Текст книги "Умереть, чтобы жить"

Автор книги: Марина Крамер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 15
Обстоятельства смерти

О человеке после смерти судят вернее.

Японская пословица

– Может, еще чайку? – Сев за столик, Людмила словно обрела прежнюю уверенность и почувствовала себя лучше.

– Да, пожалуй.

– Я обычно столько жидкости не пью на ночь, завтра отеку, как китаец. Но насухую разговаривать вроде неудобно, а спиртного тут явно не подают.

– А вы не за рулем? – удивленно спросила Ника, у которой в голове не укладывалось, что Бальзанова могла явиться на встречу на общественном транспорте.

– У меня водитель, я его пока отпустила. Позвоню – подъедет. Так мы о Наташке… Умерла она ночью, Сергею сообщили, а он позвонил нам.

– Как он отреагировал?

– Он был убит. Приехал к нам среди ночи, плакал, очень был расстроен. Такое не сыграешь – или я чего-то не разглядела в Луцком раньше, – категорично заявила Людмила.

– Но тогда откуда взялось обвинение в убийстве?

– Я вообще не поняла, откуда взялось уголовное дело, кто его возбудил. Да, понятно – из Склифа ушло спецсообщение, приехал дознаватель. Но по чьему заявлению дело возбудили? Сергей этого не делал – иначе как он мог оказаться подозреваемым? Мать, как вы слышали, не хочет ничего и считает, что Наташка была пьяна.

– А это не так?

Людмила вздохнула:

– У нее в крови не было даже следов алкоголя, это значит, что за три дня до случившегося она ничего спиртного даже не понюхала.

– Странно… А травмы?

– Я ее не видела, но Юля сказала, что лицо у нее было опухшее и в синяках. Черепно-мозговая травма – говорят, удар тупым предметом по затылку.

– Но такую травму можно и при падении получить, – заметила Ника, – если, как вы говорите, она лежала между комодом и балконной дверью, то могла и о порог удариться, и об угол комода – разве нет?

Людмила отхлебнула кофе и задумалась.

– А мне такая мысль в голову не приходила… – призналась она. – И ведь могло быть именно так…

– Так все-таки – почему Сергея обвинили?

– Потому что он был последним, кто видел Наташку в тот день, – со вздохом сказала Людмила. – Он приезжал к ней утром, она должна была поставить подпись на одном документе, ведь официально они не в разводе.

– Если не секрет – что за документ?

– Не секрет. Сергей продает одну из квартир в Москве, обязательно нужно согласие супруги. Вот он и заехал, чтобы Наташка подписала.

– И она подписала?

– Насколько я знаю, нет.

«И чем это не мотив для убийства? Они год не живут вместе, он ее содержит, а она не подписывает бумаги на продажу совместной недвижимости. Мог Луцкий, разозлившись, просто толкнуть ее? Он довольно крепкий мужик, насколько я помню, его силы вполне хватило бы, чтобы толчком сбить женщину с ног – в Наталье было едва ли пятьдесят пять килограммов. Она упала, ударилась затылком, потеряла сознание, а он, испугавшись, ушел и оставил ее без помощи. Убийство по неосторожности…»

– Я знаю, о чем вы думаете, – вдруг сказала Бальзанова, все это время наблюдавшая за тем, как меняется выражение лица Ники. – Выбросьте из головы. Сергей не мог причинить ей вреда.

– Почему вы решили, что я об этом думаю?

– Потому что на вашем месте я бы так думала сама. Это же самая очевидная версия, за которую, видимо, и уцепился следователь. Наташка не подписала бумагу, Сергей разозлился и ударил – так?

– Ну… мог просто оттолкнуть от себя…

– А как же синяки на лице?

– Она могла удариться затылком и получить перелом основания черепа – вот вам «симптом очков», – пожала плечами Ника, но Людмила настаивала:

– А не было «очков», Юля сказала. Просто синяки на опухшем лице.

– Мне нужно будет поговорить с этой Юлей – сможете помочь?

– То есть мне веры нет? – усмехнулась Бальзанова.

– Я так не говорила. Но разговор с человеком, видевшим все своими глазами, может что-то новое дать.

– Хорошо, я помогу.

