Текст книги "Клетка для райской птички"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– То вы увольняетесь из органов! – Я торжествовала. На такое пари Скворцов ни в жизнь не согласится, а у меня будет возможность доказать ему, что даже он сам не так низко ценит дедуктивные возможности женского ума, как ему кажется.

– Согласен, – услышала я в ответ.

Вот это да! Либо капитан знает что-то, чего не знаю я, и оттого так уверен в своем успехе, либо не собирается выполнять условия пари. А может быть, ему просто опостылела его работа! Как бы то ни было, а эту ситуацию я, как истинная женщина, постараюсь повернуть в свою пользу.

– По рукам, – сказала я и протянула Скворцову ладонь для рукопожатия.

С нескрываемым удовольствием капитан потряс мою руку. А я, хитро улыбаясь, спросила:

– Мне бы с Воронковым побеседовать. Прояснить кое-какие вопросы. Поможете? Или конкуренции боитесь?

Скворцов подозрительно на меня посмотрел и рассмеялся:

– Обвела вокруг пальца! Один – ноль в вашу пользу.

Произнеся это, он набрал номер и сказал в трубку:

– Семенов, к вам сегодня дамочка придет, Иванова Татьяна Александровна. Организуй ей свидание с Воронковым. Под мою ответственность.

Закончив разговор, Скворцов обратился уже ко мне:

– В четыре часа вас будут ждать в следственном изоляторе. Десять минут, не больше.

– Спасибо, товарищ следователь, – искренне поблагодарила я.

– Да пожалуйста, – снова улыбнулся Скворцов и добавил: – Только все равно вам это ничего не даст.

– Поживем – увидим, – произнесла я в ответ и вышла из кабинета.

***

В каждом городе есть места, связанные с определенными историческими событиями. Например, в культурной столице нашей необъятной родины, Санкт-Петербурге, Сенатская площадь навевает память о декабристах. Волоколамское шоссе, что в Москве, сразу ассоциируется с подвигом генерала Панфилова. А знаменитая Лукьяновская тюрьма города Киева напоминает о временах, когда в ее стенах держали опасную заговорщицу Фанни Каплан, которая так неудачно совершила покушение на вечно живого дедушку Ленина.

Тарасовской тюрьме с биографией подфартило не меньше. Бывший тюремный острог, ныне тарасовская тюрьма не меняла своего местоположения уже целых двести лет. За ее историю через стены тарасовской тюрьмы прошли сотни самых разных людей – от дезертиров с Кавказской войны и революционеров-народовольцев до красных комдивов, священников и академиков. В начале двадцатого века острог сильно обветшал и был снесен. Тогда и было построено здание «тюремного замка», покоящееся в самом центре Тарасова и поныне. Трехэтажное каменное новое здание.

Заключенных в тюрьму доставляли пешим порядком или подводами по непролазной грязи.

От Волжского РОВД, в котором заседал Скворцов, до здания следственного изолятора городской тюрьмы Тарасова было рукой подать.

«Дойду пешком», – решила я.

Достигнув конечного пункта моего путешествия, я отыскала Семенова и напомнила ему про обещание, данное полчаса назад Скворцову. Если бы не моя настойчивость, вряд ли сегодня моему желанию суждено было сбыться. Сначала мне никак не хотели разыскивать того самого Семенова, который обещал Скворцову содействие. Оказывается, в тюрьме в одной и той же бригаде служат сразу три Семенова! Может, их начальник специально по фамилии подбирает, чтобы не путаться? Может, даже мечтает: вот издаст президент указ «Брать в рабочую бригаду только Семеновых!» Эх, заживу! Когда же искомый Семенов все-таки предстал передо мной во всей красе, он сразу начал меня мурыжить. И по правилам, мол, не положено, и время позднее, и начальство понаехало, никак по домам не разбредутся. Я стояла на своем. Тогда Семенов принялся оформлять документы, которые положено оформлять при официальном визите в СИЗО. Долго и тщательно! Последним пунктом был инструктаж, как я должна вести себя при встрече с подозреваемым. Только потом он велел отвести меня в душное прокуренное помещение, предназначенное для встреч подследственных со своим адвокатом.

