Текст книги "Дневник эльфийки"

Автор книги: Марина Колесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Во-первых, я не просто девчонка, а Ваша невестка, и у меня есть имя! – я шагнула ближе к нему, – А во-вторых, у меня тоже есть право голоса! Почему я должна заткнуться и уйти? Ника мне не чужая, и мне не все равно, что Вы так ее унижаете!

– Я унижаю?! Ты хочешь сказать, что я унижаю собственную жену?! – глаза Виктора Алексеевича налились кровью, ноздри раздувались, и весь его облик напоминал мне вид разъяренного быка.

Ника схватила его за руку, – Успокойся, пойдем поговорим в спальню! Не надо так нервничать и распаляться! – а затем, обернувшись ко мне, с мольбой в голосе произнесла, – Лиечка, я тебя прошу, иди к себе, мы потом все обсудим, спокойно сядем за стол и все обговорим, а сейчас иди к себе.

– Никуда я не пойду. Виктор Алексеевич должен понять, что он не имеет права так с тобой, Ника, обращаться! – не сдавалась я, уверенная, что если я отступлю, Ника по обыкновению сгладит весь конфликт и так и не даст понять супругу, что она заслуживает совсем другого отношения.

– Она будет мне указывать как себя вести в моем собственном доме? – взревел Виктор Алексеевич. Рукой он отодвинул жену и двинулся на меня.

Я не испугалась. Я теперь не боялась ничего, но испугалась Ника.

– Не смей! Не смей ее даже пальцем тронуть! – с чувством выдохнула она и вдруг как подкошенная упала к ногам супруга.

В тот день Ника не смотря на усилия вызванных врачей, так и не пришла в себя, и ее увезла «скорая».

На следующий день я попыталась навестить Нику, но охрана, выставленная Виктором Алексеевичем у палаты, не пустила меня к ней. Лишь по телефону мне сказали, что состояние у нее "стабильно тяжелое". Не пустили меня к ней и на следующий день, и я поняла, что Виктор Алексеевич теперь приложит все силы, чтобы я нескоро увидела Нику.

Дома моя жизнь тоже стала совсем иной. Виктор Алексеевич со мной демонстративно не разговаривал, к тому же он не преминул рассказать сыну, что в болезни Ники виновата я, и Дэн отдалился от меня, даже не выслушав моих оправданий. Как только я попыталась все ему объяснить, он прервал меня словами, что сейчас не время разбирать, кто что сказал, и это по большому счету уже не имеет никакого значения, после чего тут же ушел в свой кабинет и уткнулся в компьютер. Эта недосказанность повисла между нами словно стена, Дэн стал стараться дома появляться как можно реже и выглядел очень подавленным, и никакие мои попытки хоть как-то вывести его из этого состояния не действовали.

Меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны я ничуть не жалела, что высказала все, что думаю, Виктору Алексеевичу, а с другой сокрушалась, что все так закончилось и Ника попала в больницу. Я тосковала без нее, потому что очень сильно к ней привязалась. Ника сумела окружить меня искренней теплотой и любовью, и сейчас я никак не могла свыкнуться с их отсутствием. Мне было плохо без нее, и я очень хотела встретиться с ней. Мне хотелось посоветоваться с ней, как вести себя с Дэном, попросить, чтоб она с ним поговорила, да и просто увидеть ее.

Оказавшись в столь непростой для меня ситуации, я попыталась вспомнить некоторые магические приемы, чтобы иметь возможность, например, отвлечь охрану и пробраться к Нике, но все мои попытки не дали ни малейшего результата. У меня не то что получалось не совсем то, что я хочу, к чему я уже привыкла, а вообще ничего не получалось. Одним словом я была ошеломлена: мой магический дар исчез в этом мире.

Однако впереди меня ждал еще более сильный удар судьбы.

Как-то вечером, придя домой, Виктор Алексеевич зашел ко мне и мрачным тоном проронил:

– Лия, пойдем в гостиную. Нам надо поговорить.