– А похороны завтра? – внезапно вспомнила Ника, и Людмила кивнула, снова потемнев лицом:

– Хотите пойти?

Ника запнулась. Ехать на кладбище ей совершенно не хотелось, да и ее появление там будет как минимум странным – покойную она не знала, а быть любопытной зевакой на чужих похоронах совсем уж неприлично. Но с другой стороны… Это ведь прекрасная возможность посмотреть на тех, кто придет и как они будут себя вести.

– Мне кажется, это не совсем удобно…

Людмила задумалась на мгновение, а потом сказала:

– Вряд ли кто-то будет задавать вам вопросы. Но если будут – сможете сказать, что приехали, так сказать, от имени коллектива «Русской Галактики» – Луцкий все-таки один из инвесторов, почему нет?

Эта версия выглядела вполне логично, и Ника согласилась.

– Тогда я пришлю за вами второго водителя, чтобы вам самой не добираться. Откуда вас удобнее забрать?

– С трамвайной остановки, – мгновенно сориентировалась Ника, – вот отсюда, от церкви.

– Хорошо. Водитель будет ждать вас в десять. Если больше нет вопросов… – Людмила выразительно постучала ногтем по миниатюрным золотым часикам, и Ника увидела, что стрелки приблизились к половине десятого.

– О, простите, мы заговорились, а вам еще добираться…

– Вы идите, Ника, а я еще чашку кофе выпью, водителя подожду.

Стахова поднялась и попрощалась. Выходя из кафе, она увидела, как Бальзанова вынимает телефон и набирает номер.

Глава 16
Сцены на кладбище

Мертвые голоса не имеют.

Японская пословица

Всю ночь Ника провела то за ноутбуком, то на балконе с сигаретой – уснуть так и не смогла. Первые наброски будущей статьи ей не особенно понравились, но Стахова знала эту свою манеру чересчур критически оценивать свежий текст. В таких случаях она откладывала работу на сутки-двое, если не было ничего срочного, и только потом возвращалась к написанному. Поскольку особых временных рамок ей в этот раз не задали, она могла себе позволить подобное. Но Ника чувствовала – нужно торопиться. В этой истории слишком много странностей, и кто знает, что произойдет, допустим, завтра.

В половине девятого Стахова заставила себя отойти от ноутбука и отправилась в душ. Как назло, вместо ожидаемой бодрости возникло непреодолимое желание поспать, но Ника решительно повернула ручку холодного крана и, взвизгнув, проснулась окончательно. Растираясь жестким полотенцем, она смотрела на свое отражение в зеркале и вспоминала, что приличествующего моменту у нее имеется в гардеробе. Собираясь в Москву, она никак не рассчитывала, что придется посещать траурные мероприятия, а потому в арсенале имелись лишь черные джинсы и тонкая водолазка. К счастью, погода способствовала – моросил дождь.

Ровно в десять Ника стояла на трамвайной остановке и разглядывала остановившийся возле нее черный «Мерседес». Стекло передней двери поползло вниз, и водитель, перегнувшись через сиденье, спросил:

– Вы Вероника?

– Да.

Дверка распахнулась:

– Я от Людмилы Антоновны, садитесь, пожалуйста.

Ника, сложив зонт, юркнула в теплый салон, где пахло какими-то экзотическими цветами, застегнула ремень и посмотрела на водителя:

– Вы только меня забираете или мы еще за кем-то заедем?

– Только вас.

Машина тронулась, водитель сделал тише музыку, лившуюся из колонок:

– Не мешает? Я могу выключить.

– Нет, не нужно, пусть…

Она чувствовала себя ужасно неловко. Во-первых, к своим годам Ника никогда не была на похоронах, во-вторых, боялась кладбищ, в третьих, ее немного смущала собственная роль в этом действе – нужно хотя бы цветов купить, раз уж она вроде как от «Русской Галактики» туда едет.

– Вы не могли бы остановиться возле цветочного ларька? – попросила она водителя, но тот отрицательно кивнул:

– Велено не опаздывать. Букет на заднем сиденье.

Ника повернулась и поняла, откуда запах – на заднем сиденье лежал огромный букет каких-то неизвестных ей цветов, обернутый в черную бумагу. Людмила позаботилась и об этом тоже…

Водитель оказался шустрый и построил маршрут таким образом, чтобы нигде не попасть в плотный поток. Ника разглядывала город, в котором не была три года, и не узнавала многих мест – настолько быстрыми темпами менялся облик Москвы.

