Текст книги "Поэтические переводы"

Автор книги: Марина Цветаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

РАНЕНЫЙ БАРС
(Поэма)

Таял снег в горах суровых,

В долы оползни ползли.

Снежным оползням навстречу

Звери-туры в горы шли.

Шел за турами вожак их

С тихим криком: берегись!

Вволю нализавшись соли,

Стадо возвращалось ввысь.

Вот и крепости достигли.

Здесь, за каменным щитом,

Круторогому не страшен

Тот с ружьем и волк с клыком.

Но стрелку и горя мало —

Новою надеждой полн:

На утесе, глянь, оленье

Стадо взобралось на холм.

И сокрылось. Сном сокрылось!

Как бы не сокрыла даль

И последнего оленя

С самкою! Рази, пищаль!

Выстрелил! Но мимо пуля!

Не достала, быстрая!

Только шибче поскакали

Быстрые от выстрела!

Звери вскачь, охотник следом,

Крупный пот кропит песок.

Трижды обходил в обход их

И обскакивал в обскок,

Но как стаду вслед ни прядал,

Сотрясая холм и дол,

Ближе чем на трижды выстрел

К мчащимся не подошел.

Эх, кабы не на просторе,

А в ущелье их застиг!

Был бы праздник в горной келье

И на вертеле – шашлык!

Пир бы длился, дым бы стлался…

Созерцая гордый рог,

Здорово бы посмеялся

В бороду свою стрелок!

С горы на гору, и снова

Под гору, и снова ввысь.

Целый день гонялся тщетно —

Руки, ноги отнялись.

Голоден. Качает усталь.

Кости поскрипом скрипят.

Когтевидные цриапи

Ногу до крови когтят.

Пуще зверя изнемогши,

Точно сам он был олень,

Злу дивится, дню дивится,

Ну и зол, дивится, день!

А уж дню-то мало сроку.

Глянь на солнце: ввысь глядит,

Вниз идет. Уж скоро в долах

С волком волк заговорит.

Холм с холмом, тьма с тьмой смесится:

С горной мглой – долины мгла.

Скроет тура и оленя,

Скроет шкуру и рога.

«Матерь мощная! Царица

Векового рубежа,

Горной живности хозяйка,

Всей охоты госпожа,

Все охотники – сновидцы!

Род наш, испокон села,

Жив охотой был, охота ж

Вещим сном жива была:

Барс ли, страшен, орл ли, хищен,

Тур ли, спешен, хорь ли, мал, —

Что приснилось в сонной грезе —

То стрелок в руках держал.

Матерь вещая! Оленя

Мне явившая в крови,

Оживи того оленя,

Въяве, вживе мне яви!

Чтобы вырос мне воочью

Исполин с ветвистым лбом!

Чтобы снившееся ночью

Стало сбывшееся днем».

Помоляся, стал Мтварели

Хлеб жевать – зубам гранит!

Вдоль по берегу ущелья

Вверх глядит, вперед глядит.

Островерхие там видит

Скалы статной вышины.

Можжевельником покрыты,

Папортом опущены.

С можжевеловой вершины

Мчит ручей хриплоголос,

Пеной моет – все ж не может

Дочиста отмыть утес.

Встал охотник, встал, как вкопан:

Вот оттуда-то, с высот,

Раздирающий, сердечный

Стон идет – то зверь зовет.

Погляди! На самой круче,

В яркой росписи пчелы,

На площадке барс могучий

Вытянулся вдоль скалы.

Лапу вытянул по гребню,

С лапы кровь течет в ручей,

И, с водой слиясь, несется,

В вечный сумрак пропастей.

Стонет он, как муж могучий

Под подошвою врага!

Стонет, как гора, что тучу

Сбрасывала – не смогла!

Стонет так, что скалы вторят,

Жилы стынут…

     – Гей, не жди,

Бей, охотник! – «Нет! (охотник)

Бить не буду – не враги!

Он, как я, живет охотой,

Побратиму не злодей.

Пострадавшего собрата

Бить не буду – хоть убей!»

Но и зверь узнал Мтварели.

На трех лапах, кое-как,

Где вприхромку, где вприпрыжку,

Вот и снизился, земляк:

Смотрит в око человеку

Оком желтым, как смола,

И уж лапа на колено

Пострадавшая легла.

Осмотрел охотник рану,

Вытащил из-под когтей

Камень заостренным клювом

Беркута, царя ночей.

Снес обвал его сыпучий

На кремнистый перевал.

С той поры осколок злостный

Барса ждал да поджидал.

Пестрый несся, – злостный въелся.

Берегися, быстрогон!

