Текст книги "Рубеж. Пентакль"
Автор книги: Марина и Сергей Дяченко
Соавторы: Генри Лайон Олди,Андрей Валентинов
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 90 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]
– Панна сотникова! Панна сотникова! Гвалт!
Этого хлопца она не знала. Маленький, ушастый, мохнатая шапка на нос налезла, шаблюка по снегу волочится. Ну и воин!
– Гвалт!
Этого еще не хватало! Весь день в седле, устала, коня заморила, думала, хоть в Валках спокойно…
– Гвалт, панна сотникова! Крамольника бьют!
Ярина вначале не поняла – какого еще крамольника? Но тут же вспомнила.
Лекаришка!
– И где ж его бьют, хлопче?
За что, спрашивать не стала. Валковчане – народ справедливый. Коль бьют, так за дело.
Парень моргнул и внезапно ухмыльнулся.
– А у Павки Гончара! За углом, тут близко.
Девушка вздохнула, провела рукой по лицу. Такой тяжелый день, а тут еще и гвалт!
– А без меня не разберетесь?
По довольному лицу недоростка поняла – не разберутся. Точнее, разберутся в лучшем виде – с паном Крамольником.
– Ладно!
Где живет Павка Гончар, она знала. Да и не Павка он – давным-давно Павло Севастьяныч, и сынов у него двое, у каждого – кулаки с добрый гарбуз. Уж если они бить начали!..
Толпа оказалась небольшой – всего с три десятка. И парни, и молодицы, и детишки. Стояли кружком – смотрели.
Было на что.
На снегу лежала попона – старая, в дырках; рядом валялись синие шаровары с кушаком в придачу и смушковая шапка. Хозяин всего этого добра находился здесь же – на попоне.
Без штанов.
В такой холодный вечер можно и замерзнуть, на попоне средь улицы лежа, а посему пана лекаря дружно грели.
В две руки.
Канчуками.
Добрыми кожаными канчуками.
Ярина невольно поежилась. Ох и славная вещь – кожаные канчуки! От одного свиста душа в пятки уходит!
– Двадцать пять! Двадцать шесть! – вопили в толпе. – Гуще! Гуще пригощай! По филеям его!
С попоны доносилось сдавленное подвывание. Голые ноги дергались в такт «угощению».
– Двадцать семь! Двадцать восемь!
Ярина почесала кончик носа. Важно пана лекаря лечат! Никакая застуда не возьмет! Вмешаться? Или обождать, пока до полсотни дойдет?
– Тридцать пять! Тридцать шесть!.. Гуще, гуще!
Доброхотов услыхали. Поровшие – сам Павка Гончар и его сын – переглянулись; и над улицей пронесся дикий вопль.
– Тридцать семь! – подытожил кто-то. – А добре парят, аж завидно!
– Хватит! Хватит, говорю!
Ярина подъехала поближе, соскочила с коня. Ее узнали – парни поспешили снять шапки, и даже Павка Гончар остановил поднятую в полном размахе руку.
– И чего это вы, добрые люди, творите? Или порядка не знаете?
Павка Гончар сплюнул, хотел ответить, но его опередили.
– А где ж такой порядок был, чтоб девок с пути сбивать?! Мало ему, сквернавцу-нехристю! Что смотрите, мужики? Поддайте ему, да так, чтоб навеки запомнил!
Толстая широкоплечая бабища – руки в боки, очипок на ухо съехал – выступила вперед, сверкнула карими глазами-вишнями.
Так-так! Ярина невольно усмехнулась. Тетка Гончариха! Ну, сейчас будет!
– И ты, панна Ярина, рассуди! Доченька у нас одна, родимая, как яечко пасхальное! А он, нехристь поганый…
«Нехристь поганый» между тем, сообразив, что канчуки откладываются, встал на четвереньки, потянулся за штанами…
– А ну лежи! – Тетка Гончариха грозно обернулась к бедолаге Крамольнику, ткнула деревянным «котом» в бок. – Пока сотни горячих не получишь, не отпустим! Сначала – сотню горячих, а потом к попу, икону целовать!
