Текст книги "Горячее дельце"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Здравствуйте, хозяева. Бог в помощь! – степенно поздоровался Благодаров.

– Здравствуй, Леша, проходи, пожалуйста. – Зинаида была приветлива, хотя и не кипела таким энтузиазмом, как ее муж.

Благодаров правильно рассчитал время визита: начало июня – период, когда все уже посажено, а обрабатывать и тем более пожинать плоды еще рано. Дела на участке, конечно, всегда найдутся, но ничего такого, что нельзя было бы отложить. Оказалось, что хозяева еще не завтракали (исключительно вследствие беззастенчивого саботажа этого мероприятия, проводимого Олегом все утро), и поэтому стол был накрыт естественно и быстро. За едой, легкой выпивкой и разговорами незаметно пролетело около часа к тому времени, когда речь зашла, как это и должно рано или поздно случиться в любом застолье, о деньгах. Зинаида стала рассказывать, что она построила бы на участке, если бы имела достаточно средств.

Благодаров решил, что наступил подходящий момент для серьезного разговора.

– Мне кажется, – осторожно вступил он в беседу, – этот вопрос можно решить.

– А-а, – отмахнулась Зинаида, – вы с Назаровым уже который год его решаете, да все никак не решите толком.

– На этот раз дело верное, да надо бы с тобой посоветоваться.

– Что же это за дело такое? – без особого интереса спросила Зинаида, намазывая бутерброд паштетом. – Раньше вы вроде без моих советов обходились.

– Ну, это малость по твоей части. Хотим картину продать.

Зинаида от удивления намазала паштет себе на ладонь. Заметив ошибку, она слизнула паштет с руки и, проглотив его, спросила:

– Какую это картину, мою, что ли?

– Боюсь, Зинаида, что после продажи твоей картины не только на второй этаж, а даже на собачью конуру денег не хватит, – вступил в разговор ее муж.

– Так объясните, о чем речь.

Благодаров вопросительно посмотрел на друга и, увидев, что тот одобрительно кивнул головой, стал излагать свой план.

Вопреки опасениям компаньонов Зинаида не отказалась категорически, что автоматически привело бы к крушению всех замыслов, а задала несколько вопросов, касающихся деталей ее участия в деле, и попросила пару дней на размышления и выяснение некоторых обстоятельств.

В заключение Благодаров внушительно предупредил:

– Об этом разговоре никому ни слова. Я повторяю, ни-ко-му. Даже моей жене. В деле мы трое, и больше никто ничего знать не должен. Иначе сгорим, как мотыльки.

Его собеседники одобрительно кивнули головами.

Глава 4

Кабан представил меня одному из своих подручных, который отзывался на имя Савелий. Было это действительно его имя или кличка, я так и не разобралась. По должности числился он кем-то вроде начальника службы внутренней безопасности и был правой рукой Кабана.

Савелию при мне было велено оказывать розыскам всяческое содействие. Что говорилось в мое отсутствие, я могла только догадываться, но, судя по тому, что за Троицким была организована слежка, вполне возможно, что подобная превентивная мера будет применена и ко мне.

Для начала я потребовала машину, чтобы вернуться домой.

Без возражений был предоставлен тот же «БМВ», на котором меня привезли сюда. Подозвав кивком головы Троицкого, я направилась к машине, по дороге объяснив ему, что мы едем ко мне, где и поговорим по душам.

Я заняла место рядом с тем же водителем, приказав ему:

– Домой.

На этот раз никакого удивления он не выказал.

* * *

Едва я захлопнула за собой дверь своей квартиры, как тут же выложила Троицкому все претензии, которые прямо распирали меня в машине по дороге домой.

– Как вы посмели подставить меня этому монстру? Я ведь не давала вам согласия!

– Поймите меня, – оправдывался он, – они следили за мной и увидели вас. Кабан вызвал меня к себе и прямо спросил, кто вы такая. Не мог же я сказать, что вы моя, например, любовница.

– Этого только не хватало.

– Вот видите. Кроме того, он потребовал отчитаться, что я сделал для розыска. А что я мог сказать? Ничего не сделал? Вы же видели, он псих самый натуральный. Он мог убить меня на месте.

