Текст книги "Коллекционер женщин"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

17 часов 50 минут

Ну да, так я и думала! Дима, сияющий как новая монетка, явился с цветами и тортом. Хороший мой, это деловое свидание. Как объяснить, чтобы не обиделся?

…А идея у него возникла неплохая (почему она мне в голову не пришла?). Старый Димин знакомый работает охранником в тюрьме – он-то мне и поможет. Сей добрый человек, кажется, любит приложиться к бутылочке… Бутылочку мы обеспечим – думаю, Королев не разорится. Одна проблема…

– Дим, а ты взятки давать умеешь?

– Да ты что! – Парень испуганно вытаращил глаза. И в самом деле, не умеет.

Ну не самой же мне… Звони, Татьяна Александровна, Мише.

– Алло, – услышала я голос шофера.

– Миша, очень нужна ваша помощь! – Я попросила его купить бутылок пять хорошего коньяка. – А скажите-ка, вы смогли бы так вручить этот коньяк, чтобы человек не смог отказаться?

– Запросто! – весело откликнулся мой возница.

Вот это славно!

Значит, завтра товарищ Дмитрий свяжется со своим тюремным приятелем и договорится, в какое время нам нужно будет подъехать. А дальше – по обстоятельствам. Откровенно говоря, эти самые «обстоятельства» меня мало волнуют: главное – добраться до Голубкова, а уж каким образом – безразлично.

Только не слишком ли большие надежды я возлагаю на разговор с арестованным? Что даст мне эта беседа?..

Ну все. Хватит на сегодня всяких дел, сомнений и догадок. Можно немного расслабиться.

17 апреля, второй час ночи

Церен сегодня не понадобится. За тортом мы с Димой засиделись далеко за полночь (оказывается, милый «страж порядка» – интересный собеседник!), пока я наконец не спохватилась и не намекнула парню, что ему завтра с утра на работу… вернее, уже сегодня. Он понял, что засиделся, и ушел.

Ох, до чего же устала! В постель, накрыться с головой – и спать.

Может, телефон отключить, чтоб не разбудил? Непременно кому-нибудь приспичит позвонить с утра пораньше. Но до розетки еще дотянуться надо, а мне – лень. А, ладно!

Глаза слипаются. Спать, спать, спать…

8 часов 23 минуты

Проснулась, по моим понятиям, рано: еще девяти нет. Однако выспалась.

Настроение приподнятое: что-то хорошее снилось, только не помню, что именно. Да какая разница!

Мурлыкая себе под нос «Листья желтые» и страшно при этом фальшивя, отправилась на кухню варить кофе. Так, а тут еще приличный кусок торта остался; в холодильнике есть масло, колбаса и сыр. Для полного удовольствия не хватает лишь одного – хорошей книги.

И я, предвкушая замечательный завтрак, вернулась в комнату. Что бы почитать? «Библейские холмы» не подходят: аппетит испорчу. Нужно что-нибудь легкое, дабы в процессе питания не загружать голову лишней информацией. Может, Пруса, «Фараон»? Нет, не хочу. Или фантастику? Настроение не то… А, вот, нашла: давыдовская «Алтайская сказка». Я ее, правда, читала раз пятьдесят, чуть ли не наизусть знаю, но все равно – нравится. И как нельзя лучше подходит для завтрака.

Я взяла книгу. О, здесь даже странички заложены: что-то мы с ней уже ели.

И тут зазвонил телефон. Тьфу! Умеют же люди все испортить! Мысленно обругав несвоевременного «звонильщика», сняла трубку:

– Алло, вас слушают.

«Звонильщиком» оказался Королев. Ему – вот прямо сейчас, срочно, ведь больше времени не будет! – захотелось узнать, как у меня продвигаются дела.

– Великолепно, – буркнула я.

Это уже граничило с бестактностью. Но извиняться за тон не собираюсь: известный бизнесмен здорово разозлил меня, оторвав от святого. Теперь кофе остынет.

Извинились на том конце провода:

– Простите, я, кажется, не вовремя.

Вот именно.

– Я вас разбудил?

– Нет, я как раз села завтракать.

– Ох, простите! Но поскольку мы уже беседуем, может быть, вы расскажете мне подробнее о ходе расследования?

Вот нахал!

– Вы ведь обещали звонить и сообщать обо всем.