Где пята земли не чует, —

Там и камень положён!

Выскоблил охотник рану,

(Лекарь резал, барс держал),

Пестротканным полосатым

Лоскутом перевязал.

Выздоравливай, приятель!

Не хворай теперь вовек!

Прянул барс, как сокол летом,

Горы-долы пересек.

Проводил стрелок глазами…

Подивились бы отцы!

Скоро лани станут львами,

Коли барс смирней овцы.

Тут – что было в жилах крови —

Вся прихлынула к лицу:

Легкий – робкий – быстрый – близкий

Зверя топот сквозь листву.

Глянул: широковетвистый,

Лоб подъемля, как венец…

Грянул выстрел – и в ущелье

Скатывается самец.

Еще эхо не успело

Прозвонить олений час —

Где олень скакал, спасаясь,

Мощный барс стоит, кичась.

Прорычал разок и скрылся,

Обвалив песчаный пласт.

Там, где барс стоял, красуясь,

Дикий тур бежит, лобаст.

Грянул выстрел – и с утеса

В бездну грохается тур.

Там, где тур свалился, – барс встал,

Пестрохвост и пестрошкур.

Перевязанною лапой

Тычет в грудь себя: «Признал?

Я-де тура и оленя

Под ружье твое пригнал!»

Не успел охотник молвить:

«Бог тебя благослови!» —

Нету барса. Только глыбы

Позади да впереди.

Тьма ложится, мрак крадется,

Путь далек, а враг незрим.

Не луне – вдове – бороться

С черным мороком ночным.

Где-то плачется лисица, —

Худо ей, – недобр ей час!

Други милые, примите

Времени седого сказ.

ИЗ ЕВРЕЙСКОЙ ПОЭЗИИ

ИЦХОК ЛЕЙБУШ ПЕРЕЦ
1851 – 1915

БИБЛЕЙСКИЙ МОТИВ

Крадется к городу впотьмах

Коварный враг.

Но страж на башенных зубцах

Заслышал шаг.

Берет трубу,

Трубит во всю мочь.

Проснулась ночь.

Все граждане – прочь

С постели! Не встал лишь мертвец в гробу.

И меч

Говорит

Всю ночь.

Бой в каждом дому,

У каждых ворот.

– За мать, за жену!

– За край, за народ!

За право и вольность – кровавый бой,

Бог весть – умрем или победим,

Но долг свой выполнил часовой,

И край склоняется перед ним.

Не спавшему – честь!

Подавшему весть,

Что воры в дому, —

Честь стражу тому!

Но вечный укор,

Но вечный позор,

Проклятье тому —

Кто час свой проспал

И край свой застал

В огне и в дыму!

СЕРДЦЕ

С сердцем чистым и горячим

Этот мальчик взрос.

У людей на это сердце

Непрерывный спрос.

За живой кусочек сердца,

Теплый, развесной,

Платят женщины – улыбкой,

Девушки – слезой,

Люд читательский – полушкой,

Богатей – грошом.

И растет поэту слава —

Сердце хорошо!

Так и шло, пока не вышло

Сердце, – ни крохи!

И пришлось поэту спешно

Прекратить стихи.

САНКИ

– О чем, ну, о чем, мой цветочек?

Не жаль тебе розовых щечек?

Не жаль – голубого глазка?

– Тоска!

– Прогоним! Пусть тетушку точит!

А мы – позабавимся! Хочешь,

На санках тебя прокачу?

– Хочу!

– Теплее закутайся, птичка!

На ручки надень рукавички

И носика не заморозь!

– Небось!

– Назад не гляди – сделай милость!

Уже не одна закружилась

Головка от быстрой езды!

– Следи!

– Конь голубя бьет в полете!

А ну как на повороте

Нас вывалит из саней?

– Скорей!

– Уже городские башни

Пропали. Тебе не страшно,

Что сгинул родимый дом?

– Вдвоем?

Конь шалый, ямщик неловкий.

Легко потерять головку

От эдакой быстроты!

– Есть – ты!

– Конь – сокол ширококрылый!

Все веки запорошило —

Где Запад и где Восток?

– Восторг!

– Откуда в степи пригорок?

А ну, как с горы да в прорубь —

Что скажешь в последний миг?

– Шутник!

– А вдруг на Москву – дорога?

В тот город, где счастья – много,

Где каждый растет большим?

– Спешим!

– Все стихло. Мороз не колет…

Умаялся колоколец.

Нас двое не спит в ночи…

– Молчи!

ГЕРШ ВЕБЕР

ДАНТЕ

Ты говоришь о Данта роке злобном

И о Мицкевича любившей мгле.