– Скажите, а вы давно у Бальзановых работаете? – спросила она, когда водитель остановился на светофоре.

– Лет семь уже.

– Значит, вы знали… покойную? – запнувшись, поинтересовалась она.

– Знал.

«Да, не слишком болтлив, это ценное качество для водителя, но мне ничего, разумеется, не даст», – вздохнула про себя Ника, надеявшаяся на то, что, разговорившись, мужчина случайно даст ей какую-то новую информацию.

– А вы со мной пойдете или останетесь в машине?

– Останусь в машине.

И Ника поняла, что больше приставать с вопросами не стоит. До кладбища доехали в молчании, прерываемом только негромкой музыкой из динамиков.

Выйдя из машины, Ника раскрыла зонт и начала озираться по сторонам. Ей и так было не по себе на кладбище, а теперь она стояла совершенно одна и не представляла, куда идти. Водитель, сжалившись, открыл окошко и подсказал:

– Прямо по дорожке, упретесь в зал для прощаний, там уже не заблудитесь.

Ника поблагодарила и пошла по указанному маршруту, действительно уткнувшись прямо в крыльцо небольшого серого здания. Она поднялась по ступенькам и вошла. Внутри оказалось просторно, но поразило Стахову то, что на специальных подставках в центре зала стояли сразу три гроба, и у каждого толпились скорбящие. «Господи, и тут очередь», – с ужасом подумала Ника, озираясь в поисках Людмилы, и наконец увидела ее – та стояла у стены очень бледная, сжимая в руках черные перчатки.

Стахова подошла к ней и поздоровалась. Бальзанова, вздрогнув, узнала ее и кивнула.

– Вам нехорошо? – спросила Ника, дотрагиваясь до ледяной руки Людмилы.

– Мне… мне надо… на воздух, – пробормотала она и стремительно ринулась к выходу.

Ника проводила ее взглядом и решила, что нужно подойти к гробу, хотя это мероприятие казалось ей пугающим. Пересилив себя, она приблизилась к толпе, которая внезапно расступилась, и Ника оказалась прямо у головы покойницы. Бросив взгляд на лицо, Ника почувствовала подкатывающую тошноту. Восковое лицо желтоватого оттенка, умело замаскированные гримером синяки, аккуратно уложенные волосы… Положив букет на подставку, Ника, зажав рот, метнулась к выходу.

Людмила Бальзанова стояла на крыльце, нацепив темные очки, и держала в руке незажженную сигарету. Увидев Нику, она сиплым голосом беспомощно произнесла:

– Я не знаю, можно ли здесь курить…

Стахова тоже этого не знала, однако метрах в пяти от них курили трое мужчин, и Ника, кивнув в их сторону, пробормотала:

– Ну, раз им можно…

Дрожащей рукой Бальзанова попыталась зажечь сигарету, но не могла даже провернуть колесико зажигалки, и Ника, достав свою, помогла ей. Сделав две глубокие затяжки, Людмила выдохнула:

– Я ее не узнала…

– Говорят, у покойников всегда лицо изменяется – на них уже не давит груз земных забот, – проговорила Ника, поежившись.

– Не в этом дело… Одежда Наташкина, прическа Наташкина… но это как будто не она… – бормотала Людмила, глядя остановившимися глазами куда-то перед собой, и Нике стало по-настоящему страшно.

– Людмила, вам показалось. На кладбище всегда мерещится что-то… – не совсем уверенно попробовала она, но Бальзанова, казалось, ее не слышит.

– Почему нет Сергея? Ведь его отпустили…

В это время на дорожке показался высокий широкоплечий мужчина с большим букетом белых лилий в руке. Он стремительно приближался к крыльцу, и Людмила, увидев его, встрепенулась:

– Сережа!

Бросив окурок, она метнулась по ступенькам навстречу, и мужчина едва успел подхватить ее:

– Люда…

– Ты приехал… – вцепившись в лацканы его черного пиджака, говорила Бальзанова. – Приехал…

– Как я мог не приехать… едва побриться успел…

Они поднялись на крыльцо и скрылись в зале, Ника пошла следом – ей нужно было посмотреть, как будет вести себя Луцкий.

