Текст книги "Свадебный торт"

Автор книги: Марина Хлебникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Хлебникова Марина
Свадебный торт

Марина Хлебникова

Свадебный торт

"...В тот миг, когда он впервые положил мне голову на живот, я почувствовала себя матерью... Нет-нет! Детей у нас никогда не было, но его голова – кудлатая, беспутная, жестокая голова – надолго придавила меня к земле тяжестью материнства..."

Монолог попахивал сценой, но произнесен он был без фальши, без наигрыша – так просто, будто школьница зачитала вслух отрывок из заданного, и к ней лично это никакого отношения. не имеет. Рындин сочувственно покивал, хотя, откровенно говоря, ничего не понял. Только отметил про себя, что повезло какому-то обалдую: такую шикарную дамочку придавить к земле – пусть даже тяжестью материнства – достойное дело. Рындин уже ощупал ее глазами – от стройной ноги на изящном французском каблучке до стильно подстриженной головки, но возраста не определил. Вернее, возраст дамы находился в таком широком диапазоне, что не стоило и гадать.

– Катерина Николаевна, – почтительно навис над ее плечом седовласый метрдотель, – прикажете подавать горячее?

– Не раньше половины девятого, – спокойно скомандовала она. – Да смотри, Эдик, без фокусов!

Эдик мимолетно скривился, но безропотно отступил в тень.

– Знаю я эту публику, – усмехнулась Катерина Николаевна, словно спиной уловив гримасу. – Подавать горячее, значит, сгребать холодное по сумкам. Потерпят.

– Что вы, – попробовал возразить Рындин, – в таком продвинутом заведении!.. Не может быть, чтобы персонал...

– Да бросьте, голубчик! – Катерина Николаевна снисходительно прищурилась. – Вывеска, конечно, солидная. А персонал – родной, отечественный. Их хоть озолоти, а увидят грошовую халяву и – фьюить! Национальная особенность...

Она щелкнула ноготком по тонкому стеклу бокала, и Рындин засуетился, опережая бросившегося на звук официанта.

– Не надо шампанского, – остановила его соседка, – не то настроение. Шампанским пусть молодожены балуются

Рындин послушно наполнил рюмку дорогим французским коньяком

– Горько! – громко скомандовала женщина. Тотчас, будто только и дожидался распоряжения, пружинисто подскочил жених и потянул за руку новобрачную. Девушка мило потупила глазки, слегка зарделась, сложила губки сердечком в ожидании поцелуя, но едва уста суженого коснулись ее рта, поспешно села.

"Что-то тут не так, – подумал Рындин. – Какая-то свадьба неправильная."

Что именно в этой свадьбе неправильного Рындин пока не уловил, но потрохами чувствовал необычность свадебной атмосферы.

Гости вели себя странно: вместо того, чтоб взреветь на разные голоса "горько!" и начать отсчет длительности поцелуя, они тихо опустили глаза долу – к рюмкам, тарелкам, будто смутил их этот коротенький законный целомудренный поцелуй.

"Наверное, из-за разницы в возрасте, – решил Рындин. – А может, чтоб выглядеть покруче. Чтоб не как на сельской свадьбе – без гиканья"

Жениху на вид было лет сорок пять – возраст вполне брачный.

– Красив, как молодой Бог, – Катерина Николаевна заметила, что сосед исподтишка разглядывает парочку. – Мне нравятся мужчины с сильной фигурой, но в меру. Без распирающей мускулатуры... – Она скользнула внимательным глазом по рындинскому торсу.– Хорош, – согласился Рындин, – вот только лицоА что лицо? По-моему прекрасное лицо– Подбородок вяловат и губы... капризные, как у ребенка– Какой наблюдательный! – засмеялась Катерина. – А может, вы просто завидуете? Переживаете, что ваша девочка выходит замуж?Моя девочка?.. – Растерялся Рындин– Ну да! Вы же родственник невесты?.. Или гость с ее стороны?– Я... со стороны... – замялся Рындин. – В общем, да, со стороны... Чертов Володька! Рындин нашарил глазами своего институтского кореша и едва удержался от того, чтоб показать ему кулак. Володька безучастно жевал на другом фланге длинного банкетного стола и был похож на полудохлого карпа: рот еще производил редкие мерные движения, но глаза спали. Рындин, действительно, был "со стороны". То есть, абсолютно со стороны. И никаким боком к этой свадьбе не относился. Он закатился проездом – без звонка, без телеграммы – к своему стародавнему дружку Владимиру Шабатуре, в быту Воше. Прибыл прямо с вокзала, размахивая бутылкой "Столичной" и радостно лыбясь.