Сердце в один момент у меня ухнуло куда-то вниз, и я на негнущихся ногах прошла в гостиную и села в кресло, страшась услышать, что случилось самое худшее, случилось то, чего я боялась больше всего… что Ники… Нет, я даже думать не хотела, что это может произойти… несмотря на то, что бесстрастный голос дежурной сестры в больнице ежедневно сообщал мне, что состояние больной по-прежнему "стабильно тяжелое", я гнала о себя мрачные мысли.

– Что-то случилось, Виктор Алексеевич? Что-то с Никой? – пролепетала я враз ставшим непослушным языком.

– С Никой пока все так же, ее состояние без изменений, – хмуро проговорил Виктор Алексеевич, опускаясь в кресло напротив меня, – я хотел поговорить с тобой о другом.

Я облегченно вздохнула и возблагодарила мысленно небеса, за то, что не услышала горестную весть.

– Я тут разговаривал со своим приятелем, он продюсер, – продолжил мой свекор, – ты видела его на свадьбе. Михал Михалыч. Так вот, он говорит, у тебя редкий голос и предлагает тебе учиться вокалу, а потом выступать с концертами. Я согласен спонсировать твое обучение в Италии, там по его словам лучшая школа вокала, а потом вложить деньги в твою раскрутку, ну там: реклама, ролики, клипы… одним словом, я согласен все оплачивать до тех пор, пока ты сама не встанешь на ноги.

– Зачем Вы предлагаете мне это? – удивленно воззрилась я на него, – Дэн однозначно мне дал понять, что не хочет, чтоб я выступала.

– Лия, пойми, вы не подходите друг другу. Ваш брак был ошибкой. Дэн уже это понял. Не калечь ему жизнь. У тебя есть возможность самореализоваться. Я тебе ее предлагаю. Тебе нравится петь – пой! Я все сделаю, чтобы твое имя заблистало на всех афишах. Лишь оставь моего сына в покое.

– Он мне этого не говорил. Почему Вы говорите мне от его имени? Если он так считает, пусть скажет мне это сам! – хрипло выдохнула я. Спазм перехватил мне горло, мне даже стало трудно дышать. Наконец я восстановила дыхание и продолжила, – У нас сейчас с ним, конечно, не лучшие времена, но это лишь потому, что Вы его настраиваете против меня и меня обвиняете в болезни Ники.

– Я не хочу сейчас это обсуждать, Лия. Я сделал тебе предложение, очень выгодное предложение, заметь. Что ты еще хочешь? Квартиру? Машину? Машина есть у тебя, и останется твоей. Квартиру я тебе куплю. Что-нибудь еще?

– Как Вы не понимаете?! При чем тут квартира, машина… Я люблю Дэна. Люблю! Он мой муж, и я не хочу от него уходить! – слезы навернулись мне на глаза. Дэн был моим мужчиной, только моим. Я не представляла, как сама смогу отказаться от него, от его серовато-синих глаз, в бездне которых я тонула, от его таких чувственных губ, прикосновение которых вызывало трепет в каждой клеточке моего тела, и его таких страстных объятий, которые доводили меня до полуобморочного состояния. Нет, даже если Дэн сам погонит меня, даже тогда не факт, что я смогу уйти и отдать его кому-то еще… нет, он только мой и останется моим.

– Лия, наличие такой жены как ты, его тяготит. Он не любит тебя. Поэтому я тебя прошу, оставь ты его, оставь, и я все сделаю, чтоб ты оказалась не в накладе, обещаю.

– Он не говорил мне этого! Не говорил! Вы все врете! – зло выдохнула я.

– Я не хотел тебе это показывать… но раз ты упорствуешь, что ж смотри, – Виктор Алексеевич достал из кармана пачку фотографий и протянул мне.

