Текст книги "Тайна старого секретера (СИ)"

Автор книги: Марина Леманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Анна сидела в своем будуаре дома усадьбы князя Павла Александровича Ливена и перечитывала письмо от Якова. Как хорошо, что после визита Павла в Затонск, похоже, отношение к Штольману как к сыну князя Ливена стало меняться к лучшему… Это было настолько приятной новостью, что она читала об этом, наверное, уже раз в третий… Она снова подумала и про самого князя и решила пойти и посидеть в комнатах Дмитрия Александровича – просто так. Она зашла к нему, но не села на диван или в одно из кресел. Ей почему-то вдруг захотелось еще раз взглянуть на сюртук, который носил Дмитрий Александрович. Павел сказал, что Дмитрий был чуть выше его, а сам он был выше Якова. На снимке в кабинете Павла разница в росте между ним самим и Дмитрием Александровичем была мало заметной, а вот если поставить рядом Дмитрия Александровича и Якова, было бы сразу видно, что Яков значительно ниже отца, вершка на полтора-два. Это, пожалуй, было бы единственным отличием во внешности Якова от своего отца-князя. Анна посмотрела на сюртук, судя по его покрою, князь до старости имел хорошую фигуру – статную, не расплывшуюся, ей хотелось надеяться, что таким же в преклонные годы останется и Яков. Она дотронулась до сюртука – ткань была добротной, приятной на ощупь. Она провела пальцами по сюртуку еще раз… и ей показалось, что в комнатах князя она больше не одна.

Дух Дмитрия Александровича, одетый в тот самый сюртук, к которому она только что прикасалась, сидел перед секретером и что-то писал в тетради. Затем взял ее и еще какую-то вещь и поместил в секретер куда-то сбоку, куда именно ей не было видно из-за спины князя. Затем он развернулся и вышел из комнаты. Конечно, тетрадь и та, другая вещь не могли до сих пор находиться в секретере, ведь Павел сказал, что личных вещей его брат не оставлял. И все же она решилась заглянуть в ящики секретера. Все они были пустыми, правда, один из них, как ей показалось, застрял, и она, пытаясь помочь себе вытащить его побольше, вероятно, нажала на какую-то пружину, так как из стенки секретера выдвинулась панель. Анна потянула ее, это оказалась не часть стенки, а тайное отделение – плоский, толщиной с книгу ящичек, в котором что-то было. Это что-то плотно сидело в ящичке, и ей пришлось его потрясти. На пол выпал небольшой портрет и тетрадь, по-видимому, та, в которой писал князь.

На портрете была светловолосая женщина с совсем маленьким мальчиком, может быть, около года. В женщине Анна узнала Катю, мать Якова, она была похожа на ту Катю, что была на портрете, который сейчас стоял у них с Яковом дома в гостиной, где по просьбе князя изобразили его несостоявшуюся семью – его самого, его любимую женщину и их сына. Получается, что мальчик на этом портрете был маленький Яша. Она спросит у Павла разрешения забрать этот портрет для Якова. Анна положила портрет на сукно секретера и подняла с ковра тетрадь, которая раскрылась на одной из страниц. Не замечая того, она начала читать… и не могла остановиться…

«Какой сегодня неудачный день. Должен был быть таким радостным, а принес только боль и разочарование… Я очень расстроился. Так расстроился, что аж сердце прихватило… Ездил сегодня посмотреть на своего сына к Департаменту… Как всегда в таком случае своего экипажа не взял, а нанял извозчика. Остановились неподалеку, стали ждать. Ждали недолго, с час, может. И он вышел, мой… чиновник по особым поручениям… Как он на меня все-таки похож. А как выглядит – истинный Ливен, держится с достоинством, элегантный… Я им просто залюбовался, благо он стоял возле здания, никуда не торопился, не как обычно… И тут к нему подошла эта (короткое слово было вымарано) и по-свойски взяла его под руку. Даже не взяла, а прямо нависла на нем… Одно дело, знать про эту (снова слово жирно зачеркнуто, и даже бумага немного прорвана) в его жизни, и совершенно другое – видеть ее рядом с ним. Меня чуть удар не хватил, так мне стало плохо.

