Текст книги "Когда отдыхают ангелы"

Автор книги: Марина Аромштам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

4

Довольно быстро выяснилось: все ученики в классе делятся на неравные группы. Первая группа была маленькой. В нее входили умные дети – как тот мальчик-солдатик. Татьяна Владимировна часто к ним обращалась, говорила, что он или она – «молодец». И солдатики получали больше всех картонных солнышек.

Все остальные были Татьяне Владимировне неинтересны и вызывали скуку. Скука была невероятно заразительной и оказалась бы невыносимой, если бы не наличие третьей группы. Ее представители никогда не получали солнышек. Время от времени Татьяна Владимировна о них вспоминала и говорила: «Так. Все молчат и работают самостоятельно. Я занимаюсь с дураками!» Дураки вставали рядом с партами, и Татьяна Владимировна с раздражением начинала требовать, чтобы они что-то повторили – еще и еще раз. В эти моменты она нехорошо возбуждалась, и в ее красивом лице чувствовалась недобрая, но живая жизнь.

Особое место в группе дураков занимал Колян. Татьяна Владимировна, обращаясь к нему, всегда несколько повышала голос: «Воротов! А ну – сядь! Ты успокоишься когда-нибудь? Ничего не соображаешь, так сиди тихо!» Но дети называли его Колян: «Колян сказал», «Колян кинул (уронил, толкнул, сделал)».

Колян был не просто дураком, от которого по непонятным причинам ускользали буквы и цифры в их подлинном значении. Колян был сумасшедшим. Не сильно, а чуть-чуть. Он не мог сидеть спокойно. Внутри у него работал какой-то бессмысленный механизм, заставлявший внезапно взмахивать руками, пищать или хрюкать. Татьяна Владимировна от этих незапланированных звуков выходила из себя. Я ее понимала – несмотря на несходство характеров. Мне тоже не нравилось, когда кто-то ни с того ни с сего начинает кукарекать. Но с этим ничего нельзя было поделать.

И это создавало некоторую непредсказуемость в нашей невыразительной школьной ЖИЗНИ.

Хотя Колян корчил рожи, на переменах орал и носился по классу, в целом он был безвредным существом. Пока не стащил зеркальце.

Зеркальце хранилось в учительской сумочке. Татьяна Владимировна время от времени извлекала его наружу, встряхивала прической, поворачивала голову то налево, то направо, убеждалась, что в мире существует красота, подавляла зевоту и начинала урок.

Вот это зеркальце и лопалось Коляну на глаза. Точнее, его ручка, торчавшая из небрежно прикрытой сумочки.

У Коляна не было злых намерений. Он просто проносился мимо во время перемены, демонстрируя чудеса увертливости и чудом не сшибая стоящие на пути парты. И его рука как-то сама собой ухватила зеркальце за торчащую ручку. Он и не думал скрываться и продолжал сумасшедший бег, размахивая зеркальцем, подсовывая его кому-нибудь под нос и восклицая: «Накось! Выкуси!»

Потом прозвенел звонок, и что-то в бедной голове Коляна защелкнуло. Он заметался по классу, отдаляясь от учительского стола и от сумочки, будто вдруг осознал исходящую от них угрозу. А потом и вовсе оказался в последних рядах и, пытаясь замести следы своего нечаянного преступления, куда-то это злополучное зеркальце сунул. Вошла учительница, мы вскочили и замерли рядом с партами. Татьяна Владимировна кивнула, класс дружно выдохнул и опустился за столы, а она привычным движением потянулась к сумочке. И не обнаружила там любимого зеркальца.

На лице Татьяны Владимировны вдруг вскипела жизнь, сделав его неузнаваемым, почти некрасивым. Все, даже любимцы-солдатики, почуяли неминуемую беду.

– Кто позволил лазить в мою сумку? – Татьяна Владимировна произнесла это с незнакомыми интонациями.

– Кто взял зеркало?

Кто-то из солдатиков тут же поднял руку.

– Ты?

– Нет, – испугался ответчик. – Это Колян взял. Я видел. Он с ним бегал.

– Не я, не я! – заканючил Колян, и было видно, что ему очень страшно.

– Где зеркало, я вас спрашиваю?

Колян все продолжал ныть и отнекиваться. Было видно: толку от него не добиться. И Татьяна Владимировна, все больше гневаясь, сменила тактику.