Я взяла их в руки, и к горлу подступила тошнота. Мне давно уже не было так плохо… На фотографиях были изображены Дэн и Катерина. В постели, в откровенных позах. Несмотря на боль, пронзившую мое сердце, я сразу почувствовала, что все фотографии постановочные, уж больно Катерина выглядела на них неестественно, словно позировала, а не любила… да и на стене календарь с датой в передвижном окошке… три дня назад… Дэн тогда ночевать домой так и не пришел… Это чтобы я уже ни в чем не сомневалась…. я уже хотела швырнуть фотографии Виктору Алексеевичу, когда зацепилась взглядом за последнюю. На ней Дэн полуобернулся к камере, и были видны его глаза. В тот же миг мое сердце разлетелось на части… на тысячу истекающих кровью кусочков, которые содрогались от боли и корчились в конвульсиях… Я поняла, что мой мужчина принадлежит не мне, что его не напоили и подставили… он пришел к ней сам, пришел потому что она позвала… и стоит этой стерве только поманить его пальцем, он снова будет в ее постели… Я очень долго смотрела на эту фотографию, и чем дольше я смотрела на нее, тем четче понимала, что я не хочу сдаваться и уходить. Если они так поступили со мной и моим сердцем, я отплачу им… и по возможности даже более жестко, но для этого мне надо остаться здесь, в этой семье.

Когда руки у меня, наконец, перестали дрожать, я протянула фотографии Виктору Алексеевичу, и с натянутой улыбкой проговорила:

– Спасибо за информацию, только это ничего не значит для меня. Запомните, от Дэна по собственной воле я никогда не уйду, и буду бороться за него всеми доступными мне способами. Кстати, я учту на будущее, какие позы Дэну, оказывается, больше нравятся. Это было очень мило с Вашей стороны просветить меня в этом отношении.

Виктор Алексеевич, забирая фотографии, хмуро смерил меня взглядом, – Жаль, что ты настолько глупа и упряма, – проговорил он и поднялся из кресла, – я огорчен, что ты отвергла все попытки договориться с тобой мирным путем.

Ночевать в тот день Дэн также не пришел, а утром в центре города меня едва не сбил здоровенный джип, заехавший на тротуар. Спасла меня лишь быстрая реакция; заметив, что эта громадина с разгону перелетела через бордюр и несется на меня, я перепрыгнула через чугунную решетку ограждения, отделяющую тротуар от детской площадки. Она была не слишком высокой в три четверти человеческого роста, и напуганная, я перемахнула через нее одним прыжком, возблагодарив небеса, что была одета в удобные джинсы и кроссовки. Провожая взглядом удаляющийся силуэт тут же съехавшего с тротуара джипа, я почувствовала, что выполнил он такой необычный маневр явно не случайно…

Происшествие с джипом меня напугало. Я чувствовала, что это не случайность, и подозревала, что Виктор Алексеевич в стремлении избавиться от меня решил пойти на крайние меры. Тем временем у меня в голове родился план, но чтобы свершить задуманное, мне надо было кое-что проверить.

Забрав из гаража свой джип, я поехала туда, где когда-то на дороге меня подобрал Дэн. Мне необходимо было найти место выхода портала, и я надеялась, что ориентируясь по времени поездки и скорости с которой ехал Дэн, я сумею примерно вычислить возможную зону его расположения, а потом… потом будет видно, что потом.

Погода стояла отличная, солнце ласково целовало верхушки сосен, стоявших стражниками вдоль дороги. Но меня не радовали красоты природы. Когда вместо сердца у тебя сочащийся кровью мелкопорубленный гуляш, то никакие чувства, кроме жажды мщения, тебе неведомы. Мне-то уж точно. Вся моя сущность сейчас была пропитана этой жаждой, и именно она помогала мне жить, двигаться и хладнокровно просчитывать все мои будущие действия.

Я сбавила скорость, когда на приборной панели высветился приблизительно прикинутый мною километраж, припарковалась, вышла из машины и перешла на другую сторону дороги.

Солнце ласкало меня закатными лучами, я вскинула вверх руки и прошептала

– О. Творец, не оставь меня, помоги свершить задуманное!

И в то же самое мгновение меж пальцев я почувствовала напряженность поля, а воздух меж ладоней стал более упругим, это означало только одно. Портал где-то рядом, и я чувствую его энергетику.

После двух часов блуждания вдоль дороги по направлению возрастания напряженности поля и тщательных поисков, я нашла вход в портал. Я посидела около него недолго, проверила, что могу его открыть, и в дополнение к этому выяснила, что в непосредственной близости от него могу пользоваться магией. А так как солнце стремительно катилось к закату, то я, запомнив место, поспешила обратно к машине.