– И поделом вам, зачем вы с ним связались? Насколько я поняла, это ведь была ваша инициатива?

– Бес попутал. Я уже раскаялся сто раз.

– А уж как я раскаялась, что с вами связалась, вы себе представить не можете.

– Могу, – обиженно буркнул незадачливый кандидат искусствоведения.

Мы оба замолчали, утомленные перепалкой и предшествующими событиями.

История, в которую я с таким блеском влипла, была столь же диковинна, сколь и опасна. Прежде чем решать, как из нее выпутываться, следовало, по крайней мере, изучить и проанализировать доступную на данный момент информацию. Собственно говоря, для этого я и пригласила к себе Троицкого, а вовсе не за тем, чтобы осыпать его бессмысленными упреками. Но ведь сердцу не прикажешь.

– Ну хорошо, – смягчилась я, – давайте, Лев Владимирович, рассказывайте все, что вам об этом деле известно. Причем старайтесь не пропускать деталей, даже если лично вам они будут казаться несущественными.

– А кофе сварите?

Тут наши желания полностью совпали.

– Сварю с удовольствием. Только сначала покажите мне то, что вы купили за такие большие деньги.

Из цилиндрического футляра, похожего на те, в которых студенты носят чертежи, он достал свернутую в рулон картину.

На ней была изображена молодая, похотливо улыбающаяся женщина в сильно декольтированном платье. На мой взгляд, ничего особенного. Я бы вряд ли заплатила за нее полтора миллиона долларов.

– Начинайте, Лев Владимирович, – предложила я, рассматривая картину.

Лев Владимирович вздохнул, поудобнее устроился в кресле и начал свой рассказ:

– Ровно три недели тому назад, вечером, мне домой позвонил из Москвы незнакомый мужчина с каким-то очень неприятным гнусавым голосом и сообщил, что…

Тремя неделями раньше

– Вот оно! – взволнованно воскликнул Благодаров, прочитав короткую газетную информацию. – То, что надо.

С утра он гулял с собакой и только что вернулся, прихватив все утренние газеты, которые нашлись в киоске.

Он подошел к телефону и набрал номер Назарова. Трубку взял сам Олег.

– Алло.

Голос был сонный.

– Олег, привет, это я. Разбудил?

– Конечно, – зевая, подтвердил Назаров, – еще девяти нет, чего тебе, безработному, не спится?

Друзья накануне ликвидировали свое предприятие и встали на учет на бирже труда как безработные. Они собирались вернуться к челночному бизнесу, а лишние три сотни в месяц никогда никому не мешали. Это, конечно, было не совсем законно, но все их знакомые челноки поступали именно так, и они не видели причин действовать иначе. Единственное неудобство заключалось в том, что каждые две недели нужно было отмечаться на бирже, но эта проблема, как правило, легко решалась правильным составлением графика поездок. Да и ездить приятели далеко пока не собирались. В московские Лужники, или просто Лужу, и обратно.

– Ты сегодня газеты не читал, конечно?

– Конечно, нет, а что там интересного? Увеличили пособие по безработице?

– Эрмитаж обокрали.

– Ну?

– Пять картин поперли, пару очень дорогих. Где Зинаида?

– На кухне возится, завтрак готовит. Позвать?

– Не надо, скажи, чтобы на мою долю настряпала. Я сейчас приеду.

– Давай.

* * *

После завтрака все трое собрались в гостиной, где на столе уже были разложены альбомы и каталоги.

– Вот она! – взволнованно воскликнула Зинаида, показывая на цветную репродукцию картины, изображавшей черноволосую, таинственно улыбающуюся молодую женщину в красно-белом одеянии с большим декольте.

– Франс Халс, «Цыганка», масло, 90 на 120 сантиметров, точное время написания неизвестно, предположительно 1628–1630 годы, Ленинград, Эрмитаж, – прочитал Назаров аннотацию, – и сколько эта «Цыганка» может стоить?

– Сейчас попробуем найти, – пробормотал Благодаров, листая толстый каталог.