Да-да, обещала, помню. Прощай, мой завтрак! Так. Срочно нужен стимул. Я закрыла глаза и представила много-много зеленых бумажек: они летают по комнате и падают мне на голову. Замечательно, пусть продолжают падать.

– Позавчера я имела честь беседовать с майором Смолиным…

– Да, меня проинформировали, – перебил Королев.

Скажите, пожалуйста! А для чего тогда я этим занимаюсь? Во все, понимаешь, подробности… Не съязвила, сдержалась.

– Ну вот, вы уж меня извините, Вадим Сергеевич, но, по-моему, майор арестовал человека, не причастного к убийству.

О том, что я собираюсь поговорить с Голубковым с глазу на глаз, наверное, лучше промолчать.

– Вы уже нашли виновного?

– Нет. Пока – нет.

– Значит, моя дочь…

– Ваша дочь вне подозрений…

Ваша старшая дочь, господин Королев.

– …хотя, судя по всему, убийца – женщина. Но у Маргариты Вадимовны железное алиби, не беспокойтесь.

– Женщина, говорите? Вы уверены? Вы хорошо проверили?

Какого черта, извиняюсь, ты мне платишь? Чтобы во всем сомневаться?

– Разве Смолин не сказал вам, что в квартире моей дочери милиция нашла отпечатки пальцев этого самого арестованного соседа – как там его?..

– Василий Семенович.

Королев не слушал: он еще не закончил фразу.

– …все улики против него.

– Безусловно. Но, кроме «пальчиков» Голубкова, милиция обнаружила также и ваши, и вашей жены, и обеих дочерей…

– И вы подозреваете…

– Ну что вы!

Вы, сударь, слишком хорошо платите мне, чтобы я осмелилась… Впрочем, какой резон убивать своего зятя: поперек дороги он вам не становился, с дочерью вашей жил хорошо, детей любил – сами рассказывали.

– Я просто констатирую факт. Не следует полагаться только на отпечатки пальцев. К тому же непосредственно перед убийством соседи слышали доносящиеся из квартиры Баргомистровых крики, шум, женский голос – ваша дочь, кстати сказать, в это время отсутствовала, – потом стук каблучков. Есть основания полагать…

Но, кажется, известному бизнесмену было все равно, какие у меня основания.

– Полагаю, вы скоро найдете истинного убийцу. Если, как вы утверждаете, к Виктору приходила женщина, когда Риты не было дома…

– …а Голубков в это же время спокойно спал, пьяный, в своей квартире, – вставила я.

– …получается, что у моего зятя была любовница?

Я пожала плечами.

– Получается.

– Но этого не может быть! – твердо сказал Королев. – Вероятно, какая-нибудь общая знакомая.

– Которая в пылу ссоры и ударила Виктора подсвечником (предположительно – подсвечником) по голове. Разумеется, случайно.

Кобра, не следует выпускать яд! К счастью, «известный бизнесмен» по своей всегдашней привычке не слишком вслушивался в мои слова.

– Ну что ж, желаю успехов… – Наверное, Королев исчерпал весь запас времени, предназначенный для разговора со мной. – Прошу своевременно информировать меня о том, как продвигаются дела.

– Обязательно.

Королев любезно попрощался и положил трубку.

Я повертела в руках книгу, которую все это время держала. Кажется, она уже не понадобится и есть совершенно не хочется. Настроение испортилось.

В общем, Давыдов был водворен обратно в шкаф, сыр, колбаса и торт – в холодильник, кофе… Ладно, пусть пока постоит – потом вылью.

Я легла на диван и взяла Церена. Так, на чем мы остановились? «Обе фигуры – быка (или носорога) и фантастического существа – равномерно перемежаются, покрывая весь фронтон, внутреннюю поверхность ворот… – Это мы читали. – …и заднюю сторону всей постройки.

Сами ворота были двойными: внутренние, главные ворота в два раза больше наружных. Ни один музей мира не смог бы поместить их под своей крышей. Поэтому берлинская реконструкция ограничивается лишь воспроизведением наружных ворот.

Из обломков кирпичей Касра…»

Я не заметила, как уснула.

11 часов 03 минуты

Голубков, жалкий, небритый, сидел на трехногом табурете, шмыгал носом и время от времени вытирал глаза рукавом грязной рубахи. Мимо него взад-вперед шагал Королев с большими клещами в руках. В темном углу, почти незаметный, замер Смолин, не сводя красивых глаз с «известного бизнесмена».

