – прохрипел. – Нашло на меня что-то.

– Пустяки какие! – Я была невозмутима. – Мелочь!

– И что это я так разволновался? Он тронул висок, поморщился:

– От неожиданности. Я пойду, пожалуй.

– Вы предоставляете мне возможность самой найти ответы на мои вопросы? Вы понимаете, что это невыгодно для вас?

– Почему?

Он не клиент, но очевидные вещи растолковывать приходится и ему. И это не следствие полученного удара, мозги у человека не всегда расторможены.

– Потому что в поисках ответов всегда выходишь на новые вопросы, еще более любопытные. Хотите пример?

Он не отреагировал, но было видно, что насторожился.

– Пожалуйста. – Я была сама доброжелательность. – Я только что задала вам вопрос о сумме, собранной для оплаты последней партии металла, и вы его поняли, хотя задан он был в неявной форме. Что породило новый вопрос: а почему, собственно говоря, вы так разволновались? Мне продолжить?

– И много у вас в запасе таких, – он с шумом выдохнул, – вопросцев?

– Вот так, навскидку?

Я владела собой полностью, даже весело было от осознания моего явного преимущества по всем пунктам.

– Предлагаю, ну, хотя бы еще пару. А могу больше, не сомневайтесь. Первый: меня интересует жилец на даче Аркадия, сменивший вдруг пропавшего Володю, бомжа, буквально накануне похорон хозяина.

Тошно Дмитрию до румянца, до стеклянного блеска в глазах.

– Второй: почему покойный оказался для еще одного бомжа, Гены Слипко, «братом по жизни»? Ведь именно за эти слова вы набросились на Слипко во время похорон? Странная, согласитесь, реакция, особенно для глубоко скорбящего родственника.

Навскидку хватит.

Дмитрий нагнулся, опустил голову с набрякшим, торчащим, как ручка литровой кружки, ухом, захрустел пальцами.

– А если завтра я сама отвечу на все вопросы, какие дальше последуют?

Я била его словами и попадала точно. Корежило его неподдельно. Еще б мне ответы знать, а не догадываться!

– Чего тебе нужно, Татьяна Иванова? Ого, вот мы и на «ты»? Ладно, буду считать свой удар брудершафтом.

– Кассу Аркадия, Дима.

– Не слишком ли большой кусок? – Он посмотрел на меня. – Уедем мы с сестрой. В Чебоксары уедем.

– А квартира, дачи, ларьки твои? Они здесь. Придется вернуться. Вернуться для встречи с мафией.

– Да, мафия! – Он улыбнулся, вспомнив причину, сюда приведшую.

– Расскажи мне все, Дмитрий! – по-хорошему попросила его.

– Нет, я лучше пойду.

Не понимает он пока по-хорошему. Иного мужика, не всякого, согласна, заставить двигаться в нужном ему самому направлении можно, только кнут применяя.

– Иди! – вздыхаю. – Надумаешь покаяться, выслушаю всегда. Помни об эксгумации!

На этом мы и расстались.

В ванной с пола я подняла мельхиоровую чашечку с костяными ободками по краям. Из нее еще пахло кофе.

Сейчас я была взбудоражена без всякого допинга. Сна ни в одном глазу, тело полно энергии, будто не ночь после трудного дня, а едва начавшееся утро… переживаю. Очень хотелось как следует пораскинуть мозгами, переосмыслить ситуацию, логикой проверить догадки и предположения и укрепить их уверенностью. А в конце этого процесса – попрыгать от радости, выстроив полную и, по-моему, весьма достоверную версию, и поздравить себя с хорошим темпом – один день всего лишь, а я уже близка к цели. Разумеется, мне везло сегодня, но что такое везение, как не следствие действий, основанных на четко работающей интуиции?

