Текст книги "Золотая мышеловка"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Я достала из Викиной сумки «Нокию». С Демидовым была договоренность, что я буду звонить по ее телефону лично в случае непредвиденных событий. Вика знала об этом и поэтому не возражала.

– Отцу будешь звонить? – спросила она.

Я молча кивнула.

– Женя, ты там сильно не расписывай, пожалуйста. А то он будет переживать и может еще потребовать, чтобы я… чтобы мы вернулись, – попросила она.

Я включила мобильник, но «Нокия» в ответ только жалобно пискнула, а электронное окошечко погасло и подернулось мутной серой пленкой. Электроника не выдержала дорожных страстей жаркой Турции. Все мои попытки реанимировать телефон окончились полным провалом.

– Похоже, мне удастся выполнить твою просьбу. Связи мы лишились. Мне следовало не слушаться твоего отца и захватить свой сотовый телефон. Он, конечно, не такой изящный, но зато способен выдержать целую встряску.

Вика взяла «Нокию» и энергично потрясла ее около уха, обреченно положив на столик.

– Вряд ли тебя это утешит, но водителю джипа я тоже разбила мобильник. Так что твой телефон в некотором роде скончался отомщенным, – попробовала я поднять настроение. – Раз такое дело, будем считать, что все случившееся было простым недоразумением, и твоего отца не стоит беспокоить. Я позвоню ему в другой раз. Тем более что твоя поездка может оказаться под угрозой.

Вику это предложение устроило, и она быстро согласилась.

Судя по виду, открывавшемуся из нашего окна, море находилось довольно близко от нашей гостиницы, и после непродолжительных сборов мы пешком отправились в сторону пляжа. Кварталы современной застройки чередовались с районами, где, казалось, абсолютно ничего не поменялось со времен Османской империи и время навсегда остановило свой ход. Восточная пестрота и яркость естественно сочетались с густой, почти российской пылью, и иногда казалось, что заунывный стон муэдзина, скрип деревянной арбы и негромкое журчание арыка растворились в раскаленном воздухе, неподвижно зависнув среди куполов и минаретов. Порой невозможно было избавиться от ощущения, что из-за поворота древней узкой улочки вот-вот появится верблюжий караван, доверху нагруженный шелком и драгоценностями.

Вика шла, от восхищения широко распахнув глаза. Она получала порцию желанной восточной экзотики. При очередной смене старого и нового кварталов я обратила внимание на мальчишку лет семи-восьми, неотступно следовавшего за нами почти от самой гостиницы. Это было обычным явлением для Востока. Точно так же мужчины навязчиво предлагают приезжим свою помощь в организации от «чаю попить» до «найти или отвести куда хочешь». Этот мальчишка шел за нами примерно так, как голодные собаки проходят мимо окон кухни. Не спуская глаз и боясь подойти поближе – вдруг кипятком ошпарят или бросят камень.

Увидев, что я посмотрела на него в упор, он сразу остановился, а затем спрятался за выступ стены, не переставая смотреть в нашу сторону. Я бросила ему мелкую монетку. Монетку он поймал на лету, как собака брошенный кусок сахара. После этого он исчез из поля моего зрения. Во всяком случае, некоторое время я не видела его, но какое-то неприятное чувство слежки все же осталось, несмотря на все мои попытки от него отмахнуться.

На пляже мы провели несколько упоительных часов на теплом песке, с ласковым морем и холодным мороженым, доставляемым по первому взмаху руки. Вика огромными кусками, не «пережевывая», заглатывала новые впечатления, наблюдая за мусульманскими женщинами, купавшимися, согласно законам ислама, в длинной одежде рядом с другими «освобожденными женщинами Востока» в предельно открытых купальниках. Специально приготовленный Викой для показа на южном пляже купальник был продемонстрирован. Этот пункт ее поездки был успешно реализован.