Сидя на жестком стуле, я ждала, когда приведут Воронкова, и пыталась представить себе, как он выглядит. Бурное воображение рисовало мне картину, напоминающую кадры из криминальной хроники. Волосатый мужик, с большими кулачищами, сплошь заросшими темными, курчавыми волосами. Угрюмый взгляд из-под кустистых бровей. Лицо пересекает уродливый шрам. На мужике грязная полосатая тюремная роба, сшитая наспех нерадивой портнихой. Жуть, одним словом.

«Ну и бред тебе в голову лезет, Татьяна Александровна», – одернула я сама себя и постаралась настроиться на серьезный лад. Видимо, весеннее настроение проникало даже через стены такого неромантического заведения, как тюрьма.

Дверь открылась, и на пороге появился Воронков. Я мысленно улыбнулась. Внешность Михаила ничуть не походила на портрет, сложившийся в моей голове. Михаил был симпатичным молодым парнем среднего роста. Классический спортивный костюм, комнатные тапочки. Соломенного цвета волосы мягкими завитками обрамляли гладко выбритые щеки. И абсолютно чистый взгляд небесно-голубых глаз. Присев напротив меня, Воронков воззрился на меня невинным взглядом, вопрошая о цели моего визита. Я решила долго его не томить. Тем более что время свидания было строго ограниченное, а вопросов обсудить предстояло немало.

– Здравствуйте, Михаил, – поздоровалась я. – Меня зовут Татьяна Иванова. Я частный детектив. Веду расследование по делу об убийстве Сомовой Олеси Дмитриевны.

– Так вы не адвокат, – разочарованно протянул Воронков.

– Вы не знаете своего адвоката в лицо? – удивленно спросила я.

– Откуда? – снова протянул Воронков. – Адвокат у меня назначенный, а они, как знающие люди говорят, не спешат вытаскивать из передряг безденежных бедолаг. На платного-то у меня денег нет.

– Нет, я не адвокат, – спокойно сказала я, – но вполне возможно, что, расследуя это дело, смогу помочь и вам. Если, конечно, не окажется, что именно вы совершили преступление.

После этого я сделала небольшую паузу, наблюдая за реакцией Воронкова. Тот немного оживился. Подавшись вперед и переходя на шепот, он с жаром заговорил:

– Конечно, я не виноват. Я вообще за свою жизнь никому вреда не причинил. Я даже мышеловки в музее в рабочее состояние в свою смену не приводил! Жалко мышей. А тут – женщина! Поверьте, я ее даже не видел ни разу. Ни до, ни после смерти! Уж когда взяли меня и следователь на допрос вызвал, тогда он и показал мне фотку. Я пьяный спал в подсобке до того, как полиция приехала. Они меня и в патрульную машину полусонным грузили. Я только к обеду оклемался, а как в себя пришел, так чуть ума не лишился.

Я решила, что пришло время прервать хаотичные воспоминания Воронкова. Я пришла за конкретной информацией, а не за впечатлениями подозреваемого. Начать решила с того, что поможет подбодрить Воронкова и подвигнуть его на откровенность.

– Михаил, я вам верю, – проникновенным голосом призналась я.

– Верите, – с надеждой в голосе произнес Михаил, – вы правда верите, что я тут ни при чем?

– Я не сказала, что вы ни при чем, – все тем же проникновенным голосом продолжала я. – Я здесь для того, чтобы попытаться восстановить события злополучной ночи и разобраться, что же на самом деле произошло в музее. Но вы должны мне в этом помочь. – Я снова выдержала небольшую паузу. – Скажите, вы хорошо помните события, предшествовавшие аресту?

– Какое там! – в сердцах воскликнул Воронков. – Говорю же вам, в отключке я был. Даже ареста не помню.

– Но как пили-то, вы должны помнить!

– Да я и не пил почти. Помню только, как налил стакан, а потом все – полный провал!

– Хорошо, – произнесла я, – меня, собственно, больше интересует причина, по которой вы вышли на работу, ведь это была не ваша смена, и с какой стати вы вдруг на дежурстве пить надумали. Насколько я поняла со слов вашего начальства, такое поведение было вам несвойственно.