– Кто был в классе на перемене? Кто последним видел зеркало? А ну, встать!

Встали почти все. Только четыре девочки остались сидеть.

– По стойке смирно. Руки за голову! Будете так стоять, пока зеркало не найдется.

Мы встали и неуверенно заложили руки за голову. Как в кино про бандитов. Или про террористов. Террористы кладут руки за голову, когда их ловят. Или они сами велят кому-нибудь положить руки за голову.

И так мы все стояли перед Татьяной Владимировной, весь первый класс. Она сидела за столом, листала журнал и на нас не смотрела.

Одна маленькая девочка в последнем ряду вдруг подняла руку и начала ею трясти. Мы всегда так делали, чтобы нас спросили. А девочка не просто трясла рукой, она даже подпрыгивала от нетерпения.

– Я знаю, где оно! Я знаю! – громко зашептала девочка. Ребята стали переглядываться. И учительница, наконец, обратила на нее внимание:

– Я тебя слушаю!

– Вот оно, в ведре!

Все обернулись и посмотрели, куда указывала девочка. Среди бумаг в мусорной корзинке виднелась ручка зеркальца. Колян, осознав, что его разоблачили, страшно завыл и бросился вон из класса.

Татьяна Владимировна подошла к корзинке, извлекла оттуда зеркало, потом вернулась к столу, резко схватила сумочку и тоже быстро вышла. Дверь громко хлопнула. Хотя хлопать дверью было нельзя и учительница постоянно за это боролась. Но теперь она сама хлопнула дверью и ушла. А мы остались стоять «руки за голову». И не знали, что делать. Некоторые мальчишки стали опускать руки и садиться. А девочки все стояли: вдруг Татьяна Владимировна вернется? Но затем сели и они. И все стали разговаривать, шуметь.

Прозвенел звонок. Это был звонок с последнего урока. В обычные дни Татьяна Владимировна строила класс парами и вела вниз по лестнице, к родителям, ожидающим в вестибюле. А сейчас вести нас было некому. Поэтому мы еще немного посидели, а потом кто-то из мальчишек крикнул:

– А что, ребя! Я домой пошел!

Мальчишки похватали портфели и побежали из класса. А за ними – девочки. И так мы гурьбой скатились по лестнице, к удивленным родителям.

Меня ждал дедушка. Он спросил, что случилось. Я объяснила: Колян стащил у Татьяны Владимировны зеркальце, но не захотел признаться. Из-за Коляна нас всех наказали. Татьяна Владимировна сказала: «Встать, руки за голову!» Надо было стоять, пока зеркальце не найдется. «Но зеркальце нашлось?» – осторожно уточнил дедушка. Я сказала, да, нашлось. В мусорном ведре. Потому что Колян не хотел украсть. Он просто немного сумасшедший. Дедушка погладил меня по голове и больше не стал ни о чем спрашивать.

Ночью на меня напали. Кто-то сухой и жгучий, желавший лишить меня стержня. Враг был невидимый и прятался внутри. Он схватил стержень своей горячей рукой и проталкивал в горло, чтобы проделать там дыру. В горле невыносимо скребло. Яне могла сама справиться с врагом и стала звать маму. Мама прибежала, и дедушка тоже пришел. Он сказал, «скорая» будет с минуты на минуту.

Потом появился человек в белом халате, с чемоданчиком. Он потыкал меня в живот холодной трубочкой, заглянул в горло и сделал укол.

– Классическая скарлатина, – спокойно подытожил врач. – Завтра вызывайте участкового. Это за два дня не проходит.

– Скарлатина? Откуда? – мамин вопрос звучал жалобно.

– Как откуда? Сидит за каждым углом. Особенно, в школе. Поджидает, кто мимо пройдет.

– Доктор, как вы думаете, – осторожно поинтересовался дедушка, – это заболевание не может возникать на нервной почве? Когда нервное напряжение является, так сказать, катализатором нарушения иммунитета?

– Скарлатина, батенька, – вирусная инфекция. Обычная детская болезнь, – отрезал доктор. – А про нервную почву – это не ко мне. Это к бабушкам из богадельни. У них там на этой почве чего только не бывает.

Дедушка попытался скрыть разочарование: он привык уважать профессионализм.

После укола жар меня отпустил, и я стала погружаться в спокойную дремоту уже опознанной болезни. «Скорая» уехала, дедушка и мама сидели в кухне, и до меня сквозь сон доносились их приглушенные голоса.