Амбициозная, расчетливая, алчная, эгоистичная стерва. Зачем ей мой мальчик? Он не может ей дать ничего, за чем она обычно охотится – ни новой должности при дворе, ни связей, ни денег. Чего от него хочет эта интриганка? Использовать как инструмент в своих грязных играх? Ох, как бы до греха какого его не довела. А то ведь и эполеты полетят, и Сибирью запахнет. В лучшем случае. А куда уж мне за ним в Сибирь-то ехать, не молод уж, да и здоровье в последнее время стало все больше подводить…

Где у Якова были глаза и мозги, когда он с ней связался? Неужели до сих пор не видит, что ей верить ни в чем нельзя? Что она вся насквозь фальшивая, жеманная, мордочка хитрая, лисья и повадки такие же… Может, она, конечно, в постели кудесница, но хоть бы не наградила его какой заразой, которую по всему дворцу насобирала… Неужели во всем Петербурге перевелись женщины, которые могут ублажить мужчину? Ведь были же у него красивые, приличные, достойные женщины. Нет, надо было связаться с этой потаскухой…

Смотреть на них я уже больше не мог. Попросил извозчика отвезти меня в ресторан. Он, видя мое горестное выражение, все же спросил:

– Тот господин – сынок Ваш, поди, барин? Похож на Вас шибко.

– Сынок, – согласился я.

– Из-за этой крали и не видитесь? Не по душе Вам, видно, сноха…

Сноха?? Да не дай Бог!! Если Яков по своей дурости еще и женится на этой бестии, ничего ему не оставлю! Ни гроша! Не хватало еще, чтоб через него она получила еще что-то от Ливенов! Она и так уже обобрала немало похотливых светских дураков… Позволит Яков себя окрутить, женится на ней, пусть всю жизнь живут на его чиновничье жалование, а не на княжеские доходы! Может, я и чересчур суров с сыном, но на капиталы князей Ливенов он с ней жить не будет! За глупость подобного рода надо платить. Хоть мне и жалко его, до слез жалко – сын, единственный, но с таким его выбором я никогда не смирюсь и не приму его… И даже, скорее всего, в этом случае не скажу ему, что я – его отец… Хоть я и хотел сделать это, да еще и обещал это Елизавете…»

Анна сидела потрясенная – получается, что из-за Нежинской Яков не только мог не получить ничего от князя Ливена, но и никогда не узнать, что тот являлся его настоящим отцом… Ей было жалко и Якова, и князя… Князю, вероятно, было действительно горько до слез – в нескольких местах чернила немного расплылись… Не такой женщины как Нежинская желал он своему единственному сыну… Даже как любовница она была неугодна, а уж как возможная жена и подавно… Князь Ливен писал по принципу бумага все стерпит и не жалел нелестных слов в отношении Нежинской, но два слова, видимо, наиболее непристойных, все же вымарал… Какие – можно было догадаться. Не из тех, что приняты в обществе… Но князь не только клял фрейлину на чем свет стоит, но и задал очень уместные вопросы. Зачем Штольман был нужен Нежинской? Для каких грязных дел? Дмитрий Александрович был умен и дальновиден – он даже предугадал, что с Якова полетят эполеты и что его куда-нибудь сошлют. Штольмана действительно понизили в чине, но вместо Сибири «сослали» в Затонск… где они встретились… И куда приезжала Нежинская, чтоб вернуть Штольмана в Петербург, а главное – себе… И в чем-то все же преуспела, как бы горько это ни было… Яков Платонович с ней в Петербург не уехал, но позволил себе… больше, чем Анне бы хотелось… Она понимала, что у мужчины возраста Штольмана да еще с репутацией дамского угодника не просто были женщины, а их было немало. Но видеть рядом с ним Нежинскую было… больно. И дело было не только в ревности, но и в том, что, как правильно написал князь, это была расчетливая, эгоистичная и насквозь фальшивая женщина, в искренние сердечные чувства которой к Штольману Анна не верила. Нет, какие-то чувства у нее к Штольману были, вот только шли они не от сердца. А он, похоже, поначалу Нежинской верил… Анна подумала о том, что никогда не относилась к Лизе с неприязнью, хотя она тоже была любовницей Якова. Да, это было очень давно, и с Лизой она, естественно, знакома не была. Но почему-то ей казалось, что если бы такое случилось, она бы ревновала Якова к ней, горевала, что он предпочел Лизу ей, но плохо бы про нее не думала. Эта добрая, приятная женщина была бы ее соперницей… но не врагом… Не врагом, от которого можно ожидать любой гадости и подлости как от Нежинской…