Похоже, лекарь попался – завяз по самые уши. Ярина хотела переспросить, но не тут-то было.
– Рятуйте, люди добрые! Ох, рятуйте! И чего ж это он, нехристь, удумал-то? Ох, дитятко мое, дитятко! Ох, да чего ж теперь будет?
Из хаты выглянуло «дитятко» – рябая пышногрудая девка в кожухе поверх рубахи, заплаканная, с распухшими губами.
– Пошла в хату, бесстыдница, бессоромница! – грянула Гончариха. – На лавку ложись да юбку задирай – сама тебя сечь буду, сквернавку! Рук не пожалею! А устану, всех соседей позову!
«Дитятко» исчезло. Между тем упомянутые соседи в дюжину голосов принялись пояснять «панне сотниковой», как дело было. Застукали их, лекаря да девку, на сеновале, причем с первого же взгляда на рубаху Гончаровой дочки ясно стало, что опоздали…
Крамольник все же изловчился – натянул шаровары и попытался нырнуть в толпу. Но его схватили, толкнули обратно.
На пана лекаря было жалко смотреть. Ярина не выдержала – отвернулась. Польстился кот на сметану! И была б еще сметана добрая!..
– Вот что, Ярина Логиновна! – Павка Гончар снял шапку, с достоинством поклонился. – Сечь его, сквернавца, так и быть, не станем боле, а отпустить – не отпустим. Сперва к батюшке сведем, к отцу Нифонту – окрестим бусурмана. А после пусть икону целует, что на моей Гапке женится. Вот Пост Великий пройдет, так на Красную Горку и окрутим. Пусть он, бессоромник, грех покрывает!
Девушка вздохнула. Оно и не поспоришь, в своем праве Гончар. Канчуки что, могли и за дубье взяться!
Сзади послышался топот. Подлетел Агмет на вороном иноходце, вихрем спрыгнул с коня.
– Ханум-хозяйка! Зачем без меня ходи? Зачем от Агмета убегай?
– Агметка! Иди сюда, Агметка! – радостно отозвались из толпы. – Давай камчу, камчой сподручней будет!
* * *
Хведир оказался на месте – в зале, за отцовым столом. Ярко горела немецкая лампа. Бурсак чуть сгорбился, водя пером по листу толстой тетради. Пан Рио пристроился рядом, что-то негромко поясняя.
Девушка лишь покачала головой. Ну, нашел Фома Ерему! Один сказки рассказывает, другой – записывает. Ровно дети!
– Ярина! – Парень вскочил, поспешно захлопнул тетрадь. – А мы тут…
– Вижу…
Шапка упала на лавку, темные волосы рассыпались по плечам. Ярина вздохнула – косу заплести, и то времени нет!
– В Полтаву отписал ли, пан писарь?
– Еще утром, – с готовностью отозвался Хведир. – С нарочным послал и коня ему доброго дал… Думал сам ехать, так ты ж, панна-сотник, не велишь!
– Хорошо…
Ярина не без труда расстегнула кожушанку, попыталась снять. Замерзшие руки не слушались. Пан Рио подскочил, помог.
– То спасибо…
Девушка подошла к очагу, протянула руки, поморщилась.
– А вы бы, пан Рио, чем байки всякие пану писарю сотенному рассказывать, за паном Крамольником бы смотрели! Или в земле вашей каждому гулене девок портить вольно?
Странное дело: пан Рио смутился – впервые за все их знакомство.
– Я… Я ему скажу, госпожа Ирина! Рам… То есть господин к'Рамоль и вправду иногда позволяет себе…
Ярина не удержалась – хмыкнула. Вспомнилась грозная тетка Гончариха. С такой свекрухой не разгуляешься!
– Вы б с ним поговорили, пан Рио! Утешили бы! Агмет вас отведет.
– Гм-м…
Рио задумался, вздохнул – не иначе, о чем-то догадался. Девушка подождала, пока за гостем закроется дверь, и повернулась к Хведиру.
– Ну так какую сказку рассказали пану Теодору сегодня?