Толпа у гроба снова расступилась, и как будто даже траурная музыка стала тише, когда Луцкий подошел ближе. Он долго стоял, вглядываясь в прикрытое тонкой вуалью лицо жены, потом погладил ее сложенные на груди руки и наклонился, чтобы поцеловать покойницу. Однако Ника вдруг отметила, что при этом он даже не коснулся лба под вуалью, остановившись в нескольких сантиметрах и чмокнув воздух. Потом он резко распрямился и, закрыв рукой лицо, пошел к выходу, хотя толпа загудела неодобрительно. Ника увидела и Бальзанова – тот стоял в противоположном углу и, едва Луцкий пошел из зала, устремился за ним. Людмила тоже пробиралась к выходу, кивнув Нике, чтобы она сделала то же самое.

На улице Луцкого неожиданно атаковали невесть откуда взявшиеся журналисты с видеокамерой, но тот наотрез отказался беседовать с ними. Вместо него на вопросы стал отвечать Бальзанов, и от Ники не укрылось, как на мгновение стало брезгливым лицо Людмилы – всего на секунду – и снова приняло скорбящее выражение.

– Ника, нам нужно встретиться еще раз, – пробормотала она вполголоса, – вас сейчас отвезут домой: не думаю, что вы захотите участвовать в следующем акте, а завтра я позвоню, хорошо?

Стахова посмотрела на нее с благодарностью:

– Да, конечно… Вы держитесь, я понимаю, вам тяжело – подруга все-таки…

– Что? А, да, конечно… – как-то невпопад отозвалась Людмила.

Из зала прощаний стали выходить люди, и Людмила пробормотала:

– Вот и все…

– Сейчас выносить будут?

Бальзанова перевела на нее удивленный взгляд:

– Вы что, так ничего и не поняли? Это же крематорий.

У Ники мороз пробежал по коже, она даже не догадывалась, что находится в таком месте – ей казалось, что это обычное кладбище и после прощания все будет так, как показывают в кино – яма, опускаемый в нее гроб, земляной холм, цветы…

– Крематорий?

– Ну да… Сергей так решил, а мать поддержала.

– Но ведь это значит… в смысле, если это убийство…

– А это уже нас не касается, – отрезала Людмила. – Это воля мужа и матери.

Ника почувствовала себя совсем уж неуютно, а потому попрощалась и поспешила покинуть территорию этого ужасного, на ее взгляд, места.

«Боже мой, боже мой… Средневековье какое-то…» – думала она, направляясь к машине. Однако тут же ее посетила мысль, что для того чтобы скрыть следы преступления, это отличная возможность – в случае надобности труп нельзя будет эксгумировать. Но, видимо, следователь разрешил подобное – значит, все процедуры с телом уже закончены и там все ясно. «Было бы неплохо заключение судебных медиков увидеть, но кто мне покажет», – подходя к машине, подумала Стахова и взялась за ручку передней дверки.

– Вас туда же? – спросил водитель, и Ника, которая не могла произнести ни слова, кивнула. – Понял, поехали.

Глава 17
Странности

Сомнения рождают истину.

Японская пословица

Сидя в машине, Стахова думала, что сейчас дома упадет и уснет, настолько ее вымотали эта поездка и сам процесс. Но, войдя в квартиру и увидев ноутбук, она тотчас метнулась к нему, даже не раздеваясь – не терпелось записать наблюдения сегодняшнего дня. Пальцы шустро бегали по клавишам, очередная белая страница заполнялась строчками, а ясности все не наступало. Почему Людмила сказала, что не узнала подругу, с которой тесно общалась много лет? Почему муж не смог заставить себя прикоснуться губами к лицу женщины, с которой прожил много лет и которую больше никогда уже не увидит? Почему, в конце концов, он выбрал кремацию, а не традиционные похороны? Ну, не из экономии же! Что-что, а деньги у Сергея Луцкого водились, уж на могилу для жены точно нашлось бы. Почему на похоронах Ника не смогла увидеть никого приблизительно похожего на скорбящую мать? Было много женщин, но все они казались подругами и знакомыми – но никак ни одна из них не тянула по возрасту на роль матери Натальи. Все эти вопросы Ника записала в отдельный файл и сохранила в той же папке – с этим еще предстояло много работать и разбираться.