Как можешь говорить ты о подобном

Мне – горестнейшему на всей земле!

Ужели правды не подозреваешь

И так беды моей не видишь ты,

Что розы там с улыбкой собираешь,

Где кровь моя обрызгала шипы.

ТРОПЫ БЫТИЯ

На трудных тропах бытия

Мой спутник – молодость моя.

Бегут как дети по бокам

Ум с глупостью, в середке – сам.

А впереди – крылатый взмах:

Любовь на золотых крылах.

А этот шелест за спиной —

То поступь Вечности за мной.

Ф. КОРН

«О, кто бы нас направил…»

О, кто бы нас направил,

О, кто бы нам ответил?

Где край, который примет

Нас с нерожденным третьим?

Бредем и не находим

Для будущего яслей.

Где хлев, который впустит

Тебя со мной, меня с ним…

Уже девятый месяц

Груз у меня под сердцем,

Он скоро обернется

Ртом – ужасом разверстым.

Идем – который месяц —

Куда – не знаем сами.

Деревья по дорогам

Нам чудятся крестами.

Увы, одни деревья

Протягивают руки

Младенческому крику

И материнской муке.

Хоть листьями оденьте!

Хоть веточкой укройте!

Хоть щепочку на люльку!

Хоть досточку на койку!

Кто молится младенцу?

Кто матерь величает?

Мир моего младенца

Предательством встречает.

Любой ему Иуда

И крест ему сосновый

На каждом перекрестке

Заране уготован.

Все, все ему готово:

Путь, крест, венец, гробница

Под стражею – да негде

Ему на свет родиться.

О, счастлива Мария,

В сенном благоуханье

Подставившая Сына

Воловьему дыханью!

Бреду тяжелым шагом,

Раздавленная ношей,

Которую надежду

Стирая под подошвой?

Кто мающихся примет,

Двух, с третьим нежеланным?

На всей земле им нету

Земли обетованной.

Бдят воины с мечами

На всех путях и тропах —

– Кто вы? Куда – откуда?

Ложь! Подавайте пропуск!

Жгут очи, роют руки.

Рты ненавистью дышат.

– Вот истина! – Не видят.

– О, смилуйтесь! – Не слышат.

Все: обувь, косы, уши, мысли

С находчивостью злой

Обыскано. Но мало

Им, подавай утробу.

А ну, как это чрево,

По тропам каменистым

Влачимое, мессией

Взорвете – коммунистом?

Где край, который примет,

Очаг, который встретит,

Вертеп, который впустит

Нас – с нерожденным третьим?

СТИХИ НЕИЗВЕСТНЫХ ПОЭТОВ

ВОЛК И КОЗА

Отощав в густых лесах,

Вышел волк на снежный шлях,

И зубами волк —

Щелк!

Ишь, сугробы намело!

За сугробами – село.

С голоду и волк – лев.

Хлев.

По всем правилам подкоп.

Вмиг лазеечку прогреб,

К белым козам старый бес

Влез.

Так и светятся сквозь темь!

Было восемь – станет семь.

Волчий голод – козий гроб:

Сгреб.

Мчится, мчится через шлях

Серый с белою в зубах,

Предвкушает, седоус,

Вкус.

– Молода еще, Герр Вольф!

(Из-под морды – козья молвь.)

Одни косточки, небось!

Брось!

– Я до всяческой охоч!

– Я одна у мамы – дочь!

Почему из всех – меня?

Мя-я-я…

– Было время разбирать,

Кто там дочь, а кто там мать!

Завтра матушку сожру.

Р-р-р-у!

– Злоумышленник! Бандит!

Где же совесть? Где же стыд?

Опозорю! В суд подам!

– Ам!

МОЯ ПЕСНЯ И Я

Еще я молод! Молод! Но меня:

Моей щеки румяной, крови алой —

Моложе – песня красная моя!

И эта песня от меня сбежала

На жизни зов, на времени призыв.

О как я мог – от мысли холодею! —

Без песни – мог? Ведь только ею жив!

И как я мог не побежать за нею!

О как я мог среди кровавых сеч

За справедливость и людское право,

Как инвалид, свои шаги беречь

И на подмостках красоваться павой?

О песнь моя, зовущая на бой!

Багряная, как зарево пожарищ!

На каждой демонстрации с тобой

Шагаю – как с товарищем товарищ.

Да, ты нужна, как воздух и как злак.

Еще нужней – моя живая сила.

Я рядовым пришел под красный флаг

За песней, что меня опередила.

ПЛОТОГОН

В моей отчизне каждый

Багром и топором

Теперь работать волен,

Как я – своим пером.

Взгляни на плотогона!