– Цены как таковой там, конечно, нет. Максимум, что можно найти в каталогах, это предполагаемая стартовая цена аукциона, – пояснила Зинаида. – Конечно, какое-то представление о стоимости каталог дает, но только самое приблизительное. В конечном итоге стоит картина столько, сколько готов заплатить покупатель.

– Ну примерно сколько, как ты думаешь? – нетерпеливо поинтересовался Назаров.

– Не знаю, я к подобным полотнам не приценивалась, но, думаю, очень много. Халс приравнивается к таким мастерам, как Рембрандт, Ван Дейк. А это очень круто.

– Ого! – раздался изумленный возглас Благодарова.

– Нашел? – возбужденно спросил Олег. – Сколько?

– Три миллиона, – прошептал Благодаров.

– Долларов? – уточнил Олег.

– Фунтов.

– Ого!

– Не попугайничай, это я сказал «ого!».

– Тут я с тобой согласен. А почем нынче фунт?

– Черт его знает, доллара полтора. Надо в «Известиях» посмотреть.

– Да ладно вам, – остудила разгорячившихся друзей практичная Зинаида, – вы будто и правда эту картину продавать собираетесь. Что делать-то будем?

– Я думаю, это как раз то, что нам нужно, – уверенно заявил восстановивший хладнокровие Благодаров. – Давай, Зинаида, срочно делай копию, а мы с Олегом собираем чемоданы и едем в Москву, согласно утвержденному плану.

* * *

Поезд прибыл в Москву в полседьмого утра. Звонить решили вечером, чтобы наверняка застать нужного человека дома. Поэтому, не теряя даром времени, компаньоны отправились в Лужу, где нагрузились товаром так, что пришлось нанимать такси, чтобы довезти его до гостиницы.

С картиной то ли выйдет, то ли нет, а жить на что-то нужно.

Устроившись в гостиницу и пообедав, зашли в видеосалон, чтобы как-то убить время. Фильм, значившийся в рекламке как эротический, был настолько глуп и неинтересен, что пришлось уйти с середины.

Оставшееся время друзья приятно провели в пивной, пожалев, что не пошли туда сразу.

Льву Владимировичу Троицкому друзья звонили по междугородному телефону-автомату, расположенному в вестибюле гостиницы «Заря».

Сами они жили в «Ярославской», но из своей звонить опасались.

Более того, чтобы изменить на всякий случай свой голос, Благодаров надел на нос предусмотрительно заготовленную и привезенную с собой бельевую прищепку. Они где-то слышали, что так поступают дикторы, подпольно озвучивающие пиратские видеофильмы. Опустив жетон в прорезь автомата, Благодаров набрал нужный номер. Вскоре в трубке раздался скрипучий голос Троицкого:

– Слушаю вас.

– Здравствуйте, – прогнусавил Благодаров, – мне нужен Лев Владимирович Троицкий.

Голос Благодарова был настолько похож на голос переводчика только что виденного фильма, что Назаров, втиснувшийся в тесную будку вместе с приятелем, захихикал, зажимая рот рукой.

– Слушаю вас, – повторил Троицкий.

Благодаров негодующе взглянул на Олега и продолжил:

– До меня дошли слухи, что вы приобретаете хорошие картины. Это правда?

– Простите, с кем имею честь?

– Неважно, если это правда, мы успеем познакомиться поближе, если нет, тогда какой смысл?

– Пусть будет так. Что вы подразумеваете под словом «хорошие»?

– Хорошие, значит, хорошие. Ценные, если другими словами. Так да или нет?

– В каком-то смысле да, но что конкретно вы желаете предложить?

– Халс вас интересует?

– Что?! Франс Халс, я не ослышался? В будке становилось душно, дверь в целях конспирации была плотно закрыта. Прищепка, мало того, что не давала дышать, еще так сильно сдавила нос, что не было мочи терпеть. Назаров продолжал сдавленно хихикать, зажимая рот рукой, только этот смех все явственней становился похожим на нервный.

Благодаров снял со своего носа прищепку и нацепил ее на назаровский. Дышать стало легче, да и смех сразу прекратился.

В трубке слышался взволнованный голос:

– Алло, алло, почему вы молчите? Алло!