Бурсак смутился – не хуже пана Рио, но мигом принял серьезный вид.
– Отнюдь не сказку, Ярина Логиновна, но предание давнее земли своей. И не весь день сим мы заняты, но токмо час, не боле. Днем же вовсе мы не безделью предавались. Показал я пану Рио, како из фузеи стрелять, дабы мог он врага оружно встретить…
Ярина только моргнула. Это же надо! Бурсак в окулярах учит «доблестного героя» рушницей владеть!
– И… как?
– Как и должно, – парень важно кивнул. – Пан Рио попал, я же – нет. Сейчас же, ради времени вечернего, рассказал он мне дивную повесть про злокозненных супостатов, Приживниками именуемых. Той супостат, Приживник который, сугубо к людской природе прилепляется и оную природу своей замещает…
– Вроде беса? – Девушка хмыкнула. – Эх, пан бурсак!
Хведир-Теодор только усмехнулся:
– Так фольклор же! Запишу, пусть пан Гримм порадуется… Устала, Яринка?
– Устала…
Девушка опустилась в кресло, прикрыла глаза. Хведир неуверенно потоптался на месте, шагнул к ней, осторожно погладил по плечу.
– Ну, ты чего? Ну, отдохни!
– Гонтов Яр пожгли… – Ярина сцепила зубы, мотнула головой. – Два десятка насмерть побили, а девок в лес увезли. Сегодня утром нашли – сгвалтованные, мертвые…
– Знаю…
– Знаешь? А что молчат – знаешь? Спрашиваю: кто сотворил?! – глаза отводят. Будто и не их сельчан побили да живьем пожгли! Мать, у которой дочек увезли, – седая, за ночь старухой стала…
Ярина устало прикрыла веки. Отец говорил: на войне страшно. Могла ли она подумать еще месяц назад, что доведется такое увидеть. И не в чужом краю – дома.
– Подкоморник один приезжал, – Хведир оглянулся, заговорил шепотом. – Из Мерлы. Туда снова Мацапуровы сердюки наведались. Говорят, пишитесь в крепость к пану нашему, он и защитит. А не запишетесь – все пропадете. И в Калайденцах они были, и в Циркунах. В Циркунах сход собирался, решили к пану Мацапуре под руку проситься…
Девушка кивнула. Широко пан Мацапура рот разевает! То выгон требовал, теперь же – село вместе с посполитыми!
– Значит, вот кто эти «татары»!
Ярина и раньше догадывалась, теперь же все ясно стало. Вот почему им подмоченный порох прислали! Сгорят Валки, погинут все, а потом, как из Полтавы наказной сотник приедет, Мацапура только руками разведет: не моя вина, я даже порох им прислал, от сердца оторвал. И что селяне молчат – тоже понятно. Татары далеко, а Дикий Пан – под боком.
– Батька снился, – Хведир вздохнул, ссутулился. – Черный весь, глаза неживые, страшные. Видать, не упокоился…
Девушка присела рядом, хотела что-то сказать, но слова не шли. Как утешить? Одно утешение – врага найти и кровью его умыться. Да разве достанешь пана Мацапуру!
– Батька, он… Он тебя сватать хотел, когда сотня вернется. За Мыколу.
– Твоего брата старшего?
– За него…
Девушка не удивилась – догадывалась. Умен был Лукьян Еноха! Нет сыновей у сотника Логина, а кому-то после смерти его доведется новым сотником стать. Впрочем, чтоб такое сообразить, ума особого не требуется.
Мыколу Ярина знала мало, хоть и росли рядом. Хлопец как хлопец: черноусый, веселый. И черкас справный.
– За Мыколу, значит? А ты?
Сказала – и укусила себя за язык. И не просто – до боли.
– Я? – Парень невесело усмехнулся. – Мне, Яринка, попадью вдовую найдут. Вот и весь сказ.
Девушка искоса поглядела на Хведира. Да, всем хорош хлопец – но не черкас. Стукнул бы кулаком по столу, чтоб с притолоки щепки посыпались!.. Хотя… О чем это она? Может, у пана бурсака и в мыслях ничего такого нет?