– Я за что тебе платил? – Королев выругался. – Ты за что деньги получал? Чтобы эта баба (сие, кажется, про меня) в чужие дела нос совала? Почему этот дурак (а сие – про Голубкова) все еще не осужден? Ему давно пора на лесоповале вкалывать!

– Слушаюсь! – Майор отдал честь.

– Ты учти, – Королев подошел почти вплотную к Смолину и потряс клещами у того перед носом. – Ты у меня учти: землю жрать будешь; как на волка охоту устрою! Убери, пока не поздно, бабенку: если она до правды докопается, не только мне, но и тебе несладко придется.

Майор, стоя навытяжку, кивнул. «Известный бизнесмен» немного смягчился, бросил клещи на пол (от грохота я вздрогнула) и, ткнув пальцем в сторону арестованного, бросил:

– Займись этим.

Смолин снова отдал честь. Нагнулся, поднял орудие пытки. Но руки его сильно дрожали, майор не смог удержать клещи – и я опять вздрогнула. Лязг железа повторило гулкое эхо…

Еще не проснувшись окончательно, я открыла глаза. Бешено колотилось сердце. Телефон надрывался – значит, это звенели не клещи?

– Алло?

– Татьяна Александровна, добрый день, – раздался в трубке веселый голос моего возницы.

– Здравствуйте, Миша, – вяло ответила я.

– У вас что-нибудь случилось? – забеспокоился шофер. – Голос какой-то… не такой.

– Нет-нет, ничего! Вы купили коньяк?

– Конечно, поэтому и звоню. Пять бутылок. Что мне с ними делать?

– Отнесите в машину, возвращайтесь домой и сидите, ждите моего звонка. Возможно, вечером мы с вами совершим небольшую прогулку.

– О’кей! До свидания! – В трубке раздались короткие гудки.

Я села, облокотившись на спинку дивана. Сон, сон, это был сон! Сердце немного успокоилось. А главное – дал о себе знать верный признак пробуждения – мне захотелось есть.

Правда, читать за столом уже не было настроения, но это даже хорошо: говорят, без книги пища лучше усваивается.

Я вылила холодный кофе, сварила новый – и за пять минут от торта не осталось и следа. Поесть, что ли, сыру? Поела. Сделала пару бутербродов с колбасой… И тут меня осенило: хочу яичницу! С луком. Вкусную-вкусную…

14 часов 54 минуты

Половина дня прошла в ожидании; бездействие угнетает. Когда же освободится Дима?

Только и делаю, что ем, пью, читаю – и жду звонка. Может, для проформы проверить алиби жены Королева? Набрала номер домашнего телефона известного бизнесмена.

Длинные гудки: либо никого нет, либо очень заняты. Ничего, я терпеливая, подожду… Пять гудков, шесть… Считаю до десяти и…

– Квартира Вадима Сергеевича Королева.

– День добрый. Вас беспокоит Иванова Татьяна Александровна. А с кем, простите, имею честь беседовать?

– Моя фамилия Белова, – вежливо ответили на том конце провода. – Я домработница и – по совместительству – гувернантка.

А, многоуважаемая моль! Вы-то мне как раз и нужны, сударыня!

– Мне необходимо задать вам несколько вопросов, разумеется, если вы не слишком загружены работой и можете на них ответить.

– Конечно-конечно! – с готовностью воскликнула мадемуазель Белова. – Я внимательно вас слушаю. Только – одну минуточку – утюг выключу.

Я машинально глянула на часы, чтобы засечь время.

– Алло? – Не прошло и сорока секунд. – Спрашивайте, пожалуйста. Может быть, вам неудобно говорить прямо сейчас? Если желаете…

Не желаю. Терпеть не могу угодливость! Вот так бледная моль – а я-то считала ее особой молчаливой.

– Мне очень удобно, поверьте. Именно сейчас. Итак, не будете ли вы любезны сообщить мне некоторую информацию о ваших хозяйках?

– Извините, – кажется, сеньорита оскорбилась. – У меня только одна хозяйка – Маргарита Алексеевна.

– Прекрасно, с нее и начнем. Может, вы потрудитесь вспомнить, что ваша единственная хозяйка делала вечером тринадцатого апреля?