Закрыв ноутбук, она сбросила наконец одежду, которую немедленно затолкала в стиральную машинку, приняла душ и, отыскав в шкафу теплую пижаму и носки, улеглась в постель. Сон сморил ее немедленно, но оказался тревожным и каким-то пугающим. Ей снилось кладбище, какие-то пустые могилы, разбросанные венки и сломанные цветы. Ника металась по кровати, то закутываясь в одеяло, то сбрасывая его, несколько раз подскакивала, не понимая, где находится, и, в конце концов, проснулась окончательно, чувствуя себя еще более разбитой, чем с утра. И именно в этот момент позвонил Рощин. «Господи, как не вовремя…» – мысленно простонала Стахова, вытаскивая из-под подушки телефон.

– Алло, – сказала она хриплым голосом, и Рощин сразу насторожился:

– Ты не заболела?

Пришлось соврать:

– Да, чуть-чуть простудилась…

– Если хочешь, я могу приехать и привезти лекарства, – тут же предложил он, но Ника отказалась:

– Спасибо, Дима, не нужно, все есть. Это просто легкая простуда, полежу денек – и пройдет.

– Я хотел пригласить тебя поплавать на кораблике, но раз ты простужена, думаю, это подождет.

– Можем пойти в кино, – улыбаясь, предложила Ника, – там тепло и сухо. И кинотеатр у меня есть рядом, даже два.

– Хорошая мысль. Значит, увидимся завтра? Я могу сам выбрать сеанс и фильм? – И Нике даже показалось, что она видит, как Дмитрий тоже улыбается, чуть склонив голову на правое плечо.

– Конечно. Мне будет интересно, что ты выберешь.

– Договорились. Значит, я завтра тебе утром позвоню, скажу, во сколько заеду. А ты сегодня на улицу не выходи, полежи.

– Обязательно, – пообещала Стахова, прощаясь.

Едва она выбралась из постели и пошла в кухню, чтобы сварить кашу на ужин, как позвонил Тихонов.

– Ну что ты, как дела? – спросил он, даже не поздоровавшись.

– Кажется, я простудилась, – пожаловалась Ника, которую на самом деле знобило и подташнивало.

– Нашла ты время! Как похороны-то?

– А не было похорон.

– В смысле?

– Ну, в том смысле, как я это представляла. Кремация была.

Тихонов помолчал пару минут, Ника слышала, как он щелкает зажигалкой, а потом произнес:

– Это очень странно.

– Почему?

– А потому, что позиционируют себя наши инвесторы как православных, а насколько я знаю, не приветствует наша церковь такие фортели, как кремация.

Эта мысль Нике в голову как-то не приходила… Возможно, Луцкий не был столь набожен, как Бальзанов, но тогда почему главный инвестор спокойно присутствовал при ритуале, который не одобряется его конфессией? Странно действительно. Конечно, сейчас православная церковь немного лояльнее относится к этому процессу, но все же…

– Ты думаешь?..

– Как будто ты думаешь иначе, – усмехнулся Тихонов, и Ника поняла, что больше вслух ничего говорить не нужно – мало ли что…

Дело, в которое она влезла, становилось все более странным и запутанным, более того – опасным. А ведь еще предстоит встреча с частным детективом, нанятым Бальзановым, и Юлией – домработницей Луцкой, и кто знает, какие сюрпризы преподнесут эти встречи…

– Ника, ты бы в офис подскочила завтра, а? – попросил Тихонов, вернув Нику в реальность.

– Срочное что-то есть? Мне вообще-то разрешили пока дома работать, а текучку не брать.

– Это на пару часов всего, надо подписать документы. Федя решил, что твой стажерский срок окончен, ты теперь в штате, оформить нужно.

– Это хорошая новость, – Ника не рассчитывала, что Филонов переведет ее в штат так быстро, а потому действительно обрадовалась, – ради такого я со смертного одра встану, пожалуй.

– Тьфу ты, бестолочь! – выругался Тихонов. – Ну, чего несешь-то?!

