Текст книги "Она была ведьмой (СИ)"

Автор книги: Марина Катафьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

   В её шкафу лежал настоящий скелет. Иногда она запускала с балкона белый квадрокоптер и пугала им прохожих. Сколько себя помню, она одевалась ярко. Её машина была разрисована аэрографией, а рисунки на ногтях не повторялись на моей памяти ни разу.

   «Тётя Маша» ей совсем не подходило. Давным-давно я стала называть её Марией, а потом и Мари, на французский манер: она как раз подсунула мне книжку про мушкетёров. «Тётя Маша» осталась для наших с родителями разговоров.

   Родители её не жаловали. Соседи называли её странной. А мне она нравилась. Мари была похожа на героиню сказки – в самом конце, когда героиня всего добилась и хороший конец уже наступил. Мари умела наслаждаться жизнью.

   Свою работу она любила. Да и кто бы не любил – она читала какие-то лекции и ездила с ними в другие города и страны. Из поездок привозила мне сувениры, обычно местные сладости. Но чаще всего она была дома, и тогда у меня был самый интересный в мире собеседник. Она никогда не относилась ко мне как к ребёнку. Она рассказывала захватывающие истории. Если ей было не до меня, она давала мне что-нибудь почитать.

   Мы и познакомились-то в библиотеке, детская и взрослая у нас в одном доме. Мама считала, что каждый год я должна читать список литературы на лето – несколько десятков книг! Трагедия, загубленное лето, мои слёзы... Когда я пожаловалась на это Мари, она обронила, что знает парочку таких книг, что я потом ещё попрошу. Не помню, на что мы спорили, но читать я люблю до сих пор. Она сама была жадной до чтения – может быть, потому что была любознательной. И меня этим заразила.

   Не было такого дела, которое в её руках не заиграло бы новыми красками. С её помощью уроки становились проще – она объясняла лучше моих учителей. Родителям заниматься со мной было некогда – смены, дежурства, длительные командировки. Несмотря на это, и мама, и папа меня любили. И принимали посильное участие в моей жизни.

   – Поступит на бюджет, – обещала мама бабушкам, тётям и просто прохожим.

   С этим я была согласна. Интереснее была папина позиция:

   – Лишь бы замуж вышла нормально, – говорил он и шуршал развёрнутой газетой. Если я молчала, вступала мама:

   – Пусть у девочки будет профессия, а то мало ли что, – и я ловила себя на том, что киваю маминым словам. – Юриспруденция всегда будет востребованной, выберет область, какая понравится.

   Я выбрала. Мари помогала мне с химией и биологией: в медицинских вузах конкуренция высокая.

   Откуда Мари, историк по образованию, так разбирается в биологии?

   – Талантливый человек талантлив во всём, – смеялась она.

   Так же она отшучивалась в ответ на расспросы, когда она успела выучить астрономию, прочитать столько книг и посмотреть столько фильмов.

   Раньше меня веселили эти отговорки. Но Мари многому меня научила, и в том числе – задавать вопросы.

   Почему она так уклоняется от некоторых ответов?

   Я не спрашивала, интереснее было догадаться. Со временем это стало чем-то вроде спорта или хобби. О её семье я знала мало. В рамке на стене висела фотография цвета сепии: смеющаяся девушка с ямочками на щеках – прабабка. И пусть вместо асимметричной стрижки на плече лежала толстая коса, семейное сходство было очевидным.

   Вопросы сменялись заботами и забывались. Я так и не научилась готовить, поэтому во время родительских командировок я была на попечении Вали, нашей соседки.

   Когда мне стало стыдно у неё кормиться, Мари взяла и эту сферу жизни под своё покровительство. Я считала себя полной бездарностью в кулинарии, и через пару дней Мари пришла к тому же выводу.

   – Зельеварение не твоё конёк, – заключила она. Моё увлечение фантастикой ей нравилось, и она ему потворствовала. – Но готовить как шеф-повар мишленовского ресторана необязательно, достаточно выдавать что-то съедобное.

   Чуда не произошло: сложносочинённые соусы и многоэтажные торты у меня не выходили, но знакомство с некоторыми приправами превратили простые рецепты во вкусные. Оставалось только не забывать ничего на плите.

   Кстати, сегодня я звонила в квартиру Мари как раз с мыслями о зельеварении.

   Она долго не открывала, но я терпеливо топталась под дверью. Наконец дверь открылась.

   – Юлёк, давай попозже? – Мари в плюшевом домашнем костюме стояла на пороге, придерживая дверь за ручку.

   – Да я... надымила опять, – потупилась я. Кулинарные неудачи всегда выбивали меня из колеи, и хотелось побыть с кем-то.

   – За огнетушителем бежать?

   – Обошлось... Можно у тебя посидеть? Мама на дежурстве.

   Мари пожевала губу. Меня первый раз так долго держали на пороге.