Я же в паузах между заплывами в море и солнечными ваннами не забывала осторожно поглядывать по сторонам. Опасности ниоткуда не ощущалось, хотя мы явно привлекали горящие плотоядные взгляды турецких мужчин. В особенности Вика, загоравшая и купавшаяся в украшениях, включая подаренные браслеты.

Вдоволь наплававшись и позагорав, мы расположились в уличном кафе неподалеку от пляжа. Оно представляло собой не очень широкую, покрытую мраморной плиткой дорожку между двумя вытянутыми бассейнами, наполненными до самых краев подкрашенной чем-то в необычно глубокий изумрудный цвет водой. Вдоль воды стояли ряды разноцветных фонарей, мигавшие в такт спокойной, но витиеватой восточной мелодии. Постепенно, под блюда и напитки местной кухни попадаешь в такт музыке, сливаешься с ритмом музыки, и начинает казаться, что вся жизнь течет тихо, спокойно и однообразно, как и эти звуки, а все будничные заботы не более чем мираж. Мелодия постепенно затихла и сменилась быстрой бодрой песней. Вика блаженно откинулась на спинку стула.

– Женя, о чем поют? – спросила она.

Я прислушалась, улавливая смысл слов, и огласила свое заключение:

– Про девушку.

– Как? Опять? – рассмеялась Вика.

– Да. Только это уже совсем другая девушка. Она красива и прекрасна, но не платит взаимностью безумно влюбленному в нее и тоже прекрасному турецкому юноше. Тот бросил к ее ногам машину, виллу и дубленку, а она только жестоко смеется над ним. И все потому, что она – русская, и зовут ее…

– Наташа, – весело прервала меня Вика.

– Правильно. Ты необычайно догадлива.

В этот момент у меня возникло неприятное ощущение, что на нас кто-то давно пристально смотрит. В этом не было бы ничего необычного и странного для двух девушек в густом мужском окружении, если бы не сегодняшние события. Я, откинувшись назад, быстро и легко пробежала взглядом по лицам, находящимся в поле моего зрения. Затем поставила бокал с коктейлем на столик и, чтобы не привлекать внимания в случае слежки, достала зеркальце и, сделав вид, что поправляю макияж, оглядела людей, сидевших сзади меня.

В Ворошиловке нас учили запоминать лица. Этим умением мы должны были овладеть на автоматическом, практически рефлекторном уровне. Мозг не должен отвлекаться на работу по узнаванию и восстановлению в памяти: «Где и при каких обстоятельствах мог его видеть? И видел ли вообще?» Мы садились каждый у своего экрана и смотрели на бесконечный ряд чередующихся лиц и фигур. Чтобы не возникло привыкания к последовательному восприятию сменяющих друг друга картинок, частота их появления периодически в произвольном порядке менялась.

После краткого отдыха начинался повторный показ. Только показывались совсем другие лица и в совершенно другом порядке. Но среди них были представители «первой серии». Увидев одно и то же лицо во второй раз, мы тут же нажимали специальную кнопку. В случае ошибки – неправильного узнавания или пропуска демонстрировавшегося ранее персонажа – набирались штрафные очки.

С продолжением обучения вместо табло, высвечивавшего количество твоих промахов, каждому подбиралось наказание в соответствии с его индивидуальными наклонностями. Это мог быть просто неприятный и резкий звук, слепящая вспышка или для самых «непробиваемых» укол иглой или разрядом тока. Условия тренировки постепенно, но непрерывно усложнялись. Время демонстрации каждого кадра все уменьшалось, люди появлялись в другой одежде, с новыми прическами и даже загримированными. Умение гримироваться тоже входило в перечень обязательных навыков, но это был совершенно отдельный предмет, в котором мне, могу сказать без ложной скромности, удалось достичь больших высот.

Знакомых лиц, впрочем, как и ничего опасного, я не заметила. Однако неприятное ощущение, будто кто-то внимательно смотрит на тебя через прицел винтовки, выбирая момент поудобнее, чтобы плавно нажать на спусковой крючок, не проходило. Оно было вязкое и липкое, как растаявший на солнцепеке шоколад. Иногда оно мне напоминало лужицу жидкой черной смолы на асфальте в жаркий городской день. Наступишь случайно и уже не очистишься, и обувь безнадежно подпорчена, и каждый твой шаг сопровождается неприятным треском и прилипанием к дорожной поверхности.