На улице было уже совсем темно, когда я, наконец, добралась до дома. Подъезжая к подземному паркингу, я вдруг почувствовала сильное нервное напряжение, во мне проснулось чувство опасности. Припарковав машину, я огляделась, но ничего подозрительного не заметила и постаралась сама себя успокоить. Подземный гараж под нашим домом был достаточно спокойным местом. Чужие здесь не ездят и не ходят. Но сердце все равно было не на месте.

Я вышла из машины, открыла дверь бокса. Потом загнала машину и еще раз огляделась. Ряды машин за решетчатыми дверями, и ни одного человека. Заперев дверь бокса, я раскрыла сумочку, намереваясь положить туда ключи от машины и бокса и достать ключи от квартиры, чтобы переложить в карман. Так как делала всегда. И в этот момент зацепилась каблуком о бетонный выступ в полу. Чтобы не упасть, я схватилась за решетчатую дверь и выронила сумочку. Две связки ключей тут же вывалились и залетели в проем решетки двери. Раздраженно хмыкнув, я подобрала сумочку и низко склонилась, пытаясь в неярком свете подземного гаража разглядеть, куда отлетели ключи. Разглядеть мне их удалось не сразу. Тускло поблескивая, они лежали под моей машиной у переднего колеса, так, что дотянуться до них рукой я не могла.

Возвращаться домой, поднимать с кровати Виктора Алексеевича, звоня в дверь, и просить его искать запасной ключ от бокса мне не хотелось. Поэтому я, вспомнив про себя все нехорошие слова, что знала, не пошла к лифту в соседнем коридоре паркинга, ведущему непосредственно в дом, а пошла к охраннику, просить какую-нибудь палку, чтобы достать ключи.

Охранника на месте почему-то не оказалось, хотя я была уверена, что видела его, когда заезжала в гараж. У входа стояла машина скорой помощи. Может, охраннику стало плохо, подумала я и, припомнив, что видела в одном из коридоров гаража пожарный щит с багром и лопатой, отправилась туда.

Проходя мимо коридора, где был лифт, я увидела двух мужчин, стоящих у его дверей. Чувство опасности, будоражащее мою кровь, полыхнуло с новой силой. Я не знала, кто они и зачем здесь стоят, но выяснять это мне не хотелось. Я с детства привыкла, что если есть возможность удрать, то неприятности лучше обойти стороной, поэтому стремительно развернулась, и… И уперлась в грудь еще одного мужчины с внешностью явно не располагающей к общению.

– Куда это Вы так торопитесь? – недобро усмехнулся он, пытаясь схватить меня за плечо.

Я ловко вывернулась и отскочила. Только бежать теперь было некуда. Путь к выходу перекрывал малоприятный тип, пытавшийся меня схватить, коридоры паркинга заканчивались тупиками, а у лифта стояли двое замеченных мною мужчин… вернее уже бежали к нам… "Против троих мне не выстоять", – пронеслось в мозгу, и я незамедлительно бросилась в атаку на того, кто перекрывал мне дорогу к выходу.

"Маэ-гери" мне всегда удавался хорошо на тренировках, поэтому я без труда ударом ноги в солнечное сплетение, нейтрализовала противника и помчалась к выходу.

Но оказалось, что мои преследователи бегают не хуже. Один из них догнал меня и, схватив за плечо, рванул на себя. Почувствовав рывок, я продолжила его движение и, перегруппировавшись на этом движении противника и используя его же силу движения, перебросила преследователя через бедро, при этом локтем ударив его в спину. Возблагодарив мысленно тренера, многократно отработавшего со мной все эти приемы, я нырнула под руку подбегающему третьему мужчине и толкнула его на медленно поднимающегося с пола напарника, после чего опрометью бросилась прочь.

Подбегая к машине скорой помощи, я считала, что уже в безопасности, когда резко распахнувшаяся дверка отбросила меня на асфальт.

Я постаралась быстро вскочить, но вышедший из машины человек в белом халате с такой озабоченностью в голосе проговорил: "О, Господи! Простите ради всего святого, я Вас не заметил. С Вами все в порядке? Я не сильно ударил Вас? Давайте я Вам помогу", что я невольно замерла.