Анна понимала, что такая бесчестная, и к тому же, по словам князя, распутная женщина как Нежинская пришлась князю Ливену совершенно не по душе, даже если и имела высокое положение фрейлины Императрицы. Но была озадачена тем, что сама она, похоже, приглянулась Его Сиятельству. Она осозновала, что дочь провинциального адвоката с невеликим приданым была не самой лучшей партией для Штольмана, что если бы он надумал жениться, в Петербурге он мог бы найти себе супругу и породовитее, и побогаче. Но в своих письмах к сыну князь всячески подталкивал его жениться именно на ней, Анне, когда каким-то образом узнал, что Яков отдал ей свое сердце. Оставил ему квартиру, чтоб он жил там с ней, оставил перстень князей Ливенов, который был у нее сейчас на руке… Рассказал все своему брату, похоже, заранее зная, что Павел примет его незаконного сына… и его избранницу… Была ли симпатия князя Ливена к барышне Мироновой основана только на том, что Яков влюбился в нее, как ей хотелось думать ранее, или же что после Нежинской для Его Сиятельства любая порядочная барышня или дама уже была бы хороша для сына, она теперь затруднялась сказать…

Ливен поднялся в свои покои и увидел, что дверь в комнаты брата была открыта. Около секретера сидела Анна и смотрела в никуда.

– Аня, что случилось? Почему на тебе лица нет?

– Павел? Извини, я зашла в комнаты к Дмитрию Александровичу…

– Я же тебе говорил, что ты можешь заходить в них, когда захочешь, поэтому и оставил их открытыми.

– Я снова увидела дух Дмитрия Александровича, он сидел за этим секретером и что-то писал, а потом взял тетрадь и еще что-то и поместил куда-то сбоку. Я даже не поняла куда… А когда дух исчез, я решила попробовать поискать. Открыла несколько ящичков и в одном случайно на что-то нажала, оказалось, что внутри боковой стенки был тайник. И я вынула его. А в тайнике… вот, – она показала Павлу портрет Кати и Якова и тетрадь.

– Я не понимаю, из-за чего ты расстроилась. Думала, что я буду тебя ругать, что ты залезла в секретер? Нет, не буду. Ты ведь не среди вещей Дмитрия копалась, я же тебе сам сказал, что здесь никаких его вещей нет.

– Но Дмитрий Александрович-то мне показал… Точнее его дух…

– Ну так ты же случайно открыла. Если не знать точно, где механизм, тайник не открыть. Только если действительно случайно. В таких секретерах часто бывают потайные отделения, в совершенно разных местах – двойное дно в ящичке, выдвижная стенка как в этом… Дилетанту в этом не разобраться. Тебе просто, как говорят, подфартило. Я рад, что ты нашла портрет. Я и не знал, что такой есть.Теперь у Якова будет свой настоящий портрет с матерью. А не тот, где он с Дмитрием и Катей, про который мы не могли с точностью сказать, с кого он срисован, с изображения Якова, о котором мы не знали, или, возможно, даже с моего. Или ты не рада?

– Нет, конечно, я тоже очень рада, что нашелся этот портрет.

– Тогда в чем дело?

