Текст книги "Последний загул"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 3

За сегодняшний день выяснить мне удалось немало. Информация переполняла меня, и необходимо было срочно заняться приведением ее в порядок, расставить все на свои места. Когда это будет сделано, сами собой появятся выводы. Я чувствую, это дело мирными беседами не ограничится – уж слишком много нехорошего свалено здесь в одну кучу, которую я пока копнула только с одной, ребровской стороны. И дай бог, чтобы люди, которым я противостою, не превратились в моих врагов.

На лавочку, стоящую напротив, уселись двое – паренек, без умолку бубнящий что-то, и совсем еще девчонка – в юбочке, похожей скорее на широкий пояс вокруг бедер, и длинном, нараспашку, плаще. Их появление отвлекло меня, но ненадолго.

«Детка!» – вспомнился призыв Семена Геннадьевича, обращенный к официантке, и стало досадно – память, как заезженная пластинка, выдает мне одно и то же.

И Семен Геннадьевич, и Ребров в один голос утверждают, что наркоманом Валерий не был. Не сговорились же они. Нет. А значит, вероятность того, что так оно и есть, достаточно высока. Год прожил Валерий затворником на дядькиной даче. Рогов-старший видел его нечасто, время от времени, но как он сказал: «Валерий не наркоман. Это я утверждаю со всей ответственностью».

Я вспомнила, как при этих словах посерьезнело его мясистое лицо и на секунду прорвалось наружу напряжение, испытываемое им на всем протяжении нашей беседы. И еще – как его рука непроизвольно тискала и терла квадратный подбородок.

Женька выразился еще точнее: «Валерка травку-то пробовал всего раза два, не больше. Какой может быть героин!»

Но героин был.

Парень с лавочки напротив отвлекся от своей подружки, встал и, шагнув ко мне и продолжая улыбаться, попросил сигарету. Я достала пачку и вместо того, чтобы протянуть ему, закурила сама и только тогда – по его вытянувшемуся лицу – поняла, что не все в порядке.

– Извини, приятель, задумалась.

– Бывает! – сказал он. – Можно две?

– Валяй, – позволила я, подавая ему и зажигалку тоже.

Он вернулся к подружке, а я поднялась и пошла к выходу из сквера. Слишком здесь для меня людно. Не в кайф, как говорится. Мешают.

На момент смерти Валерия были у него очень непростые отношения с фирмой «Фавор». Вернее, с ее руководством – с Гореловой Екатериной… да, с Екатериной Дмитриевной. И все из-за денег. Из-за больших денег. Что-то около десяти миллионов державных, готовых уплыть из закромов фирмы. Совсем уже собрался Валера перевести их на счета дядькиной фирмы, да вот беда – не успел. Умер. От героина. Хоть и не был наркоманом. Красиво!

Героин надо еще знать, где взять, он на дороге не валяется. Для не наркомана это непросто. Но несложно для джазмена, имеющего при себе серебряный портсигар с папиросами, «заряженными» травкой, и, по словам любопытных знатоков, ширяющегося, пусть даже изредка, но никак не менее года. Для инъекционного «кайфа», конечно, не один героин годится, в ходу и более простая и дешевая «дурь» – ханка называется, но где вершки, там и корешки.

– Ого!

Непроизвольно вырвалось это восклицание. Внезапно посетившая меня мысль, догадка была настолько неожиданной, что я даже остановилась, и бредущая сзади бабуля едва успела уклониться в сторону, задела по ноге котомкой и прошипела возмущенно: «Вообще уж!..» – непонятно что имея в виду.

Год! Год тому назад!

Год, как Валерий удалился от дел и зажил затворником на даче Рогова-старшего.

Год как от Реброва ушла невеста, сменила его на «богатенького» и уехала или погибла вскоре от криминального аборта.

«Не с чего нам с ним хорошими приятелями быть», – сказал Женька про Валерия, а Семен Геннадьевич сообщил мне, что «…припала ему на душу какая-то мадемуазель», из-за которой он Горелову Валю бросил, а она до этого в его невестах ходила.

О господи, одни невесты кругом!