– Чего, – не понял Воронков, – чего у меня не было?

– Давайте поступим следующим образом, – терпеливо пояснила я. – Я буду задавать вопросы, а вы подробно на них отвечать. Идет?

– Идет, – обрадовался Воронков. – Отвечать-то оно проще будет.

– Вот и славно, – подытожила я. – Тогда для начала расскажите мне, почему вы на дежурство заступили.

– Во-во. Я об этом все время думаю. Черт меня дернул согласиться Трофимыча подменить! Сейчас бы не я, а он на нарах загорал. А я бы преспокойненько телик смотрел да булки сдобные трескал. По графику у меня сегодня как раз выходной был бы.

– Михаил, у нас мало времени, – напомнила я, – давайте ближе к делу.

– Это у вас времени мало, а у меня теперь его целый вагон. Не знаю куда девать, – вздохнул Воронков, но все-таки продолжил: – Так вот. Сижу я, значит, дома. Телик смотрю, чай с булками уплетаю. Булки у нас в гастрономе вкусные продают. С изюмом.

Воронков опять размечтался, но я решила больше его не прерывать. Себе дороже. Пусть уж рассказывает как умеет, решила я.

– По телику футбол шел, – продолжил Воронков. – Я футбол-то не больно жалую, да по другим каналам вообще одну муть показывали. А тут звонок. Я трубку снял, а там шипение да щелчки. И больше ничего не слышно. Я покричал «алло», «алло». В ответ все те же щелчки. Хотел было трубку бросить, а там голос прорезался. Трофимыч, значит, шипит: «Выйди, Шняга, на смену за меня, я в долгу не останусь». Мне на смену в лом выходить. Не спал толком, да и с Петром Семеновичем дежурить – одна морока. Только отказать как-то неловко. Трофимыч меня выручал, когда я в запой уходил. А долг платежом красен. Я сначала попытался отмазку придумать. Спрашиваю у него, чего случилось, а он только мычит: обстоятельства да обстоятельства. И голос слышно будто издалека. Ну, думаю, ладно. Пойду подежурю. Согласился, короче говоря. Он обрадовался. «С меня магарыч», – говорит. И отключился. Я на часы взглянул, а мне до смены уж всего ничего времени осталось. Я телик вырубил, костюм спортивный натянул – и в музей.

Воронков замолчал, вопросительно глядя на меня. Я поняла, что парень ждет вопросов.

– Что было дальше? – не заставила я себя ждать.

– А что дальше? Дальше пошел на дежурство. Я до музея пешком хожу. От моего дома до него остановки четыре, но я почти никогда транспортом не пользуюсь. Пешком ходить полезнее.

«Надо же! – поразилась я про себя. – Когда пьет, до вреда спиртного дела нет. А о пользе прогулок он не забывает. Парадокс российских алкоголиков!»

– Я внимательно слушаю, – подбодрила я Воронкова.

– Ну, когда до музея уже полквартала оставалось, услышал за спиной крик. Меня кто-то звал. Прозвище мое кричали, не имя. Я и обернулся. Смотрю: мужик меня догоняет. Солидный такой. Не по возрасту. По виду. Догнал, пакет мне сует, говорит, Трофимыч магарыч велел передать. Я отнекиваться начал, а он настаивает: не обижай, говорит, пожилого человека, от души ведь старался. Ну, я и взял. В музей пришел, пакет припрятал, чтобы Петр Семеныч не углядел. А то начнет лекции читать – на всю ночь хватит. Сначала дежурство, как обычно, шло. Осмотр провели, в журнале расписались. Петр Семеныч свои статьи черкать пошел. Я в дежурке на диване кемарил. В час ночи у нас очередной обход. Провели – и по своим местам.

На этот раз Воронков замолчал надолго, видно, рассказ к кульминации подходил. Времени у меня совсем не оставалось. В любой момент мог охранник заявиться. Пришлось подгонять парня.

– Так когда вы все-таки выпивать начали?