Как бронзовый колосс

Стоит – расставив ноги!

Такой – доставит тес!

Работает шестом

Он – что скрипач смычком!

Когда в своем затворе

Сижу над словарем,

И бьюсь – и еле-еле

Уже вожу пером —

Я знаю: на реке

Есть те: с шестом в руке!

И если над строкою

Я слеп, и сох, и чах —

То лишь затем, чтоб пели

Меня – на всех плотах!

(ДИТЯ И СОБАКА)

Ребенок – великое счастье в доме,

Сокровище! Праздник! Звезда во мгле!

Ведь выжил твой сын, не зачах, не помер, —

Чего ж ты толкуешь о горе и зле?

– Ни денег, ни времени нет, соседка!

Унять его нужно, – а бьешь за плач,

Сказать ему нужно, – не дом, а клетка.

Играть ему нужно, – из тряпки – мяч.

Сокровище, да не по жизни нашей.

С утра до полуночи крик да рев,

Ему опостылела наша каша

С приправой из ругани и пинков.

Всё вместе: столовая, кухня, спальня.

Обои облуплены, шкаф опух,

Скамейка расслаблена, печь печальна.

В окно никогда не поет петух.

Восход ли, закат ли – все та же темень

Прорехи, и крохи, и смрад и пот —

Вот счастье, сужденное бедным семьям.

Все прочие радости – для господ!

Вот был бы ты песиком, на собачку

Охотников много меж праздных бар.

Забыл бы трущобу и маму-прачку…

Но нету купца на такой товар.

СТИХИ БЕЛОРУССКИХ ЕВРЕЕВ

ПЕСНЯ ПРО СОБАКУ И РЕБЕНКА

Тихо-смирно лежи в своей торбочке, пес,

Не скребись, не возись, мой щенок.

От кондукторских глаз спрячь и ушки и нос, —

Безбилетного дело – молчок.

Я продам тебя в городе господам

На хорошую жизнь, – сыть да гладь, —

Хоть и жалость, и горечь, и просто срам

Мне за деньги тебя продавать.

Блохи выведутся. Будешь чесан и мыт

– Позабудешь село и поля.

Поболит, поболит – а потом отболит,

Позабудешь ты скоро меня.

Облаченный в суконное пальтецо,

Отречешься от брата-пса.

Каковы богачи – таковы их псы:

Будешь нищего гнать с крыльца.

Позабудешь кличку свою – Буян,

Будешь зваться как барский сын.

Будет песик мой зваться как мальчуган,

А питаться – как господин.

Попрощаться – мне лапу подашь. Любя —

С расставанием поспешу.

А на деньги за проданного тебя

Башмаки куплю малышу.

Февраль 1941

МЕЛЬНИЦА

И снова над струей тяжелой

В зеленой ивовой тени

Та мельница, что в оны дни

Баллады для меня молола.

Молола демонов сердитых,

Гнездившихся в моей груди,

А ныне только шум воды

Промалывает запах жита.

Весна на Сороти. Отпетых

Буянов шайка топит пса.

О чем, скажи, твоя слеза

Над глубиною сельской Леты?

Но псу не хочется в могилу.

Смотри – как зелено кругом!

Пыль, сыплемая колесом,

Совсем глаза запорошила.

Стою на искрящейся травке,

Под небом, пахнущем землей.

У ветхой мельницы гнилой…

Зачем ребята топят шавку?

Бросается в речную заводь

Зеленая лесная мгла.

Но с дна дремучего – всплыла,

И долго ей придется плавать.

Ночами, назло человеку,

Здесь водят рыбы хоровод.

Мечтаю, юный сумасброд,

Что мельница смолола – реку…

Тот хлеб, который пекарь выпек,

Рожден из пыли водяной…

И, многое поняв, – домой

По раковинам от улиток.

ИЗ УКРАИНСКОЙ ПОЭЗИИ

ИВАН ФРАНКО
1856 – 1916

«Сыплет, сыплет, сыплет снег…»

Сыплет, сыплет, сыплет снег.

Над равниною бесплодной

Мириадами летят

Мотыльки зимы холодной.

Одноцветны, как тоска,

Холодны, как злая доля,

Засыпают все пути,

Всю красу лугов и поля.

Белый саван забытья,

Равнодушья, безучастья

Совладал с любым ростком

И с любой живою страстью.

Сыплет, сыплет, сыплет снег,

Все тяжеле нависает…

Молодой огонь в душе

Меркнет, глохнет, угасает.

ХРИСТОС И КРЕСТ

Среди поля у дороги

Стародавний крест стоит,

А на нем Христос распятый

Тоже с давних лет висит.