Еще в поезде он подробно представлял себе эту встречу. Кухонный уют. Вошу рядом с холодильником, чтоб все было под рукой. И себя – на единственном мягком "гостевом" стуле со спинкой. Сначала с ними посидит жена Зойка, потом заскучает, и они вышлют ее спать. Закроют двери, надымят до синего тумана и, выдув до капли все запасы, вволю почешут языки "за жизнь".

Это ведь только считается, что собравшиеся вместе мужики обсуждают исключительно производственные проблемы, политику или вчерашний футбол. Любой сопляк знает: после "энной" рюмашки разговор, как правило, плавно съезжает на темы житейские, бытовые и свербящие. То есть на баб. Володька отворил немедленно, будто специально торчал за дверью, и... заморгал. Растерялся. Был он при полном параде, припомаженный, с роскошным букетом веснушчатых орхидей.– Ого! – изумился Рындин. – А где оркестр?– Понимаеф, фтарик, – когда Воша нервничал, он все шипящие и свистящие заменял по-детски трогательным "фе", – у моей Фефини фегодня фвадьба... Не пойти невофмофно по головам переффитает... – Расфефекался! – засиял Рындин, радуясь знакомому, полузабытому "фефекту фикции". – Да на этих свадьбах народу всегда до черта! Кто заметит, что тебя нет? Я же проездом!..– Она заметит, убежденно заверил Володька, постепенно возвращаясь к полному составу алфавита, – такая стерва – все замечает! Рындин резко расстроился, как всегда, когда желанное и тщательно придуманное обламывалось по независящим от него причинам. Володька заметил кривоватую улыбку друга, и заспешил, затараторил:– Я бы Зойку погнал вместо себя, но ее черт унес на дачу, Прям сбесилась с этой дачей – без конца там что-то окучивает!..– Вот и с Зойкой не повидаюсь, – еще раз огорчился Рындин, – жалко... Семь лет назад они с Шабатурой ходили в Зойкиных воздыхателях, что не мешало им вместе готовится к экзаменам, пить пиво и не точить друг на друга коренных зубов. Без петушиных боев, дружной осадой они подводили любимую к ЗАГСу, на пороге которого ей предстояло сделать окончательный выбор. То есть поставить на молодую беспутную житуху одного из них окончательный крест. Зойка выбрала Вошу (все-таки столичный житель!), а Рындин без особых обид и переживаний укатил в родимую провинцию.

С тех пор в жизни Кости Рындина почти ничего не изменилось: работал в НИИ, карьеру делал постепенную, без взлетов и падений. А поскольку к тридцати годам так и не обзавелся половиной (этим вечно зудящим двигателем прогресса!), то суетиться особого повода не находил.

Иногда, правда, задевало: молодняк – наглый, торговый – раскатывает по городу на сверкающих иномарках, а он... А он, в общем, тоже не пешком: отцовский "Жигуленок" – чистенький, обласканный – в полном распоряжении . Трехкомнатная полковничья квартира почти всегда свободна – родители и зиму, и лето жили на крохотной дачке за городом. Отец – чтоб, значит, свежий воздух и рыбалка. Мать – чтоб Костеньке не мешать, а то вот с личной жизнью у него никак не заладится. Налаживать личную жизнь Рындин не торопился: работал без отвращения, по утрам выходил на пробежку, вечерами сидел над шахматами. Иногда приводил девиц – но в строгом соответствии с физиологическими потребностями, в глубине души считая, что раз Господь обделил эти существа умом, то он, Рындин, не обязан компенсировать ошибки Всевышнего и терпеть дамское присутствие ежедневно и еженощно. Вот с Зойкой не повидаться – и правда, жалко...

– Может, завтра увидимся? – неуверенно предложил Воша. – Зойка, в аккурат, прибудет... Посидим... Ты где остановился?

– Да так... – неопределенно пожал плечами Рындин и спрятал за спину дорожную сумку

– Тьфу, пропасть! – выругался Володька. – Ты ж прямо с вокзала!.. Что ж делать?!

– Не переживай! – Костя великодушно простил Воше нерешительность в условиях стресса. – Дуй на свою свадьбу, отметься. А там огородами, огородами – и домой, раз уж нельзя отказаться!