– Да я пить-то совсем не собирался, – угрюмо произнес Мишка Шняга. – Вернее, пить мне уже недели две жуть как охота было. Только я держался. А тут Трофимыч. И магарыч, будь он неладен. Я, как в час с обхода пришел, решил посмотреть, что Трофимыч в пакет наложил. Думал, съестное там есть. Я ведь на смену не готовился выходить, вот ничего с собой и не взял. Можно было, конечно, у Карагодина стрельнуть, но я сначала решил в запасах Трофимыча покопаться. Ну вот. Заглянул в пакет, а там бутылка. Водка импортная. Дорогая. А еще огурчики маринованные, полбулки хлеба, ветчина. И еще кое-что из продуктов. Продуктам я обрадовался, а насчет водки удивился. В музее все знают, что мне спиртное даже нюхать нельзя. Даже показывать! А тут целая бутылка. Да еще после двух недель борьбы с желанием. Да еще на дежурстве. В общем, странным мне это показалось. Убрал я пакет, лег на диван, решил – посплю. Лежу, а сам все время про бутылку думаю. До четырех утра промучился, потом не выдержал. Думаю, до конца смены всего каких-то пару часиков осталось. Выпью разок, а бутылку на улицу выставлю, чтобы не соблазняла. Понятное дело, сам себя уговаривал. Но к тому времени запас моей стойкости окончательно иссяк. Взял я пакет, стаканы, бутылку с водой захватил. Не умею, знаете ли, пить без запивки. Спрятал все под куртку, на случай, если в коридоре с Петром Семеновичем столкнусь. Думал, скажу ему, что пораньше решил обход сделать. По правилам этого делать не положено, но мы иногда пренебрегаем. Все, кроме Карагодина, естественно. Он у нас мужик правильный. В общем, решил: была, не была, пойду.

Воронков помолчал, порыскал глазами по комнате.

– Мне бы водички глотнуть, – попросил он, – а то в горле с непривычки пересохло.

Я достала из сумочки бутылку минеральной воды, предусмотрительно захваченную с собой, протянула Воронкову. Он отвернул крышку. Вода с шипением полилась через край. Мишка ловко перехватил бутылку так, чтобы вода не попала на одежду, подождал, пока шипение утихнет, и поднес горлышко к губам. Пил Мишка жадно, большими глотками. Остановиться смог только тогда, когда воды осталось чуть на донышке. Виновато глядя на меня, он протянул бутылку обратно.

– Допивайте, не стесняйтесь, – поспешно отказалась я.

Воронков допил остатки вожделенной влаги, вытер губы рукавом и продолжил рассказ:

– Пошел я, значит, в южное крыло. Там у нас ремонт сейчас идет. Да вы, наверное, знаете. А еще в этом крыле запасной выход. Он уже два месяца без сигнализации стоит. Ремонтники что-то повредили. Мы директору докладывали, а у него все средств не было отремонтировать. Так и осталась эта дверь без сигналки. На щеколду закрывалась и на ключ. Этот ключ всегда в тамбуре висит, на случай пожара положено. Я дверь тихонько открыл, вышел на крыльцо. Расположился там. Достал бутылку, кусок булки отломил. Налил в один стакан водки, в другой воды. Выпил, водой запил, булку откусил, и все! Больше ничего не помню. Хоть режьте меня.

– И как в подсобке оказались, не помните?

– Не помню. Провал памяти полнейший.

– А раньше с вами такое случалось? – спросила я на всякий случай.

– Никогда. Сколько пью, такое со мной впервые. Полстакана даже не налил.

– А следователю вы все это сообщили?

– Пытался. Он даже слушать не хочет. Вы, говорит, все мастера истории фантастические сочинять, лишь бы от себя подозрение отвести. А я и сам понимаю, что история моя на правду мало похожа. А только я-то точно знаю, что не вру. Вот и выходит, что сгноят они меня в тюрьме за чужие грехи.

– Посмотрим, – ответила я и задала очередной вопрос: – Вспомните, Михаил, вы сказали, что вам звонил Трофимыч, так?

Воронков согласно кивнул.

– Он представился или вы узнали его по голосу? Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать. Это очень важно.