Я еще раз, более медленно и внимательно пробежалась взглядом по округе, но снова ничего не заметила. Только где-то в темноте, за пределами светового круга, отбрасываемого фонарями вокруг бассейнов, вроде мелькнуло и тут же исчезло детское лицо того самого мальчишки. Неужели он все это время ходил за нами в надежде получить еще один медяк? Но я бы наверняка тогда заметила его. Или его использовал для наблюдения за нами кто-то из взрослых? Это старый, действенный и очень надежный способ, известный широкой публике из серии рассказов Конан Дойла про Шерлока Холмса. Но кто тогда и зачем ему это нужно? Я не могла ответить на эти вопросы и поэтому покинула кафе с неприятным осадком в душе.

По дороге я незаметно проделала несколько маневров, направленных на выявление возможной слежки. Я неожиданно останавливалась у витрин, как будто привлеченная видом находящихся в них предметов, резко меняла направление движения, сворачивая в узкие, темные и, наверное, не очень безопасные улочки, чем вызывала недоумевающий немой вопрос в Викиных глазах. Но после моей убедительной победы над тремя турками по дороге из аэропорта я имела неограниченный кредит доверия, и она послушно следовала за мной. Слежки не было. Чего нельзя сказать о внутреннем чувстве беспокойства, растущего у меня внутри.

Когда мы вошли в гостиницу и входная дверь плавно закрылась за нами, я с некоторым облегчением вздохнула. За стойкой нас встретил тот же самый портье. Он так же, как и днем, вежливо улыбался, но взгляд не имел прежней важности и уверенности в себе. Протянув мне ключ, он коротко заглянул мне в глаза, а затем быстро отвел взгляд в сторону.

Мы поднялись по лестнице, я вставила ключ в замочную скважину и открыла дверь. Перешагнув порог, я на мгновение застыла, пытаясь прислушаться к посторонним звукам в комнате и уловить чужое присутствие. Все было тихо и спокойно. Я протянула руку к стене и щелкнула клавишей выключателя. Белая люстра под потолком в ответ загорелась всеми тремя лампочками. Я окинула взглядом комнату и не увидела ничего предосудительного.

Мы зашли внутрь, Вика шумно прыгнула в кресло и включила радио. Я же осталась стоять. Что-то изменилось в обстановке за время нашего отсутствия. Это изменение было почти неуловимо, но для меня ясно присутствовало. Я еще раз внимательно окинула взглядом нашу комнату целиком. Есть такая распространенная детская игра: предлагают посмотреть на два, казалось бы, совершенно одинаковых рисунка и найти десять или любое другое количество отличий. И после внимательного изучения открывалось, что различия на самом деле были. То цветов в вазе оказывалось больше или меньше, то рисунок на занавесках другой.

Слегка сдвинутые покрывала и подушки, чуть другое положение кресел и некоторые другие мелкие детали убедили меня, что в комнате в наше отсутствие кто-то был. Однако следов уборки заметно не было. Под ближним к окну креслом лежал тонкий слой пыли, налетевшей через открытую форточку. На ней можно было заметить еще один комплект следов от ножек. Значит, в номере не убирались, но кто-то двигал кресло.

– Женя, что-нибудь не так? – видя мое замешательство, спросила Вика.

– Да вот воров вычисляю, – ответила я.

– А что, разве что-то украли?

– Вот это мы с тобой сейчас и проверим. А то, сама знаешь, «Восток – дело тонкое».

Мы быстро просмотрели вещи, но никакой пропажи не обнаружили. Вика посмотрела на меня с сочувствующим любопытством, с каким смотрят на больного редкой и интересной, но неопасной болезнью. Впрочем, в моей сумке кто-то все же копался. В этом я была абсолютно уверена.