– Ой, извини… это я все еще под впечатлением от сегодняшнего, видимо. Никогда раньше не была на похоронах…

– Ну, ты завтра сильно рано не выдвигайся, пусть в метро давка спадет, а то простуженной ехать тяжко будет. Часам к двенадцати прикатывай, – и, попрощавшись, он положил трубку.

Ника сварила кашу, нагрела молока и, добавив в него ложку меда, устроилась за столом в кухне, поджав под себя ногу. Есть не хотелось, но она помнила, что с утра вообще ничего не съела, нужно как-то заставить себя. Ника давилась овсянкой, а сама все прокручивала в голове события сегодняшнего дня. Странное поведение Людмилы, еще более странное – Луцкого… Раздающий интервью Бальзанов, крематорий, отсутствие матери на похоронах… Ника бросила тарелку в раковину, захватила стакан с молоком и пошла в комнату. Устроившись в кровати, открыла ноутбук и, вздохнув, вновь вбила в поисковик имя Натальи Луцкой.

Глава 18
Воспитательные меры

Сколько черепицу ни шлифуй – бриллианта не получишь.

Японская пословица

И все-таки победить простуду не удалось. Утром Ника чувствовала себя совершенно разбитой и больной, а надо было выбираться из постели и ехать в редакцию. Как назло, погода тоже оказалась «из простудных» – шел дождь, а термометр на балконе показывал всего девять градусов – впору надевать теплую куртку и сапоги, которых у Ники с собой, разумеется, не было. Пришлось довольствоваться кроссовками и толстым свитером с высоким горлом, которое Стаховой очень захотелось натянуть еще и на лицо, едва она вышла из подъезда. Дворник, чинивший просевшую дверь комнатки консьержа, приветливо улыбнулся и спросил:

– На работу?

– Да… будь она неладна, – пожаловалась Ника, пытаясь открыть зонт.

До метро пришлось добираться, перепрыгивая через лужи, но, не до конца еще изучив «фарватер», она пару раз провалилась в довольно глубокие канавы, от чего кроссовки наполнились холодной водой. «Вот как пить дать – заболею окончательно», – с грустью думала Ника, сидя в полупустом вагоне метро. К счастью, когда она вышла в Марьиной Роще, дождь прекратился, и до редакции она дошла уже без зонта, сильно мешавшего при ходьбе, – Стахова со своим довольно высоким ростом постоянно цепляла кого-нибудь то за прическу, то за такой же раскрытый зонт – если это были мужчины выше нее самой.

В редакции было подозрительно тихо, и это насторожило Нику. Толкнув дверь в кабинет новостников, она обнаружила, что все сидят за компьютерами и, не отрываясь, что-то строчат.

– Кто-то умер, не дай бог? – пошутила она, поздоровавшись.

– Ты с чего взяла? – не прерывая работы, спросил начальник новостного отдела.

– Да в редакции тихо, и вы все по клавишам молотите, как будто срочные некрологи пишете.

– Тихонов не в духе с утра, развесил всем сестрам по серьгам. Ленка у него в кабинете уже минут двадцать – ор стоял до потолка. Надо бы глянуть, не прибил ли он ее, да страшновато идти, – признался начальник, отодвигаясь от стола и разминая пальцы. – Может, ты? Он вроде тебя не трогает пока.

– Мне все равно к нему, я должна бумаги подписать.

– В штат берут?

– Да.

– Это отличная новость. Ты хороший журналист, Стахова, нечего тебе заметочками баловаться – время только уходит. Ты на большее способна. Ладно, иди, не отвлекай, нам тут фронт работ обозначили – до утра просидим.

Начальник снова погрузился в текст, а Ника, оставив на своем кресле сумку, направилась в кабинет Саныча. Остановившись у двери, она аккуратно приложилась к ней ухом и прислушалась. Тихонов что-то бубнил, но слов разобрать было невозможно, и Ника, постучав, вошла. В кабинете, кроме Тихонова, сидела Лена, и, судя по ее заплаканному лицу, ничего приятного в их разговоре не было. Тихонов же был красен как рак, а лысина поблескивала от испарины – то ли Саныч был так зол, то ли начинал заболевать, судя по кашлю, которым он отреагировал на появление Ники: – О, вовремя! Присядь, я закончу сейчас, – и, повернувшись к Лене, спросил:

– Хорошо. Допустим, я тебе подпишу заявление. И что дальше будет? Куда ты пойдешь со своим недодипломом? Тебя никуда не взяли даже переводчиком – на что ты рассчитываешь?