А если без смеха, то отнестись к этому равнодушно можно, только объяснив такое сочетание фактов совпадением. Жизнь, конечно, богата на сюрпризы, но не до такой же степени!

Все, хватит! Берись, Танечка, за кисть и пиши картину.

Год назад или чуть больше Валерий Рогов отбивает у Реброва девицу, известную в музыкально-богемных кругах как Галина Канифоль, и бросает ради нее невесту – Валентину Горелову, наследницу ее мамаши и компаньонки Валерия по фирме «Фавор». Понятное дело, для Валерия вскоре наступает полоса неудач, и в результате он вынужден отойти от дел. Ситуация закручена настолько лихо, что и Галина не остается рядом с ним. Умерла или уехала – не столь важно на данном этапе. Просуществовав так год, Валерий принимает решение изъять свою долю капитала из «Фавора». Окончательно утвердившись в этом намерении и поговорив с дядюшкой, он неожиданно умирает от передозировки наркотиков после дружеской вечеринки, им же организованной.

Семен Геннадьевич, кстати, намекал на убийство. И намекал недвусмысленно.

А я хотела после Реброва ехать к Гореловой со своими вопросами. Нет, рано. Джазмена я враньем достала, а Валентину буду смущать намеками на действительные события. А для того чтобы ясней представлять себе ситуацию, надо побывать на даче Рогова, посмотреть, как жил там Валерий, поговорить с женщиной, которая его нашла. Расспросить ее о нем. Год они, можно сказать, общались. Нечасто, но все-таки.

О том, чтобы найти на даче нечто, похожее на список гостей, приглашенных на вечеринку, я и мечтать не смела.

В приподнятом от предвкушения успеха настроении я бодрым шагом вернулась к клубу, подошла к своей машине и без промедления «вскочила в седло», намереваясь ехать для начала домой, а затем, сменив расхристанно-джинсовую униформу на что-нибудь более приличное, «выйти в свет» и где-нибудь в тихом месте отметить свою первую удачу в деле Роговых.

Уже запустив двигатель, я замешкалась, вспомнив результат гадания:

«Очень часто грубостью скрывают слабость, защищая таким образом наиболее уязвимые места своей личности. Если помнить об этом, то тайное станет явным».

До чего полно сочетаются эти слова со сложившимся у меня образом джазмена! Если сравнить его с консервной банкой, то моя формулировка – это нож, вскрывающий ее.

Я уже выжала сцепление и положила руку на рычаг скоростей, как откуда ни возьмись перед радиатором появился незнакомый малый в красной клетчатой, как у ковбоя, рубахе и, куражась, лег грудью на капот, раскинув в стороны руки. Он обнял мою «девятку», как женщину, и прижался лицом к далеко не чистому металлу. Это было проделано с такой насмешкой, что возмутило меня до глубины души, и рука сама включила заднюю передачу. Сзади было пусто, и если бы задержался он еще чуть-чуть, то валяться бы ему на асфальте, сброшенному с капота резким стартом машины. Но – нет. Отпрянул он от нее в самое время. Неизвестно откуда в руках у него оказались нунчаки. Крутнув по всей науке, он грохнул ими по капоту. Не сильно, но достаточно, чтобы на тонком металле появилась заметная вмятина. Такое я простить и оставить без последствий не могла. Тем более что он, рисуясь и куражась, готовился ко второму удару.

Распахнув дверцу и выскочив, я шагнула к нему, оказавшемуся почему-то ко мне спиной, и услышала предназначенный ему предостерегающий вопль, раздавшийся где-то в стороне, но неподалеку:

– Миксер! Сзади!..

Он обернулся, но было поздно. Отбросив в сторону его взметнувшуюся руку с зажатыми в кулаке нунчаками, я хорошей оплеухой расквасила ему нос, сделала захват и до хруста в суставе заломила его правую кисть. Он встал передо мной на колени, а куда ему было деваться? Тем более что никто не спешил на помощь.

– Миксер? – спросила я, переводя дух. – Вот как?

Грохнулись на асфальт нунчаки, и я отодвинула их ногой в сторону.

– Пусти! – прохрипел он.

– Пожалуйста, – согласилась я вежливо, отпустила его кисть и быстрым движением подобрала оружие. – А ну постой, Миксер! – остановила я его, когда он уже готов был удалиться.