– Иметь в классе больного ребенка… У любого могут не выдержать нервы.

– Никто не спорит. Но надо быть разборчивой в средствах.

– Тридцать человек в классе. После Алины Татьяна взяла еще троих.

– И все сдали деньги на ремонт?

– Нельзя быть таким злопамятным. Она же не в карман эти деньги кладет. Они идут на детей.

– Охотно допускаю.

– Нет, ты не допускаешь. Ты все время хочешь обвинять!

– Ну что ты, Оленька! Я совсем не обвиняю. Просто я с самого начала чувствовал: это не для Алины. Бабушка бы ни за что…

– Хватит, хватит об этом. Ты можешь предложить что-нибудь другое? Что устроило бы тебя, меня, Алину? Не можешь! Так о чем речь?

– Алину нужно забрать из школы. Из этой школы. От этой учительницы.

– То есть ты хочешь, чтобы она нигде не училась. А только слушала байки про лужи и рисовала бородатых неваляшек.

– Бородатые неваляшки, Оленька, – это своего рода шедевр. Такие способности нужно беречь, а не загрублять, как рассуждает твоя приятельница из соседнего подъезда.

– Никакая она не приятельница. Просто знакомая.

– Хорошо. Эта знакомая из соседнего подъезда. А тот, кто загрубляет, совершает настоящую диверсию. Против человечества! Хочет лишить мир писателей и художников. А художники, Оленька, – это главный нерв человечества!

– Тебе сегодня уже объясняли, что нервная почва ценится только в богадельне и не может быть фундаментом будущей жизни! И с чего ты взял, что Алина станет художником? Из-за этих самых бородатых неваляшек? Да может, из нее получится математик!

– Хм… Математика – вершина человеческой фантазии. Это говорил еще Гильберт, про одного своего знакомого: «Он стал поэтом. Для математики у него не хватило воображения!»

– Папа! Ты неисправимый романтик! Твои взгляды на жизнь давно устарели. Но ты продолжаешь настаивать на своем. И всех нас вынуждаешь жить по-своему!

– Оленька, тебе не нравится, как мы живем?

– Пала, мне все нравится. Но что касается Алины…

– Я все-таки думаю, нужно еще поискать для нее учительницу.

– Ты с ума сошел! На дворе ноябрь.

– Ну, карантин по скарлатине, по этой детской болезни, имеющей вирусную основу, все равно кончится не раньше, чем через три недели. Так что у нас есть время.

– Времени нет!

– Кстати… Мне кажется, стоит посоветоваться с В.Г.

– С В.Г.? Что за новости? С каких это пор мы советуемся с ним по вопросам своей семейной жизни?

– Оленька! Ты пристрастна. В.Г. – профессионал. Профессионал с большой буквы. Он вращается в этой сфере.

Мама фыркнула – как всегда, когда дедушка упоминал В.Г. И я погрузилась в сон.

5

В.Г. был новым «дедушкиным приобретением». «Блистательный молодой человек, подающий надежды ученый», по образованию он был химиком. Но В.Г. пришлось выбирать между наукой и стержнем. Он предпочел стержень и пошел работать в школу. А подрабатывал переводами. Когда дедушке понадобилось перевести статьи о достижениях западной фармакологии, ему порекомендовали В.Г.

Добровольный отказ В.Г. от научной карьеры произвел на дедушку неизгладимое впечатление. Как и сам В.Г. – его внешний вид, манеры, стиль общения. И дедушка решил пригласить нового знакомого в гости.

Узнав об этом, дедушкина секретарша Клавдия Ивановна пришла в ужас. Да этот В.Г., он же просто чудовище! Клавдия Ивановна имела право так говорить. Она давно знала В.Г., и именно ее стараниями фирма получила нового переводчика. Но сейчас речь шла о другом – не о его профессиональных качествах, а об отношениях с женщинами. По словам Клавдии Ивановны, не было женщины, устоявшей против обаяния В.Г., за что он снискал себе дурную славу разрушителя женских судеб. Тут Клавдия Ивановна начинала загибать пальцы, пытаясь сосчитать его романы и увлечения. Только крупные! Для мелких не хватило бы суставных косточек. И то сказать: галантный, внимательный. Дамам ручку целует при встрече. Вы представляете? В наше время – целует ручку! Тут у кого хочешь крыша съедет. Даже она, Клавдия Ивановна, чуть было не попалась в его сети. Тут секретарша с трудом подавляла вздох, выдававший то ли благодарность за чудесное спасение, то ли сожаление об упущенных возможностях. А потом вновь принималась урезонивать дедушку: «Ау вас, Виктор Сергеевич, дочка. Молодая, хорошенькая! Да к тому же пережившая жизненную драму. К чему рисковать?»