– Понимаешь, старик, я у Шефини и так на карандаше. Чует мое сердце, она на меня зуб наточила. А если еще и пренебречь...

– Непонятно, но убедительно, – Костя сунул сумку под вешалку. – Ну, счастливо!

– А ты? – не понял Володька

– А что я? Тепек пока посмотрю... В шахматишки сам с собой сгоняю... Будь спок, не соскучусь!– А... – протянул Воша, и глаза его предательски забегали. – А. может, со мной? Чего тебе одному кукарекать в пустой квартире?– Неудобно, Вовка, – Костя шаркнул глазами по прихожей и не узнал ее – так богато показалось ему от новеньких зеркал, шкафов и паркета. Даже рожки для ботинок и разноцветные зонтики не валялись кое-как, а стояли и висели художественно, в соответствии с генеральным замыслом дизайнера.– Ну, не знаю... – Володька зачем-то притворил двери в спальню и так напрягся, что лоб его стал похож на морскую волну в изображении дошкольника.

"Бабу он, что ли прячет?" – Рындин загорелся мгновенным ехидным любопытством и бесцеремонно оттеснил Вошу от двери.

В спальне было пусто. Но, Бог мой, что это была за спальня! Рындин даже присвистнул.

– Ты что, музей грабанул? Или сам рукодельничаешь по чертежам старых мастеров?..

– Трепло! – поморщился дружок и, додумав тайную мысль, отчаянно тряхнул букетом. – Пригласительный-то на две персоны! Поехали! Авось Шефиня не придерется! Только вот одет ты... несоответственно...

Через полчаса Рындин, обряженный в костюмчик от кутюр, ерзал на заднем сидении "мерседеса", сгибая и разгибая пальцы ног, и с тоской думал, что ботиночки у Вовки, конечно, новенькие, но тесные. И ежели их потихоньку не скинуть под столом, то домой можно и не доковылять. А Воша без умолку болтал о менеджменте, банковских ставках, профите и красотах Средиземного моря. На прямой вопрос , чем же все-таки занимается его контора, промычал размыто, неопределенно: мол, мы им, к примеру... м-м-м... цветные металлы, а они нам, допустим... оргтехнику. Но!.. Это, брат, только верхушка айсберга, а всей кухни – извини, старик... ты ж понимаешь!.. И многозначительно замигал по очереди то левым, то правым глазом.

Костя, не желая показаться беспросветно диким, от дальнейших расспросов отказался. Однако про себя отметил, что поругивая между прочим непосредственную начальницу, ("стерва редкостная, но это, старик, строго между нами!.. Ты ж понимаешь, такую работенку сейчас днем с огнем..."), Шабатура предусмотрительно понижает голос до шепота.

...В холл дорогого ресторана допускали строго по пригласительным и быстро и бесцеремонно досматривали. Молчаливые парни похлопали Рындина по карманам, ощупали ремень и слегка задрали штанины. Ошеломленный прелюдией к празднику, Костя потерял из виду дружка. Стараясь придать себе вид беззаботный и неуниженный, он слонялся среди нарядных надушенных дам и их элегантных кавалеров и мысленно материл Володьку, который как в воду канул со своим веником из орхидей.

Новобрачных в холле, по-видимому, не было. Во всяком случае, Костя не заметил традиционной вереницы поздравляющих, томящихся от необходимости "держать" лучезарную улыбку и мечтающих освободиться от надоевшего букета.

Зато публика в своей массе казалась знакомой. И он мучительно размышлял, где мог видеть такую прорву до боли привычных лиц. И как получилось, что они, по-видимому, его абсолютно не узнают. Бог знает, сколько бы он промаялся, если бы не наехал взглядом на физиономию популярного телеведущего.

Рындин прозрел: каждого второго из присутствовавших он видел в том или ином качестве по "ящику". Причем гораздо чаще, чем папу с мамой в натуре. Здесь прохаживались депутаты и дипломаты, бизнесмены и модельеры, спортсмены, эстрадники и представители других популярных профессий. Стало любопытно. Костя придвинулся вплотную к телешоумену и навострил ухо.

Обычно, то есть по телеку, тот производил впечатление исландского гейзера – вечно бурлил, хохмил и фонтанировал. Здесь же выглядел непривычно иссякшим и мрачноватым. Экстравагантно полуодетая леди тыкала ему в руки бодрящий стакан апперетива, но он вяло отбрыкивался:

– Перед работой не употребляю. Вот отбалаганю оплаченное, тогда...