Навыдумывала, дуреха, навоображала!
Ярина встала, отвернулась, взглянула в темное окно. И вправду, хватит о глупостях! Не для того ее сотником кликнули!
– Ездила сегодня, смотрела… Не знаю, что и делать. Слепые мы, Хведир! Мацапура каждый час налететь может, а мы и не знаем, куда помощь слать.
Бурсак пожал плечами, снял окуляры, повертел здоровой рукой, снова пристроил на нос.
– То и пан Рио говорил. Надежду он имеет, что пани Сало весть подаст.
Ярина поморщилась. Странные дела творятся. Пан Рио тут из фузеи стрелять учится, а пани Сало, поговаривают, пана Станислава на постелях тешит-голубит. С чего это ей черкасам помогать? Другой у нее интерес. А может, и у пана Рио – другой? Приехал, чтоб Хвостика своего выручить. А как только тот на коня сесть сможет…
– Как думаешь, пан Рио не предаст?
– Он?!
Бурсак почесал стриженый затылок, поправил окуляры.
– Не такой он, Яринка! Он вроде лыцаря, а такие предавать не умеют…
Лыцарь! Девушка улыбнулась. А и вправду – лыцарь! В броне да еще с мечом. Дивный меч! Такой она только на картинках видала.
– …Так я понял, обет у него – без службы не жить. Как у Дон Кишота. Помнишь книжку?
Ярина кивнула и невольно улыбнулась. Хорошо еще пан Рио с ветряками не воюет! То-то бы хлопоту было!
– И домой он попасть не может. Говорит, чародейство требуется. Вот Приживник этот… Думает пан Рио, что и в наших краях такой Приживник может обретаться. Оттого и…
– Хведир! Прекрати! – Маленький сапожок ударил об пол. – Все тебе байки да сказки!
– Кто ведает? – Бурсак усмехнулся. – Может, и сказки, а может, и тонкие материи, о коих учитель мой…
Ярина засопела от возмущения, но не выдержала – рассмеялась.
Что тут поделать? Фольклорист!
Скрипнула дверь. Вошел пан Рио, скинул шапку, головой покачал. Присел, снова головой мотнул.
Ярина отвернулась – чтоб улыбку не показать.
– Так что, пан лыцарь, не вы ли у пана Крамольника на свадьбе дружкой будете?
Сердюк – косая сажень в плечах, голубые глаза навыкат – вытянулся, щелкнул каблуками:
– То прошу, пан сотник! Ждут!
Каблуками греметь да фрунт показывать я его не учил. Не положено здесь спрашивать, кто и откуда, но сказывают, будто служил этот парень в гвардии самого прусского короля. Служил да сбег – прямиком к пану Станиславу.
Нашел куда бежать, дурень!
Я кивнул гвардейцу и открыл знакомую дверь. Если пан Мацапура уже здесь…
– Добрый день, пан Юдка!
Я оглянулся – в библиотеке было пусто. Откуда же…
– Я тут!
Пани Сале появилась из-за кресла, в руках – большая книга в переплете, обшитом бархатом.
– Пан Станислав обождать просил, скоро будет. Присаживайтесь, пан Юдка!
Я еле сдержался, чтобы не усмехнуться. Не знал бы, кто она, точно решил бы – княгиня! Жесты, улыбка… А как голову держит! То-то она пану Станиславу по душе пришлась! Это вам не сельская девка, что только воет от страха да о невинности потерянной плачет. Эта себя показать сможет.
Дама!
Говорят, пан Станислав ей уже ключи от дома доверяет. Не все, конечно, но все-таки…
– Нам с паном Станиславом может понадобиться ваш совет…
Ага! «Нам с паном Станиславом!» Вэй, быстро это она!
Хотелось спросить о важном, но стены, как известно, имеют уши. Особенно эти.
– И что пани читает?
Она молча протянула мне книгу. Я взглянул на открытый лист. Ага! Это даже не книга, это альбом. Странно, его я ни разу не видел.