– Павел, тетрадь упала на ковер и открылась на одной странице, а я прочитала… вот здесь… больше я ничего не читала… честно…

Павел взял дневник брата. Быстро пробежал глазами по странице.

– Ты из-за Нежинской так расстроилась?

– Да… Ты ее знаешь?

– Как мне ее не знать, если мы оба при дворе? Дмитрий, на мой взгляд, дал ей очень точную характеристику… Тебе неприятно из-за того, что Яков связался с такой недостойной женщиной?

– Да… И что он… был с ней в Затонске… после того, как расстался с ней в Петербурге… и еще кое-что…

– Аня, мне кажется, он был с ней не только по той причине, что она была… доступной женщиной… Думаю, там было не все так просто… Но даже если и не это, мужчина может пойти с женщиной, даже с бывшей… если он не связан обязательствами с другой… Ведь будет ли у него когда-нибудь что-то с тобой, Яков не был уверен… мечтал – да, но вряд ли даже надеялся… Так что не суди его строго… за Затонск…

– Не судить его строго за Затонск?

– Да. А что касается, самой его связи с Нежинской, согласен, приятного тут мало… Но думаю, Дмитрий принял слова извозчика слишком близко к сердцу – он зря беспокоился, что Яков и Нежинская могли когда-то пожениться. Зная Нежинскую, я могу сказать, что она бы никогда опустилась до того, чтоб выйти за Штольмана – не за таким мужем она охотилась все годы. Штольман совершенно не из того круга, откуда мужчины, которых она пыталась захомутать. Но если бы Яков растерял последние крупицы разума и сделал ей предложение, а она приняла его – по неведомым мне причинам, то Дмитрий бы сделал правильно, если б ничего не оставил Якову… И я бы… тоже подумал, говорить ли Якову, что мы родственники… Извини, если это прозвучит для тебя предвзято, но я бы не стал искать… родства с человеком, который выбрал себе в жены подобную особу… Ливенам хватило позора иметь такого как Гришка, без Нежинской…

Ливен знал о Нежинской много, очень много. Положение фрейлины часто давало возможность найти достойную партию для брака в высшем свете. Но Нежинская, похоже, хотела слишком многого, у нее были чересчур большие амбиции. Как говорится, не по Сеньке шапка. Своих денег у нее не было, она могла рассчитывать только на приданое, которое должно было быть ей дано как фрейлине. Но ей был не нужен безденежный муж, которого бы интересовало ее собственное приданое, она хотела возвыситься, хотела мужа со средствами и желательно с титулом, ну или хотя бы из титулованной семьи (но уж точно не бастарда как Штольман!). Но такие мужчины искали в супруги кандидаток с безупречной репутацией. А Нежинская слишком уж рьяно пыталась пролезть наверх и урвать, где только можно, всеми возможными и невозможными способами, в том числе и теми, из-за которых потом бы шушукались за спиной мужа – это в лучшем случае. Завести с ней постельную интрижку – почему бы нет, если уж сама вешается на шею, взять на содержание – но только до тех пор, пока не подвернется более подходящая любовница, вступить в законный брак – Боже упаси! Нежинской оставалось только надеяться на случай. Или на чью-то наивность и неискушенность. Тогда-то и случилась трагедия.

Один из младших сыновей графа, который был в свите, скромный, деликатный, чувствительный и не испорченный чрезмерным вниманием женщин молодой человек с весьма небольшим доходом был полмолвлен с барышней из хорошей дворянской семьи. Когда стало известно, что один из его бездетных родственников, лежавший буквально на смертном одре, решил сделать его наследником своего немалого состояния, в него железной хваткой вцепилась Нежинская, клянясь, что любила его с тех времен, когда впервые увидела при дворе. Как она сумела околдовать его, Ливен догадывался. Потерявший разум от безудержной страсти С. разорвал помолвку со своей невестой и решил жениться на Нежинской. Находившийся при смерти, но в здравом уме родственник, узнав об этом, изменил свои намерения относительно наследника. Нежинской он стал больше не нужен, она его бросила – ее страстная любовь прошла так же внезапно, как и возникла. С. попытался вернуть себе бывшую невесту, но был, естественно, отвергнут. С горя он решил застрелиться, но выжил и стал калекой. Умер от беспробудного пьянства спустя где-то год. Конечно, трудно винить в той трагедии только Нежинскую, мужчина должен думать все же головой, а не чем другим, но на Нежинскую тем не менее Ливен был очень зол.