– Кока, лапусик – висла на локте безголосая, но широко популярная певица, – если ты выпустишь на финал эту мымру, я просто угорю!

– Дусик – пусик, – злобно вывернулся из цепких пальчиков телегений, – я тут порядок блюд не заказываю! Мое дело – обеспечить гарнир согласно пожеланиям заказчицы!

"Ого! – подумал Рындин. – Похоже, гостей на эту свадебку не приглашали, а заказывали!.."

Постепенно холл опустел: гости втянулись в двери банкетного зала, и Рындин остался в обществе гардеробщика, швейцара и парочки шифонерообразных молодцев из службы охраны. – Могу я вам чем-то помочь? – вежливо осведомился ливрейный швейцар, а гардеробщик вперился в его зрачки с профессиональной подозрительностью."Черт! – побагровел Костя. – Еще подумают, что я хочу шубу стырить!" Из зала грянул свадебный марш, и Рындин, нехотя, поплелся на звук. Гости уже расселись в соответствии с табелью о рангах и замыслом массовиков. Воша, поджатый с двух сторон сверкающими алмазным блеском дамочками, огорченно крутил головой: мол, так уж вышло, старик, ничего не попишешь!.. Пустовало единственное место в середине стола – между гипертоником в твидовой тройке и смуглой шатенкой в платье такой вызывающей простоты, которая неизбежно наводит на мысль об эксклюзивности его цены. Рындин украдкой оглянулся – нет ли других претендентов на пустующий стул? – и вопросительно глянул на Володьку. Но предатель – Шабатура смотрел в сторону, а смуглая дама так доброжелательно и приглашающе кивала, что Рындин, сцепив в уме ряд непечатных слов в темпераментную цепочку, направился к ней. Не то, чтобы Костя – молодой мужик приятной наружности – комплексовал или робел, нет! Просто он чувствовал себя, как в первый институтский день: столичная братва уже перезнакомилась, все болтают о чем-то для них знакомом, а для него абсолютно загадочном. Звучат фамилии, о которых он слыхом не слыхивал; названия улиц, по которым не ходил; имена кумиров, которыми ему, провинциалу, и в голову не приходило интересоваться... В общем, чужой на празднике жизни.– Вам нравится наряд невесты? – приветливо обратилась к нему соседка– Очень и очень, – выдавил Рындин, не понимая что именно должно ему нравиться в пышном ворохе белых кружев, отделанных мелким жемчугом.– А по-моему, дурной вкус. Купечество. Но раз девочка хочет...– Где вы взяли такой волшебный загар? – опасаясь попасть впросак, Рындин поспешно перевел разговор в топорно – комплиментарное русло. По его мнению, любая женщина, даже Софья Ковалевская, в глубине нутра остается родной сестрой Эллочки людоедки, и самая неуклюжая похвала действует на нее завораживающе.– О, в мире полно теплых уголков, – усмехнулась дама. – А если нет времени выбраться, можно обойтись солярием. Дать координаты?– Нет, это не искусственный загар, – уверенно определил Рындин. – Самый натуральный морской– Почему вы решили?