Воронков послушно задумался. Потом ответил:

– Не помню. Вроде как я сам спросил: «Трофимыч, ты?», а он уже поддакнул. Да больше и некому было. Я сколько в музее работаю, ни одного случая не помню, чтобы Карагодин со смены отпрашивался. Никодим Трофимыч – тот, бывало, уходил. Особенно когда дачный сезон начинался. Вот, как сейчас. Я и не удивился поэтому.

– Вы сказали, что голос было слышно будто издалека, верно? – Дождавшись утвердительного кивка, я продолжила: – Значит, можно предположить, что это вовсе и не Трофимыч был?

Воронков, ошеломленный таким предположением, во все глаза уставился на меня.

– А ведь верно, – сказал он, когда первый шок от услышанного предположения прошел, – связь настолько плохая была, что я даже слова с трудом мог разобрать, не то что голос узнать. Только ведь на дежурство-то он не явился. Значит – сам звонил.

Возникшая было надежда угасла, и Воронков понуро опустил голову.

– Это мы выясним, – сказала я. – А вы, вместо того чтобы слезы пускать, ответьте еще на один вопрос: мужчина, что от Трофимыча пакет передал, как-то представился? Может, имя сказал, или кем Трофимычу приходится, или еще что-то запоминающееся.

Воронков усиленно вспоминал. Мне даже показалось, что я слышу, как шевелятся его извилины.

– Нет, никак не представился. Просто сказал: «Трофимыч магарыч передал». А кто он ему, я не спрашивал.

– Вы хорошо его запомнили, описать сможете? – сделала я очередную попытку.

– Да я на него и не смотрел толком. Спешил я, – как бы оправдываясь, добавил Воронков.

– Ну хоть в общих чертах: возраст, цвет волос, разрез глаз, национальность, например, или акцент?

– Да обыкновенный мужик. Лет сорок, плотный, выше меня. Темноволосый. Акцента я не заметил. По виду русский, а там, кто его знает. Одет был солидно. Костюм, галстук, белая рубашка и все в том же духе, – потом, видимо, сообразив только сейчас, добавил: – У Трофимыча зять такой! Начальник. Точно, я тогда еще подумал, что вот заботливый какой, не поленился зятя ко мне прислать. Видно, дела и правда важные. Ну, ради чего подмену искал. А потом из головы вылетело.

За дверью послышались шаги конвоиров, загремели засовы. Воронков с тоской взглянул на меня:

– Что, уже пора?

– Время вышло, – сказала я в ответ.

Плечи Михаила поникли. В один момент он стал каким-то незначительным, даже незаметным. Я сочувственно смотрела на него. Дежурный охранник оповестил нас, что время свидания истекло. Я поднялась первая. Воронков последовал моему примеру. Остановившись на секунду в дверях, он обратился ко мне:

– Скажите, то, что я вам рассказал, хоть чем-то может вам помочь?

– Обязательно поможет, – как можно увереннее произнесла я.

– Хорошо бы, – сказал Воронков и, сложив уже привычным движением руки за спиной, вышел в коридор.

Глава 4

На встречу с Карагодиным я мчалась на всех парах. Свидание с Воронковым затянулось, и теперь я безнадежно опаздывала. Попытки дозвониться до Петра Семеновича и предупредить об опоздании успехом не увенчались. Мне оставалось надеяться лишь на то, что сторожу не захочется ездить туда-сюда и он останется в кафе до начала дежурства. Место встречи, правда, было выбрано неподалеку от музея, и Карагодин со своим рвением к работе мог вздумать отправиться в музей раньше положенного срока. В таком случае мне придется ехать туда и вести беседу не в непринужденной обстановке общепита, а под присмотром зоркого ока карагодинского начальства.

Добравшись до кафе под емким названием «Ресторанчик», я припарковала свою «девятку», мельком взглянула на себя в зеркало и ужаснулась. Утренние мероприятия по тушению пожара не прошли для моего внешнего вида бесследно. Беготня по этажам, выяснение отношений с непрошеными гостями, напряженный разговор с капитаном Скворцовым и последующий, не менее напряженный разговор с подозреваемым не добавили моему облику очарования. К тому же с раннего утра у меня маковой росинки во рту не было. В результате из зеркала бокового вида моего авто на меня взглянуло растрепанное, осунувшееся существо, в котором я с трудом смогла признать красавицу Татьяну! Да еще этот неистребимый запах гари, который преследовал меня, где бы я ни появилась.