Он знал еще один случай, когда несколько лет спустя Нежинская вела себя примерно таким же образом – пыталась окрутить одного из придворных, члена одной из аристократических семей, практически без гроша за душой, к тому же помолвленного, на которого ранее она не обращала никакого внимания и воспылала чувствами, как только он получил внезапное наследство. У Ливена тогда появился повод для злорадства – тот шельмец стоил самой Нежинской, он просто несколько раз воспользовался фрейлиной для удовлетворения своей похоти, а потом заявил ей, что ожидал от нее в постели большего, и что она не годилась даже на роль содержанки… Но Нежинская тоже в долгу не осталась – выждала, когда тот волокита женится, и отправила его уже на тот момент жене пару подметных писем о том, что ее муж развлекался на стороне (естественно не с ней самой!), и тем самым спровоцировала скандал, который дошел аж до двора… Не заполучить мужчину с положением (а желательно и титулом!) и средствами, так хоть отомстить ему, нагадить и то в радость… Знать, кого охмуряет Нежинская и ей подобные помимо членов и родственников монаршего семейства и придворных, которые могли быть потом «взяты на крючок», не входило в сферу его интересов и ранее. А в последнее года три-четыре он и вовсе занимался в основном совершенно другими делами, часто за пределами дворца и даже Петербурга, и Нежинская уже не занимала его так, как прежде, у него хватало дел и без этого. Жаль, что он не продолжил интересоваться ей даже из чистого любопытства… Как он уже потом выяснил, Нежинская была в разработке у другого ведомства, к которому он имел лишь опосредованное касательство… Иначе бы он знал, возможно, уже тогда про ее делишки с Разумовским… И про Штольмана… Он вообще не понимал, как получилось так, что Штольман не попал в поле его зрения хотя бы раз…

– Слава Богу, у Якова все же достало ума с ней расстаться… И жениться на тебе… Аня, в жизни многих мужчин бывает хотя бы одна женщина, о связи с которой они потом пожалели – по разным причинам. Но хуже всего, когда от такой женщины невозможно избавиться. Якову еще повезло, хоть Нежинская и редкостная дрянь, но она только в его прошлом.

– Павел, Яков мне сказал, что… она больше не заинтересуются им, так как он бастард, что для нее было бы унизительно… иметь отношения с таким.

– В этом он абсолютно прав. Чиновник по особым поручениям в качестве любовника для нее более приемлем, чем отродье, даже княжеское… фу, какой позор… Так что в нем как в мужчине она точно больше не заинтересована.

– Но… пакостей с ее стороны исключать нельзя, так ведь? Яков сказал, что ее вроде бы нет в Петербурге… Но ведь она может там появиться в любое время… Я из-за этого больше всего расстроилась… Не из-за отношений Якова с ней… Дмитрий Александрович и ты о ней такого… нелестного мнения… И я знаю, какая она… От нее можно ожидать чего угодно… Я этого боюсь…

– Аня, прошу тебя, не бойся. Она не появится в Петербурге. А если бы даже появилась, то никак бы вам с Яковом не навредила. Я бы принял меры, чтобы этого не случилось.

– Принял меры?? Павел, что это значит?

– Принять меры в данном случае означает не дать человеку осуществить своих намерений.

– У тебя есть такие… возможности?

– Да, есть. У меня есть много… как ты назвала, возможностей… А если бы не было, то я бы их изыскал. Я не допущу, чтоб бывшая дворцовая шлюха гадила в моей семье!! – резко сказал Ливен.