Благодаров вздохнул, как ныряльщик перед погружением в воду, и зажал нос пальцами левой руки.

– Да, вы не ослышались, Франс Халс, «Цыганка». Может, слышали?

– А-а, вон оно что, – догадался Троицкий, – так это вы ее из Эрмитажа…

– Я или кто другой, какая вам разница?

– Вы опять правы. И сколько за нее хотите?

– Недорого, но срочно. Лимон.

– Простите, в каком исчислении? В долларовом?

– Нет, в цитрусовом. Чего глупости спрашивать?

– Простите, но это большие деньги.

– Да уж не маленькие. Если у вас нет, так и скажите. Будем побогаче клиента искать. На такую цену желающие найдутся. Картина-то много дороже стоит, думаете, мы не знали, что брать?

– Я не сказал «нет». Но я должен посоветоваться.

– Я же вам говорю, что дешево продаю, потому что деньги нужны срочно. Ждать мне некогда. Максимум, что я вам могу дать на размышления, это сутки.

– Этого достаточно. Как мне с вами связаться?

– Никак. Завтра в это же время я вам перезвоню.

– Договорились.

– Один нюанс. Если надумаете покупать, то стрелку забьем в Москве. В ваш гадюшник я не полезу.

– Вас понял. До завтра.

– Покеда.

Благодаров повесил трубку и вывалился из будки. Отдышавшись, он серьезно сказал Назарову:

– Завтра с утра в аптеку надо зайти.

– Это зачем?

– Купим тебе кислородную подушку. – За каким чертом?

– Будешь из нее дышать в будке, чтобы мне больше воздуху досталось.

* * *

На следующий день по дороге к гостинице «Заря» Назаров спросил Благодарова:

– А ты уверен, что Кабан откажется ехать в Москву?

– Уверен. У него был конфликт с солнцевской группировкой. И, насколько мне известно, этот конфликт еще не исчерпан. Он у нас в Тарасове-то сидит, как в осажденной крепости.

– Сам он, конечно, не поедет, но послать-то кого-нибудь может?

Благодаров отрицательно покачал головой:

– Миллион долларов даже для него крупная сумма. Наверняка у него нет столько наличными. Ему придется у кого-то занять. А кредитором может быть только человек, который имеет возможность потребовать свои деньги назад.

Никто другой с ним просто связываться не станет. Так что для Кабана потеря этих денег в какой-то степени связана с риском для жизни. Наш отказ ехать с картиной в Тарасов он однозначно воспримет как солнцевскую ловушку. Ему проще согласиться на увеличение стоимости картины взамен нашего согласия приехать в Тарасов, потому что там он рассчитывает сначала купить картину, а потом отобрать деньги. Если мы согласимся приехать, он поймет, что, во-первых, мы не солнцевские и нас можно спокойно кинуть, не опасаясь последствий, а во-вторых, картина у нас действительно есть. А последнее для нас очень важно.

– То есть мы его вынуждаем опасаться одного, а обманем совсем на другом?

– Именно так. Поэтому нужно открещиваться от поездки в Тарасов как можно натуральнее.

– А если он все-таки согласится на встречу в Москве?

– Значит, я чего-то не учел. Тогда будем думать.

Беседуя таким образом, друзья подошли к вестибюлю гостиницы «Заря».

Повторный разговор с Троицким происходил без помощи забракованной прищепки, нос Благодаров зажимал пальцами левой руки.

– Слушаю вас.

– Здравствуйте, Лев Владимирович, я по поводу картины. Какие новости? – Добрый вечер… простите, как же вас все-таки называть?

– Зовите Петром Петровичем.

– Петр Петрович, в принципе, мы готовы принять ваше предложение.

– Вот и ладушки. Вы сумеете через пару дней привезти деньги сюда? Картина при мне.

– Одну минуту, я сказал, в принципе. Но необходимо согласовать некоторые детали.

– Так я уже и начал.

– Я понимаю, но вы не с того начали. Дело в том, что ехать в Москву мы никак не можем. Придется вам приехать к нам. Я полагаю, что поездка за миллионом долларов не будет для вас чрезмерно обременительной.