Он послушался, косясь на нунчаки в моих руках.

Ах, как это было мелко для джазмена, которого я даже зауважала немного за его непоказную, пусть грубую, твердость. Послать отморозка поколотить стекла машины частного детектива, протягивающего, по легенде, руку помощи. Обкурился Ребро до одури, что ли?

– Сейчас ты пойдешь к Реброву и передашь ему, чтобы он позвонил мне по сотовому как можно быстрее, если не хочет больших неприятностей. Номер у него есть. И можешь сказать, что разбил у моей машины все стекла. Иди, Миксер, быстро. Этим ты Ребру услугу окажешь.

Он утерся и пошел, спотыкаясь и поглядывая на меня через плечо. А я под одобрительные взгляды нескольких любителей джаза повернулась к машине.

Внимание посторонних мне было не по душе, и, бросив нунчаки на соседнее сиденье, я поспешила отъехать от этого места.

Ну почему так? Только обрадуешься чему-то хорошему, как происходит какая-нибудь неприятность. Не вмятина на капоте испортила мне настроение, нет. Наплевать на нее и забыть, грошовое дело. Неужели ошиблась я в Женьке и душонка у него настолько мелкая, что способен он послать еще более мелкую сволочь для того, чтобы попортить кровь непонравившемуся человеку? Если это действительно так, то не дождаться мне его звонка.

Едва я успела обо всем этом подумать, накручивая потихоньку руль, как мой сотовый сыграл вызов. Я даже остановила машину, перед тем как ответить.

– Эй, Иванова! – услышала я голос Ребра, нажав кнопку. – Ты чего так Миксера изукрасила? Совсем жалости у тебя нет.

– Вместо тебя, Женя, – ответила я и хотела высказать все, что о нем думаю, но он перебил:

– Я ему еще подбавил. Ничего, переживет и крепче будет. Нечего распоряжения глупых баб выполнять. Татьяна! – Он басом хохотнул мне в ухо: – Его Надюха послала. Приревновала она меня к тебе, дура! И он дурак тоже. Все дураки!

Курнул Женька. Чувствуется по настроению.

– Ладно! – умиротворенно ответила я. – Принимаю твои за них извинения.

– Принимай. Татьяна, – гаркнул он так, что уху больно стало, – позвони Гореловой Вальке, она просила. Записывай номер.

Он продиктовал мне номер Валентины, который я уже слышала от Семена Геннадьевича, и отключился, не попрощавшись.

Однако! С чего это дочери миллионерши взбрело в голову звонить обкуренному джазмену? Если и есть в подвале телефон, в чем я сомневаюсь, то вряд ли Женька возле него сидел. Нет, он сам звонил Гореловой, вот что. После нашего разговора. Поставил ее в известность? Может быть, попросил денег за то, что не сболтнул лишнего? Может быть. Да какая разница – почему. Главное то, что после нашего разговора Евгений поторопился позвонить Валентине Гореловой. Ну а я помурыжу ее. Тем более что считаю знакомство с ней преждевременным. А если он сообщил ей номер моего телефона, что ж, пусть звонит, я ее выслушаю.

Не позвонила мне Валентина. С сотовым я не расставалась весь вечер и не отключала его даже дома, где стоит у меня нормальный стационарный аппарат. Доказала она, что не является нетерпеливой простушкой. И я не испытывала желания услышать ее именно сейчас.

Я провела вечер в уютном кабачке неподалеку от дома, потягивая коктейль вперемешку с кофе, наблюдая за обнимающимися под музыку парами и с удовольствием принимая ухаживания пожилого, не одну тысячу лет знакомого бармена – дяди Славы. Он угощал меня байками и комплиментами и норовил выставить выпивку за свой счет. Я сама платила за все взятое и прибавляла к стоимости чаевые. Под конец вечера, предчувствуя скорое освобождение от служебных обязанностей, угостился и он, не коктейлем, естественно. Снял с себя дядя Слава усталость после трудового дня доброй порцией хорошего коньяка и, придя в надлежащее состояние, обиделся на меня за мои отказы выпить за счет заведения настолько, что не захотел продать мне пачку сигарет. Пришлось принять их от него в подарок.