– У тебя точно ничего не пропало? – не обращая внимания на Викин взгляд, спросила я.

– Конечно, – ответила она, абсолютно уверенная в собственных словах.

– Ты не могла бы еще раз внимательно посмотреть, все ли вещи лежат именно на тех местах, где ты их оставляла? – продолжала настаивать я.

Ответом мне был взгляд, который уже выражал сомнение в моем душевном здоровье. Вика пожала плечами, ясно давая понять, что не имеет в отличие от меня такой привычки – запоминать, в каком порядке остались лежать вещи в сумке перед ее уходом. Что ж, она находилась как раз в том возрасте, когда человек не способен принимать мудрые решения и совершать глупости только один раз в неделю, и то лишь по понедельникам. Я не стала делиться с Викой своими подозрениями. В конце концов, это было моей заботой и работой, за которую мне платили, и через какое-то время, обмениваясь пляжными впечатлениями, мы легли спать.

На следующий день помимо пляжа намечалось посещение восточного базара и множества расположенных поблизости самых разнообразных лавочек. Вика шла впереди, а я держалась немного сзади и сбоку. Последние события заставляли быть настороже и готовой ко всяким неприятностям. Впрочем, последних случиться не должно. Не зря же я присутствую здесь!

Утром, выходя из гостиницы, я поинтересовалась у портье, убирались ли вчера в нашем номере или не заходили ли для чего-нибудь другого. Он отрицательно покачал головой. Значит, сделала я вывод, кто-то посторонний проник в комнату и что-то искал в наших вещах. Этот факт, конечно, не мог радовать, поэтому я очень внимательно, но как можно более незаметно смотрела по сторонам. Ведь в свете вчерашнего нападения это могли быть не просто воры.

Мы вышли на старую улицу, окруженную такими же старыми домами с множеством ярких вывесок и распахнутыми дверями лавок и чайных, и не спеша направились в сторону базара. Вика, как и вчера, все так же глазела по сторонам и пополняла багаж новых впечатлений. Я же старалась поменьше вертеть головой и наблюдать за происходящим вокруг. И, как оказалось, делала я это не зря. Вскоре я заметила, что за нами был «хвост» в виде ничем особенным не выделяющегося из пестрой толпы прохожих парня, который, вне всякого сомнения, следил за нами. И следил, надо сказать, достаточно профессионально. А это не такая простая наука, как может показаться на первый взгляд.

Вопреки распространенным штампам, насаждаемым телевидением и кинематографом, агент, производящий слежку, вовсе не носит темных очков даже в яркий солнечный день, не надвигает шляпу на самые глаза, не поднимает воротник и тем более не носит длиннополого темного плаща. Так как это, во-первых, сразу привлекает внимание, а во-вторых, в такую жару это было бы просто смешно.

Парень владел техникой слежки довольно-таки неплохо. Но и я не лаптем щи хлебала. К тому же у меня имелось небольшое преимущество – мне солнечные очки носить как раз не возбранялось, и я этим, естественно, вовсю пользовалась, незаметно для него самого отслеживая каждый его шаг сквозь темные стекла. Первой моей мыслью было, что это обычный вор-карманник. Но через несколько минут я уже начала сомневаться в этом. Карманника, как правило, выдают глаза. У него рыскающий по сумкам и карманам взгляд. Он может очень долго ходить за намеченной жертвой и начнет работать, если будет твердо убежден, что добыча того стоит.

Во время учебы нам показывали оперативные съемки наблюдения за карманниками и процессом их взятия с поличным. Несколько раз мы даже выходили с оперативниками в рейд по рынкам, а некоторым счастливцам даже удалось участвовать в реальном задержании. Я была уверена, что следивший за нами парень являлся именно карманником, но что-то в его поведении было не совсем характерным для этой категории и настораживало. Он не шарил взглядом по карманам и сумкам базарной толпы, а целенаправленно шел за нами. Возможно, мы представлялись ему легкими жертвами, или просто Вика своими золотыми украшениями привлекала воров, как яркий свет ночных мотыльков. Особенно подаренными браслетами, от соблазна надеть которые при выходе на улицу она не могла устоять.