– Нет, нет, – энергично загнусавил Благодаров, зажимая нос левой рукой, – мы так не договаривались. Я вам сразу сказал, что к вам ни за какие коврижки не поеду.

– Поймите, Петр Петрович, это не каприз. У моего клиента есть на то веские причины.

– И у меня они есть. Я догадываюсь, что ваш клиент там у вас вроде как первый парень на деревне. Хотите меня кинуть? Ничего не выйдет, приезжайте сюда. Здесь, в случае чего, на вас управу можно найти.

– Не нужно ни на кого искать управу. Никто не собирается вас кидать, как вы выражаетесь. Наоборот, в случае вашего согласия я уполномочен увеличить сумму вашего вознаграждения, в разумных, естественно, пределах.

– И какие же это пределы? Небось сказал, обещай ему сколько хочешь, все равно отдавать не придется.

Примерно так Кабан и заявил, тут собеседник Льва Владимировича не ошибался. Тем с большим жаром принялся разубеждать его кандидат искусствоведения.

– Уверяю вас, вы заблуждаетесь. Что скажете о прибавке в десять процентов?

– Что?! За сто тысяч я должен шкурой рисковать, имея миллионы?

– Видите ли, у нас в России такая специфика: чем больше у тебя денег, тем больше риска для шкуры. Так что это не нами придумано. Но в данном случае никакого риска. Тем более что процедуру обмена денег на картину вы назначаете сами. Я имею в виду время, место и так далее.

– Ну, не знаю. Если я и соглашусь, то не за жалкие десять процентов. – А за сколько? – оживился Троицкий, чувствуя, что лед тронулся.

– Пятьдесят процентов, и вы делаете все, что я вам скажу.

– Эта сумма превышает пределы моей компетенции, – соврал Троицкий, – но я уверен, что мне удастся убедить клиента.

– Еще бы, – согласился Благодаров, незаметно помогая собеседнику расставлять ловушки, – картина-то стоит втрое больше.

– Значит, мы договорились? – Троицкий решил, что его собеседник в западне и пора дергать за веревочку.

– Ждите моего звонка примерно через три дня. Я сообщу вам порядок обмена. К тому времени деньги должны быть готовы.

Тут вдруг Троицкий вспомнил, что забыл выполнить категорический приказ Кабана, а именно: задать один чрезвычайно важный вопрос:

– А вам, Петр Петрович, не нужно ничего согласовывать с вашими компаньонами?

– Нет, – отрезал ждавший этого вопроса Благодаров, – я сам по себе. Это означало, что он вор-одиночка, за ним никто не стоит и его можно безбоязненно обобрать. А с другой стороны, вселяло в будущих покупателей уверенность, что картина действительно у него.

Глава 5

Слушая рассказ Троицкого, я продолжала рассматривать картину. Неожиданно я поймала себя на том, что желание рассматривать ее у меня не проходит. Может, этим и отличаются картины, стоящие полтора миллиона долларов, от тех, которые стоят сто тысяч рублей? А ведь это только копия. Надо будет как-нибудь посмотреть оригинал. Когда я его отыщу, разумеется.

Рассказ Льва Владимировича затянулся до глубокой ночи. Мы выпили огромное количество кофе, но все равно меня уже клонило в сон.

Дослушав рассказ, я решила уточнить некоторые детали и потихоньку выпроводить гостя восвояси.

– Лев Владимирович, скажите, пожалуйста, а что вы собирались сделать с этой картиной в случае удачного исхода обмена?

Поскольку он молчал, видимо, не желая говорить правду и не придумав, что соврать, я немного помогла ему:

– Ведь насколько я поняла Кабана, вы собирались сразу же ее перепродать подороже. Я не права?

– Правы, – он махнул рукой, – чего уж теперь скрывать. Видите ли, такой крупной суммы наличными у Кабана не было. Он мог ее занять, но на короткое время. Поэтому мы и решили перепродать картину. Да иначе я с ним не стал бы и связываться. Дело в том, что продажей картины за границу должен был заниматься я сам, у меня есть нужные связи среди владельцев галерей в Германии, которые не стали бы задавать лишние вопросы. И деньги пошли бы через меня, так что проблем с комиссионными не предвиделось. Когда имеешь дело с такими субъектами, как Кабан, это не последнее дело. С деньгами они расстаются очень неохотно.