Но возбуждение от удачи преходяще, а завтрашний недосып, пробаламуться я еще часа два, на весь день скует тело вялостью и наградит за теперешнюю эйфорию нудной и непобедимой головной болью. Поэтому, постаравшись переключиться с рок-н-ролльного настроения на колыбельное, я уложила себя в постель. А наутро пришли сомнения. На чем, собственно говоря, я намеревалась основывать новую версию, которую вчера едва не называла открытием? На двусмысленностях старого бомжа и панике Веры и Дмитрия! И при этом едва не плясала от радости.

Занимаясь утренними делами, не требующими умственной деятельности, я обдумывала способы – по возможности простейшие – проверки моих предположений. И когда очередь дошла до макияжа, уяснила совершенно четко, что нужны мне сейчас, и нужны как воздух, два человека – Аякс и Кирьянов. С Кирьяновым было проще, и я решила начать с него. Слава богу, сегодня не выходной, не праздник, и по времени Володя должен быть еще дома. Не хочется мне сотрудника органов впутывать в это дело, представляющееся достаточно грязным для его слегка отсталых взглядов на жизнь. Но задавать вопросы Филипповым – глупо. Вчера я хитрила с ними, создавала впечатление своей сверхосведомленности, и это, судя по их реакции, мне удалось вполне.

Времени было достаточно, и, присев у телефона, я вытряхнула из замшевого мешочка гадальные кости.

2+20+31 – «Вы вступаете в полосу неожиданностей, способных привести к неприятностям, которых можно избежать лишь путем правильных и активных действий. Нерешительность заведет в тупик неудач».

Я задумалась. Иными словами, чтобы привлечь на свою сторону удачу, надо быть деятельной и рассудительной, несмотря ни на что. Активность и самообладание, значит. Заметано!

А безобразный инцидент с Дмитрием действительно как-то сблизил нас, сроднил, что ли, и переход в общении на «ты» произошел очень естественно.

Я едва не подскочила от звонка телефона. Кто там в такую рань такой бесцеремонный? После Аллы Анохиной никто не беспокоил меня еше затемно.

Вера. Покою не стало от этих Филипповых. Второй день начинается с ее звонка. Если сегодняшний окажется удачным не менее вчерашнего, что ж, я ничего против не имею.

– Татьяна, неужели эксгумация? Ага, заворошились, комбинаторы!

– А как вы узнали?

– Дима ночью приезжал, рассказал. Мне после этого кошмары снились.

– Что за нетерпение, не мог до утра подождать! – жалею я ее. – Решение в принципе пока не окончательное.

Вера помолчала, будто набираясь отваги для следующего вопроса.

– Скажите, в каких случаях производится эксгумация? Я полный профан в этой области.

Я тоже не великий специалист, но ответ требовалось дать авторитетно, даже если он лишь приблизительно будет соответствовать действительности.

– Малоприятная процедура, – подзуживаю ее для начала, – особенно для родственников.

Она промолчала.

– Эксгумация назначается, когда у следственных органов возникают обоснованные сомнения в причинах смерти или в личности покойного. Бывали также случаи, что сам покойный отсутствовал или таковым не являлся. Но к нам это не относится, не правда ли?

Вот оно! Братцу твоему вчера была отлита пуля, а тебе, подруга, – пилюля. Глотай и не жмурься!

– Скажите, воспрепятствовать как-нибудь можно? Протестовать, скажем?

– Верочка, на это мероприятие оформляется разрешение прокурора, и когда оно получено, протесты, как правило, результатов не дают. Вообще требуется согласие родственников, но в особых случаях их всего лишь ставят в известность. Ваш случай скорее всего особый.

Я импровизировала от души, потому что понятия не имела о правильном ответе, а цель имелась ясная – накалить обстановку как можно сильнее.

– Да, я все поняла, – прозвучало, будто у алтаря от невесты, венчающейся со старцем.

– Что «да, поняла»? – Я играла легкое раздражение. – Решение прокурора может отменить только суд, но это слишком долго. Все будет уже десять раз сделано. Мой вам совет – связывайтесь с братом и срочно, вы слышите, срочно принимайте решение! Он знает какое.

– Да! – повторила она со слезами в голосе и отключилась.