Не будем ерничать, Татьяна Александровна. Вежливость, предельная вежливость. Не выходите за рамки приличий.

– Тринадцатого – это когда случилось несчастье?

– Именно.

– Сидела дома.

– Вы уверены?

– Конечно, уверена! – Госпоже Беловой мой вопрос, видимо, показался странным. – Я помогала Маргарите Алексеевне присматривать за девочками… Потом был звонок, соседи Маргариты Вадимовны сказали о несчастье. Вадим Сергеевич – он тоже был дома – сразу поехал. И такой переполох начался! Вы знаете, Маргарита Вадимовна очень плоха.

– Она заболела?

– Нет, физически нет. Но постоянно плачет. За девочками не следит. Сиротки жмутся к ней: «Мама!» А она совсем ушла в себя, о детях забыла, внимания не обращает…

– Сочувствую.

Что еще я могла сказать? Жалко детишек: они, похоже, потеряли не только отца, но – что еще страшнее – и мать…

– Тяжело смотреть, знаете…

– О… извините, я прерву вас, – а сколько времени вы знакомы с Королевыми?

– Я работаю у них два года. По рекомендации.

– Следовательно, неплохо знаете характер каждого члена семьи.

– Да… – моль замялась. – Я должна описать?

В чем дело? Что ее смущает?

– Желательно.

– Ну, Маргарита Алексеевна очень спокойная, мягкая. Внучек любит. Все время дома сидит: для нее на улицу выйти – проблема. Вадим Сергеевич все время в делах: утром уезжает, вечером приезжает. Я его почти не вижу. Ксеня – она… Понимаете, мы не очень ладим. У нее тяжелый характер… ну и вообще…

– Что – вообще?

– Может быть, это мне только кажется, но, по-моему, Ксеня меня не очень любит.

Понятно.

– Скажите, вы уходите на ночь к себе домой или живете у Королевых?

– Когда как. Разве это важно?

– Безусловно. А тринадцатого вас, конечно же, попросили остаться.

– Ну да. Маргарите Алексеевне нужна была помощь, она одна не справлялась: у Маргариты Вадимовны истерика…

– А разве младшая дочь не могла помочь?

– Ксеня? Она – конечно… но Ксеня поздно вернулась и…

Разве не без десяти семь?

– Когда примерно?

– Ну… я не помню…

– Маргариту Вадимовну уже привезли?

– Кажется, да. Впрочем, точно не знаю: было много хлопот…

Так. Кто же из них говорит неправду – мадемуазель Королева или мадемуазель Белова? Кому выгодна эта ложь?

– И последний вопрос…

– Ой! – всполошилась моль. – Звонок. В дверь звонят, – радостно сообщила она. – Извините.

Я услышала, как «домохозяйка и гувернантка» открыла дверь; далее последовали суетливые возгласы и – громкое: «Это Татьяна Александровна Иванова – по делу».

– Здравствуйте, – раздался в трубке приятный женский голос. – Я жена Вадима Сергеевича. Простите, меня не было. Вы хотели что-то уточнить или нашли… того человека?

– Добрый день, Маргарита Алексеевна. Мне необходимо было знать некоторые вещи, но ваша помощница практически все уже разъяснила. За исключением одного: в котором часу тринадцатого числа Ксения Вадимовна вернулась домой?

– М-м… не могу вам сказать. Я целыми днями в четырех стенах, за временем не слежу… Сегодня вот только повезла Риту к невропатологу. Нервный срыв.

– Мне очень жаль… И все-таки – до или после приезда вашей старшей дочери?

– По-моему, после… Господи, неужели вы ее обвиняете?!

– Нет-нет, что вы! – Я поспешила заверить несчастную мать, что Ксению ни в чем не обвиняю, но алиби у девушки нет, поэтому необходима проверка. – Поймите, Маргарита Алексеевна…

– Да, конечно, да, – потерянно прошептала бедная женщина. Еще один удар… – Я понимаю, конечно.

– Поверьте, сударыня, я не хотела вас расстраивать. Теперь раскаиваюсь: не нужно было ничего говорить. Простите.

Я как можно сердечнее попрощалась, хотя едва ли меня услышали на том конце провода, и положила трубку.