– Вырос на море, так что немного разбираюсь– Правильно. Загар кипрский, свежий. Недельки через две выцветет, и придется снова катиться куда-нибудь, обновлять– Всего-то и забот! – пошутил Костя– Всего-то, – прищурилась дама. – Попутно, между морскими ваннами и солнечными, придется кое с кем встретиться, кое-что подписать и кое о чем договориться устно. Всего-то и забот!– С кем это "кое с кем"? – Костя, решил, что раз уж случаю было угодно присадить его рядом с неведомой красавицей, то вести себя следует галантно: слегка флиртовать, немного ревновать и, вообще, оказывать знаки внимания.Вас интересуют коммерческие тайны? – она строго приподняла брови, и в глазах ее – темно-карих, мягких, бархатных – зажглось смешливое любопытство.– Боже упаси! – деланно ужаснулся Рындин. – Я в коммерции разбираюсь, как чукча в апельсиновом сокеИ не желая настораживать даму, налег на продуктовую экзотику – благо, недостатка в ней на столе не было. Заиграла музыка, на эстраде, предводительствуемые ожившим телеведущим, замелькали певцы иллюзионисты (те, что научились виртуозно открывать рот, не производя при этом никаких звуков) и просто певцы. Часть гостей потянулась танцевать. Рындин заметил, что поднимаясь от пиршественного стола, они все, как один, бросают взгляд на его соседку, будто испрашивают разрешения.– Вы позволите? – Костя поспешно дожевал ветчину и по-школьному одернул пиджак– Не в цвет, мягко отказалась соседка, – но вы танцуйте... расслабляйтесь– Что-то больше ни с кем не хочется, – подогретый коньячными парами, наседал Рындин– Если ни с кем не хочется, не танцуйте, – разрешила она. Рындин похлопал себя по карманам, нащупал сигареты и, не настаивая более на танцах, отправился в холл курить. – Ну как тебе наша крокодилица? – возбужденно зашептал Володька, вжимая Рындина в щель между диванчиком и плевательницей. Рындин подивился перемене: сейчас Воша не напоминал полудохлого карпа, а выглядел, скорее, юркой гупией в период брачной суматохи.– Какая крокодилица ? громко переспросил он– Тихо ты, чучело! – зашипел и заоглядывался Володька. – Ты же с ней рядом уселся!..– Очаровательная женщина, – осторожно не согласился Рындин. – Приветливая, милая... Кажется, не совсем глупа...Очаровательная?! – Вовкины глаза заняли столько места на лице, что все остальное как бы пропало. – Это же моя Шефиня! Стерва из стерв! Помесь акулы и гремучей змеи!.. Знаешь, в какие кабинеты она ногами двери открывает?!Отдыхай! – огрызнулся Костя. – И глаза не выпучивай, а то с полу не подберешь!– Ну, ты даешь, Кот! – продолжал таращиться Володька. "Приветливая"! Как барракуда!..– Ты спросил – я ответил, – Костя глубоко затянулся и невежливо выпустил дым прямо в нос озадаченному приятелю.Володька замахал руками, разгоняя синее облако, и притворно закашлялся– Ты чего? – не понял Рындин. – Курить бросил?– Тс-с!.. – опять зашипел Вошка. – Не бросил, а не начинал!Пришла очередь удивиться Рындину: он-то четко помнил, как ночами, готовясь к экзаменам, они накуривались до головной боли и воспаления гортани. Костя потряс головой, будто отгоняя наваждение, и уставился на дружка, который опять подмигивал ему поочередно то левым, то правым глазом.– Что у тебя с глазами? То таращишься, то моргаешь как припадочный! Нервный тик, что ли? – Угу, – подтвердил Бычков. И между прочим, из-за твоей очаровательницы. Она, видишь ли, постановила, что в фирме будут работать только молодые, здоровые и без вредных привычек. – Ну, и что в этом стервозного? О твоем здоровье печется!– Как же! скривился Володька. – Почти как о своем кармане!.. Курение – это так, мелочь! Она по всем направлениям такой террор устроила, что ни пикнуть! Чуть что – на кислород! И без всяких обжалований. Секретарша ее ко мне на ручку кресла присела, и что?.. "Фирма в ваших услугах больше не нуждается"! Каково? Только Зойке – ни-ни! О'кей?– О'кей, – ухмыльнулся Рындин. – Видать, не только присела, если Зойке не говорить?– Свят! Свят! – закрестился Володька, но рожа у него при этом была вполне блудливая. – Разве ж я подниму руку на священный институт брака?– Руку, может, и не поднимешь, а вот кое-что другое!.. Слушай, а может, у нее на тебя виды? Вот и приревновала к секретарше, устранила, так сказать, конкурентку

– Да ты что? – досадливо отмахнулся Воша. – За три года ни разу на "ты" не перешла! Холодная, как могильный камень!

– Значит, ценит в тебе специалиста

– Да ты что?! – еще больше изумился Шабатура. – Она своего Петю охранника больше ценит, чем меня!..– А чего же держит?

– А черт их поймет, этих баб! – развел руками Володька. – Сам не пойму! Мне это место Зойка организовала через какого-то знакомого. Должность технический директор. А спроси, что я делаю – не отвечу! К коммерции меня Катерина не подпускает. Решения принимает единолично. Так, бумажками шелестю... то есть шелещу... Черт! Ну, в общем, ты понял!

– Все говорит за то, что интерес у нее к тебе внеслужебный! В командировки с ней часто

ездишь?