Рисунки были хороши. Хоть и не велит Святой, благословен Он, изображать нас, Адамовых потомков, но хорошие портреты мне всегда нравились.
Как тот, что висит совсем рядом.
В альбоме, понятно, было не масло – акварель. Незнакомые лица, улицы, дома, морские волны…
Рука пани Сале осторожно прикоснулась к моей, пальцы перелистнули страницу.
Так-так!
Старый знакомый! Да не один!
Я поднял голову, сверяясь с картиной на стене. Хороший глаз у пани Сале! Сразу заметила! Да, это он, тот самый неведомый пан, только не в испанском камзоле, а в рединготе и шляпе. И рядом…
Второй был мальчик – лет двенадцати. Тут и гадалка не нужна, чтобы понять – сын. И лицо, и глаза…
Подписи не было, но сбоку темнели маленькие, еле заметные буковки. Я всмотрелся: «Paris».
Париж!
Жалко, что ни года, ни имени. Но если на большом портрете – батюшка пана Станислава, то и здесь, конечно, он. А вот мальчик… Неужто сам пан Станислав?
Вэй, да зарежьте меня, глупого бестолкового жида, если это он!
Пани Сале поднесла пальчик к губам, закрыла альбом, отложила в сторону.
Значит, не один я что-то заметил!
Ладно!
Рискнуть?
Рискнуть!
Язык Исключения, наречие, неведомое ангелам…
– Успешны ли поиски ваши, госпожа? Нашли ли вы путь?
Она задумалась, поджала губы.
– Почти. В книге «Задея» описан один обряд. Его называют «Багряные Врата»…
Внезапно я почувствовал: воздух в комнате загустел. Не нужно даже гнать Тени, чтобы понять – нас подслушивают. Покинуть Рубеж для Малахов почти невозможно и сопряжено со страшным риском – но уловить отголосок вибраций, вникнуть, разобраться… Одно благо: слушают – и не понимают. Да, не все доступно даже Рубежным Малахам! Потому и сотворил Святой, благословен Он, смертного Адама…
– Это очень странный обряд – и очень страшный. В книге пишется, что он открывает дорогу в Шеол, но, по-моему, это и есть нелегальный путь через Рубеж к нам.
Я невольно усмехнулся. Чтобы попасть в Шеол, не нужны никакие обряды. Да и глупость все это – сказки для сапожников и портных. Шеола нет, как нет и Рая. Есть другое, совсем другое…
– Только… – пани Сале нахмурилась, качнула головой. – Там сказано, что для обряда нужна «чистая кровь». Господин Станислав считает, что это кровь детей. Он говорит, будто такая кровь нужна для всех обрядов, связанных с выходом за пределы этого Сосуда…
Точно, считает. Теми детьми, что в замок попали, можно целый пригород заселить. И не просто младени ему нужны! Лишь те, что совсем крохи, только от бабки-повитухи. А нас, жидов, еще обвиняют, будто мы замешиваем мацу на крови христианских младенцев!
– Я сделала большую глупость, господин Юдка. Когда мы переходили Рубеж, стража… Малахи едва не задержали господина Рио. Я решила откупиться и отдала свой амулет – крючок, ловящий чужие заклинания. С ним было бы легче.
Двойника не хотели пропускать? Так-так, запомним! Выходит, Малахам не по душе лишняя душа! Значит, и мне через Рубеж не пробраться – обычным путем.
Обычным – но есть и другие.
– И вы решились, госпожа?
Пани Сале не ответила, и я понял – решилась.
Ее не страшат «Багряные Врата».
И кровь – тоже не страшит.
– Мой господин, кажется, собирается пойти с вами?
Она улыбнулась – легко, чуть снисходительно.
– Он очень любопытен, господин Станислав. И жаден. Но что он там сможет сделать – один? Даже если возьмет с собой своих воинов…
Я не стал возражать, хотя и мог. Сотня хлопцев с мушкетами в Сосуде, где не знают, что такое порох! Да и одному всегда есть что делать. Жизнь спасать, например. А ко всему еще – ребенок, Чумаков брат.