– Да, нет… Не волнуйтесь. Я несильно ударилась, – тихо проговорила я, поднимаясь.

– Слава Богу! Давайте я Вам помогу отряхнуться. Вы точно не расшиблись? А то помощь рядом, – он улыбнулся, кивая на машину с красными крестами на бортах.

– Нет, спасибо, – я шагнула в сторону, – не волнуйтесь, все в порядке.

– Вы простите, конечно, но мне как врачу необходимо убедиться, что я не нанес Вам серьезных повреждений. Покажите Ваше колено, по-моему, Вы упали на него, – он осторожно приблизился и тронул меня за плечо.

Попробуй он меня схватить, и я бы уже неслась прочь, но он лишь осторожно коснулся.

– Все в порядке, – я недовольно повела плечом, скидывая его руку. Мне не понравился этот врач. Что-то неприятное было в его слащавой улыбке, да и во всех остальных движениях, и мне хотелось поскорее уйти.

– Вам трудно мне колено показать? – врач шагнул еще ближе и присев на корточки передо мной, что-то вынул из кармана.

– Нет, – я недовольно поморщилась, но все же склонилась, задирая брючину. Коленку и, правда, саднило. Может и лучше будет, если он намажет ее чем-то. Все равно преследователи вряд ли нападут в присутствии врача.

– Ну вот видите, – врач приподнял голову, – Вам надо обработать ногу. Пойдемте в машину, я все сделаю.

– Нет, в машину не пойду, – я отчаянно замотала головой. Чувство опасности вдруг вновь ожило во мне, побуждая срочно покинуть это место.

И в это время врач резко поднялся и прижал мне к лицу мягкую тряпку. Я постаралась оттолкнуть его, потом с силой ударила ногой, но он вцепился в меня словно клещ. Наконец мне удалось вывернуться и отпихнуть от лица его руку с тряпкой, но тут все поплыло перед глазами, и я провалилась в темноту.

Пришла в себя я от легкой тряски и не сразу сообразила, где нахожусь. Перед глазами все плыло и меня немного подташнивало. Попытавшись пошевелиться, я выяснила, что крепко привязана, да и губы у меня не размыкаются.

Заметив, что я пошевелилась, ко мне наклонился уже знакомый врач и с усмешкой произнес:

– Не дергайся, бегунья, на ближайшее время ты отбегалась. Лежи смирно и будь паинькой, а то по приезде вколят тебе, дорогуша, сульфазиновый крест и света белого не взвидишь, и уже поневоле придется быть паинькой.

Ответить ему или что-то спросить я не могла, мой рот был залеплен чем-то вроде скотча. Я не поняла, чем он мне угрожал, но решила на рожон не лезть и порадовалась, что исходя из его слов, убивать меня пока не собирались.

Я замерла, устремив взгляд в потолок машины и пытаясь сообразить, куда же меня везут в "карете скорой помощи".

Ехали мы недолго, я успела досчитать лишь до трехсот, как машина остановилась. Ее задние дверки распахнулись, и я увидела двух типов, которые бежали за мной в подземном гараже. Они, молча, вытащили носилки, к которым я была привязана, затем разогнули какие-то железки внизу, и носилки превратились в каталку.

В это время из машины вылез врач.

– Давайте ребята быстренько к служебному входу ее, – скомандовал он.

И двое его подручных тут же покатили меня куда-то вверх по пандусу.

Меня завезли в вестибюль, потом по еще одному пандусу скатили вниз. Здесь один из сопровождающих вставил какую-то карточку в дверь, и она отъехала в сторону. Мы оказались в длинном мрачном коридоре с тускло-горящими лампочками. Меня долго везли по нему, а затем, вместе с догнавшим нас врачом, подняли на лифте и, пройдя сквозь еще одну автоматическую дверь, вновь покатили куда-то.

Первое что меня поразило: приглушенные крики, неразборчивые ругательства, мольба и стоны, доносящиеся с разных сторон. Повернув голову, я смотрела на выбеленные стены и плотные металлические двери с маленькими зарешеченными окошками на уровне человеческого роста, недоумевая по поводу, куда это я попала.