– У вас еще есть шанс убедиться в этом на собственной шкуре. Но не будем о грустном, – сказала я, увидев, как поморщился Лев Владимирович. – Скажите лучше, как получилось, что вы, опытный специалист, допустили такую промашку при покупке, даже учитывая всю экстремальность той обстановки? Выходит, подделка не так уж плоха? Как вы ее охарактеризуете?

– Первое, на что я обратил внимание, помимо сюжета картины, – этохолст. Он был стар, это несомненно. Второе – это крокилюры.

– А это что такое?

– Тонкие трещины на поверхности картины, они появляются со временем. Вот посмотрите.

– Значит, картина старая?

– Не обязательно. Это можно сделать искусственно. Если знать, конечно, как. Я же вам говорил, искусство фальсификации достигло больших высот.

– Хорошо. А холст? Вы сказали, что он старый. Это тоже можно фальсифицировать?

– С этим сложнее. Поэтому я и обратил на него особое внимание. Он действительно старый. Но сколько ему лет, пятьдесят или триста пятьдесят, отличить, без специальных исследований, довольно трудно.

– Но если даже холсту пятьдесят, то вряд ли эти годы он пролежал в виде холста. Никто ведь не станет выдерживать его всю жизнь, чтобы потом, на склоне лет, использовать для фальсификации.

– Это верно. Обычно для этих целей используют старые, но малоценные картины.

– А старую краску при этом смывают?

– Не обязательно, можно просто писать поверх старой.

– А в вашем случае как было? Троицкий удивленно поднял брови:

– Не знаю.

– Вам следовало быть более любознательным, ведь, в конце концов, речь идет о вашей собственной шкуре, – упрекнула я собеседника.

– Не о шкуре, а о голове, – машинально уточнил педантичный искусствовед.

– Боюсь, что ваша шкура при оторванной голове не будет представлять большой ценности. Даже если вы завещали после смерти сделать из нее чучело для личного музея, – мстительно съязвила я, – как искусствоведу, это вам должно быть хорошо известно.

– Ваши шутки, Таня, очень дурного вкуса, – обиделся Троицкий.

– Хорошо, – согласилась я, – шутки в сторону. Так как насчет холста? Можем мы узнать, есть ли что-нибудь под фальшивкой или нет?

– Конечно, можем, – угрюмо подтвердил он, – я сделаю это, как только вернусь домой. Я раньше немного занимался реставрацией, и дома у меня есть все необходимое для расчистки. – Тогда не смею вас задерживать, – я поднялась из кресла, давая понять, что аудиенция закончена.

Неделей раньше

Трое заговорщиков собрались утром в квартире Назаровых.

Благодаров давал последние инструкции и уточнял детали плана обмена поддельной картины на вполне подлинные доллары:

– Итак, Олег подъезжает на своей машине к дамбе на Покровской стороне Волги в десять ноль-ноль. К этому времени я надеваю черную маску и подплываю на лодке к стоящему на якоре катеру, в котором сидят люди Кабана с деньгами, и передаю им картину. Они ее осматривают как могут…

При этих словах Олег слегка хихикнул. Назаров посмотрел на него осуждающе и пригрозил:

– Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Не заставляй меня опять надевать тебе на нос бельевую прищепку.

Олег знаком показал, что больше не будет, и Назаров продолжил:

– Итак, они ее осматривают и, если все пойдет нормально, отдают мне деньги. Тогда, в свою очередь, я их осматриваю, считаю…

– Все будешь пересчитывать? Это же очень долго, – вмешалась Зинаида.

– Нет, – успокоил ее Назаров, – пересчитаю пачки и полистаю некоторые, чтобы не было «кукол». После этого я даю какой-нибудь сигнал, неважно какой, например, машу над головой белой тряпкой, вроде как я даю знать наблюдающим за мной сообщникам, что все в порядке. Потом я пересекаю Волгу, высаживаюсь на покровском пляже, бросаю лодку и перебегаю через дамбу, там как раз есть лестница. Как только я пересеку дамбу, с акватории Волги меня не будет видно. Там я прыгаю в машину – и газу до отказу. Проезжая по мосту, мы сможем наблюдать, как кабановская морская пехота рассекает на катерах речную гладь в поисках неизвестно кого и чего. Я думаю, в панику они особо не ударятся; денег, конечно, Кабану будет жалко, но картина-то останется при нем. Вот когда они допрут, что картина липовая, вот тогда начнется. Но мы уже будем далеко. – А куда мы поедем? – спросил Олег.