Время расшатало гвозди,

Долго ветер крест качал,

И Христос, вверху распятый,

С древа на землю упал.

Тотчас же трава степная,

Что росла вокруг креста,

В свежие свои объятья

Нежно приняла Христа.

Незабудка и фиалка,

Что синели меж травы,

Обвились венцом любовно

Вкруг Христовой головы.

На живом природы лоне,

Отдохнуть от ран и слез,

Меж цветочных благовоний

Мирно опочил Христос.

Но недолго почивал он,

Пустовал сосновый шест, —

Чьи-то руки Иисуса

Снова подняли на крест.

Но, как видно, не сыскали

Для Распятого гвоздей:

Ко кресту жгутом соломы

Был привязан Назарей.

Так ханжи и суеверы,

Видя с ужасом в глазах,

Как с гнилого древа смерти —

С алтарей, несущих страх,

Из церковных песнопений,

Из обмана, крови, слез, —

Словом, как с креста былого

Сходит нá землю Христос.

И как, ставши человеком,

Человечностью своей

В царство света и свободы

Увлекает нас, людей, —

Все стараются над миром

Вознести опять Христа,

И хоть лжи соломой – снова

Пригвождают у креста.

ПИСЬМО ЛЮБВИ

Настанет день, давно-давно желанный:

Я вырвусь, чтобы встретиться с тобой,

Порву оковы фальши и обмана,

Наложенные низостью людской,

Порву все путы – будь они канаты!

Постыдного смиренья сброшу крест!

И докажу, что наше чувство – злато,

Которого и ржавчина не съест.

Настанет день, когда, смеясь и плача,

В твои объятья снова кинусь я,

И подтвердит мне поцелуй горячий,

Что ты – моя! что ты навек моя!

Моя – навек! Все исхищренья ада

Церковного нас не разделят вновь!

Где ваши узы, люди, где преграды?

Земных преград не ведает любовь!

Все путы, все тенёта, все оковы, —

Настанет миг, – любимая, порвем!

Отраву злого взгляда, злого слова

Из сердца выльем, и навек сотрем

Малейший след убийственных обид,

Которые, как черви, нас точили.

Пусть даже мысль о них не омрачит

Счастливцев – тенью вороновых крылий!

Настанет день, когда, подобно нам,

Сквозь вековечный мрак пробившись, люди

Пробудятся и, ветхий сбросив хлам,

Теснивший их, освобожденной грудью

Прижмутся к другу – друг и к брату – брат,

И расцелуются с любовью братской,

И станет страшной сказкой для ребят

Наш ветхий мир насилия и рабства.

«Отступились сердца от меня…»

Отступились сердца от меня!

Отвернулись друзья и родня!

Опустела живому земля…

Иль боятся те люди меня?

Лучше в дебрях бродить без тропы,

Чем отверженцем в сонме людей.

Почему среди этой толпы

Я один заклеймен, как злодей?

Одиноко брожу по земле,

Никому не желанен, не мил…

В целом мире не встретился мне,

Кто бы горе мое разделил.

Если б в слезы кровавые вновь

Мог я все свое горе излить,

Я бы выплакал всю свою кровь,

Чтоб с людьми ничего не делить.

«Не разлучай меня с горючей болью…»

Не разлучай меня с горючей болью,

Не покидай меня, о дума-мука

Над братским горем, над людским бездольем!

Рви сердце мне, о призрак бледнорукий!

Не дай заснуть в убийственном бесстрастьи —

Не отпускай меня, змея-гадюка!

Еще туман моих очей не застит —

Не дай забыться хоть на миг единый

Мечтой о собственном, презренном счастьи,

Пока вокруг рабы сгибают спины

И валятся, как стебли под косою,

И с колыбели вплоть до домовины

Живут с бедою, точно брат с сестрою.

Покамест жизнь победной колесницей

Проносится, смеясь над нищетою,

Покамест золотая небылица

Для миллионов – топленая хата,

Покамест слезы бороздят нам лица,

Покамест тружеников казематы

Глотают, и отчаявшимся стадом

Мрут с голоду бездомные ребята,

Покамест небо оскорбляет смрадом

Вместилища разврата и обмана,

Покамест идолы с бесстрастным взглядом

Тлетворным ядом отравляют раны

Народные, и на костях народных

Победу торжествуют Тамерланы, —

Не отпускай меня, о ртах голодных

Глухая дума! Лютыми клещами

Сжимай мне сердце, коли лечь на отдых

Задумаю! И днями и ночами

Тверди над ухом: «Ты им брат! Люби их!

Трудись для них словами и руками

Без сладких грез, без дум себялюбивых!»