Пленник!
Не зря пану Рио велели его найти!
Послали его – а вернется с Пленником пан Мацапура-Коложанский. Вернется – и просто так не отдаст. А может, и вовсе отдавать не станет.
Умен пан Станислав! Чтобы отхватить руку, ему не нужен палец – хватит и тени пальца.
– А ваши друзья, госпожа?
Снова улыбка, такая же снисходительная. Понимай как знаешь: то ли обмануть пана Станислава задумала, то ли пана Рио тут оставить – черкасам на съедение.
А может, еще проще: велели ей однойвернуться – с ребенком.
Одной!
А что амулет свой отдала – не беда. Повернется пан Станислав к ней спиной в постели…
Вэй, я бы не повернулся!
Негромко хлопнула дверь.
Он!
Вставать не стал – чтобы пан Мацапура лишнего не заподозрил. Ничего плохого: сидит пан надворный сотник, гостью разговором занимает.
А что Малахи разговоры подслушивают и зубами скрипят (если Святой, благословен Он, даровал им зубы, конечно), то моему пану не увидеть.
– Гу-у! Гу-гу!
Все-таки я вскочил – от неожиданности. Что значит «Гу-гу»?
– Гу-гу! Да… Да!.. Дай!
Топот крохотных ножек. Кто-то маленький, в коротком балахончике, косолапо пробежал по комнате, остановился у столика.
– Дай! Дай!
«Дай!» явно относилось к вееру. Сколько тут бывал, этот веер все время лежал на одном и том же месте. И никто, кроме пана Станислава, уже не скажет, откуда он взялся – легкий, изящный, с бабочками, летящими по тонким бамбуковым пластинкам.
– Дай!
Маленькая ручка потянулась вперед – и опустилась, не достав. Маленькая детская рука – с четырьмя пальцами.
Пленник!
Да, плохо быть жидом – даже не перекрестишься! Ведь этому мальцу и месяца от роду нет!
– Дай!
Взгляд нечеловеческих – от висков к переносице – глаз обжег, словно на меня взглянуло Пламя Эйн-Софа.
Взрослые глаза.
Страшные.
И лицо… Не бывает у детей таких лиц!
Послышался знакомый смех. Пан Станислав шагнул к столику, протянул веер.
– Держи!
Ребенок довольно засопел, прижал добычу к груди.
– Гу-у! Гу-гу!
И вновь я почувствовал страх. Брат Гриня Чумака не гугукал, как несмышленый младенец. Он говорил, пытался сказать, но не мог.
Пока что – не мог.
– Прошу прощения, пани и панове! Этот маленький пан меня слегка задержал.
Пан Станислав улыбался, на пухлых щеках обозначились знакомые ямочки. Ни дать ни взять добрый дед, радующийся внуку-первенцу.
Интересно, когда он «чистую кровь» по углам пентаграммы льет, тоже так улыбается?
– Этот маленький пан очень любопытен. А ну-ка, подойди к пану Юдке! Можешь подергать его за бороду, он не обидится!
Мне бы посмеяться. Во-первых, шутит пан Станислав. Во-вторых, почему бы и не подергать пана Юдку за бороду?
Посмеяться бы – но я даже не улыбнулся.
Он понял!
Ребенок, видевший меня пару раз за всю свою жизнь (вэй, тоже мне жизнь, месяц всего!) – понял!
Простучали маленькие ножки. Пленник подбежал ко мне, чудные глаза смотрели твердо, не мигая.
Сдерживая страх, я наклонился, дернул губы улыбкой.
Вот она, борода, хватай!
Ручонка протянулась вперед. Уже другая, не с четырьмя пальцами – с шестью.
Я стиснул зубы.
Святой, благословен Ты! Не допусти!
Шестипалая ручка застыла, медленно опустилась.
– Гу-у! Гу!
Он что-то требовал. Чудные глаза взглянули в упор.
И сразу исчезли Тени…
Я был тут, я никуда не делся.
Но это был уже не я…
Кто-то другой сидел в старом тяжелом кресле.
Нет! Не сидел!