– Поедем деньги прятать. Сразу предупреждаю, что минимум на год вы о них забудете. Будем жить как жили. Имейте в виду, Кабан все перевернет в поисках денег. Может быть, даже наймет какого-нибудь спеца. Возможно, они номера купюр перепишут. Так что год – это минимум.

– Зато уж пото-ом… – мечтательно протянул Олег.

– Потом – суп с котом, – прервала мужа Зинаида, взглянув на часы, – давай, Леша, иди звони Кабану, время подходит.

Вчера Алексей позвонил Троицкому и предупредил, что завтра в девять утра сообщит ему условия продажи.

Глава 6

Проснулась я от телефонного звонка. Поднимая трубку, я успела взглянуть на часы. Было восемь утра. Звонил Троицкий.

– Алло, Таня, доброе утро.

– Здравствуйте, Лев Владимирович, что еще стряслось?

– Я не знаю, как это расценивать, стряслось или нет, но под фальшивкой действительно обнаружилась старая картина.

– Интересно, и что же там изображено?

– Пуговицы, – лаконично ответил Троицкий.

Я потрясла головой, отгоняя остатки сна, и переспросила:

– Простите, Лев Владимирович, вы меня разбудили своим звонком, и, видимо, я еще не вполне проснулась. Повторите, пожалуйста, еще раз, что там изображено?

– Это вы меня простите за столь ранний звонок. А на картине изображены пуговицы.

– Это что, какой-нибудь ваш специфический термин? Вроде крокилюров?

– Да нет, – начал раздражаться моей непонятливостью Троицкий, – обычные пуговицы.

– Натюрморт из пуговиц? – попыталась уточнить я.

– Почему натюрморт? Просто пуговицы, пришитые куда надо, – окончательно разозлился Троицкий, – приезжайте и посмотрите. Я бы и сам приехал, но картина еще сырая, ее нельзя трогать. Да и кто у нас сыщик, в конце концов? Я или вы?

* * *

К дому Троицкого я подъехала на своей машине.

Открыв дверь, он проводил меня в одну из трех комнат, в которой было оборудовано нечто вроде реставрационной мастерской.

Троицкий, насколько мне стало известно, был вдовцом. Его взрослые дети давно разъехались, и он жил одиноко в своей большой захламленной квартире сталинской постройки.

На стенах висели различные картины и иконы.

Посреди комнаты стоял большой, заляпанный красками стол, на котором, прижатая по краям грузом, лежала интересующая нас картина.

Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что имел в виду хозяин квартиры. Холст представлял собой фрагмент большой картины, видимо портрета, который включал в себя часть военного мундира с двумя пуговицами. Мундир – советский, поскольку на пуговицах был довольно отчетливо прорисован герб Союза.

– Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Теперь все понятно, – подвела я итоги своих наблюдений.

– Чашечку кофе? – любезно предложил хозяин.

– Нет, спасибо, некогда. Можно мне забрать картину?

– Да, она уже высохла.

– Тогда я побежала, у меня масса дел. Вам я советую надолго из дома не отлучаться, вы мне можете понадобиться.

– Хорошо, я буду сидеть у телефона.

Неделей раньше

К девяти часам в кабинете Кабана, кроме хозяина, собрались Савелий, назначенный ответственным за операцию, и Троицкий – научный эксперт.

Телефонный аппарат с определителем номера, по которому должен был позвонить владелец картины, был включен на громкоговорящую связь и подключен к магнитофону.

Томительная тишина, установившаяся в комнате, ровно в девять часов была прервана звонком. Разговаривать было поручено Савелию. Он и взял трубку:

– Алло.