Значит, Ксения, похоже, пришла позже, гораздо позже семи – уже после того, как ее отец привез Риту. Любопытно… Домой девица шла, по ее словам, пешком. От Баргомистровых до Королевых ходьбы минут сорок – сорок пять… ну, час, если ползти черепашьим шагом. Но Ксении нужно было избавиться от орудия убийства (если мужа своей сестры убила действительно она); на это ушло сколько-то времени.

Та-ак. Следовательно… А что «следовательно»? Каким образом я могу доказать виновность королевской дочки, если у меня на руках – одни домыслы?

Ладно, с Ксенией мы еще успеем разобраться, она никуда не денется. А вот с Голубковым – с ним надо бы поторопиться… Засудят мужика ни за что. Опять же – где доказательства непричастности его к убийству? Пока – наоборот, все улики против…

И куда, черт побери, делся Дима?

А не бросить ли пока кости? Скажем, чего мне ждать от встречи с арестованным Голубковым?

7 + 36 + 17.

«Пока вы медлите, будущее удачи может пострадать, а тайные замыслы врагов окрепнут». Да как же не медлить, когда все зависит от одного-единственного звонка!

Я уже устала ничего не делать. Устала, лежа на диване, читать об археологических раскопках. Устала ходить из угла в угол. Я привыкла действовать, а не мучиться ожиданием. К тому же от безделья все время хочется есть.

Слушай, Татьяна, а чего ради ты, собственно, себя изводишь? Вполне может случиться, что Дима с этим мужиком из тюрьмы на сегодня не договорится: вдруг у того выходной или – мало ли что? – у тещи приступ безумия. И потом – если Голубков не скажет ничего нового… вернее, желаемого для меня, тогда как быть? Бросаться в Волгу? А ведь наверняка не скажет: запуган.

Уф-ф-ф!.. И Миша, милый возница, тоже ведь сидит у себя дома, ждет… Тоска дремучая, да и только!

Я плюхнулась в кресло и включила телевизор.

– …вот все, что мы на данный момент можем сообщить уважаемым телезрителям о невосполнимой потере в семье Вадима Сергеевича Королева, – заявил диктор. Он что, издевается? С каких это пор по телевидению стали сообщать о семейных трагедиях? Ведь это был выпуск новостей!

Сентиментального диктора сменила расфуфыренная вульгарная мадам лет сорока, которая с энтузиазмом принялась врать про погоду «в Тарасове и области». Бог мой! И таких выпускают в эфир!

Я высказала экрану все, что думала, по поводу внешности и манер сидящей в телевизоре тетки – и расслабилась.

Переключила на другой канал.

– Хай! – поздоровался гнусавый голос переводчика. – Где этот тип?

– Не знаю, – противно ответили за кадром.

– Необходимо его найти, – сказал полицейский с помощью гнусавого дублера.

– Да, шеф, – согласился его помощник.

Настроение немного поднялось. Я пошла на кухню, сделала несколько бутербродов и вернулась досматривать дешевый боевик.

Потом были новости, пара мультфильмов про кота Леопольда, «Ералаш», авторская программа… Смотрела все подряд: надо же чем-то заняться.

В конце концов, сие времяпрепровождение мне надоело. Весьма к месту вспомнились двойные ворота прекрасной Астарты. Что там у нас с их реконструкцией? Я выключила телевизор и взяла Церена.

«Из обломков кирпичей Касра в Берлине была сооружена также копия тронного зала… – Ага, с воротами закончили! – …Навуходоносора II (IV в. до н. э.) шириной 60, высотой и глубиной 20 метров. Когда-то этот тронный зал защищали шестиметровые стены, также отделанные цветными глазурованными кирпичами. Цветные кирпичи были украшены орнаментами. На голубом фоне выделялись желтые колонны с белыми розетками и ромбовидными украшениями. Широкий многоцветный настенный фриз получал свое завершение на потолке».

Интересно, осилю я сегодня хотя бы пару-тройку страниц или нет?

19 часов 53 минуты

Наконец-то позвонил Дима. Только что (весь день насмарку!) – и ни «здравствуйте», ни «до свидания»:

– Значит, так, Тань, давай быстро собирайся, бери бутылки, я жду вас на месте. – И бросил трубку.

Скажите, какой деловой! Вежливость так и брызжет во все стороны.