Тем не менее я включилась в процесс этой игры. Сейчас главным для меня было не показать даже намеком, что заметила слежку. Таковы правила игры. Если я дам понять, что существование преследователя не представляет для меня секрета, он просто поменяется с кем-нибудь другим, и все начнется с самого начала. Или решит не трогать нас в течение некоторого времени. Пусть лучше думает, что он владеет ситуацией и я не способна заметить тайную слежку, и тогда, возможно, мне удастся выяснить, что все это значит: обыкновенная попытка самой банальной кражи или ограбления или же целенаправленная акция, направленная против моей клиентки. А мне необходимо знать это наверняка.

Уже почти полчаса мы шли, поминутно останавливаясь, вдоль людного торгового ряда. Наш «хвост» послушно и добросовестно, как тень, следовал за нами. Но не предпринимал никаких попыток к активным действиям. Так могло длиться бесконечно долго, и такая неопределенность меня, естественно, не устраивала. Я уже принялась подумывать, как бы спровоцировать его, но тут Вика, соблазненная настойчивыми зазывами хозяина одной большой лавки с огромной яркой витриной, зашла внутрь.

На мгновение она, должно быть, почувствовала себя Али-Бабой в пещере разбойников или принцессой из «Тысячи и одной ночи» при виде груд украшений, щедро рассыпанных перед ней на стеклянном столе. Несколько минут мне пришлось поработать переводчиком и поэтому слегка отвлечься. Но через витрину мне удавалось видеть, как наш верный соглядатай, разговаривая о чем-то с продавцом мороженого, смотрит через открытую дверь, как Вика выбирает изящный серебряный браслет и примеряет его на руку. После минуты раздумья она решила, что это подходит к ее легкому голубому платью, и купила его, а оба подаренных ей браслета сняла и положила в сумочку. Через пару минут, выйдя из магазина, я отметила, что за время покупки наш «хвост» заметно вырос: он стал в два раза длиннее и раздвоился. Теперь у нас было уже двое соглядатаев.

Мы погрузились в базарную толпу, как подводная лодка в темную морскую пучину. Я старалась идти не очень быстро и сдерживать слишком внезапные Викины порывы куда-нибудь неожиданно свернуть, чтобы добросовестно следовавший за нами «хвост» случайно не потерял нас. Впрочем, теряться они и не думали. Первый парень начал приближаться к нам и попробовал притереться к Вике. В ладони между пальцами у него блеснула крохотная искорка – отточенный кончик маленькой бритвы.

Среди карманников есть «верхушники», которые вытаскивают кошелек из наружных карманов. Есть «трясуны», выбивающие бумажник при вроде бы случайном столкновении: «Ой, простите ради бога», а денег и след уже простыл. Некоторые режут сумки лезвиями. Этот, похоже, был именно из их числа. Ловкость рук, психологическая устойчивость – главное оружие карманника. За несколько секунд он способен вытащить из сумки или кармана лоха кошелек, и так, что никто ничего не заметит. Выделить из толпы карманника и тем более поймать его – работа для настоящего профессионала очень высокого уровня. Для меня сейчас самым главным было не выдать себя – карманники имеют настоящий нюх на слежку. Стоит встретиться с ним взглядом, и он, заподозрив неладное, уже не подойдет, выберет жертву подоступнее.

Вика наклонилась над прилавком с корзинами орехов, фиников и инжира, и замеченный мною первым вор выдвинулся из окружающего людского потока и пошел вперед. Он ловко, словно его нечаянно толкнули в толпе, прижался почти всем телом к Викиной спине. Его пальцы быстро мелькнули поперек тонкого, перекинутого через плечо кожаного ремешка Викиной сумочки, и тот сразу же ослаб. Еще мгновение – и сумочка, держащаяся только за счет того, что была зажата между Викой и вором, упадет на землю. Я чувствовала, как сзади меня напарник вора уже начал наклоняться, чтобы подхватить сумку и не дать ей звуком падения привлечь внимание хозяйки. Затем они быстро разойдутся в разные стороны, возможно, что сумочка будет еще несколько раз передана из рук в руки, и вернуть ее станет уже невозможно.

