Текст книги "Анкета"
Автор книги: Марина Цветаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Марина Цветаева
АНКЕТА
(служебная)
Имя, отчество и фамилия
Марина Ивановна Эфрон
Адрес
Борисоглебский пер<еулок>, д<ом> 6
Год рождения
1892 r.
Семейное положение
Замужем, двое детей, муж болен, в отъезде
Специальность
Литература
Знает ли языки и степень знания
Французский и немецкий я<зыки>. Владею свободно
Принадлежит ли к профессиональному союзу и какому
К Московскому профессиональному союзу писателей
Принадлежит ли к партии и какой именно
–
В каком комиссариате и отделе служит
В информ<ационном> отд<еле> Наркомнац
На какой должности
Пом<ощник> ннф<орматора> (русский стол)
Время поступления на службу (месяц и число)
26-го ноября
По чьей рекомендации поступил
Бернарда Генриховича Закс<а>
Размер жалования
720 р<ублей>
Прежняя служебная деятельность (по возможности подробно)
Отзывы о книгах в журнале «Северные Записки»
Зачислить с 26 ноября 1918 г.
С. С. Пестковск<ий>
Марина Эфрон
<ОТВЕТ НА АНКЕТУ ЖУРНАЛА «СВОИМИ ПУТЯМИ»>
Родина не есть условность территории, а непреложность памяти и крови. Не быть в России, забыть Россию – может бояться лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри, – тот потеряет ее лишь вместе с жизнью.
Писателям типа А. Н. Толстого, то есть чистым бытовикам, необходимо – ежели писание им дороже всего – какими угодно средствами в России быть, чтобы воочию и воушию наблюдать частности спешащего бытового часа.
Лирикам же, эпикам и сказочникам, самой природой творчества своего дальнозорким, лучше видеть Россию издалека – всю – от Князя Игоря до Ленина – чем кипящей в сомнительном и слепящем котле настоящего.
Кроме того, писателю там лучше, где ему меньше всего мешают писать (дышать).
Вопрос о возврате в Россию – лишь частность вопроса о любви-вблизи и любви-издалека, о любви-воочию – пусть искаженного до потери лика, и о любви в духе, восстанавливающей лик. О любви-невтерпеж, сплошь на уступках, и о любви нетерпящей – искажения того, что любишь.
– Но когда пожар, не помогают издалека.
Единственное оружие воздействия писателя – слово. Всякое иное вмешательство будет уже подвигом гражданским (Гумилев). Так, если в писателе сильнее муж, – в России дело есть. И героическое. Если же в нем одолевает художник, то в Россию он поедет молчать, в лучшем случае – умалчивать, в (морально) наилучшем – говорить в стенах «Чека». – Но пишут же в России!
Да, с урезами цензуры, под угрозой литературного доноса, и приходится только дивиться героической жизнеспособности, так называемых, советских писателей, пишущих, как трава растет из-под тюремных плит, – невзирая и вопреки.
Что до меня – вернусь в Россию не допущенным «пережитком», а желанным и жданным гостем.
__________
Здесь, за границами державы Российской, не только самым живым из русских писателей, но живой сокровищницей русской души и речи считаю – за явностью и договаривать стыдно – Алексея Михайловича Ремизова, без которого, за исключением Бориса Пастернака, не обошелся ни один из современных молодых русских прозаиков. Ремизову, будь я какой угодно властью российской, немедленно присудила бы звание русского народного писателя, как уже дано (в 1921 г.) звание русской народной актрисы – Ермоловой. Для сохранения России, в вечном ее смысле, им сделано более, чем всеми политиками вместе. Равен труду Ремизова только подвиг солдата на посту.
В России крупнейшим из поэтов и прозаиков (на последнем настаиваю)[1]1
Пастернак Б. Рассказы. Изд<ательст>во «Круг», 1925 (примеч. М. Цветаевой).
[Закрыть] утверждаю Бориса Пастернака, давшего не новую форму, а новую сущность, следовательно, – и новую форму.
__________
Вообще же, расцвет слова (особенно – прозаического) в России небывалый. Коммунизм, загнав жизнь внутрь, дал выход душе.