Вернувшись домой, я улеглась спать в гордом и блаженном одиночестве.

А восход солнца застал меня уже в дороге. Третий солнечный день подряд в октябре – это ли не здорово!

Свернув с магистрали там, где надо, я увидела дачу – двухэтажный добротный коттедж из белого и розового кирпича. Простой и строгий, без всяких архитектурных излишеств, он стоял неподалеку от лесной опушки, отгороженный от остального пространства, вместе с несколькими елками и тремя десятками яблонь, высоким сетчатым забором.

Подъехав к железным, похожим на гаражные, воротам, я остановила машину и, выйдя из нее, на вольном воздухе выкурила первую за сегодняшнее утро сигарету.

В доме было на удивление чисто. Это я заметила сразу, как только вошла в просторную прихожую. Неприятно было шлепать по такой чистоте в уличной обуви, и я разулась возле порога.

Дом меня огорчил. Против ожиданий не нашла я в нем ничего, способного пролить свет ни на личную жизнь Валерия Рогова, ни на его взаимоотношения с партнерами по бизнесу. Две сотни книг в многоцветных обложках, в основном фантастика, такое же количество компакт-дисков с рок-н-роллом и тяжелым роком и довольно богатая видеотека, рыться в которой я не имела ни малейшего желания. Да еще немного одежды – только самое необходимое. И никаких бумаг, записей или заметок. Не было здесь намека и на женское присутствие. Можно подумать, что жил здесь двадцатисемилетний благочестивый священнослужитель.

А фотографию этого священнослужителя я все-таки нашла – на удостоверении личности, выданном непонятной организацией, название которой хозяин старательно замазал шариковой ручкой. По сохранившейся дате установила – таким Валерий был три года и три месяца тому назад.

Странная полуулыбка на плотно сжатых губах, веселый, но исподлобья взгляд, нос с горбинкой и родовой, как у Семена Геннадьевича, квадратный подбородок. Волос на голове мало, а те, что есть, зачесаны, нет, зализаны – как коровьим языком, назад.

В целом не то что симпатичное, но довольно обаятельное лицо имел Валерий Сергеевич Рогов.

Обшарив все сверху донизу и ничего интересного больше не обнаружив, я с отчаянья влезла-таки в шкаф с видеокассетами. И сразу мне повезло – увидела на нижней полке несколько штук самодельных, с карандашными надписями на вкладышах. Внимательно осмотрев остальные, я прибавила к ним еще одну, найденную в самом укромном уголке шкафа.

Дом необъяснимо давил меня, заставлял нервничать от неясного, неприятного чувства, схожего со страхом. Случайные звуки, вроде скрипа неприкрытой двери или хлопка распахнутой мною же минуту назад форточки, заставляли вздрагивать и озираться. На просмотр отобранных видеокассет моральных сил уже не оставалось.

Решив, что Семену Геннадьевичу в ближайшее время они вряд ли понадобятся и что верну их ему обязательно, я побросала кассеты в сумку и взяла с собой, чтобы познакомиться с ними в более спокойной обстановке. Но найти в них что-либо мало-мальски полезное для себя я почти не надеялась.

Немного поколебавшись, удостоверение Валерия я оставила там, где его нашла, напоследок взглянув еще раз на фотографию.

Перед уходом, по привычке, не раз выручавшей меня в непростых ситуациях, я обошла все места, где задерживалась или что-либо брала в руки, – проверила, не оставила ли следов и, спустившись вниз, обулась и вышла наружу.

А забрасывая сумку с кассетами на заднее сиденье, подумала, что улов все-таки есть и что надо надеяться на лучшее.

Деревенька оказалась буквально в двух шагах от коттеджа, но дорога была ужасна.

Приказав машине стоять и смирно дожидаться хозяйку, я заперла ее и по зеленой травке вдоль перекошенного забора отправилась выполнять вторую часть запланированного – искать уборщицу здешнего роговского жилища.

– Туда! – шамкнул провалившимся беззубым ртом старик в овчинной безрукавке и бесформенной, от старости, солдатской шапке в ответ на мой вопрос и махнул рукой в сторону соседнего дома.