В это время сопровождающий нас врач распахнул какую-то дверь с надписью «процедурная», и меня завезли в просторное помещение. Щелкнул выключатель, и яркий свет люминесцентных ламп ударил по глазам. Я невольно зажмурилась.

– Переоденьтесь оба и приведите кого-нибудь из второго блока. Девчонке не помешает посмотреть, что бывает с теми, кто нарушает здесь распорядок и не выполняет предписания, – обратился врач к своим двум помощникам.

Те быстро вышли, а врач шагнул ко мне и несильно похлопал по щеке, – Глазки пошире открывай, дорогуша, и смотри внимательно. От твоего поведения будет зависеть окажешься ты вон на том месте или нет, – он кивнул в сторону стола в дальнем углу, в изголовье которого стоял стенд со множеством проводов и датчиков с ремнями.

Через некоторое время двое доставивших меня сюда мужчин, теперь уже одетые как санитары, вернулись. Они завели в комнату высокого мужчину с заломленными назад руками в полосатых пижамных штанах и такой же рубашке.

– На стол его! – скомандовал врач.

Мужчина тут же стал оседать на пол и со слезами в голосе визгливо запричитал: – За что? Не надо! Не надо! Я ничего не сделал… прошу… Я же ничего… совсем ничего… Не надо!!! не надо!!!

Не слушая его, двое санитаров подняли его и уложили на стол, затем сдернули с него всю одежду и привязали ремнями его руки и ноги к краям стола. После чего ремнем крепко притянули голову к специальному креплению и запихнули в рот кляп с трубкой для дыхания, что он больше уже не мог членораздельно кричать, а лишь мычал. Затем опутали его проводами, идущими от стенда, и отошли к противоположной стене.

Врач шагнул к нему, проверил правильность и прочность крепления ремней и проводов, а потом повернул какой-то тумблер на стенде. Человек на столе дернулся, и его тело изогнулось в судороге, изо рта вырвался нечленораздельный полу-вопль полу-хрип. Затем он резко опустился и распластался на столе, чтобы через несколько секунд вновь выгнуться в судороге. Глаза его выпучились, изо рта текла слюна, он, не переставая, стонал, мычал и хрипел. Тело его то выгибалось, то бессильно падало на стол. А вскоре все помещение наполнилось отвратительным запахом человеческих экскрементов.

Врач подошел ко мне и вновь тихо похлопал по щеке, – Ты ведь не хочешь занять его место, дорогуша?

Я энергично замотала головой.

– Ты будешь паинькой?

Я закивала.

– Ну вот и славно, – он кивнул одному из санитаров, – В смотровую ее, – а другому указал на бьющегося мужчину на столе, – минут через десять отключишь и в камеру его.

Один из санитаров шагнул ко мне, второй распахнул дверь и помог ему вывезти меня. Провезя меня вдоль длинного коридора, санитар завез меня в помещение чем-то напоминающее предыдущее, только вместо стола здесь стояло достаточно необычное кресло, кушетка и еще кресло на колесах.

Врач вошел следом и махнул рукой санитару, разрешая уйти.

– Ты не забыла, что обещала быть паинькой? – нагнувшись ко мне, тихо спросил он.

Я замотала головой, забыть увиденное было сложно. Меня до сих пор бил нервный озноб, хотя я изо всех сил старалась успокоиться, внушая себе мысль, что если бы меня хотели подвергнуть такой пытке, уже бы подвергли, а не устраивали подобное представление… Я решила что буду очень послушна, чтобы со мной не делали… потому что сопротивляться в подобной ситуации можно, лишь если есть шанс сбежать. А его пока у меня не было.

Врач рывком сдернул залепляющий мне рот скотч.

Я поморщилась, но не проронила ни звука.

– Умница, все правильно понимаешь, – усмехнулся он.