Но я была начеку. Я уже приподняла ногу и занесла ее, чтобы отбить протянутую ладонь второго, нагнувшегося за сумочкой парня. Но тут первый вор в последний момент что-то заподозрил и совершенно неожиданно оглянулся. Наши взгляды встретились, и он сразу все понял. Вместо того чтобы просто отойти, позволив сумочке свободно упасть, он подхватил ее и пулей бросился в толпу. Его напарник удивленно поднял глаза, не поймав сумки, и перехватил мгновенно брошенный вдогонку убегающим взгляд. Их роли теперь менялись: первый убегал с трофеем, а второй должен был задержать меня, чтобы дать первому возможность исчезнуть в людском водовороте.

Он поднял на меня глаза и начал выпрямляться. Но я не дала осуществиться его планам. Резким и мощным движением крутанув тазом, я сильно толкнула его бедром. От неожиданности он потерял равновесие и, как кошка, упал на четвереньки. Моя почти опустившаяся ступня резко изменила направление движения и плотно припечатала его ладонь к земле. Он коротко взвыл, но я немедленно перенесла вес на эту стопу, и он, получив дополнительную порцию острой боли, буквально подавился ею. Его нижняя челюсть беззвучно отвисла до самого предела, а горло издало лишь еле слышный сдавленный хрип.

– Стой здесь! – крикнула я прямо в ухо Вике, провожая взглядом вора с сумочкой.

Первый вор проворно вклинился в толпу и, ловко извиваясь, как змея, начал уверенно пробираться в сторону свободного пространства. Я ринулась за ним. Однако его напарник, несмотря на боль в отдавленных пальцах, как настоящий профессионал, до последнего выполнил свой долг и бросился прямо мне под ноги. Лишь в последний момент я успела заметить это движение, на лету отшвырнув его прочь, посильнее ударив голенью по ребрам.

Все это длилось меньше нескольких мгновений, и водоворот людской толпы вокруг нас, поглощенный своими собственными делами и заботами, продолжал вращаться в прежнем ритме. Люди лишь на краткий миг раздвинулись вокруг упавшего человека с отдавленной рукой и, зашумев, сомкнулись вновь. Толпы не образовалось, и я почти беспрепятственно вклинилась в людской поток в погоне за сумкой.

К моему счастью, у первого парня не было больше сообщников, или они находились далеко, и поэтому Викина сумочка по-прежнему находилась у него в руках. Людской поток завертел меня, как щепку в течении бурной реки, и выкинул вслед за вором. Из-за моей краткой заминки он получил преимущество в двадцать-тридцать секунд и сейчас резво бежал вдоль улицы. Но мне прыти тоже было не занимать, да и не собиралась же я отпустить его с сумкой просто так, за здорово живешь.

Я бросилась за ним. Услышав мои шаги за спиной, он испуганно оглянулся и резко свернул в узкую щель между домами. Я, рискуя получить неожиданный удар из-за угла, помчалась за ним. Темный проулок закончился так же внезапно, как и начался, и вынес нас на параллельную, не менее многолюдную улицу. Неплохое место, чтобы потеряться в толпе – народу для этого было вполне достаточно, – но я не отступала. Мы понеслись через толпу, расталкивая прохожих, по каким-то крутым лестницам, снова нырнули в толпу и опять помчались по мрачноватым глухим переулкам. Я тенью неотступно преследовала его. Окружающих, казалось, совершенно не удивлял вид погони, они только ловко уворачивались и расступались, освобождая дорогу, как будто это привычное и обыденное для них явление, а затем смыкались снова, лишь изредка провожая нас любопытным взглядом. Я уже могла бы схватить своего преследуемого, но здесь, посреди улицы, будет неудобно «выколачивать из него показания».