– С ней? Никогда! Вообще, раньше она меня часто посылала – полмира объехал на шару. Но всегда один. И чистым курьером – одну бумажку довезу, другую получу – все. А последние полгода – никуда! Сижу, как пришитый! Сижу и чувствую – скоро на воздух!..

– Н-да... Ну, попробуй за ней поухаживать... Намекни на чувства

Воша посмотрел на Рындина, как на помешанного. Только что пальцем у виска не покрутил.

– Какие ухаживания?! Ей нужную особь приносят прямо в постель в подготовленном виде, чтоб времени драгоценного не тратила!

– Откуда ты знаешь?

– Мне ее референт рассказывал... Представляешь, как-то он..., вдохновенно засплетничал Шабарда. – А через сутки – опять на "вы", будто память отшибло! Но паренек не в обиде, – он вздохнул, и было непонятно, чего в этом протяжном звуке больше – сочувствия или зависти– Диагноз ясен, категорично заявил Рындин. – Зависть и страх! Ай-я-яй, господин подчиненный! Зависть и страх ведут вас по кривой дорожке бабьих сплетен, заспинного шушуканья и клеветы!– Каких сплетен! – обиделся Вовка. – Мне референт рассказывал. Лично. Как его, между прочим, под белы рученьки к Кате доставили– А он сопротивлялся?– Ну, в лоб я не спрашивал, – заюлил ВолодькаТогда что же он тебе рассказал? Что ему было бы лестно пристроиться на более длительный срок, однако пока никто не хочет? Воша надулся и замолк. Костя подумал, что зря наехал на дружка. В конце концов, в каждой избушке свои погремушки. И нечего лезть в чужой богатый монастырь со своей убогой научно-исследовательской моралью. Он уже собирался сказать что-то веселое, общепримиряющее, хлопнуть Володьку по спине и предложить опрокинуть по рюмочке, но тот будто покрылся инеем. Кося глазами и едва разжимая губы, процедил, что "знал бы... не брал бы... с собой". Костя напрягся было, чтобы в ответ приложить – мол, не напрашивался, а если ты так с друзьями, то и иди... в соответствующее место! И раздумал. Потому что за спиной Шабарды стояла Шефиня. Рындин дернул Володьку за рукав и невольно ухмыльнулся, когда тот младенчески пискнул и на глазах ужался в объеме.– Представьте нас, Владимир Иванович, – спокойно попросила помесь акулы с гюрзой, – а то сидим рядом, а как обратиться друг к другу – неведомо– К-катерина Н-николаевна К-к-комарова, – промямлил Воша. На его счастье в длинном имени не встретилось ни единой свистяще шипящей, а то бы накувыркался. Он глубоко вдохнул, как перед погружением, и медленно, бережа силы и прислушиваясь к каждому звуку, льстиво закончил: – Глава фирмы и вдохновитель всех успехов. А это... – Рындин Константин. Можно без отчества. Однокашник и друг Владимира, – он успокаивающе положил ладонь ему на плечо, мол, не суетись! Ничего не стряслось! Но Володька израсходовал запас выдержки на официальную часть и теперь зачастил, замельчил, "зафепелявил" до полной невнятицы. Рындин отодвинул его в сторону и продублировал:– Уж вы простите наглеца, Катерина Николаевна. Я проездом. Хотел институтского дружка повидать, а тут такая накладка...За спиной Катерины маячило несколько настороженных физиономий."