   – Я тихо буду...

   – Только очень тихо, – решила Мари и пропустила в квартиру. – Иди в комнату. Есть хочешь?

   Я кивнула. Мари бросила взгляд на наручные часы и едва ли не силой впихнула меня в гостиную. Пока я слонялась от дивана к шкафу в размышлениях, а не пойти ли всё же домой, Мари вернулась. С порога поставила на жёсткий подлокотник дивана тарелку и бутылку йогурта.

   – Извини, готовлюсь к лекции. Через полчаса приду.

   Поблагодарить я не успела: она уже закрыла дверь. Постояв, всё же взяла с тарелки сырник. Холодный. А двери в комнату она не закрывала.

   Обычно Мари готовилась к своим выступлениям... хм, обычно она не готовилась. И уезжать вроде бы не собиралась. Хотя что это я: она могла собраться на какую-нибудь конференцию в Латинской Америке за пятнадцать минут – это же Мари. Может, где-то билеты лежат?

   На журнальном столике лежали не билеты, а потёртый альбом со старинными европейскими замками. На книжном шкафу пестрели знакомые корешки и зеленел чудом выживший бонсай. Ну и ковёр этот дурацкий на полу.

   Ковёр был первым и последним случаем, когда чувство стиля изменило Мари. Его присутствие в своей квартире она объясняла коротким «Хочу!» Однажды я хотела сфотографироваться на нём, но она не разрешила.

   Я допила йогурт. Сегодня в комнате пахло сырниками и грозой. Окно было закрыто, и в комнату светила яркая луна. Я принюхалась. Отчётливо пахло озоном.

   Понюхав воздух и представив себя со стороны, я фыркнула и в приступе детства вообразила себя милицейской овчаркой. Кстати, снизу пахло сильнее, так что я действительно опустилась на колени.

   Пахло от ковра. Пятен на нём не было, и пахло в основном по краям. Пахло из-под ковра? Я откинула свободный угол. На полу светился узор.

   Фосфоресцирующая краска? Я потёрла ближайшую линию, и она засветилась ярче. Обеими ладонями я начала натирать узор...

   В глазах помутнело, и я рухнула ничком. Нос вспыхнул такой болью, что удар лбом об пол прошёл почти незамеченным.

   Я поднялась на руках. Из носа текло. Я собрала кровь ладонью. Вытерла её об узор. Ковёр постелила обратно. В комнате стало темнее. Зрение перестроилось мгновенно.

   Между книгами на подставке стоял нож для писем, купленный ею в приступе сибаритства: по почте ей приходили только штрафы от дорожной инспекции.

   Стоп. Нож. Взять. Встать так. Дверь откроется – заслонит меня.

   Нога затекла. Не важно.

   Дверь открылась. Шаг вперёд, замах...

   Мари?

   Пока я стояла с занесённой рукой, Мари обернулась. Зелёные глаза расширились, она отшатнулась, складывая руки в незнакомом жесте... Я стояла.

   – Юля, ты меня слышишь?

   Рот не слушался, но получилось моргнуть. Я моргнула дважды.

   – Ты держишь его...

   Я не поняла, вопрос это и выражение восхищения. И что вообще происходит? Глаза пересохли, так что я снова моргнула. Интересно, она будет трактовать это как ещё одну мою реплику?

   Мари обмякла. Позади неё стоял журнальный столик, и она уселась прямо на пустую тарелку. Мари закрыла лицо руками.

   Вперёд! Шагнуть вперёд!

   Но я стояла. Не знаю, кто ещё пытается мною командовать, но тело я почти не чувствовала. На языке вертелась куча вопросов. Наконец Мари отняла руки от лица.

   – Как я в тебя верила.

   Это я знаю.

   – Я была уверена, что сила в тебе проснётся ровно в день рождения. Семнадцать лет, дорого бы я дала... – она оборвала сама себя. – А ты никак. Это бывает позже, это нормально... Но у меня не было времени. Я же тебе зелье варила! – вдруг заорала она и разревелась.

   Тушь и помада оказались на её лице вперемешку. Никогда такого на ней не видела.

   – А ты вот – раз! – и незакрытую пентаграмму унюхала! И активировала. Сразу! Какая бы ведьма из тебя получилась...

   Пока Мари горевала, раскачиваясь из стороны в сторону, я пыталась думать. Ведьма? Смешно. Хотя это же Мари, с ней удивляться устанешь.

   – Юля, Юленька, что теперь делать...

   Например, нормально объяснить мне что происходит.

   Мари потёрла лицо, добавив яркие мазки помады на щёки и глубоко вздохнула.

   – Дело такое, Юлёк, – глухо начала она. – Я не историк, конечно, я ведьма. Никакие лекции не веду, просто так гуляю по миру, у нас уже всё посмотрела. А сколько мне лет, не скажу, – усмехнулась Мари.