__________
С весны 1922 г. по нынешнюю осень 1925 г. мною за границей написаны: «Молодец» – поэма (издательство «Пламя»), «Поэма Горы» (не изд<ано>), «Поэма Конца» (выйдет в сборнике пражского союза писателей «Ковчег»), «Тезей» – драматическая поэма (не изд<ано>); «Крысолов» – («Воля России», № 4, 5, 6, 7). «Умыслы» – книга стихов 1922 г. – 1925 г. (не изд<ано>).
Проза: «Кедр» – о «Родине» Кн<язя> Волконского (пражский альманах «Записки наблюдателя», 1924 г.); «Вольный проезд» – Записи («Современные Записки», 1924 г.); «Мои службы» – Записи (сдано в «Современные Записки»); «Герой труда» – Записи о Брюсове (сдано в «Волю России»).
<1925>
У МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ
(От парижского корреспондента «Сегодня»)
Живет Цветаева очень далеко – почти за городом. Приехала ненадолго, может быть, до Рождества, и к Парижу приглядывается с особенным, одним только русским знакомым волнением.
Марина Цветаева совсем молода: шапка светлых, вьющихся волос, гладкое зеленое платье. И глаза смотрят куда-то – вдаль – вдумчивым, глубоким взглядом.
– Какой большой город – Париж. Я пока не видела почти ничего, потому что езжу все время под землей, в метрополитене. Один раз случилось – пошла пешком и все боялась, что меня автомобиль раздавит. На углу улицы полицейский взял меня за руку, перевел на. другую сторону, как ребенка, и все приговаривал: «Не бойтесь, не бойтесь, пожалуйста…» А я – боюсь, не привыкла. Не люблю автомобилей!
Живу я здесь: улица тихая, спокойная, конец города. И есть на нашей улице удивительные старухи – в теплых, вязаных пелеринах. Хорошие, древние женщины…
__________
– Вы спрашиваете меня о России… Когда-то, очень давно – при советской власти, я писала там – в ужасных условиях. Пишу и здесь, хотя и здесь нелегко живется. Знаете, я думаю, что ежели писатель пишет от нечего делать, не от роскоши, а потому что писание есть дело его жизни, – он всюду и при любых условиях сможет работать… И потом пишется легче там, где легче живется; я не о материальных условиях жизни говорю: ведь и здесь трудно, а о том, что здесь легче дышать.
О возвращении в современную Россию думаю с ужасом и при существующих условиях, конечно, не вернусь. Говорят, русскому писателю нельзя писать вне России… Не думаю. Я по стихам и всей душой своей – глубоко русская, поэтому мне не страшно быть вне России.
Я Россию в себе ношу, в крови своей. И если надо, – и десять лет здесь проживу и все же русской останусь… Бытовику-писателю, может быть, и нужно жить там и к жизни присматриваться, а мне – не надо… Ведь писала же я – в 1920 году – самый страшный год был – о Казанове в Москве. А здесь, за границей, написала о «Молодце»… Иногда кажется, что издали – лучше все видно…
Цветаева смотрит на широкое окно, выходящее на улицу. В парижском зимнем тумане тонут темные корпуса фабрик и тают высокие заводские трубы. Цветаева думает и курит, и в сумраке ее зеленое платье сливается с фоном темного дивана.
<1925>
Андрей Седых
ОТВЕТ НА АНКЕТУ[2]2
для предполагавшегося издания библиографического Словаря писателей XX века.
[Закрыть]
Марина Ивановна ЦВЕТАЕВА.
Родилась 26 сентября 1892 г. в Москве.
Дворянка.
Отец – сын священника Владимирской губернии, европейский филолог (его исследование «Осские надписи» и ряд других), доктор honoris causa Болонского университета, профессор истории искусств сначала в Киевском, затем в Московском университетах, директор Румянцевского музея, основатель, вдохновитель и единоличный собиратель первого в России музея изящных искусств (Москва, Знаменка). Герой труда. Умер в Москве в 1913 г. вскоре после открытия Музея. Личное состояние (скромное, потому что помогал) оставил на школу в Талинах (Владимирская губерния, деревня, где родился). Библиотеку, огромную, трудо– и трудноприобретенную, не изъяв ни одного тома, отдал в Румянцевский музей.