Стоял!
Вокруг был незнакомый сад, чужие лица – и только запах гари, такой привычный, был знакомым.
Дом пылал, пылал сад…
…Магнолии горели неохотно.
Дом, в полотнищах черного дыма, не желал сдаваться. Все эти старинные гобелены, посуда из серебра и фарфора, все эти ткани и резное дерево, дубовые балки и расписная известь потолков – все это сопротивлялось огню, как умело, и розовый мрамор садовых статуй давно уже сделался черным от копоти.
На коробку с коллекцией шлифованных линз наступили сапогом.
Собаку убили. Кошки разбежались. Улетела ручная сова, а белые мыши так и остались в доме.
Поперек усыпанной гравием дорожки лежит грузное тело тети. А там – дальше – бабушка, а няню куда-то волокут, выкручивая тонкие, в медных браслетах, руки…
И за сотни верст вокруг нет ни одного мужчины.
Ни одного; только потные гиены в стальных рубахах, несколько женщин, уже мертвых или все еще обреченных, горящие магнолии – и я, задумавший обороняться шелковым сачком для ловли бабочек.
Обо мне вспомнили. Сразу несколько рыл обернулось в мою сторону, в редких бородах блеснули белые зубы. Кто-то, временно оставив награбленное, двинулся ко мне – как бы небрежно, как бы привычно, как бы мимоходом, потому что всего и дела-то, что сгрести за шиворот обомлевшего от страха мальчишку, щенка, не сумевшего спасти даже свою белую мышку.
А тетя лежит поперек дорожки и уже ничего не видит. И бабушке все равно. А няня…
Белый платан за моей спиной устал бороться и вспыхнул снизу доверху, будто облитый маслом. Вместе с дуплом, вместе с гнездом болотницы, вместе с муравейником…
Я знал, что не могу отменить случившееся, – и знал, что оставить все как есть тоже не сумею. Зачем я здесь, кто я такой, если не сумел защитить свой дом, свою бабушку, няню, тетю?..
Я отступил на шаг. Еще на шаг. Шелковый сачок в руках дрожал. Гиены ухмылялись, но я боялся не их.
Я ненавидел себя. Я стыдился себя, слабого; япожелал, сам до конца не осознавая своего желания. Изо всех сил пожелал…
И шагнул в костер.
Вспыхнули волосы, боль впилась в щеки, в кончики пальцев.
Я дернулся, пытаясь вырваться, вынырнуть из страшного видения.
Рванулся…
– Пан Юдка? Да что с вами?
Лицо пани Сале было рядом – встревоженное, слегка растерянное.
– Сейчас! Тут у меня нюхательная соль…
Вот уж не думал, что в библиотеке пана Станислава есть нюхательная соль! Откуда?
Я глубоко вздохнул, прогоняя остатки кошмара.
Чужого кошмара.
Чужого – но такого знакомого.
Встал, улыбнулся, поправил сбившуюся на ухо кипу.
– То я прошу прощенья у моцного пана и сиятельной пани…
– Это я у тебя прошу прощения, пан Юдка! – Пан Станислав улыбнулся, хлопнул по плечу. – Да не вставай ты! Эх, мой грех, загонял я тебя! Ни дня субботнего не чту, ни дня воскресного…
Пан Станислав качал головой, усмехался дружески, но я уже не верил – ни его улыбке, ни добрым словам.
Я оглянулся – Пленник исчез.
Ясно…
Пан Мацапура продолжал улыбаться, что-то твердить о том, как вредно три ночи подряд не спать, но я не слушал. Умен мой пан! Наверное, так и было: взглянул он в глаза Пленнику, то ли случайно, то ли заподозрив что – и провалился в пропасть.
В чужуюпропасть.
В бездны чьей-то памяти.
Да, пан Мацапура умен! Не испугался (а может, испугался, да себя преодолел) – и проверить решил.
На мне.
На своем верном псе Юдке.
Так-так…
Интересно, что моему пану привиделось? Нет! Не привиделось!
Что онзаставил моего пана увидеть?