Но дедушка предостережениям не внял и в подробности огнеопасного прошлого В.Г. вникать не пожелал. Правда, он счел нужным предупредить маму, что ожидаемый гость женщинам по преимуществу нравится. Ничего плохого дедушка в этом не видит. Ведь и бабушка когда-то так сильно влюбилась в дедушку, что готова была убежать из дома. Правда, это не понадобилось: бабушкины родители с готовностью дали согласие на их брак. Но мама все-таки должна иметь в виду некоторые… э-э-э… особенности взаимодействия В.Г. с женщинами.

«Не надо меня запугивать», – гордо заявила мама. У нее, у мамы, огромный опыт общения с разрушителями женских судеб. И если хорошенько подумать, что такое химия рядом с математикой, царицей наук?

Иными словами, В.Г. стал частым гостем у нас дома. Мама, чувствуя себя ответственной за все разрушенные женские судьбы, потребовала отменить ритуал целования ручки и встречала его гордым кивком головы, а в разговорах ни разу не согласилась с высказанным им мнением.

Сообщая дедушке о звонке В.Г., она ехидно называла его «твой юный друг»: «Звонил твой юный друг». Дедушка не возражал, поскольку находил в этой формуле «нечто диккенсовское и до некоторой степени соответствующее сути», и сам частенько обращался к В.Г. со словами «молодой человек».

С моей точки зрения, В.Г. не был таким уж молодым и тем более юным. В его рыжеватой бороде уже виднелись седые волоски, а виски были темные, рыжие и седые одновременно. «Трехцветный – как кот-крысолов!» – посмеивалась мама.

Но в присутствии В.Г. она неузнаваемо менялась. Мама, сама того не сознавая, начинала светиться. И В.Г., очевидно, этим светом любовался – несмотря на то, что мама все время вредничала. Дедушка тоже посматривал на преображавшуюся маму с удовольствием, хотя она своими колкостями мешала ему вести дискуссию на какую-нибудь серьезную философскую тему.

Я любила посещения В.Г. В них было что-то от праздника. Он приносил с собой торт или виноград и цветы для мамы. Он внимательно смотрел и внимательно слушал. Он был нашим другом.

А потом, когда пришла скарлатина, рассказал про Марсём.

– Интересно, где он был раньше? – рассердилась мама. – Сидел и ждал, пока ребенок заболеет?

Но мама напрасно обвиняла В.Г. в злонамеренном сокрытии информации. Он познакомился с Марсём совсем недавно, незадолго до событий вокруг зеркальца.

6

Не только дедушка считал В.Г. хорошим учителем. Так считали многие другие. В.Г. даже отправили на специальный конкурс, где выбирали лучшего учителя. Там он изложил свою теорию «Химия – основа жизни» – и победил.

Нет ни одной сферы жизни, избежавшей влияния химии, сообщил В.Г. жюри. Химия касается даже того, что раньше считали областью сугубо духовной, – человеческих эмоций и чувств. Центр удовольствия в мозгу уже обнаружен. С помощью химических препаратов можно погрузить человека в состояние эйфории или наоборот – лишить его возможности испытывать удовольствие. Сегодня ученые делают смелые заявления, будто возможно обнаружить и центр любви. Экспериментально доказано: в организме влюбленного меняется скорость химических процессов, индекс кислотно-щелочного баланса и даже электрические показатели мозга. Следующий шаг – попробовать влиять на некоторые мозговые участки, чтобы способствовать возникновению или уничтожению любви – этого самого неподвластного управлению чувства – сколь прекрасного, столь и разрушительного. Но пока наука находится в поиске, приходится надеяться на самих себя, на свою способность к саморегулированию. К химии же надо относиться с особым вниманием – как к орудию проникновения не только в тайны материи, но и в тайны человеческой души.