Когда я открыла калитку, за забором соседнего двора заколотилась в брехливом припадке небольшая собачонка. Пришлось остановиться из опасения нарваться на волкодава более крупных размеров. Из дома вышла женщина лет пятидесяти, в старой телогрейке и платке, вгляделась в меня и взмахнула рукой:

– Иди сюда, кого там принесло! – и сама заторопилась навстречу.

Поняла она меня с полуслова и огорчилась – я так подумала, – что не к ней в дом господь гостью привел.

– Любу тебе надо, соседку мою, а не меня. Любовь Андреевну. Она за тем домищем ухаживает. Вон ее забор, за которым кобелек надрывается. Матвеем его зовут. А зачем ты к ней? Родни такой, как ты, у нее вроде нету, – кричала она мне вслед, пока я не свернула в проулок.

– На-адо! – проворчала я негромко и уже без сомнений тряхнула калитку, возле которой с той стороны скакал и сердито лаял пес Матвей.

Хозяйка встретила меня хмуро. Недоверчиво выслушала пояснения о разрешении Семена Геннадьевича осмотреть его дачу. Долго и настороженно разглядывала удостоверение, далеко отведя его от глаз, и, вернув его, прикрикнула на Матвея, чтобы замолк он немедленно, собачий потрох!

– А чего Раиска на всю улицу голосила? – поинтересовалась она, снимая проволочное кольцо с потертого калиточного тычка.

– Любопытствовала, зачем мне к вам понадобилось, – ответила я, проходя за ней через двор к крыльцу в три ступеньки. Матвей то кидался под ноги, то смирно трусил рядом, поглядывая на меня вполне дружелюбно.

Несмотря на нелюбезный прием, Любовь Андреевна оказалась женщиной приветливой и общительной. В течение первых пяти минут я узнала от нее, какая стерва ее соседка Рая и что в свои пятьдесят восемь Любовь Андреевна вдова, увы, уже во второй раз. А к концу десятой минуты мы настолько прониклись симпатией друг к другу, что перешли на «ты».

– Год с небольшим прожил здесь молодой хозяин, – рассказывала Андреевна. – Тихо жил, грех жаловаться. Не пил, не гулял, нет, не замечалось за ним такого. Мы его даже женить хотели. Сначала в шутку, а потом и всерьез попробовали, как увидели, что живет совсем в одиночку. Куда там! От девок наших он как от чумных шарахался. Раз, а то и два в месяц съездит в город на сутки, я так думаю, встряхнется по этому делу, молодой ведь мужик все-таки, и – опять сюда. «Я, – говорил, – теть Люба, вечный двигатель торговли в здешней тишине изобретаю, и одиночество для этого – лучше всего».

Еды из города привозил всякой много, так что и мне перепадало. Обязательно чем-нибудь да оделит. А иной раз так, что и до дому еле допрешь. Я уж старалась огородами сумки-то носить, чтобы не видели, а то у Раиски каждый раз глаза от зависти на лоб вылезали. Говорила я ему, Валера, сынок, денег ведь все это стоит, он смеялся только.

А вообще разговаривали мы с ним мало. Чаще всего запирался он у себя на втором этаже и сидел до моего ухода. «Я, – говорил, – сам потом здесь, у себя, вымою, не трудитесь». А бывало и от порога меня спроваживал – чисто, мол, ничего не надо, и в дом не пускал. А мне что? Мне даже лучше.

Так что праздник недавний у него единственный был. После него Валерка и помер.

– Андреевна, а гостей его рассмотреть тебе не удалось? – задала я деловой вопрос.

– Что ты, милая! Я о гулянке только наутро от Райки узнала. Не скажи она, и не пошла бы туда. Убираться-то мне через два дня надо было. И не приди я тогда, пролежал бы он, бедный, эти два дня в ванне, утопленником.

– Почему утопленником? – спросила я быстро.