«В таком виде ты вряд ли сможешь вызвать на откровенность пожилого, патологически собранного и пунктуального Карагодина, – призналась я сама себе. – Никакой солидности! Ну, тут уж ничего не изменишь. Хорошо еще меня Сомов в таком плачевном состоянии не видит».

Больше задерживаться было нельзя, и я, полагаясь на удачу, нырнула в гостеприимно распахнутые двери «Ресторанчика».

Как только я оказалась внутри заведения, меня буквально парализовало от обилия всевозможных запахов. Желудок протестующе заурчал, требуя к себе внимания.

«Потерпи, родной, – пообещала я ему, – еще совсем немного, и я получу возможность устроить тебе настоящий лукуллов пир».

Я медленно продвигалась между столиками, расставленными в ресторанчике очень тесно один к другому, и пыталась определить, кто из присутствующих в зале мог оказаться сторожем Центрального исторического музея мировых искусств. Представительного вида мужчина, занимающий угловой столик в дальнем конце зала, призывно помахал мне рукой. Я направилась в его сторону. Подойдя ближе, я обратилась к нему с вопросом:

– Петр Семенович? – Мужчина согласно кивнул. – Я Татьяна Иванова, детектив.

– Я уже понял, – ответил он.

При этом он поднялся со своего места и галантно выдвинул свободный стул, жестом приглашая меня присесть. Я воспользовалась его галантностью и с огромным облегчением заняла предложенный стул. Карагодин сел напротив меня и, прежде чем я успела что-либо сказать, жестом подозвал официанта.

– Времени у нас, конечно, не так много, как хотелось бы, но мне кажется, что в первую очередь вам нужно подкрепиться. Не могу спокойно разговаривать, когда рядом со мной находится голодный человек, – объяснил Карагодин свое поведение.

Я благодарно улыбнулась. Приятно было сознавать, что в мире еще остались джентльмены, заботящиеся не только о себе. Ткнув в первое попавшееся блюдо из меню, я отослала официанта, а сама принялась разглядывать своего визави. Смотреть на Карагодина было сплошное удовольствие. Петр Семенович будто сошел с киноэкрана, где показывали дореволюционный фильм про именитых дворян. Та же стать, тот же гордый взгляд, та же элегантность в одежде. В голове не укладывалось, что такой мужчина может служить обыкновенным сторожем, пусть даже и в интеллигентном заведении. С трудом оторвавшись от созерцания картин из жизни представителей царской эпохи, заботливо предоставленных моим богатым воображением, я вернулась к насущным проблемам. Проблемой номер один на настоящий момент было выяснить версию событий десятидневной давности в изложении Петра Семеновича. Конечно, с мужчиной такого типажа более уместно бы было вести разговор о возвышенных материях и непременно высокопарным слогом, но, увы, выбирать мне не приходилось!

– Петр Семенович, – начала я, – как вы справедливо заметили, времени в нашем распоряжении не так много. К сожалению, меня задержали текущие дела, но я, в свою очередь, постараюсь не сильно задерживать вас. Обещаю, на дежурство вы попадете вовремя.

– Уже наслышаны о моей пунктуальности? – заулыбался Карагодин.

Улыбка полностью преобразила его. Придала облику более земной и, если можно так сказать, доступный вид. Мне сразу стало намного легче. С обычным человеком обсуждать подробности убийства гораздо легче.

– Не волнуйтесь. Мы можем беседовать столько, сколько понадобится. Я предупредил Ивана Андреевича, и, несмотря на то что в настоящее время заменить меня особо некому, он дал добро на мою задержку.

– Вы имеете в виду, что пока Воронков под следствием, в музее ощущается нехватка кадров? Поэтому вас некому заменить?

– Не только. Мой напарник Никодим Трофимович слег от пережитого потрясения.

– Что вы говорите! – Я аж подпрыгнула на месте от неожиданности. – Что-то серьезное?