Я слегка царапающим движением скользнула по его спине. Он сделал последний рывок в какой-то закоулок. Последний, потому что я уже почти вплотную приблизилась к нему и подсекла сразу под обе ноги. Как подстреленный сайгак, он сложил колени и кувырком полетел вперед. В последний момент он сделал отчаянную попытку выиграть хоть несколько секунд, чтобы освободиться от меня, и швырнул сумку назад в надежде, что я схвачусь за нее и тем самым дам ему шанс уйти. Но я была готова к этому и поймала ее на лету, как вратарь бразильской сборной мяч на финале чемпионата мира, а сама прыгнула на парня сверху.

Словно дерущиеся мартовские коты, мы сплелись в плотный комок и покатились по земле. Но я все же оказалась сверху. Турок что-то злобно выкрикнул и попытался ударить меня рукой. Я легко отбилась и уже через секунду пригвоздила его к земле, растянув в позе цыпленка табака. Я надежно придавила его коленом к земле, а второй ногой наступила на левое запястье. Его правая кисть была по всем правилам выкручена, и я в любой момент могла легким движением доставить ему нестерпимую боль и даже переломать пальцы.

От неожиданности мой противник затих. Я слегка надавила на кисть, приводя его в чувство. Он взвыл и попытался освободиться, но вместо этого только почувствовал, что не может без боли пошевелить даже пальцем. Тогда он, как молодой горный козел, взбрыкнул ногами, но второе, уже более сильное и длительное нажатие окончательно убедило его оставить все попытки к освобождению. Он буквально завопил, проклиная меня самыми страшными турецкими ругательствами. В другое время я, конечно, предоставила бы ему возможность выговориться и внимательно выслушала бы все, что накипело у него на душе. Но сейчас я не знала, каким временем могла располагать – ведь здесь могли появиться люди, и только одному Аллаху было известно, что бы они решили сделать при виде русской девушки, сидящей верхом на турке, и мне пришлось, действуя его правой кистью, как ручкой усилителя, быстро отрегулировать громкость его речи сначала до приемлемого уровня, а затем и до полной тишины.

Он замолчал и лежал теперь тихо, лишь пытаясь испепелить меня горящим и полным ненависти взглядом.

– Что тебе было нужно? – спросила я его по-турецки.

Его удивление было настолько велико, что он впал в легкий транс. Было такое впечатление, что он удивился бы меньше, если бы к нему вдруг обратилась бродячая собака. Пришлось опять приводить его в чувство легким нажимом на кисть. Это подействовало.

– Ты? Ты? – начал запинаться он, как старый заевший проигрыватель, все еще не в состоянии переварить факт, что обокраденная им русская девушка говорит с ним на его родном языке.

– Да, я, – пришлось мне прервать его. – Говори, что тебе было надо.

Совладав и окончательно смирившись с мыслью, что я говорю и понимаю по-турецки, а также что выпускать его совершенно не намерена, он демонстративно сжал зубы и бросил на меня горящий ненавистью взгляд. «Тебе, презренная женщина, я ничего не скажу», – говорило выражение его лица. Я же, в свою очередь, не собиралась дожидаться появления здесь какого-нибудь случайного прохожего или тем более его напарника и поэтому в срочном порядке активизировала процесс взаимопонимания в нашей беседе. Я в очередной раз надавила на кисть, показывая ему, кто здесь является хозяином положения. В ответ он сморщился, но продолжал молчать, крепче стиснув зубы. Тогда я плавно усилила нажим. Неестественно выгнутое запястье выжимало из искаженного болезненной гримасой лица турка крупные капли пота. Прямо на моих глазах он покрывался мутной росой, как покрывается каплями жира тушка поросенка под пламенем паяльной лампы.

– Что ты хочешь? – наконец завопил турок, не выдержав боли.