Мать – польской княжеской крови, ученица Рубинштейна, редкостно одаренная в музыке. Умерла рано. Стихи от нее.
Библиотеку (свою и дедовскую) тоже отдала в музей. Так, от нас, Цветаевых, Москве три библиотеки. Отдала бы и я свою, если бы за годы Революции не пришлось продать.
Раннее детство – Москва и Таруса (хлыстовское гнездо на Оке), с 10 лет по 13 лет (смерть матери) – заграница, по 17 лет вновь Москва. В русской деревне не жила никогда.
Главенствующее влияние – матери (музыка, природа, стихи, Германия. Страсть к еврейству. Один против всех. Heroоca). Более скрытое, но не менее сильное влияние отца. (Страсть к труду, отсутствие карьеризма, простота, отрешенность.) Слитое влияние отца и матери – спартанство. Два лейтмотива в одном доме: Музыка и Музей. Воздух дома не буржуазный, не интеллигентский – рыцарский. Жизнь на высокий лад. Постепенность душевных событий: все раннее детство – музыка, 10 лет – Революция и море (Нерви, близ Генуи, эмигрантское гнездо),
11 лет – католичество, 12 лет – первое родино-чувствие («Варяг», Порт-Артур), с 12 лет и поныне – Наполеониада, перебитая в 1905 г. Спиридоновой и Шмидтом, 13, 14, 15 лет – народовольчество, сборники «Знания», Донская речь. Политическая экономия Железнова, стихи Тарасова, 16 лет – разрыв с идейностью, любовь к Саре Бернар («Орленок»), взрыв бонапартизма, с 16 лет по 18 лет – Наполеон (Виктор Гюго, Беранже, Фредерик Массон, Тьер, мемуары. Культ). Французские и германские поэты.
Первая встреча с Революцией – в 1902 – 03 гг. (эмигранты), вторая в 1905 – 06 гг. (Ялта, эсеры). Третьей не было.
Последовательность любимых книг (каждая дает эпоху): Ундина (раннее детство), Гауф-Лихтенштейн (отрочество). Aiglon[3]3
«Орленок» (фр.).
[Закрыть] Ростана (ранняя юность). Позже и поныне: Гейне – Гёте – Гёльдерлин. Русские прозаики – говорю от своего нынешнего лица – Лесков и Аксаков. Из современников – Пастернак. Русские поэты – Державин и Некрасов. Из современников – Пастернак.
Наилюбимейшие стихи в детстве – пушкинское «К морю» и лермонтовский «Жаркий ключ». Дважды – «Лесной царь» и Erlkцnig. Пушкинских «Цыган» с 7 л<ет> по нынешний день – до страсти. «Евгения Онегина» не любила никогда.
Любимые книги в мире, те, с которыми сожгут: «Нибелунги», «Илиада», «Слово о полку Игореве».
Любимые страны – древняя Греция и Германия.
__________
Образование: 6-ти лет – музыкальная школа Зограф-Плаксиной, 9 лет – IV женская гимназия, 10 лет – ничего, 11 лет – католический пансион в Лозанне, 12 лет – католический пансион во Фрейбурге (Шварцвальд), 13 л<ет> – ялтинская гимназия, 14 лет – московский пансион Алфёровой, 16 лет – гимназия Брюхоненко. Кончила VII классов, из VIII вышла.
Слушала 16-ти лет летний курс старинной французской литературы в Сорбонне.
Подпись под первым французским сочинением (11 лет): Trop d’imagination, trop peu de logique.[4]4
Чрезмерное воображение и слишком мало логики (фр.).
[Закрыть]
Стихи пишу с 6 лет. Печатаю с 16-ти. Писала и французские и немецкие.
Первая книга – «Вечерний альбом». Издала сама, еще будучи в гимназии. Первый отзыв – большая приветственная статья Макса Волошина. Литературных влияний не знаю, знаю человеческие.