Лена пожала плечами и пробормотала:

– Какая разница… не могу я сидеть в офисе от звонка до звонка, я творческий человек…

– Угу – творческий человек без творчества, – кивнул Тихонов. – Или вот эту свою живопись нательную ты называешь громким словом «творчество»? Так загляни в словарь! Творчество созидательно, оно создает. А татуировки – это дестрой, разрушение, как ты не поймешь? И даже они – не твое. Тебе их рисует и набивает мастер – так при чем здесь ты, личность ты моя творческая? При том что шкурку подставляешь? Так она закончится рано или поздно. И что дальше?

– Куплю двух породистых собачек и буду разводить, – пролепетала Лена, опуская глаза, чтобы Саныч не заметил, что она уже в открытую плачет.

– Собачек, говоришь, разводить? – Лицо Тихонова сделалось брезгливым. – Запомни, Леночка: единственное, что ты умеешь разводить и, говорят, делаешь это даже талантливо, это ноги. А вот с собачками вряд ли у тебя получится – уровень интеллекта не тот.

Лена вспыхнула:

– А вот это уже вообще не ваше дело!

– Согласен – не мое, – как-то странно успокоившись, кивнул Саныч и вдруг заорал так, что даже Ника подпрыгнула на стуле: – Тогда не спи с каждым встречным, малолетняя идиотка! Они же потом тебя обсуждают между собой, подробностями делятся! Вон отсюда, и к обеду сдай мне заметку по теме на триста слов! Попробуй только на двести девяносто девять – убью, на фиг!

Лену словно взрывной волной снесло – через секунду ее уже не было в кабинете, и Ника даже оглянулась, проверяя. Тихонов снова закашлялся, вынул из стола платок и вытер лысину, потом дотянулся до кружки и сделал пару больших глотков.

– У-у, Саныч… тебе бы полежать, – сочувственно сказала Ника, пересаживаясь на стул, на котором до нее сидела Лена, – видок у тебя нездоровый…

– Некогда мне лежать. Промок, видно, ночью… Ирма сегодня животом маялась, я ее раз восемь на улицу таскал. – Ирмой звали старшую таксу Тихонова.

– А в ветеринарку чего же?

– А зачем? Вина красного ей дал, к утру упокоилось все. А мне уж и спать некогда было, в машину – и сюда. А тут, вишь… Ленка увольняться пришла.

– С чего вдруг?

– Да с чего… знаешь же – она тут с каждым вторым уже роман закрутила. А этим жеребцам чего… обсуждают ее в подробностях, а сегодня она сама услышала, как бывший с нынешним ей кости перемывают… Вот – принесла заявление, ухожу, мол. Ну, я, чтоб Федя не узнал, сам ей тут разнос и устроил, по-отечески, так сказать. Нет, я мог, конечно, подписать – пусть катится, но куда? Слышала же? «Собачек разводить»! – передразнил Тихонов. – А сама даже картошку пожарить не может.

– Ты-то откуда знаешь? – улыбнулась Ника.

– Так хахали ее рассказывали, – захохотал он, отодвигаясь от стола. – Ладно, идем к Феде, подпишешь все – и айда работать. У тебя продвигается?

– Относительно… – Ника встала и пошла следом. – Там какая-то мутная история, если честно. Мне бы поговорить с кем-то…

– Так, все, стоп, – перебил Саныч, останавливаясь у кабинета Филонова. – Сейчас дела сделаем и пойдем, попьем кофе где-нибудь.

Через сорок минут они сидели в «Райкин-Плаза» и потягивали ароматный кофе. Ника рассказывала, Тихонов внимательно слушал и смотрел поверх ее головы.

– Ты просто подумай – как мать могла не приехать на похороны – заметь – единственной дочери? Почему подруга, с которой они много лет были почти неразлучны, вдруг говорит, что ошиблась гробом и сперва не к тому подошла? Не узнала, понимаешь?

– Ну, такое бывает, – заметил Саныч, – покойники меняются в лице, да и потом – грим…

– Слушай, не настолько же, чтобы человека совершенно не узнать?