Охранники", – решил Рындин. А вслух – шутливо, с покаянной улыбочкой:– Гость я незваный, но безобидный. Промышленным шпионажем не увлекаюсь. Должность имею инженерно – ничтожную. Из пристрастий – только шахматы Катерина Николаевна едва заметно повела плечом, и охранники немного расслабили лицевые мускулы.– Что же вы, Владимир Иванович, – упрекнула, – не проявили гостеприимства. Приняли бы друга, как положено – дома, без суеты. Никто бы не обиделся... Она дружелюбно кивнула Рындину и отошла к гостям. Костя залюбовался ее спиной – очень прямой, красивым разворотом плеча, сильными стройными ногами с крутым подъемом. В изяществе Катерины не было ничего от анемичной худобы, которая достигается, как правило, умариванием плоти разнообразными бессолевыми, рисовыми и еще черт его знает какими диетами. "Упругая, тренированная, дисциплинированная, сильная самка", определил Константин Рындин и мысленно облизнулся.– Видел, как она на меня посмотрела? – гудел в самое ухо Володька. – Как волчица! "Никто бы не обиделся"! – передразнил он – Сегодня бы не явился, а завтра – большой приветик! Без объяснения причин!– Чего ты такой пуганый? – искренне пожалел Рындин. – Прямо не узнать!– Да, пуганый! – отрезал Вовка. – Ты эти рожи за ее спиной заметил? Они кого хочешь разделают под ореховое дерево!Загибаешь!– Разогни! – мгновенно обозлился Володька, но тут же остыл и забормотал обиженно: – Тебе хорошо, сидишь в глуши и в ус не дуешь! И все у тебя хорошо, и на все хватает, потому что потребностей – ноль! А здесь на твою зарплату да с моей Зоенькой неделю не протянешь. И шмотки ей из бутиков, и два курорта в год, и чтоб машины всегда на ходу, и всех гастролеров заморских... А их тут – немерено!– Ай-я-яй! – насмешливо посочувствовал Рындин. – Прямо не Зойка, а египетский рабовладелец! А как устанет угнетать – смывается на дачу, грядки окучивать!– Какие грядки?! шепотом заверещал Володька. – Коттеджик она окучивает! С сауной и бассейном! Присосалась как вампир, а мне – ишачь! Третий год из долгов не выползаю!..Ал. Островский. "Бесприданница", – скучным голосом прокомментировал Рындин. Ему уже надоело Вовино жалостливое нытье. – Но есть выход: Зойку отстегай вожжами, чтоб не воображала, а сам двигай ко мне в захолустье. И все. Потребности упадут до минимума– Издеваешься?– Ага. Все думаю, что мне напоминает эта свадьба?– Поминки– Точно. По общей оживленности гостей и безудержному веселью близких. А кроме того, создается впечатление, что новобрачные могли бы вообще не присутствовать. Как-то их не очень заметно Володька опять заискрился в предвкушении очередной сплетни, но негромкий отчетливый голос Катерины опять заставил его вздрогнуть– Владимир Иванович, а что же вы без супруги?– М-м-м... она... в некотором смысле, в отъезде, Катерина Николаевна...– Жаль. Ей было бы любопытно поприсутствовать на этом мероприятии, – загадочно усмехнулась Катерина. – Через пятнадцать минут соберите всех в зале. Перейдем к десерту, – и уже с оттенком насмешки, – не так резво, голубчик! Я же сказала, через пятнадцать...– Слышал? – Воша стоял потный от унижения и страха– А ты не виляй хвостом так часто