– Проблемы с давлением, насколько я знаю. В нашем возрасте, видите ли, волнения противопоказаны.

– Его-то каким боком эта история задела? – сделав вид, что не владею информацией, спросила я. – Насколько мне известно, Никодим Трофимович не участвовал в разыгравшейся трагедии.

– Как же, ведь это его подменял Михаил. Никодим Трофимович считает себя в какой-то степени виновным в происшедшем. Приди он на дежурство, ничего бы не произошло. Так считает Лисченко.

– Лисченко – это фамилия вашего напарника?

– Совершенно верно.

– Скажите, а ваше мнение каково? Вы тоже полагаете, что, не будь Мишки в ту ночь в музее, ничего экстраординарного не произошло бы?

– Как вам сказать, – помедлив, произнес Карагодин. – Если честно, я еще не разобрался. Думать, что Мишка Шняга оказался способен на убийство, пусть даже и под действием спиртного, не хочется. Я знаю Воронкова много лет. И так ошибаться… Но водка порой и не такое людей делать заставляет. С другой стороны, слишком много в этой истории странных фактов, говорящих в пользу невиновности Воронкова.

– Поясните, – попросила я.

– Попытаюсь, – Петр Семенович задумался, видно, примеряясь, с чего начать. – Взять хотя бы ситуацию с водкой. С чего это вдруг Лисченко Мишке водку подсунул? В здании музея даже дворовые псы четко знают: Мишка и алкоголь – несовместимы. В нашем коллективе действует негласный закон: Воронкову спиртное ни в коем случае ни по какому поводу не предлагать. Почему же именно в этот раз Никодим Трофимович этим законом пренебрег? Случайное совпадение? Возможно. Идем далее. Я обнаружил Мишку в подсобке северного крыла, а стол, за которым предположительно пировал Воронков, был накрыт почему-то в южном крыле. Как Мишка мог дойти до подсобки в том состоянии, в котором он был, а главное – зачем? И еще целая масса нюансов.

– Вот как раз о нюансах я и хотела с вами поговорить. – Я прервала свою речь, едва у столика появился официант.

Мне не хотелось, чтобы кто-то слышал, о чем мы беседуем. Избежать сплетен, обсуждая во всеуслышание детали убийства, находясь в непосредственной близости от места преступления, было бы весьма затруднительно. А сплетни мне были ни к чему.

Официант принес мой заказ. Он поставил тарелку на стол, подал кофейник, блюдо с фирменными рогаликами и вытянулся в струнку. Я решила расплатиться сразу, чтобы во время разговора нас никто не отвлекал. Вынув купюру, я вложила деньги в меню и протянула его официанту.

– Большое спасибо, больше вы нам не понадобитесь.

Обрадовавшись щедрым чаевым, официант в мгновение ока испарился. А я опустила глаза в тарелку. Что же это я заказала? Похоже, в спешке мой выбор оказался не очень практичным. В небольшом углублении в центре тарелки находилась некая однородная масса средней густоты кремового цвета. Украшали сие произведение кулинарного искусства фигурно нарезанная морковь и листья петрушки. Я подняла глаза и встретилась со смеющимся взглядом Петра Семеновича. Он, прочитав в моих глазах вопрос, весело сказал:

– По всей вероятности, это суп «Вишисуаз». Фирменное блюдо заведения. Французская кухня.

– Может быть, вы знаете, из чего сие великолепие приготовлено? – Я опасливо покосилась на ложку, решая вопрос: есть или воздержаться от дегустации незнакомого блюда.

Карагодин взял в руки меню и прочитал вслух:

– Лук-порей, лук репчатый, лук зеленый, картофель, масло сливочное…

– Не продолжайте, – прервала я его, – я уже поняла, что это блюдо готовят персонально для Буратино. Кроме кукольного деревянного человечка, никто такое количество лука есть не будет.

– Напрасно отказываетесь, – засмеялся Карагодин, – это очень вкусное блюдо.

– Что ж, если что, то расстройство моего желудка – на вашей совести.