– Павел, это… слишком даже для Нежинской, – покачала головой Анна.

– Ну извини, красивых слов не выбирал, назвал как есть. Поверь, я не тот человек, чтоб отзываться о женщине подобным образом, не имея на то оснований. Да и вообще употреблять подобные выражения по отношению к женщине. Но про эту особу более приличных слов у меня нет… Благодаря моей службе, я знаю о ней больше, чем кто бы то ни был, гораздо больше, чем Яков, и уж тем более, чем ты… Поэтому своих слов назад я брать не буду… И позволь мне заняться ей. Я тебе обещаю, она никогда вас не побеспокоит. А если попытается, то очень сильно об этом пожалеет.

Ливен не бравировал и не бросал слов на ветер. Он действительно сделает все, ВСЕ, чтоб Нежинская не смогла нагадить в его семье, если задумает подобное. Как он сказал, у него были такие возможности. Эта особа не заслуживала снисхождения, слишком много людей пострадало от нее, и он не допустит, чтоб это снова повторилось по отношению к Якову и Анне.

Анна поняла, что Ливен знал, о чем говорил. Перед ней был не Павел, и тем более не Паули, перед ней был князь Ливен и заместитель начальника охраны Императора… которому лучше было не переходить дорогу…

– Павел, а… Дмитрий Александрович знал ее?

– Насколько мне известно, в отличии от меня лично знаком он с ней не был. Но, возможно, и видел ее где-нибудь в свете – этого исключать нельзя. Меня он никогда о ней не спрашивал. Думаю, до него могли дойти какие-то разговоры о ней, слухами, как говорится, земля полнится, тем более о таких как Нежинская. Ну или собрал о ней сведения…

– Значит, он интересовался жизнью Якова, даже знал о его романах…

– Да, получается так. Но теперь я не удивлен.

– Скажи, а почему, зная тебя, Нежинская не увидела связи между тобой и Яковом, ведь вы с ним так похожи?

– Аня, где князья Ливены и где Штольман? Это – пропасть, огромная пропасть. Ей, по-видимому, и в голову никогда не приходило, что мы можем быть в родстве. Мало ли какие люди бывают похожи…

– А Варфоломееву? Он ведь тоже знает вас обоих?

– Аня, насчет Варфоломеева я тебе сказать не могу. Полковник, конечно, человек очень умный, но что у него на уме, только ему одному известно. И хочу тебя предупредить, если Вы с ним встретитесь, не вздумай его об этом спросить. Любопытство в данном случае неуместно.

– Хорошо, не буду, как скажешь, – чуть насупилась Анна.

– Анна, у него могут быть причины, по которым он не хотел бы об этом говорить. Не стоит ставить человека в неловкое положение.

– Я поняла… Павел, ты заберешь тетрадь Дмитрия Александровича? Или мне оставить ее здесь?

– Заберу. Просмотрю. Если найду что-нибудь интересное про Якова, я тебе расскажу или дам прочесть.

Ливен не пошел к себе в кабинет, там ему, скорее всего, не дадут почитать спокойно. Он пошел к себе в покои, где без великой надобности его не смел беспокоить никто. Откупорил бутылку со своим любимым анжуйским вином, налил себе бокал и сел в кресло. Поначалу в записях было мало чего интересного, чаще всего какие-то незначительные события – типа визита соседей или рождения жеребчика, которого Саша назвал Вихрем.

Примечательные записи начались с той, которую прочла Анна. Дмитрий был прав – ничего кроме гадостей от Нежинской ожидать не следовало. И, к сожалению, был прав и в том, что из-за нее Яков оказался в большой беде. Павел допил вино и сходил за початой бутылкой к шкафу. Похоже, ей место на маленьком столике у кресла, где он сидел, и к концу прочтения записей, она будет пустой.