Любимые писатели (из современников) – Рильке, Р. Роллан, Пастернак. Печаталась, из журналов, в «Северных Записках» (1915 г.), ныне, за границей, главным образом в «Воле России», в «Своими путями» и в «Благонамеренном» (левый литературный фланг), отчасти в «Современных Записках» (правее). У правых, по их глубокой некультурности, не печатаюсь совсем.
Ни к какому поэтическому и политическому направлению не принадлежала и не принадлежу. В Москве, по чисто бытовым причинам, состояла членом Союза Писателей и, кажется, Поэтов.
1910 г. – Вечерний альбом (стихи 15, 16 и 17 л<ет>.
1912 г. – Волшебный фонарь.
Перерыв в печати на 10 лет.
Написано с 1912 по 1922 г. (отъезд за границу):
Книги стихов:
Юношеские стихи (1912–1916, не изданы).
Версты I – (1916 г., изданы в 1922 г., Госиздатом).
Версты II (1916–1921, не изданы, часть стихов появилась в «Психее»).
«Лебединый стан» (1917–1922, не издано).
Ремесло (1921–1922, изд<ано> в 1923 г., в Берлине Геликоном).
ПОЭМЫ:
Метель (1918 г., напечатана в парижском «Звене»);
Приключение (1919 г., напечатана в «Воле России»);
Фортуна (1919 г., напечатана в «Совр<еменных> Записках»);
Феникс (Конец Казановы) – 1919 г., напечатано в «Воле России». От книжки под тем же именем, обманом вырванной и безграмотно напечатанной в 1922 г. в Москве какими-то жуликами, во всеуслышанье отрекаюсь.
Царь-Девица (1920 г., издана в России Госиздатом, за границей «Эпохой»);
На Красном Коне (1921 г., напечатана в сборниках Психея и Разлука);
Переулочки (1921 г., напечатана в Ремесле).
ЗАГРАНИЦА:
ПОЭМЫ:
Молодец (1922 г., изд<ано> в 1924 г. парижским «Пламенем»);
Поэма Горы (1924 г., появляется ныне в № 1 парижского журнала «Версты»);
Поэма Конца (1924 г., напечатана в парижском альманахе «Ковчег»);
Тезей (1924 г., не напечатано);
Крысолов (1925 г., напеч<атано> в «Воле России»);
Подруга семиструнная (стихи 1922 г. – по 1926 г., не изд<аны>).
ПРОЗА:
Световой ливень (о Б. Пастернаке, 1922 г. «Эпопея»);
Кедр (о «Родине» Волконского, 1922 г., напеч<атан> в пражском альманахе «Записки наблюдателя»),
Вольный проезд (1923 г., напечатан в «Современных Записках»).
Мои службы (1924 г., напечатаны в «Современных Записках»),
Поэт о критике (1926 г., напечатано в № 2 «Благонамеренного»).
Проза поэта (мой ответ О. Мандельштаму, 1926 г., имеет появиться в «Современных Записках»).
__________
Любимые вещи в мире: музыка, природа, стихи, одиночество.
Полное равнодушие к общественности, театру, пластическим искусствам, зрительности. Чувство собственности ограничивается детьми и тетрадями.
Был бы щит, начертала бы: «Ne daigne».[5]5
«Не снисхожу» (фр.).
[Закрыть]
Жизнь – вокзал, скоро уеду, куда – не скажу.
<1926>
Марина Цветаева
<ОТВЕТЫ НА АНКЕТЫ ГАЗЕТЫ «ВОЗРОЖДЕНИЕ»>
1. Искусство в 1925 году. Какие достижения искусства, в наиболее близкой Вам области, за 1925 год представляются Вам наиболее значительными?
Самым выдающимся явлением русской литературы за 1925 год считаю прозу Бориса Пастернака (Борис Пастернак. – Рассказы. – изд<ательство> «Круг»).
2. Пожелания русских писателей на Новый Год.
Для России – Бонапарта. Для себя – издателей.
3. Какие произведения закончены Вами в истекшем 1925 году?
Поэма «Крысолов», Герой труда (памяти Валерия Брюсова) – проза. Целый ряд отдельных стихотворений.
4. Какие Ваши произведения остались незаконченными на 1926 год и над чем предполагаете работать в предстоящем году?
«Faire sans dire».[6]6
«Работать молча» (фр.).