Я предупредила Мишу; шофер обещал подъехать минут через десять. Одеться мне недолго: удобный джинсовый костюм, сумочка через плечо… нет, сумочку брать не стоит. Я рассовала по карманам куртки бумагу и ручку – на всякий случай. Ну… готова!

Сделала глубокий вздох. Странно: волнуюсь. Посмотрела на часы – в моем распоряжении было еще пять минут. Погадаю-ка на дорожку!

«Кости, кости, скажите правду девице-красавице (где я сие вычитала?). Вопрос прежний: чего мне ждать от встречи с соседом Баргомистрова, ныне находящимся под арестом (вот загнула!)?»

6 + 20 + 25.

«Предстоит выгодный торговый союз с партнером». Вот так, торговый союз: мы охраннику – бутылки, охранник нам – Голубкова. С той разницей, что многострадальный Василий Семенович «подлежит возврату», а коньяк – нет.

Предсказание меня развеселило. И уже в хорошем расположении духа спустилась я к подъезду; а через двадцать минут «девятка» цвета морской волны доставила наше величество пред светлы Димины очи.

На сей раз страж порядка поздоровался.

Мне было велено «стоять за спинами и не высовываться». Да, конечно. «И молчать, пока не спросят». Ну разумеется. «В общем, сама должна понимать: момент ответственный». Безусловно.

Дима постучал в какую-то дверь; табличку на ней я не разглядела. Открыли не сразу и с ворчанием, очень напоминающим грозный рык друга человека. Видимо, охранник за одну зарплату несет две службы: свою и собачью. Мужчины не по-джентльменски вошли первыми. Я – как приказали – скромно держусь за их широкими спинами. Далее «служивый человек» и мои друзья коротко поприветствовали друг друга (я молчу), обменялись рукопожатиями.

Пауза.

Охранник с заплывшими глазками сначала оглядел с ног до головы Мишу, затем принялся внимательно изучать меня. Кажется, осмотр его удовлетворил. Страж крякнул и изобразил на морщинистом желто-зеленом лице некое подобие улыбки. Нет, это не улыбка – это какая-то пародия на нее. Неудачная пародия дилетанта.

Ну и тип! Дима, как я поняла, собирается его споить. Да на такого и коньяк-то жалко, ему бы бормотухи – и спать. Но я обещала не вмешиваться и слово свое сдержу.

Жертва оказалась ненапрасной. Товарищ еще раз крякнул, немного помолчал, похрюкал, подмигнул Мише. Наконец – очень четко, я даже удивилась – произнес, обращаясь к обшарпанной, грязно-белого цвета стене:

– Дамочку бы эту… того…

Дима нахмурился, зашикал, зашипел.

Граждане! Раньше в этой комнате, по всей видимости, размещался зверинец. Охранник был здесь смотрителем, а Дмитрий, наверное, частым посетителем. Иначе с чего бы вдруг оба заговорили на языке природы?

Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Дима попытался в двух словах втолковать охраннику, кто есть эта «дамочка» и зачем она (то есть я) появилась в этом странном месте. Товарищ оказался мужчиной понятливым: увел моих спутников на улицу («Совещаться», – вежливо объяснил он мне); и минут пятнадцать все трое отсутствовали. Я за это время успела изучить висящие на стенах допотопные плакаты, а также проникнуться сочувствием к тяжкой доле незадачливых охранников.

Наконец появился Дима (почему-то один), молча махнул мне рукой: «Пошли!» – и повел плохо освещенными узкими коридорами: наверное, к заветной цели.

Возле железной двери болотно-зеленого цвета и без опознавательных знаков мы остановились. Страж порядка несколько раз стукнул по ней кулаком. С той стороны завозились, засопели, чем-то загремели и через некоторое время отперли. На пороге возникло розовощекое безусое существо в милицейской форме. Дима перекинулся с юным коллегой несколькими словами, тихо что-то приказал, юноша вытянулся в струнку и рявкнул:

– Есть! Разрешите идти?

Я вздрогнула. Ну и голосок у мальчика! «Моя милиция» широким жестом пригласила нашу светлость войти внутрь камеры, сама же деликатно осталась беречь меня за дверью.

Я огляделась. Мерзкое место: голые стены, стол, два табурета, лампочка под потолком. Бр-р, не по себе сделалось.