В довершение своей блистательной речи В.Г. устроил на демонстрационном столике, в непосредственной близости от жюри, маленький взрыв, искры которого заставили судей увидеть в новом свете и химию, и любовь, и самого докладчика. «Это наглядное доказательство силы химии, – заявил он. – И яркий образ для изображения любви!» Последнюю часть фразы В.Г. сопровождал демонстрацией горстки черной пыли, оставшейся после искрящегося пламени.

И жюри присудило ему первое место.

– Уверена, больше половины судей принадлежали к слабой половине, – заметила мама.

В.Г. усмехнулся. Его глаза превратились в щелочки, и теперь главными на лице оказались нос и борода: вот и Марсём, которая тоже была на конкурсе, попыталась съязвить по этому поводу. Она подошла к В.Г. после выступления и спросила:

– Управляемый центр любви – это вроде электрического прибора? Захотел влюбиться – включил в розетку. Передумал – выключил. А вам это зачем? Боитесь воспламениться не вовремя?

В.Г. сказал, что не имел в виду конкретно себя и или кого-то другого. Это, так сказать, общий взгляд на вещи, аллегория.

– Если к вам это не относится, то и к детям относиться не может. В работе с детьми не бывает общего взгляда. Там все предельно конкретно. Вам не кажется?

Они немного поспорили. После чего В.Г. нашел, что Марсём – очень интересный человек и привлекательная женщина.

Эта часть рассказа маме не понравилась.

– И что же, этот интересный человек тоже занял какое-нибудь место?

В.Г. покачал головой.

– Привлекательная женщина проиграла? – мама не скрывала злорадства.

Не совсем так. Марсём показала очень смешное занятие – как она учит детей считать, используя пальцы. Не только рук, но и ног.

– Пальцы ног? Что за фокусы?

Человеческое тело, объясняла Марсём, – идеальные счеты. И было бы глупо не воспользоваться всеми его двойками, пятерками и десятками – этими замечательными подвижными пособиями, созданными природой. Тогда первые шаги в математике будут связаны с познанием самого себя.

– Математика – высокая наука. И ее отличительная особенность – в свободе от конкретного, – резко возразила мама.

– Но, Оленька, прежде чем достичь таких высот, человек должен был научиться считать мамонтов. И пещерных медведей. Каждого убитого медведя обозначали зубом и подвешивали на веревочке к шее охотника, – мягко возразил дедушка. – А потом считали: один охотник убил столько медведей, сколько пальцев на руках. А другой – еще больше. Чтобы счесть его медведей, и пальцы на ногах понадобятся.

– Вот-вот, – кивнул В.Г.

Он вместе с другими участниками изображал на занятии Марсём детей. Всем им было очень весело, и зрителям тоже было весело. А оператор, снимавший конкурс, так смеялся, что камера прыгала у него в руках. И поначалу жюри отнеслось к Марсём благосклонно. Но потом все изменилось.

На следующий день конкурсанты должны были отвечать на вопросы. Марсём спросили, какие педагогические ценности являются для нее ориентиром в работе. Ей просто повезло! Так считали все участники конкурса. Нужно было сказать про любовь к детям и демократический стиль общения. Если детей любить и демократически с ними общаться, они вырастут активными гражданами и будут горячо любить свою родину.

Но Марсём вдруг замялась. Она сказала, это сложный вопрос. Она предпочла бы отвечать на другую тему.

Члены жюри выжидающе молчали. Марсём вздохнула. Вчера мы видели взрыв. Как символ разрушительных чувств. И всем это понравилось. Уж не знаю, почему. Но педагогические ценности взрываются точно так же. Они могут казаться бесспорными. На словах. А в жизни оборачиваются своей противоположностью. У Марсём такое было. И она не уверена, что в педагогике есть хоть что-нибудь незыблемое. Чем она руководствуется? Чем-то вроде рудиментов и атавизмов теорий, когда-то ее восхищавших. Не потому что они – истина. Просто она пока не имеет сил с ними расстаться.

(Вот когда я впервые услышала эти слова! А вовсе не от Наташки. Я даже думаю, что и Наташка узнала их от Марсём и потом приспособила к своей теории.)

Судьи неодобрительно переглянулись. Но жюри еще хранило воспоминания о смешном занятии Марсём, и белокурая дама из профсоюза – с очень полной грудью, красными губами и душевным выражением лица – попыталась протянуть ей руку помощи:

– Но, милочка, разве любовь к детям – не безусловная ценность?

Однако Марсём протянутую руку не приняла. Она отвергла эту руку с непонятным упрямством и даже с какой-то воинственностью.