Мне сразу полегчало. Трудно с утра с неразмятыми от недавнего сна мозгами импровизировать на слабо знакомую тему. Вранье, то есть блеф, продолжается, и хотела бы я знать, как скоро он принесет плоды. Расколю я эту парочку или как?

У Кирьяновых долго не брали трубку. Уйти не могли – рано. Спят до сих пор? Это в будний-то день?

Подошла Нина. В самом деле спят. Пришлось извиняться. Оказывается, Володя после «Волжского берега» прихворнул и «сел на больничный». Голос его оказался низким и хриплым, как у пропойцы.

– ОРЗ, черт его дери!

– Совсем ты, старик, кабинетным стал. Скоро от сквозняков сопеть будешь.

Позубоскалив в таком духе несколько минут, мы перешли к делу.

– Хотела просить у тебя аудиенции – выписать мне пропуск в УВД, в твой кабинет.

– В чем признаваться будешь?

– В неспособности обойтись без совета и помощи подполковника Кирьянова.

– Ой! – Он рассмеялся и закашлялся. – Раз так, приезжай сюда, потолкуем. Если тебе официоз нужен, могу китель надеть. Прямо на майку.

– А фуражку не забудешь?

– Шапку, по зимнему-то времени!

Я представила, как мы с ним обсуждаем тему Аркадия под шарканье шлепанцев Нины, вопли сорванцов и завывание неисправного кухонного крана.

– Нет, Володя, только в четыре глаза. Тема острая, подумать придется, извини, но болельщики и индейцы нам не нужны. Поэтому, если в состоянии, то не отъедешь ли со мной на часок, не более? Я на машине, так что из тепла в тепло, хвори себе не добавишь.

– Давай! – согласился он без колебаний. – Жду наготове.

Совсем настроившись на выход, я обошла квартиру, комнату за комнатой, определяя хозяйским глазом, все ли в порядке. Не люблю, возвратившись уставшая от дневных хлопот и далеко не всегда в хорошем настроении, обнаруживать лишние следы своей вчерашней жизнедеятельности в неподходящих местах. Невольно и недовольно начинаешь саму себя поругивать, а это не дело. С собой надо дружить. И со вчерашней, и с завтрашней.

Володя дожидался в прихожей, уже полностью одетый. Едва открылась передо мной дверь, как он шагнул наружу, гримасничая и приговаривая вместо приветствия:

– Едем, Танюха, едем!

Из-за его спины раздавалось раздраженное ворчанье Нины и детский рев.

– Говорю ж тебе, ненадолго! – возмущенно бросил через плечо и, шмыгнув носом, закрыл дверь.

– Идем скорей!

Мы галопом спустились вниз, на едином вдохе, а выдохнули только в машине.

– И ты такая будешь! – проговорил, хмурясь. – То в пятки впору целовать, ангел без крылышков, а то – кобра хищная!

– Буду! – пообещала, посмеиваясь.

– Что за дело у тебя, выкладывай! – торопил, в твердом намерении выполнить обещание, данное жене.

– Подожди!

Не люблю, если есть возможность иного, вести в машине деловые разговоры. Вчерашний день не показателен" там вариантов не было.

Ханыги в зимнее время распить бутылочку забираются в подъезды или подвалы и делают это на ходу – чем скорее, тем лучше. Нормальные люди идут в бар или на кухню и не торопятся.

Мы с Кирьяновым – люди нормальные, время нас сейчас не давит и разговаривать на ходу не будем. А от семейных впечатлений он через пять минут избавится.

В бар я его и привезла. Симпатичный, темно-зеленый подвальчик с несколькими столиками, блестящей стойкой, пестрой батареей бутылок и сияющими кранами пивного источника.

Володя взял мне кофе, себе подогретого пива, и мы забрались в ближний угол, потому что дальних углов в этом помещении не было.

– Долго ты меня интриговать будешь? – спросил, когда мы устроились. – Выкладывай. С Жуковым что-нибудь не так, как хотелось?

– С Жуковым я надеюсь самостоятельно разобраться. Кстати, твою фамилию я ему не называла.