Так. Нужно сосредоточиться. Сейчас приведут Голубкова. Необходимо убедить его отказаться от показаний, данных, как это говорят, «под влиянием…» – кого? – «…работников милиции, превысивших свои полномочия». Уверена: бедный алкоголик виноват только в том, что в силу… хм!.. определенного заболевания постоянно занимал у Баргомистрова деньги на похмелье. Вопрос: как это доказать?

Я услышала четкие «служебные» шаги и шарканье: румяное существо привело арестованного. Железная дверь со скрипом открылась, впустила Голубкова и снова захлопнулась.

Василий Семенович предстал предо мной во всей красе: очень худой небритый мужчина непонятного возраста; руки за спиной; потухший взгляд… и самое страшное – выражение покорности на лице, во всей фигуре.

– Здравствуйте. Садитесь…

Сел. Уставился в стену.

– Василий Семенович, мне необходимо поговорить с вами. Я Татьяна Александровна Иванова, частный детектив… – Подумалось: не частный детектив ему нужен, а хороший адвокат. – Чтобы вытащить вас отсюда, я должна услышать правду – понимаете, правду, а не то, что вы написали под диктовку майора Смолина.

Голубков встрепенулся было, но сразу затих, ссутулился.

– Расскажите мне, – мой голос прозвучал тихонько, жалобно (сама не ожидала). – Я же знаю: вы ни при чем, вашего соседа убил кто-то другой. Но мне нужны доказательства.

Арестованный помолчал, пожевал губами, вздохнул.

– Убил подсвечником, который после утопил в Волге! – просипел он еле слышно.

Убил, значит? Подсвечником? Ну ладно!

– А где взяли канделябр?

Василий Семенович вопросительно посмотрел на меня: слово «канделябр» не было ему знакомо.

– Ну а подсвечник – где он стоял?

Голубков пожал плечами.

– Не помню. Схватил – убил – утопил в Волге… Не помню…

– А как выглядел канделябр, какой формы был, какого цвета?

– Не знаю, не разглядывал. Схватил – убил… – Мой собеседник закашлялся и долго не мог остановиться. Наконец продолжил: – Я пришел занять еще денег…

– Вы были должны Баргомистрову большую сумму?

– Был. Должен. Пришел занять еще. Он денег не дал, а стал на меня кричать и угрожать. Я – сам не помню, как это получилось, – схватил подсвечник…

Это я уже слышала.

– Виктор стоял к вам лицом или спиной?

– Не помню… Может, спиной, а может, лицом… Вы, девушка, отпустите меня. Я уже все сказал, все подписал. Отпустите, а? – арестованный умоляюще поднял на меня глаза.

– Но ведь вы не убивали, Василий Семенович. Скажите мне правду. Вам нечего меня бояться.

Как убедить этого забитого, запуганного человека?

– Убивал, – упрямо заявил Голубков. – Подсвечником. Схватил – убил и…

– А что вы сделали после того, как избавились от орудия убийства? – перебила я.

– Напился. Пришел домой, сделал вид, что лег спать. На самом деле все слышал. Пришла жена.

– Чья?

– Трупа.

– Так, дальше.

– Увидела труп, подняла крик. Приехала милиция, стала ко мне стучаться, я не открыл. Потом открыл, мне дали по морде – для этой, как ее? – про… хви… хви…

– Для профилактики.

– Для нее, – согласился Василий Семенович. – И забрали. – Он вздохнул. – Сижу вот… Суд, говорят, скоро… Прошу учесть мое добровольное признание и снизить срок.

Ну как тут не удержаться, чтобы не выругаться последними словами?!

– Но ведь вас арестовали ни за что! – только и пролепетала я беспомощно.

– За что, – апатично возразил Голубков. – Прошу учесть… и снизить…

– Василий Семенович, кого вы покрываете?

В его глазах промелькнуло нечто вроде удивления. Арестованный пожевал губами – и ничего не сказал.

– Ведь там, у Баргомистрова, была женщина. Ну же, была?

– Не знаю, – вяло произнес несчастный. – Я убил, потом утопил…

– Да никого вы не убивали! – взорвалась я.

Так. Спокойно. Терпение, Татьяна, его явно тебе не хватает!