– С вами говорит Петр Петрович, – раздался громкий гнусавый голос, – слушайте меня внимательно, а лучше запишите на магнитофон, чтобы ничего не перепутать. Дело обставим так: завтра к десяти часам утра лодка, в которой должны сидеть ваши люди, числом не более двух, с деньгами, конечно, становится на якорь напротив покровского пляжа. Они должны держать весло вертикально; там обычно рыбаки стоят на леща, так это, чтоб не обознаться. Мой человек подплывет с картиной и отдаст ее им. Они ее осмотрят, а когда решат, что все в порядке, отдадут ему деньги, и дело с концом. Но предупреждаю, я приму меры, какие – не скажу. Если что будет нечисто, картины вам не видать, как своих ушей. Сам лишусь, но и вам не достанется. Я буду наблюдать за всем в бинокль из укромного места. Человек с картиной меня не знает, я его здесь нанял за деньги. От него ничего не зависит, и на меня вы через него не выйдете. Понятно?

– Понятно, – процедил Савелий.

– Вопросы есть?

Савелий выжидающе посмотрел на Кабана, тот пожал плечами.

– Вроде нет, – выдавил из себя Савелий.

– Тогда прощайте.

В аппарате раздались короткие гудки. Савелий взглянул на определитель номера.

– Ну и чего там? – лениво спросил Кабан.

Савелий безнадежно махнул рукой:

– Телефон-автомат.

– А ты чего хотел? Малый, видать, не дурак, прямо как шпион какой, – задумчиво произнес Кабан, – это надо же додуматься, с суши теперь на воду перешли.

– А что, не так глупо, – вмешался Троицкий, – будет сидеть себе, например, в гостинице «Словакия» у окошка с биноклем в руках и, попивая пиво, наблюдать, как все происходит.

– Интересно, что это за меры такие он придумал? – не обращая внимания на искусствоведа, пробормотал себе под нос Кабан.

Савелий недоуменно пожал плечами.

– Мне кажется, я его голос где-то слышал, ты его не помнишь, Савелий?

– Конечно, помню, – ухмыльнулся Савелий, – мы с тобой вчера видик смотрели, так у переводчика точно такой голос и был. Говорят, они на нос прищепку бельевую надевают, чтобы голос не узнали.

– Ишь чего придумали…

Кабан погрузился в размышления.

– Значится, так, – наконец прервал он молчание, – в лодке будете вы двое. Ты, эксперт, смотри в оба, что там за картина, больше от тебя ничего не требуется. Ты, Савелий, расставишь людей и лодки, где считаешь нужным. Всем раздашь рации и сам будешь командовать. Действовать по обстановке. Что он там придумал, я не знаю, но если вопрос встанет так – картина или деньги, – то черт с ними, с деньгами, картина втрое дороже, верно, эксперт?

– Как минимум.

– Вот видишь, Савелий. Смотри не переусердствуй. А я, – хохотнул Кабан, – буду сидеть в гостинице с пивком и с биноклем и наблюдать, как вы там весло держите. Может, с Петровичем этим в соседних номерах окажемся. Я тоже рацию возьму, на всякий случай.

* * *

Сначала все шло в соответствии с генеральным планом: Благодаров на старенькой «Казанке», купленной загодя за два литра водки у сторожа лодочной стоянки вместе с таким же стареньким подвесным мотором «Ветерок», встал на якорь рядом с десятком любителей ловли леща на рыболовную снасть, именуемую «КОЛЬЦО».

Он закинул снасть в воду и спокойно закурил, потихоньку осматривая окрестности.

За час до назначенного времени стали появляться мощные катера, которые на большой скорости проносились в разных направлениях. «Ага, засуетились», – подумал Благодаров, глядя на эти маневры. Они его совершенно не беспокоили. Все так и должно быть. Он заволновался бы, не увидев чего-либо подобного.

Вскоре катера исчезли.

«Заняли позиции, – догадался он, – сидят в засаде».

В этот момент у него клюнуло, и он вытащил леща килограмма на полтора.

Пока он отцеплял глубоко заглотнувшего крючок леща и заново цеплял наживку, клюнуло на другой кормушке. Он кинулся к ней и вытащил еще одного леща, покрупнее первого.