Затем снял ремни, стягивающие мои щиколотки, потом расстегнул мои джинсы, и рывком стащил их с меня. Я молчала и не пыталась противиться. К тому же руки он мне так и не развязал. Поэтому кофту и все верхние детали туалета разрезал, прокомментировав: "Теперь это тебе все равно не пригодится". Не противилась и когда на пол вслед за джинсами полетела вся моя остальная одежда. И когда он ощупывал и осматривал меня со всех сторон, заставляя, то согнуть ноги, то развести их.

В голове билась только одна мысль: "Я должна выжить… должна… а вот потом… потом я найду способ расплатиться со всеми".

Наконец он отпустил меня и шагнул к столику с медикаментами. Вскрыл какую-то ампулу, распечатал шприц.

– Маленький укольчик, дорогуша, чтоб знать наверняка, что у тебя не будет желания больше бегать, – тихо проговорил он.

– Я и так буду послушна, – едва слышно выдохнула я.

– Не пугайся. Это лишь четверть дозы… чуть-чуть поболит и пройдет.

Я не стала больше просить, и покорно чуть повернулась, давая ему возможность сделать укол.

Боль пронзила такая, что я невольно застонала.

– Ладно, ладно… не канючь, говорю же, это лишь четверть дозы, – врач похлопал меня по бедру, а затем выкинув шприц и расстегнул ремни, стягивающие мне руки, – Поднимайся, дорогуша.

Я попыталась привстать и не смогла. Нога онемела, и ее ломило так, что слезы наворачивались на глаза.

– Ну надо же какая неженка, – врач усмехнулся и, шагнув к одному из шкафов, стоящих вдоль стены, достал оттуда и бросил мне пижаму, – У нас тут нет сестер милосердия, поэтому если не хочешь, чтоб тебя лишний раз лапали санитары постарайся самостоятельно одеться.

Меня бросило в жар. То ли от стыда, то ли от лекарства, которое он мне ввел. Закусив губы и стараясь не опираться на онемевшую ногу, я под его насмешливым взглядом кое-как села и оделась.

Он подвез мне кресло на колесах.

– Перебирайся, дорогуша.

Я, опираясь лишь на одну ногу и активно помогая себе руками, неловко уселась в кресло. От собственного бессилия и боли слезы уже потоком текли у меня по щекам.

– Так больно? – врач удивленно приподнял кончиками пальцев мое лицо.

– Очень, – тихо и подавленно выдохнула я, стараясь придать моему взгляду покорное и заискивающее выражение.

– Если действительно будешь паинькой, больше колоть не буду, – пообещал он и вывез меня в коридор.

В коридоре нас ждал санитар.

– В седьмую палату ее, – кивая на мое кресло, проговорил врач.

– В седьмую? – удивленно переспросил тот.

– Да, – подтвердил врач и, подтолкнув к нему кресло, добавил, – и повышенный режим безопасности, сам же видел девочка боевая. Хотя есть надежда, что сообразительная и нарываться не станет. Однако подстраховка еще никогда и никому не вредила.

Уже около недели меня держали в этой клинике, а может и больше. Я сбилась со счета. В моей палате не было окон. Постоянно горел мертвенно-синий свет, и играла тихая заунывная музыка. Ориентировалась я лишь по посещениям врача и санитаров. Из палаты меня не выпускали, развязывали лишь в присутствии санитаров. Причем если развязывали руки, оставляли связанными ноги и наоборот. Санитаров приходило двое. Один, который меня привез в палату, а второй, тот который первый на меня напал в гараже. Впервые увидев в своей палате его угрюмую физиономию, на которой легко читалось отсутствие интеллекта и склонность к садизму, я испугалась, подозревая, что «маэ-гери» просто так он мне не спустит… и, в общем-то, оказалась права. Он не без удовольствия раздел меня и сильно отшлепал своей огромной ручищей, а потом запеленал как младенца в холодные мокрые простыни и надолго оставил.

Ощущение было мерзопакостным. Я ощущала свою полную беспомощность и жалкость. Пришедший врач, увидев меня в спеленатом состоянии не смог сдержать усмешки:

– Ты никак брыкалась, дорогуша, что тебя пеленать пришлось?

Я с грустью посмотрела на него:

– Ваши санитары просто считают меня тупой и заранее стараются предупредить мое возможное непослушание.