Дети – не фарфоровые пупсики, сказала Марсём. Они люди. И, как люди, вызывают в нас самые разные чувства. Нам может быть с ними хорошо, а может быть – противно. Мы хотим, чтоб было интересно. В этом наша учительская корысть. Наш разумный эгоизм. Но вопросы профессионализма не связаны с любовью. Они ставятся по-другому: насколько наши теории губительны для нас самих?

– Я не поняла, милочка! – с удивлением прервала ее душевная представительница профсоюза. – Вы что же – не любите детей?

Тут Марсём утратила всякую артистичность и стала похожа на строптивого подростка:

– Вы хотите услышать от меня публичное признание в любви к детям? Я не понимаю, почему для педагогов эта двусмысленная процедура оказывается обязательной. Этот гибрид стриптиза и ханжества…

Мама не выдержала и рассмеялась.

– Ну и ну! Какая наглость! Как члены жюри такое пережили?

Эти слова произвели ужасное впечатление. С места поднялась одна очень важная дама, доктор наук. В ее толстой-претолстой диссертации рассказывалось о педагогических ценностях. Целых сто страниц про то, как учитель должен быть устроен изнутри, еще сто – что должно быть у него снаружи, и двести – как это совместить. От студентов, обучавшихся в педагогических институтах, требовалось содержание диссертации запомнить и четко на экзамене изложить. А если их усилия ни к чему не приводили, не было ни малейшего шанса получить диплом.

И вот доктор наук встала и сказала: ей не раз приходилось сталкиваться с людьми, не способными назвать педагогические ценности. Однако такую степень самонадеянного цинизма она наблюдает впервые. Она не понимает, что Марсём, этот так называемый передовой учитель, делает на конкурсе. Ей и в класс-то нельзя позволять входить!

Все сочувственно закивали.

Но тут взял слово член жюри по фамилии Зубов. Зубов был маленький седенький старичок, тихонько дремавший в конце судейского стола. Первый раз он проснулся во время выступления В.Г. – но тут же опять уснул. Потом, открыл глаза, когда на сцене появилась одна очень юная учительница в короткой юбочке и в туфлях на высоченном каблуке, и еще – когда Марсём учила конкурсантов считать пальцы на ногах. Тогда он очень смеялся. Теперь Зубов опять сидел с открытыми глазами и с интересом наблюдал за происходящим.

Старичок был известным человеком, издателем. Он слыл оригиналом, всегда голосовал против общих решений или имел «особое мнение».

– Маргарита Семеновна, – Зубов обратился к Марсём с подчеркнутой учтивостью, от чего даму-доктора передернуло, – мы смотрели видеозаписи ваших уроков. Я заметил: у вас в классе висит портрет Януша Корчака. Вы ведь знаете его главный педагогический труд?

Марсём кивнула – будто бы слегка поклонилась Зубову в благодарность за отмеченную подробность.

– Не могли бы вы объяснить, почему вы повесили этот портрет над своим столом?

– Здесь? Сейчас? Нет. Думаю, не могу.

Старичка ответ почему-то удовлетворил. Он благосклонно кивнул, а дама-доктор пошла пятнами. Марсём отпустили и вызвали на сцену другого конкурсанта. Но зал еще некоторое время пребывал в оцепенении.

А потом, во время церемонии награждения, этот старичок, Зубов, поднялся на сцену, чтобы сообщить публике свое особое мнение – отличное от мнения жюри. Среди всех участников конкурса Зубов выделил одну учительницу. Это Марсём. Он отметил ее способность выдумывать. Но дело не только в этом. Дело в особой смелости – заглядывать внутрь себя. Крайне важное качество! И трудновыполнимое.

А вообще – он зато, чтобы педагоги как можно больше «какали».

Тут Зубов сделал небольшую паузу, наблюдая произведенный эффект, а потом разъяснил: прошло время, когда в педагогике требовалось задавать вопрос «Что?» – «Что надо делать?». Теперь настало время другого вопроса – вопроса «Как?» – «Как делать это „что“?».

Тут все поняли, что старичок – шутник и проказник, и облегченно рассмеялись. А он объявил, что награждает Марсём специальным призом: она поедет на практику в Швецию, в одну необычную школу. Зубов обнял и расцеловал Марсём и подарил ей цветы. Получилось, что она тоже победила.

Как и В.Г.