После пары страниц заметок, опять же, можно сказать, ни о чем, была следующая:

«Вернулись из имения в Петербург, и я только сегодня узнал, в какую передрягу попал мой мальчик. Похоже, из-за той. Сердце так ныло, что я заплакал от боли за моего сына… Не заметил, как ко мне зашел Саша и увидел меня. Сказал: «У Вас, верно, горе, батюшка, раз Вы так плачете». Что я ему мог сказать? Что мой сын из-за дуэли с князем, возможно, пойдет под суд? Что его заключат в крепость или отправят из столицы куда подальше, туда, где есть место полицейскому с подмоченной репутацией? Что разжалуют из чиновника по особым поручениям до какого-нибудь околоточного? Надо что-то делать, но не знаю, что… как ему помочь…»

Два дня записей не было никаких. Видимо, Дмитрий был весь в раздумьях, что предпринять. На третий день появилась следующая: «Ездил сегодня к Палену поговорить. Описал ему ситуацию. Пока без имени. Тот сказал, что дело плохо. Разумовский этого так не оставит». Далее три дня без записей, и новая: «Ездил к Палену снова. Рассказал, как есть. Ну почти, как есть. Думаю, тот понял все и без моего признания. Обещал подумать, что можно сделать».

После нескольких записей брата на других страницах, в которых в отношении дела его сына не было ничего кроме упоминания людей, к которым он обращался, и боли от того, что ничего пока сделать не получается, появилась еше одна: «Последние новости, слава Богу, хорошие: говорят, будет лишь понижение в чине и «ссылка», точнее перевод куда-то за Урал следователем в какой-то медвежий угол. Это уже лучше, чем я мог ожидать. Но это так далеко. Хотелось бы все же поближе. Я и так уже надоел всем хуже горькой редьки. Но пойду кланяться в ноги снова. Авось, уважут старика».

А далее шли совсем занятные записи:

«Какая радость, словами не передать! Вроде как нашлось моему мальчику место в каком-то уездном городишке. Да не просто следователем, а начальником сыскного отделения! Будет хоть и при небольшой, но должности, да и не на Урале или в Сибири».

«Случайно выяснил, что кроме князя от моего имени за него еще просил полковник Варфоломеев. Да, начальник моего Павла. Оказалось, что мой мальчик знаком с Варфоломеевым по службе, но не знает Павла. Как такое может быть?»

«Ну вот и все, мой мальчик едет в Затонск».

Кроме Палена, бывшего Министра юстиции, в записях Дмитрия упоминались такие имена, что даже он сам, имея среди сильных мира сего такие связи, о которых другие и мечтать не могли, подумал бы раз десять, чтоб к ним обратиться… А Дмитрий пошел. Пошел, как он написал, в ноги кланяться… Чтоб через этих людей его единственному непутевому сыну, возможно, были бы даны какие-то послабления… И добился. Дмитрий не написал прямо, кто именно приложил руку к тому, чтоб чиновника по особым поручениям коллежского советника Штольмана разжаловали только на один чин до надворного и отправили вместо дыры на Урале или Камчатке в маленький, но все же цивилизованный уездный городок, да еще начальником следственного отделения. Но это понятно, что данный человек имел влияние на тех, кто принимал решение о дальнейшей судьбе Штольмана. Павлу на ум пришли два высокопоставленных чиновника. Скорее всего, из этих двоих им был Р. И тогда становится понятно, почему на сцене появился Варфоломеев. Не только из человеческого сочувствия и участия, а, как можно догадаться, и из-за своих собственых интересов относительно разжалованного чиновника по особым поручениям, которого можно было привлечь к своей деятельности – хотя бы в благодарность за помощь в его незавидном положении. Интересно, знал ли Варфоломеев, что истинным просителем за Штольмана был князь Дмитрий Александрович Ливен, старший брат его заместителя подполковника Ливена и настоящий отец самого бывшего чиновника по особым поручениям?

Ливен допил вино и спрятал тетрадь в сейф – так на всякий случай. Он еще не решил, стоит ли говорить Анне и Якову о том, что он только что узнал из дневника брата. Он подумает об этом… позже…