– Ну и как внушение на пользу пошло?

– Не знаю… по большому счету вернуться в состояние безмятежного детства, когда от тебя ничего не зависит, и жизнь воспринимается, как данность, на которую невозможно повлиять, не так уж и плохо…

– Ты ее сейчас воспринимаешь именно так? – врач заинтересованно посмотрел на меня.

– Воспринимать ее иначе глупо в моем положении.

– Это радует, дорогуша. Возможно, в этом случае мы обойдемся минимумом лекарств и процедур. Но только если это искреннее заявление, и ты и далее будешь со мной искренна и еще очень послушна.

– Я буду стараться, – заверила его я.

После этого он почти не докучал мне визитами. А процедуры и, правда, свелись лишь к соблюдению определенного распорядка. Не особо приятного, чтобы описывать его, но и не невыносимого.

Однако обстановка и монотонность меня сильно угнетали… Мне было не с кем говорить, санитары со мной не разговаривали и не отвечали ни на какие мои вопросы, а с врачом я говорить боялась. Я чувствовала за его фальшивой улыбкой скрытую угрозу. Мне казалось что он только ждет повода, чтобы начать мучить и изводить меня… Поэтому я была рада, что он приходил ко мне редко.

Понимая, что условия моего содержания вряд ли изменятся, вскоре я стала чувствовать то, к чему видимо и стремились мои надсмотрщики. Я стала чувствовать безысходность и тщетность даже мечтаний о свободе…

Однако я запретила себе впадать в уныние и стала изучать манеру поведения следящих за мной санитаров. Понимая, что лишь кто-то из них может оказаться тем слабым звеном, которое позволит мне порвать удерживающие меня здесь цепи.

Я стала улыбаться им и за все благодарить. При этом я старалась придать моему взгляду восторженное обожание и почитание… Я смотрела на них так, как смотрят на сошедших с Олимпа небожителей.

И вскоре это дало кое-какие результаты. Один из них, тот, что выглядел более слабоумным и пострадал от моего «маэ-гери» стал разговаривать со мной не только приказами, а я с наигранным удовольствием поддержала общение. Про себя я называла его: атлет, потому что он явно гордился своим атлетическим телосложением.

– Поднимайся, пора пить лекарства, а потом есть, – вошедший атлет расстегнул связывающие мои руки ремни и протянул мне два пластиковых стаканчика. Один с водой, другой с таблетками.

Я с обожанием посмотрела на него:

– Как я рада, что ты пришел… ты такой сильный и красивый… – я села на кровати, – я люблю, когда ты дежуришь.

– Так уж и любишь? – хмыкнул он.

– Я тебе это каждое твое дежурство говорю, а ты почему-то не веришь… Кстати, сейчас завтрак или обед?

– Ужин. Так ты будешь пить лекарства?

– Подожди, какие лекарства… я еще не сказала, как ты мне нравишься… а ты уже: лекарства, лекарства… Ты мне нравишься очень-очень. Ты понимаешь это?

– Вот укол тебе сейчас вкачу, если лекарства сей же момент не выпьешь, и посмотрю, что запоешь тогда, – он нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

– Из твоих рук хоть лекарства, хоть укол – это кайф. Ты что больше хочешь, чтоб я сделала: лекарства выпила или пижамку задрала для укола? Я сделаю все, что скажешь… – я постаралась вложить в голос максимум вожделения.

– Ну так уж и все? – впервые атлет посмотрел на меня достаточно заинтересованно. На его дебильном лице читалась явная попытка осмыслить ситуацию.

– Конечно… и вообще я могу ее задрать не только для укола… – жарко выдохнула я, не сводя с него похотливого взгляда.

– Так вот ты о чем…

– Именно.

– Да я б тебя уже давно трахнул бы, красотка ты моя ушастенькая, только у меня приказ тебя не трогать, – он помолчал немного, а потом на его лице появилось страдальческое выражение, – Черт… в кои веки баба сама об этом просит, а я не могу.

– Я не скажу никому… давай, – я заговорщицки подмигнула ему.

– Тут камеры везде, тебя не в простую палату определили, – атлет кивнул на углы палаты.