– Ник, ну, перенервничала Бальзанова, мало ли… Похороны человека, которого знал близко, всегда выбивают из колеи, а она все-таки женщина, нервы, то-се…

– Ну, не знаю, пусть так. Но почему Луцкий даже не прикоснулся к ней? Воздух чмокнул в полуметре над лицом, я видела! – не отступала Ника, начиная уже сомневаться в собственной правоте.

– И это тоже объяснимо. Не каждый человек способен прикоснуться к мертвому телу – даже если это тело при жизни было его женой.

– Елки, Саныч! Ну, не верю я, что так бывает. Да, они не жили вместе год, но расстались-то, как говорят, мирно и по-дружески – он ей все оплачивал, заезжал, интересовался! Значит, злости между ними не было, так?

Тихонов пожал плечами и подозвал официантку, чтобы заказать еще кофе.

– Даже если не было злости между ними, как ты говоришь, у Луцкого все равно могла остаться обида на нее – ты ведь в курсе про роман Натальи с молоденьким недопевцом?

Ника поморщилась:

– Фу, Саныч! Я думала, что ты проницательнее, чем другие. Бальзанова говорит, что не было у них романа – так, пиар для мальчика, и все. Но Наталья якобы мужу не изменяла.

Тихонов покачал головой и проговорил с легкой иронией в голосе:

– И ты, конечно, поверила Бальзановой, да? А с чего ты взяла вообще, что Наталья делилась с Людмилой всеми подробностями, да еще делала это честно и до мельчайших деталей, а?

– Я основываюсь на своем опыте многолетней дружбы, дорогой ты мой начальник. Именно так поступаем мы с моей единственной подругой – делимся всем до мельчайших, как ты выразился, деталей. Я про Ирку все знаю – ровно как и она про меня.

– И ты решила, что все бабы одинаковы? Так я тебе вот что скажу, Никуся, у твоей Ирки ровно такое же количество бабла, как и у тебя – ну, или примерно равное, да? Муж у нее кто? Адвокат вроде, ты говорила?

– И что? Ты считаешь, что деньги – это единственное мерило в дружеских отношениях? Мне тебя жалко, Саныч.

Тихонов поморщился почти брезгливо:

– Ника, да не строй ты дуру из себя! Я же не об этом. Дело не в том, сколько денег, а в том, как именно они заработаны, получены, достались – понимаешь? И в том, в какие круги эти деньги дают доступ. Вы с твоей Ириной никогда не попадете в те места, где бывают Бальзанова и Луцкая, – вы там просто не котируетесь. А в тех кругах не принято открывать кому-то душу так, как делают это те, у кого денежки поскромнее.

Ника насмешливо улыбнулась, но промолчала. С теми деньгами, что были у нее, в круги, близкие к Бальзановой и Луцкой, она могла войти запросто и еще дверь пинком открыть, но говорить об этом Тихонову она не собиралась – к чему? Эту часть своей жизни Стахова предпочитала скрывать ото всех, даже от близких друзей, потому что считала, что большие деньги влекут большие проблемы, а этого ей совершенно не хотелось.

– Ладно, пусть ты прав, – смиренно согласилась она, – но тогда скажи мне – почему мальчик этот на похороны не приехал? Если у них был такой страстный роман, какой описывали во всех «желтых» изданиях? Ведь, если верить тем же газетам-журналам, любовь была нешуточная, а Луцкая еще и в раскрутке парню помогала – мог бы хоть из благодарности приехать, почтить память спонсорши, так сказать.

– Ну, этого я не знаю. Да и как ты себе это представляешь?

– Я никак. Потому что не было никакого романа. Да – Наталья могла сделать попытку раскрутить начинающего певца, но и все на этом. Насколько я поняла, она была не из тех женщин, кто падок на внимание со стороны пацанов, годящихся в дети. А вот, кстати… Ты случайно не знаешь, почему у Луцких не было детей? – вдруг вспомнила Ника.

Тихонов сморщился, как будто вместо кофе хватил уксуса, отставил чашку и поинтересовался:

– А это тут при чем?

– Да к слову пришлось. У Бальзановых, я поняла, их тоже нет, а как так, если глава семьи мнит себя истинно верующим? Бог не дал – или какие-то еще причины?