Мой вопрос звучал бы абсолютно глупо, если это был обыкновенный вор-одиночка, случайно выбравший Вику для ограбления. Но, принимая во внимание нападение на дороге и явные следы обыска в нашем номере, я должна была исключить худшее. А именно то, что кто-то конкретно интересуется Викой и мной.

– Кто послал тебя и зачем? – спросила я, делая вид, что на самом деле мне все давно известно и сейчас меня интересуют только мелкие детали, и то лишь исключительно для его же блага. – Если будешь молчать или попытаешься обмануть меня, то, клянусь Аллахом, ты не уйдешь отсюда хоть с одним целым пальцем.

При этом я добавила в конце очень специфическое восточное ругательство, приобретенное мною в качестве бесплатного довеска к боевому опыту в восточном регионе. Не знаю, что подействовало больше – то ли упоминание Аллаха, то ли знание специфического жаргона, или же тот простой факт, что я действительно очень легко могла одним движением сломать ему кисть и пальцы, но он заговорил:

– Я не знаю. Я не знаю. На самом деле. Абдула заставил меня. Я задолжал ему. Много. Он сказал, что я должен украсть у русской девушки браслеты, и тогда он простит мне большую часть долга, – быстро-быстро, как пулемет, будто боясь, что я не поверю ему, скороговоркой выпалил он. Так быстро, что мне с трудом удалось его понять.

– Какой Абдула? – спросила я как можно строже.

– Абдула, – сказал вор, широко раскрыв глаза, словно в городе был только один-единственный человек по имени Абдула, и то его знала каждая собака. – У него большой магазин на Искеле Джаддеси.

В ответ я понимающе кивнула головой с таким видом, что как раз этого Абдулу я знаю очень и очень хорошо и в целом довольна полученным ответом.

– О том, что было, Абдуле не говори – смеяться будут. Ему скажешь, что упал и потянул руку и поэтому не смог стащить сумку. Понял? – сказала я ему вкрадчивым назидательным тоном.

Вор с готовностью закивал в ответ. Чтобы ему легче и убедительнее было врать, я в последний раз немного потянула его кисть, слегка растягивая связки. Теперь у него было хорошее оправдание для хозяина, да и, думаю, несколько кошельков на ближайшее время мне удалось спасти.

Эту процедуру он воспринял как должное и даже не сморщился, а только крепче стиснул зубы. Добиться от него еще чего-либо представлялось мне маловероятным, и я встала, освобождая его. Он некоторое время полежал на земле, настороженно, как дикий зверек, не сводя с меня глаз, затем медленно поднялся и остался в нерешительности стоять. Я резко дернула подбородком в сторону выхода на улицу, указывая ему путь, чтобы он убирался.

– Пошел вон! – властно приказала я.

На его лице отразилось недоверчивое счастье. Наверное, он до сих пор все еще не верил, что отделался так легко. Он развернулся и вертлявой походкой прытко бросился прочь от меня. Я удержалась от соблазна дать ему напоследок прощального пинка и только проводила взглядом. Когда его спина окончательно скрылась за углом дома, я развернулась и пошла в обратную сторону. Несмотря на то что полученная от него информация была далеко не самого лучшего свойства, настроение у меня было довольно-таки неплохим. Возможно, неожиданная легкость, с которой я получила нужные сведения, была тому виной. Я вспомнила удивленное выражение его лица, когда я заговорила с ним по-турецки.

«По улицам ходила большая крокодила. По улицам ходила, по-турецки говорила», – сами собой всплыли в моей голове простенькие стишки из далекого детства. Я не удержалась и прыснула. Для вора я, наверное, и была как раз такой крокодилой, говорящей по-турецки. Только не зеленой. Я остановилась перед зеркальной витриной, поправила сбившуюся одежду, привела в порядок волосы, попутно вежливо отбилась от настойчивого приглашения хозяина лавки зайти внутрь чего-нибудь купить и заспешила к оставленной в одиночестве Вике.