[Закрыть]
5. Какие Ваши произведения были напечатаны и где?
«Воля России» – «Крысолов», «Герой труда», «Мои службы»;
«Дни» – «О Германии»; «Своими путями» – К юбилею Бальмонта. Стихи в «Современных Записках», «Днях», «Последних новостях» и «Своими путями». В «Ковчеге» – «Поэма Конца». В Рождественских номерах «Дней» и «Последних новостей» проза «О любви» и «Из дневника».
6. Какие из Ваших произведений были переведены на иностранные языки и какие?
Несколько стихотворений на чешский.
7. Какие произведения русской зарубежной беллетристики, появившиеся в 1925 году. по Вашему мнению, являются наиболее ценными?
Вся творческая работа Ремизова. Из молодых – рассказ «Тиф» Сергея Эфрона и, его же, «Октябрь» (глава из «Записок добровольца» в III книге «Архива русской революции»).
<1926>
<ОТВЕТ НА АНКЕТУ ГАЗЕТЫ «ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ»>
1926 год (анкета среди писателей, ученых и политических деятелей)
Мои пожелания на 1926 год.
Себе – отдельной комнаты и письменного стола.
России – того, что она хочет.
Марина Цветаева
Париж, 30-го декабря 1925 г.
<ОТВЕТЫ НА АНКЕТЫ «НОВОЙ ГАЗЕТЫ»>
1. Ваше первое литературное выступление?
Первую свою книгу стихов «Вечерний альбом» я выпустила в 1911 г., в Москве, в VII кл<ассе> гимназии. Издала сама.
2. Самое значительное произведение русской литературы последнего пятилетия?
Лучшей книгой за последние пять лет считаю «Охранную грамоту» Бориса Пастернака (проза), отрывки из которой печатались в советском журнале «Звезда». <1931>
<ОТВЕТ НА АНКЕТУ ЖУРНАЛА «ЧИСЛА»>
Что вы думаете о своем творчестве?
Разбросанным в пыли по магазинам,
Где их никто не брал и не берет —
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Марина Цветаева
Москва 1913—Париж 1931
В ГОСТЯХ У М. И. ЦВЕТАЕВОЙ
«Если бы тема была – „как живет и работает“, – я бы пригласила вас к себе, именно для того, чтобы вы увидели, что работать в моей обстановке (глагол: обстать) в достаточной мере невозможно. А так – предпочитаю встречу на воле».
«Воля» – один из парижских вокзалов, где я поджидаю Марину Ивановну, живущую за городом. Она не одна. В ее руку вцепился сын. Из-под синего берета торчат светлые кудельки – в скобку, как у русского парня.
– Я люблю рисовать, – заявляет он в виде приветствия. – Смотрите, русский автомобиль.
– Который, почему русский?
– Потому что странный.
Мы пересекаем площадь и располагаемся в кафе. М<арина> И<вановна> закуривает и говорит:
– Право же, я не могу высказываться о западной литературе. Она – не моя, и эмигрантская не моя, и советская не моя, сама литература – не моя. Не хочу говорить о том, чего до конца не знаю. Я же не специалист – читаю, что люблю. А что я знаю, я одна знаю – мои вещи…
– Вот о них и расскажите. Закончена ли ваша крымская поэма? Я ее слышала в отрывках на вашем вечере.
– С «Перекопом» у меня сложная история. Закончила – но и не закончила.
– Как же так?
М<арина> И<вановна> не смеется, но лицо у нее такое, как если бы за ним скрылся смех.
– Поэма о стодневном перекопском сидении. Жизнь вала, работы по укреплению, аэропланный налет, приезд Врангеля и, наконец, – знаменитый прорыв, когда ночью служили молебен и «потушить огни» – двинулись. Прорвались и вышли – на Русь… Перетопили латышей. На этом я и кончила, но мне хотелось дать и последний Перекоп, последних два, три дня, конец всего. Тут-то и начинается. Не могу найти очевидца. Предлагают мне побеседовать со штабным генералом. Но мне ведь не генерал нужен, а рядовой офицер – мелочи важны, какая погода была, какие слова говорились. Наконец, отыскали мне какого-то дроздовца – теперь работает на заводе. Пишу ему. Получаю ответ – в таком смысле: по субботам мы пьем, в иные же дни некогда. А так как при вас пить неловко, то, значит, потеряем мы свой единственный день отдыха… Так ничего и не вышло. «Документ» сохранила.