С этими словами я положила в рот первую ложку. Суп и правда был недурен. Я быстро расправилась с маленькой порцией, наполнила чашку ароматным напитком, и мы продолжили наш разговор. Я попросила Карагодина подробно описать, где и как он обнаружил Мишку, а затем убитую женщину. Рассказ Петра Семеновича занял четверть часа. Выслушав сторожа, я начала задавать вопросы:

– Пожалуйста, опишите подробно, что вы видели в подсобке.

– Смотреть там было не на что. – Карагодин говорил приглушенным голосом, чтобы его не было слышно за соседним столиком, который недавно заняла влюбленная парочка. – Обычный уборочный инвентарь, разбросанный как попало. В центре на полу лежал, а точнее сказать, валялся Шняга. Больше ничего.

– Вспомните, какой воздух был в подсобке? Раз Мишка допился до состояния отключки, значит, в маленькой подсобке должен был стоять стойкий запах перегара, а то и чего похуже, верно?

– Думаю, вы правы. Только вот мне кажется, что как раз воздух в помещении был довольно чист, в отличие от окружающих предметов.

– Понятно. Значит, мы можем предположить, что Воронков провел в обществе ведер и тряпок не так много времени. А теперь мысленно попытайтесь восстановить картину. Как вам кажется, хозяйственный инвентарь был в хаотичном состоянии, потому что его плохо убрали, или же кто-то разбросал его намеренно?

– Трудно сказать, – подумав, произнес Карагодин. – В тот момент я подумал, что ведра и швабры разлетелись в разные стороны тогда, когда в подсобку ввалился пьяный Воронков. Теперь же я в этом не уверен.

– Следов от обуви вы не заметили?

– Посторонних следов точно не было. Иначе они обязательно бросились бы мне в глаза. Да и откуда им взяться. На улице в тот день стояла прекрасная сухая погода. Приходя на дежурство, сторожа обычно переобуваются, но в тот день Мишка предпочел остаться в уличной обуви. Я не стал делать ему замечание. Так вот, даже от Мишкиной обуви следов на полу не оставалось.

– Хорошо. Теперь о женщине. В комнате, где было обнаружено тело, ведется ремонт, правильно?

– Да, южное крыло находится на реставрации более двух месяцев.

– Значит, в помещениях южного крыла все комнаты пустуют?

– Кроме строительных материалов, в залах южного крыла никаких предметов нет. Все экспонаты временно хранятся в запасниках.

– Из-за отсутствия экспонатов, портьер и прочих предметов интерьера в комнатах должно быть сильное эхо, так?

– Вы правы. Когда я обходил залы этого крыла, от моих шагов действительно раздавалось гулкое эхо.

– Если предположить, что Мишка повздорил с женщиной, а потом задушил ее, то звуки ссоры и последующей борьбы должны были быть хорошо слышны в пустом здании музея. Вы что-то подобное слышали?

– Однозначно – нет. Если бы я услышал что-то подозрительное, то непременно пошел бы выяснить, в чем дело. Ведь для этого мы в здании и находимся: следить за порядком. Есть, конечно, камеры слежения, но, по правде говоря, камеры эти больше для проформы. Пользы от них мало. В здании четыре входа и, соответственно, четыре камеры. По одной на каждый вход. Охранники по очереди следят за входами с помощью экранов мониторов. Камеры поставлены скорее для защиты от мелкого хулиганства. Чтобы праздные зеваки, подростки, пьяницы и бомжи не устраивали на крыльце музея посиделки. Или чтобы студенты не писали на стенах любовных посланий своим возлюбленным. Да и внутри здания сторож нужен только затем, чтобы контролировать витрины с экспонатами. Во время дежурства нам не возбраняется смотреть телевизор, читать книги и тому подобное. Я предпочитаю заполнять время дежурства изучением материалов, так или иначе связанных с историей Древней Италии и Древнего Рима.

Обычно я работаю у экранов мониторов, но в этот раз работал в центральном холле. Там стоит небольшой диван и журнальный столик. Удобное место. Из помещения входы в другие части здания не просматриваются, но слышимость там великолепная. Конечно, тихие звуки отследить не удастся, но уж громкие крики, а тем более звуки борьбы я обязательно услышал бы.