   Не скажу, что я не удивилась. Но удивилась не сильно.

   – Ну ладно... С этой пентаграммой получилось так. В ней застрял Аль бин Хали... демон, который меня преследует. Уже больше десятка лет сидит в ней и не даёт закрыть. Я не даю открыть до конца. А ты смогла активировать пентаграмму, и он вселился в тебя! – Мари сумела подавить приступ истерики и продолжила: – Конечно, он тебе приказал меня убить... А ты показала ему фигу и остановила его! Мать твою, да как ты это делаешь?!

   Допустим, это всё не бред сумасшедшего. Всю жизнь я доверяла Мари, так что допустим. Что с демоном-то делать, она скажет? Она всегда всё знала!

   – Юлёк, давай честно: тебе самой не хватит сил убить демона, – призналась Мари, когда снова смогла говорить. – Изгнать демона из человека нельзя, можно только убить. Я дам тебе зелье, которое, – она всхлипнула, – которое я тебе готовила для пробуждения силы. Когда почувствуешь подъём... постарайся... его... убить...

   Всхлипы удалились в сторону кухни. Голову я повернуть не могла, так что просто ждала. Мари вернулась с пузырьком, больше похожим на флакончик для эфирных масел.

   – Расслабь гортань, – прошептала она.

   Жидкость была тёплая и пахла миндалём.

   По щекам Мари полились слёзы.

   – Сил тебе хватит, – она прижимала ко рту руку, силясь сдержать рыдания, и я еле разбирала слова. – Тут умение нужно. А его у тебя нет...

   После моей смерти Мари проревела всю ночь. Я витала над своим телом и смотрела на брошенный ею пузырёк с цианистым калием. Сначала я размышляла, почему я сама не бьюсь в истерике, потом думала, что ей сказать. А потом выяснилось, что она меня не слышит. На рассвете Мари ушла греметь чем-то на кухне, потом читала над моим телом речитативы, окуривала гостиную благовониями и водила надо мной руками. Потом с криком «Ты осталась здесь!» впала в истерику ещё на несколько часов.

   – Я стала ведьмой как ты, в семнадцать лет. Со зла: жених обманул, – Мари сидела на ковре, по-турецки скрестив ноги и глядя в пространство над моим телом. Я сместилась под её взгляд, но она смотрела сквозь меня, куда-то на стену. – Отомстила? Нет. Пока училась, он упал с телеги и сломал шею. А потом закончились люди, которым я желала зла, а я не постарела. И долгая жизнь мне понравилась.

   Она рассказывала. Как со смертью ведьмы-учительницы получила всю её силу и за годы приумножила. Как просто было жить, не держась за место – чуть заподозрят в ней нечистую силу, можно сбежать. Рассказывала про жизнь в Российской империи, СССР и России. Города, страны, континенты...

   А потом был этот, ибн кто-то там.

   – В гарем меня захотел! – она стукнула дном бутылки по ладони. Вино не пролилось, его и оставалось-то уже на дне. – На кой мне тот гарем был? Я с лешим тогда общалась. Ты знаешь, какие в джунглях лешие? Эх, знала б раньше, поселилась бы в Малайзии. Правда, называл меня не Марьяна, а Миряна, гад... Ну а Хали ибен... ибн... блин, этот узнал да приревновал! Бегала я от него бегала, на последнем портале он меня и достал. На этом, – Мари постучала бутылкой по ковру. – Я бы съехала отсюда, да следующая семья рано или поздно пентаграмму растревожит, чай на неё прольёт, кровью капнет, и через десяток-другой лет вылез бы он да и рванул за мной. А так в тюрьме да под моим присмотром...

   За время её рассказа я обнаружила, что могу летать только над тем куском пола, где прежде лежало моё тело. Интересно, куда она его убрала?

   – А недавно я почувствовала близость смерти. Ну как близость, – Мари заглянула в горлышко бутылки. – За одиннадцать лет. Но мне нужно было кому-то передать свою силу, а то останусь призраком там, где умерла, – Мари всё ускоряла речь. – А кому? Кому? Силы у меня ого-го, а кому отдать-то? Которая как я, на людей бросаться будет? А как найти нужную? Достойную? И тут – ты! Добрая, умная, любознательная... воспитанная мною.

   Вздох Мари проходит сквозь меня.

   – Родители у тебя вечно в разъездах, жили мы с тобой в одном доме... Судьба!

   Она попыталась залпом осушить бутылку, но там, похоже, было пусто.

   – Завтра. Уже сегодня! В полночь. И у меня не будет преемницы!

   Когда истерика стихла, Мари отправилась пройтись напоследок. Я маленьким призраком болталась над ковром и старалась ни о чём не думать. Одно утешало – Мари обещала умереть в этой квартире.

   С ней будет интересно.