– А я откуда знаю! Так уж он лежал, что теперь поделаешь? Я когда дверь в ванную открыла да коленки его мокрые, из воды торчащие, увидала, сразу почуяла неладное. Слишком тихо все было, что ли? Уснул, подумала, будить надо, а то, неровен час, захлебнется. Сколько, Тань, мужиков по пьянке утопло! Ты знаешь, заробела даже. И Матвеюшка внизу, в прихожей, лай и вой поднял. Никогда с ним такого не бывало, чтобы в доме тишину нарушил. А тут, видно, беду учуял.

Андреевна замолчала, прикусив губу, вернулась к воспоминаниям.

– Милиция тебя допрашивала? – спросила я осторожно.

– Ой, душу всю вынули! Мне с сердцем плохо стало, а тут они как с ножом к горлу. Что, да как, да почему. Ведь сами все видели. Никто его из воды не вынимал до их приезда. Так и лежал, и смотрел открытыми глазами. Бе-едненький!

Любовь Андреевна уронила слезу, вытерла ладонью глаза и махнула рукой, как отогнала комара от носа.

«Из воды, открытыми глазами?..»

Я представила себе эту жутковатую картину, но поразмышлять над ней Андреевна мне не дала, рассказала нечто настолько интересное, что забыла я обо всем остальном.

– А я ведь, Татьян, этим, из милиции, не все сказала. Опасалась, что таскать будут, а мне беспокойство – как нож острый. Тем более что Валерке-то уж ничем не помочь.

Она округлила глаза и проговорила, понизив голос:

– Видела я кое-кого из Валеркиной компании. Утром, когда он наверняка уже мертвым лежал.

Она отшатнулась от меня и полюбовалась произведенным впечатлением. Было чем полюбоваться!

– Андреевна, я очень внимательно тебя слушаю, – поощрила я ее осторожно, чтобы не спугнуть удачу, и глаза опустила, стараясь скрыть овладевшее мною волнение.

– Как Раиса мне о гулянке-то сказала, я пошла туда сразу, не мешкая, чтобы пораньше с уборкой закончить. Дела у меня в тот день были и кроме этого. Да. И вот выхожу я из овражка, а тут и до дачи уже недалеко, и вижу – возле ворот машина стоит. Не наша машина, не русская. Ну, думаю, ночи вам, сволочам, мало было, и иду себе. Помню, помечтала даже, чтобы погнали меня сейчас оттуда. На базар я в тот день собиралась, в город. И белье с вечера замочила, а тут еще эта напасть! Да. Так вот, только я их про себя обругала, вижу – из калитки бабенка молодая выскакивает. Без юбки, в одних колготках и куртке. В ее куртку, Тань, двоих таких, как я, завернуть можно и еще место останется. Да. Только она появилась, дверь у машины-то и открылась. Знать, ждали ее там, а вот кто – не разглядеть было. Юркнула она внутрь, они и уехали. А я к дому пошла. А там – Валерка в ванне. И вода спокойная такая, прозрачная. У меня, Тань, ноги подкосились и с сердцем плохо стало.

Андреевна подробно рассказала, как она выбралась из дома, как, не помня себя, добрела до деревни и позвала народ. А как дошла в рассказе до приезда милиции, я перебила ее.

– Андреевна, – проскулила жалостно, – сделай одолжение, проведи меня прямо сейчас той дорогой, что тогда шла.

– Зачем тебе? – удивилась она.

– Мне надо выяснить, управилась ли та бабенка со своими делами к твоему приходу или спугнуло ее твое появление. Понимаешь, тогда имеет смысл побывать на даче еще раз и попробовать понять, чем она там занималась, рядом с телом Валерия.

Ничего не поняла Андреевна, но поверила в важность просьбы и согласилась.

– Пойдем. Только чаю сначала напьемся, а то нехорошо как-то получается. Не солидно.

Я едва не прокляла ее деревенское гостеприимство и набила рот размокшей в чае баранкой так, что едва не поперхнулась. Андреевна посмотрела на меня с жалостью и пониманием, но не сдалась и, чаевничая со степенностью, подробно объяснила еще одну причину своего умолчания перед правоохранительными органами о бабенке в крупноразмерной куртке:

– Они же, расскажи я им, все как было, может статься, и нашли бы ее, а потом мне на нее и доказывать пришлось бы. И тут уж мне живой не быть. Ты подумай, мужика молодого уходить сумели, а с пожилой бабой-то справились бы. А я, Тань, жить еще хочу. – Так закончила она цепь своих рассуждений по теме, и мне ее страх был вполне понятен.