В дверь постучали. Я выглянула – и не смогла сдержать улыбки: у розовощекого юнца глаза сделались большими и круглыми, как дореформенные пятаки. От испуга и возмущения мальчик, видимо, потерял дар речи: он только замычал и принялся отчаянно жестикулировать. Язык глухонемых я, к сожалению, еще не выучила, поэтому Диме, который понял коллегу лучше меня, пришлось перевести:

– Не надо громко кричать, Таня, – озабоченно предупредил мой «страж порядка». – Не забывай, что мы здесь нелегально. Неприятностей не оберешься!

Все правильно. Я извинилась и пообещала впредь вести себя хорошо.

Голубков – как оставила его, так и сидит: ссутулившись, лицом к стене; руки на коленях; глаза прикрыты.

– Василий Семенович, милый вы мой, что же мне с вами делать? – Я придвинула свой табурет почти вплотную к его. – Кого вы боитесь? Смолина? Вас больше не тронут, ручаюсь.

Молчание.

– Да скажите же наконец правду!

Наивный призыв.

– О нашем разговоре никто не узнает, – добавила я. И подумала: если в этой камере не установлен «жучок».

Опять выглянула в коридор. Оба стража стоят под дверью; при виде меня насторожились: в самом деле, что хорошего можно ждать от этой взбалмошной бабенки.

– Дима, надо проверить камеру.

– Проверял, – лаконично ответил мой спутник. – Прослушивающих устройств и скрытых камер не обнаружено.

Ай да Дима! Вот молодец! Я поблагодарила, вернулась к арестованному.

– Василий Семенович… – Села рядом. – Послушайте! Я стараюсь вам помочь…

Никакой реакции.

– …а вы упорно сопротивляетесь. Сами себя тянете в пропасть и не понимаете этого. Зачем брать вину на себя?

От стены наверняка можно добиться бо?льшего.

– Ну о чем вы думаете?

Голубков повернул голову (при этом у него что-то скрипнуло, как в заржавевшем механизме), внимательно посмотрел на меня. Взгляд прояснился… Ну хоть что-то… Я невольно затаила дыхание.

– Красивая ты баба. У меня такой не было.

И все? Вот святая простота! Но не надо отчаиваться, Таня.

– А какие были? – поинтересовалась я.

– Жена была, – угрюмо сообщил Голубков. Пожал плечами и снова уставился в стену.

– Давно она ушла от вас?

«Вот пристала!» – небось подумал мужик, но только пробурчал что-то невразумительное.

М-да…

– И с тех пор – ни одной женщины? Горе свое водкой заливали?

– Н-ну… м-м…

Что уж тут церемониться?

– Эту женщину знал ваш сосед, Баргомистров? Они были знакомы?

– Не-э… – Арестованный для большей убедительности помотал головой. Нечесаная грива при этом не шелохнулась: как были, точно налакированные, «рога», так и остались.

– Она хоть навещает вас здесь?

– Не-э… – уныло повторил Василий Семенович.

Значит, даму эту увидеть не удастся. И все-таки мне кажется (какое-то шестое чувство подсказывало), что «невинно убиенный» Виктор был хорошо знаком с «мадам Голубковой» (назовем ее так). Не эту ли сударыню покрывает арестованный?

Стоп. Выходит, Ксения, на которую в данный момент падает подозрение… Да нет, не может быть. Что-то здесь не вяжется. Запутанная история. Что же делать? Голубков, конечно, никого не убивал, но от этого запуганного товарища просто невозможно добиться ни одного более-менее смахивающего на правду ответа. «Утопил подсвечник, пошел спать…» Разумеется, все киллеры именно так и поступают: сначала убивают, затем непременно напиваются.

– Что же делать? – повторила я вслух.

Запуганный товарищ умоляюще посмотрел на меня:

– Отпустите меня, гражданочка… э-э… начальница.

– Меня зовут Татьяна Александровна, – напомнила я.

– Да-да, Татьяна Санна, – кивнул Голубков. – Отпустите, а? Ну зачем я вам? Скоро суд; все равно посодют, кого ж еще сажать?.. Я один на свете, пью, постоянно нигде не работаю…

Опять этот забитый дядька заговорил сплошными штампами.

…Что-что? «Один на свете, нигде не работаю». Значит, у дамы, условно именуемой «Голубковой», есть семья и постоянная работа. И то и другое леди эта наверняка боится потерять, вот и затаилась. Так, это уже кое-что, если данное предположение верно.