Наступает поистине «минута молчания».
– Правда ли, – вспоминаю я, – что вы пишете поэму по-французски?
– Да. Знаете «Мтлодца»? Я попробовала перевести, а потом решила – зачем же мне самой себе мешать, – кроме того, многого французы не поймут, что нам ясно. Вышло, что вокруг того же стержня заново написала. У них, например, нет слова «вьюга» – пришлось говорить о снеге, чтобы подготовить, – а когда я, наконец, произношу «rafale» – ясно, что это не ветер, а метель… Я и сама никогда не думала, что возьмусь за такую работу. Вышло это почти случайно: Наталья Гончарова, знавшая вещь по-русски, сделала иллюстрации и пожалела, что нет французского текста. Я и начала – ради иллюстраций, а потом сама вовлеклась.
– Как же вы, с вашей-то разбойничьей манерой, изломали благовоспитанный и такой установившийся французский стих?
М<арина> И<вановна> дергает плечом. В ней есть нечто мальчишеское.
– Не знаю. Вот вам одно из основных правил французского стихотворения, в каждой грамматике найдете: нельзя, чтобы встречались две гласные, так, например, нельзя написать fu es. Скажите на милость, почему «tuer» можно, a tu es – слово, которым Бог человека утвердил: ты ecи, сказать нельзя? Я с этим не считаюсь. Пишу, как слышу.
– Вы стихи проверяете на слух?
– Как же иначе? Когда-то их пели. Когда нравится строка, непременно ее произносишь вслух. И если даже про себя читаешь стихи, так внутренне их все-таки выговариваешь, внутри рта.
Мальчик сидит очень тихо. Пользуясь паузой, он вздыхает: «Хорошо – машины, и чтобы на них ездить»…
Но я безжалостна.
– А что вы еще пишете или хотите писать по-русски?
– О царской семье. Беру именно семью, а фон – стихия. Громадная работа. Все нужно знать, что написано. А написать нужно – раз навсегда, либо вовсе не браться. В России есть люди, которые справились бы с такой темой, – но тема не их, они ее любить не могут: если бы любили, там бы не жили. Так что я чувствую это на себе, как долг.
– Голубчик, мне ужасно хочется вам задать один нескромный вопрос… Как вы работаете? Ну, материал, труд и так далее. Но внутри самой работы?
М<арина> И<вановна> опять – без улыбки – улыбается.
– На всякий нескромный вопрос можно ответить скромно… Лучше всего, посмотрели бы черновики. Много вариантов – из них выбираю – на слух. Я не лингвист, мне некогда было изучать; полагаюсь на врожденное чувство языка… Но если мне на две тысячи строк (как в Федре) не хватает одного слова – считаю, что вещь не закончена, как бы меня ни уверяли, что больше тут ничего не нужно. Хочу, чтобы вещь стояла, и пишу до тех пор, пока до конца, по чести не скажу себе, что сделала все, что могла… Остальное – развлечение. А развлечения – ненавижу.
– А я люблю развлечения, – вставляет Мур, начинающий ерзать.
– У нас с тобой разные страсти.
– У меня нет страстей, мама, – отвечает он, явно принимая «страсти» за какую-то вещь – которой у него нет.
– Я действительно не выношу развлечений, – говорит М<арина> И<зановна>, пряча папиросы в сумочку, – Такая на меня бешеная скука нападает. Думаю: сколько бы дома-то можно сделать – и написать, и стирать, и штопать. Не то, что я такая хорошая хозяйка, а просто у меня руки рабочие. Увлечься, вовлечься – да. «Развлечься» – нет.
– Мама, – деликатно напоминает мальчик, – когда мы пойдем на улицу, я вот так заверну рукава.
Однако, когда мы выходим, он так торопится, что забывает про все, и уже на улице приходится останавливаться и подтягивать закатившиеся рукава его вязаной курточки.
1931
Н. Городецкая