Она прекрасно видела мое нетерпение и наконец сжалилась.

– Идем, дочка, чего уж! – разрешила она подняться и встала сама. – Ох, несет нас нелегкая, а зачем – неведомо.

Ведомо, Андреевна, не говори напрасно!

Матвей увязался было за нами, но хозяйка сердито шуганула его, и он, обиженно озираясь, вернулся назад.

Выйдя за деревню, мы прошли по краю проселка до поворота и отсюда, по тропке, срезая угол, направились через пустошь и овражек к даче Рогова.

По дну оврага протекал ручей, через который чья-то добрая рука перебросила два бревна, соединив их между собой стальными скобами.

– Ну, на месте почти, – порадовалась Андреевна, карабкаясь по травяному склону.

Здесь, в тени деревьев, тропка не просохла за два солнечных дня и была скользкой.

– Отсюда я машину и увидела.

Наверх она выбралась первой и вскрикнула от неожиданности, ухватившись за ствол молодой березки:

– Ой! Бат-тюшки!

Обернулась ко мне и поторопила:

– Иди скорее, глянь, да вот же она стоит. Как и не уезжала!

Действительно, до дачи Рогова отсюда было рукой подать. Возле ее ворот, видная как на ладони, стояла, блестя на солнце, темно-зеленая «Альфа-Ромео» с тонированными стеклами.

– Что же это делается, Таня, что делается! – запричитала Андреевна тоненьким голосом, и я взяла ее за руку, не выпуская на видное место.

Предосторожность оказалась напрасной, потому что никто на этот раз из ворот не вышел. Машина тронулась и степенно покатилась по асфальту к шоссе. Будто стояла здесь, нас дожидаясь, а дождавшись – освободилась от возложенной на нее обязанности.

– Эта, эта самая, конечно! – ответила Андреевна на мой вопрос. – Я ее хорошо запомнила. Уж больно на жука-навозника похожа. Смотри-ка! – Она вытянула руку в сторону дома, и я тоже заметила открытое нараспашку окно на втором этаже. – Не ты закрыть позабыла?

Не открывала я окон, форточку только, да и та через минуту захлопнулась от ветра.

– А ну пошли, Андреевна, быстрее! – заторопилась я, увидев, как из окна потянул слабый темный дымок и тут же растворился в насыщенном солнечным светом воздухе.

– Никак, горит там! – всполошилась она. – За мужиками надо бежать!

– Стой здесь! – приказала я. – Может, сами справимся, а звать – вся деревня сбежится. Жди, я тебе из окна махну, тогда и побежишь.

Последние слова я прокричала уже на ходу.

Только миновав ворота, я сообразила, какую сморозила глупость, кинувшись сюда сломя голову. Ключи от дома остались в машине, и Андреевна не взяла свои. Что теперь делать? Бегать вокруг и искать лестницу?

На мою удачу, дверь оказалась незапертой. Поджигатель не потрудился даже прикрыть ее как следует.

Еще в прихожей я почувствовала запах дыма и легкой птицей взлетела по лестнице вверх. На втором этаже от дыма уже перехватывало дыхание. Мне стал понятен замысел злоумышленника, как только я приблизилась к распахнутой настежь двери в комнату, где отбирала для себя видеокассеты, – открыть все что можно для доступа воздуха, и сквозняк раздует пламя.

Обстановка была угрожающей, но не настолько страшной, как нарисовало ее мое воображение. К шкафу с видеотекой Валерия был придвинут стол, уже ярко пылавший и загоревшийся, видимо, от костра из книг и обломков стульев, разложенного под ним. Дверцы шкафа были раскрыты, и языки пламени уже вовсю лизали его содержимое и стену рядом. На моих глазах вспучились и вспыхнули обои. Извивающаяся черная кайма поползла по ним, обнажая грязно-желтую штукатурку. В задымленном воздухе носились ошметки жирной копоти. Была дорога каждая минута.