– Да что ты понимаешь? – процедил Володька. – Думаешь, скурвился? Шестерю? Да мне без этой работы – гайки! Я на счетчик попал... Из-за Зоенькиных непомерных запросов! Слыхал про счетчик?.. А люди, у которых брал – без лирики. Так наедут – лопатой не соскребешь! – Он помолчал минуту, ожидая реакции, и в глазах его появился хитровато– жалобный прищур, а в голосе просительные нотки, – Костик, брат, выручи! Замолви за меня словечко перед этой хищницей!– Какое словечко? – опешил Рындин. – Кто я ей такой? Полчаса знакомы!– Ты у нее под Иванушку закосил, я видел, – зажурчал Воша ласковым ручейком. – Такой надежный мужик из провинции. Игр здешних не знает. Прост, но честен. Она таких любит. Ну, наплети обо мне небылиц – про деловые качества и личную щепетильность, а? Тебе она поверит– Да что ты несешься впереди паровоза? Тебя же никто пока не увольняет!– А вдруг?.. Володька даже слегка позеленел. – Намекни на тяжелое положение, разжалоби... Она иногда способна на гуманность!.. Договорились?.. Рындину вдруг стало муторно. Как когда-то в детстве, когда он откусил пол-яблока и обнаружил в нем полчервяка. Чтобы отделаться от тошноты, он молча постучал пальцем по циферблату. И отвернулся. Не хотелось видеть, как его институтский дружок понесется исполнять важное поручение смуглой дамы с бархатными глазами и очень прямой спиной... ...Стол радовал взор: фрукты всех широт и сезонов, сыры, тонкие вина и сладости наполняли зал головокружительным коктейльным ароматом. Многоярусный торт – шедевр кондитерского искусства – белизной и пышностью взбитых сливок спорил с кружевами подвенечного платья, а нежностью оттенков со свежестью мордашки обладательницы этого платья. Рындин вдохнул экзотический запах субтропиков и подумал, что для завершенности картины не хватает щебета райских птиц и элегических звуков свирели. Не дожидаясь команды, он выбрал персик помясистее и с удовольствием угостился. Краем глаза он заметил одобрительную усмешку Катерины, краем второго – Володькину губу, отвисшую от рындинской дерзости."Ну, Вошка – мелочь, – размышлял Костя, беззастенчиво таращась на гостей, – а остальные?.. Вот тот пожилой аскет с лицом философа?.. И этот грассирующий вельможа и те двое, похожие на удачливых дипломатов – все, все зависят от железной воли маленькой штучки на французских каблучках? Да кто же она, черт возьми? Шефиня? Шахиня? Королева Нидерландов?" В задумчивости он слопал еще один персик, тщательно обсосал косточку, деликатно – двумя пальцами – вернул ее в вазу с фруктами и потянулся за виноградом. Катерина Николаевна засмеялась и взяла в руку десертный нож. Гости зашевелились, зажужжали, послышалось звяканье приборов. Бесшумно задвигались официанты, предлагая напитки, а во главе стола засиял, запузырился радужно-счастливый новобрачный.– Друзья мои! – голос его растроганно вибрировал. – В этот замечательный день мы с Юленькой (нежно жмет лапку новобрачной) приняли множество поздравлений и пожеланий. Но голос одного человека, пожелание которого для меня драгоценнее всех пожеланий в мире, еще не прозвучал в этом торжественном хоре. Я говорю о женщине широкой души и огромного благородства. О женщине, которая на протяжении многих лет была и остается самым верным, самым преданным и дорогим мне другом. Она поддерживала меня в трудных исканиях и разделяла мои немногие радости. Она освещала и одухотворяла мою жизнь, помогала найти смысл и точку опоры, когда я отчаивался. А когда меня заносило в облака, остужала мою голову мудрым советом. Вы, конечно, поняли о ком я говорю! О всеми нами уважаемой Екатерине Николаевне Комаровой – прекрасной, умной, обаятельной, несравненной Кате! О моей Катюше!.. Катерина приняла из рук официанта бокал, но для ответного спича не поднялась, наоборот, слегка откинулась на спинку стула и заговорила – тихо, без эмоциональных всплесков и выкрутасов. Тон ровное дружелюбие. Но чем дольше она говорила, тем сильнее Рындин выпучивал глаза и только что не рукой поддерживал отпадающую челюсть. Воша смотрел на дружка с нескрываемым злорадством – вот, мол, получи! Он разглядывал гримасы Рындина и понимал, что это – карикатура на него самого, и ему было приятно, что Рындин – карикатура и неприятно, что на него, но это – издержки. В конце концов, всегда нравится ошеломить провинциала тем, что давно перемыто перешептано по столичным кухням! – ...Милые моему сердцу новобрачные, Юленька и Миша, – тепло говорила Катерина, – дорогие гости! Не каждой женщине выпадает высокая честь и счастье присутствовать на бракосочетании своего бывшего мужа, а тем более, нести почетную обязанность устроителя этого торжества. Для тех, кому эта ситуация кажется неестественной или непонятной, поясню: в тот миг, как он впервые положил голову на мой живот, я почувствовала себя матерью. И, хоть Бог не дал мне детей, я не слишком огорчалась. Выйдя замуж два десятка (или около того) лет назад, я получила сразу и мужа и сына во всем многообразии проявлений. Мы вместе болели детскими болезнями и не любили манную кашу, мы капризничали, валяли дурака и переживали подростковые комплексы, мы дурно учились и страдали нравственной глухотой. И что же? Любая мать расскажет вам то же самое, а то и побольше. Парадоксально, но то, что оскорбляло меня как жену и огорчало как мать, тем не менее не давало рассыпаться нашему хрустальному союзу. Материнское всегда довлело над женским. И это правильно. Какими бы ни были наши дети, мы можем на них сердиться, но мы не в состоянии их не прощать... – Она обвела глазами слушателей, убедилась в полном внимании и продолжила, – Но дети растут... Наступает день, когда они выходят из-под родительской опеки. Это грустно и радостно одновременно. Грустно оттого, что жаль отдавать свое. Радостно от сознания, что чадо твое выросло, повзрослело и готово вступить в самостоятельные отношения с жизнью. И я рада, что Михаил к своим сорока пяти настолько нравственно окреп, что готов нести ответственность не только за себя, но и за доверчиво вложенную в его руки судьбу юной женщины.