Я, закашлявшись, подскочила к окну, закрыла его поплотнее и понеслась в ванную, в ту самую, в которой Андреевна нашла Валеру. Заткнув сливную дыру, я до отказа открутила оба крана, пожалев, что их не двадцать два. Вода с шумом ринулась в эмалированную емкость. Ведро было тут же, как приготовили его, – стояло в углу, под вешалкой.

В комнате уже и пол загорелся, когда я вернулась с ведром, до краев наполненным водой. Ядовитая вонь горящей пластмассы и краски не давала вздохнуть. Выплеснув воду на пол, я поспешила за следующей порцией, и так еще и еще… Но, как оказалось, свои возможности я переоценила. Сколько же можно дышать едким густым дымом, да еще физически работать, полностью выкладываясь!

…Чьи-то руки подняли меня, и я услышала:

– Бежим скорее, ты что, задохнешься ведь!

Я обрадовалась и прохрипела:

– Ведро, Андреевна, дай еще ведро, одного мало!

– Ах ты, бат-тюшки! – услышала я слезливый, удаляющийся голос и, нашарив это самое ведро, чуть ли не на четвереньках поползла за водой.

Не одно, а три ведра притащила Андреевна, да как быстро управилась! Мы взялись за дело в четыре руки, и вскоре пожар, как пишут в газетах и говорят по телевизору, был ликвидирован. Комнату мы улили так, что протек потолок на первом этаже, и присели в изнеможении на одной лестничной ступеньке. Рябило в глазах, и ломило грудь.

– Как сердце, Андреевна? – спросила я и улыбнулась, глядя на ее потное, испачканное копотью лицо.

Она только махнула рукой и пошла на кухню за молоком, а я вернулась в комнату, чтобы осмотреть место боевых действий и открыть все окна – теперь можно было. И даже нужно.

Наскоро приведя себя в порядок, я пошла в прихожую, отыскала там свою сумочку, брошенную впопыхах, и по сотовому набрала номер Семена Геннадьевича. Дав ему время для приветствия, удивила вопросом:

– У кого из ваших недоброжелателей есть «Альфа-Ромео» свежей модели? – Он думал долго, но не припомнил ничего полезного.

– Есть люди с такими машинами в моем поле зрения. А почему недоброжелатели?

Иной раз вполне нормальные вопросы кажутся глупыми.

– Только что мы с Любовью Андреевной, – знаете такую? – потушили пожар на вашей даче. А поджег ее человек или люди, приехавшие сюда на этой самой «Альфе».

Я ответила на естественные в такой ситуации вопросы о размерах пожара, разрушениях, необходимости ремонта и посоветовала ему выбрать время и самому все осмотреть хозяйским оком.

– Я велела Андреевне не трогать и не убирать что-либо до вашего приезда, чтобы не испортить общей картины.

И только тут он настолько пришел в себя от неожиданности, что задал вопрос, который должен был прозвучать с самого начала:

– А как вы-то, Татьяна, с вами все в порядке?

– В общем, да, – ответила я неуверенно, – если не считать того, что и я, и Любовь Андреевна отравились дымом до тошноты и головной боли, обожглись каждая с десяток раз и испортили на себе одежду.

– Я компенсирую, – пообещал он. – Я обязательно компенсирую. Какая сумма вас устроит?

– Какую вы сами сочтете достаточной. И прошу вас, мою компенсацию передайте тоже Андреевне. Она в бедности живет, я сама видела.

– Я обещаю! – сказал он прочувствованно. – Как только позволят дела, а то и прямо завтра…

Он запнулся на секунду и продолжил с великим изумлением:

– Татьяна Александровна! А ведь я догадываюсь, у кого из моих недоброжелателей может быть «Альфа». Какого цвета машина?

– Темно-зеленая. Я тоже догадываюсь, Семен Геннадьевич. Но давайте не будем делиться догадками, а проверим их.

Эта мысль ему понравилась.

– Хорошо! Но только так, чтобы подозреваемые, – правильно я употребил термин? – ничего не заподозрили.

На прощанье он поинтересовался, как идет предварительное расследование, и я попросила подготовить все необходимые нам бумаги, пообещав подписать их при первой возможности.

Распрощались мы вполне довольные друг другом.