Кто же ты, Пленник?
* * *
Нюхать соль я отказался и от стопки знакомой гданьской вудки – тоже. Пан Станислав не настаивал. Мы присели к столику, на скатерть легла толстая книга с позеленевшими медными застежками переплета.
Я узнал – книга «Задея».
Так-так…
Для того и собрались. Пан Станислав и тут верно рассудил. Пани Сале в своем Сосуде некромант не из последних. И сам пан Мацапура не один год такие книги почитывает. Ну и я, глупый Юдка…
Слушать о «Багряных Вратах» было неприятно. Читать – тоже. А смотреть на рисунки – тем более. И не только из-за «чистой крови». Я не брезглив; тем более людей, кто попадет в замок, все равно не спасти. Говорят (говорили – прежде), что такой кровью пан иногда ноги парит.
От боли в суставах.
Может, врут?
Другое не нравилось. «Багряные Врата» – все равно, что топор в руках ювелира. Или портного. Вместо тонкой работы – удар сплеча.
Хотя…
Я вновь перечитал затейливую вязь скорописи, проглядел густую киноварь рисунков. Три круга: глумленье, Имена и кровь. И дорога – тоже из крови. Грубо! Очень грубо!
Но кто знает?
Обнадеживать не стал. Может, и выйдет. Хвала Святому, благословен Он, мне такимзаниматься не приходится!
И не придется.
Пани Сале принялась что-то рассказывать о настоящих Воротах – о тех, которые стерегут Малахи, – но я не стал слушать.
Захотят рискнуть – пусть!
Я им не спутник.
Другое сводило с ума, не давало покоя.
Пленник!
Чего он хотел от меня? Помощи? Или просто угрожал? Или?..
* * *
Дверь хлопнула, пан Станислав откинулся на спинку кресла, улыбнулся.
– Тебе и вправду надо отдохнуть, пан Юдка! Завтра поспи, а послезавтра работа будет.
Я плечами пожал. Впервые, что ли?
Мацапура поглядел на дверь, за которой скрылась пани Сале, и внезапно подмигнул:
– Хитра баба! А ведь врет! Чую – врет! И ты, пан Юдка, врешь!
Он понял. Да и мудрено не понять! Пани Сале все-таки баба – увлеклась и сболтнула о Рубеже то, о чем лучше молчать.
– Значит, эти твои Малахи некоторых задарма пропускают?
Да, кое-что пан Станислав сообразил. Но не все. О том, что перед ним – консул Рубежа, он все-таки не догадался.
– Ладно, после поговорим… А теперь о деле. Пора с Валками кончать. И побыстрее!
Я кивнул, вспомнив худую некрасивую девочку, ладно сидевшую в седле. Моя Смерть… Можно ли покончить со Смертью?
– Утром гонец прискакал – Циркуны согласны под мою руку пойти. И Мерла тоже…
– Поздравляю зацного пана!
Он дернул щекой, огромная ладонь рассекла воздух.
– С чем? Два села – разве того мы хотели? Проклятые селюки! В норы забились да поглядывают, кто верх возьмет! А из Полтавы, того и гляди, наказной сотник приедет. Полковник там не дурак – знает, как таляры звенят, но и он тянуть долго не сможет.
Я задумался. Легко пану приказывать!
– Валки с налету не взять, – осторожно начал я. – И Минковку не взять. Да это зацному пану и не нужно. Черкасов там нет, все на панне Загаржецкой держится…
– Верно! – Пан Станислав хохотнул. – Ты, пан Юдка, мне ее живой привези! Прежде чем шкуру содрать, я хочу знать, чем ее кожа пахнет!
Перед глазами вновь встало ее лицо – плосконосое, некрасивое. И глаза – темные, как ночь. Как та ночь, когда встретились все трое – Смерть, Пленник и Двойник.
Двойник!
Мальчишка показал мне!..
– Что молчишь, пан Юдка?
Я заставил себя улыбнуться.
– Пану нужна панна Загаржецка? Он ее получит. Да только она зацного пана ласкать не станет.
Он захохотал – громко, до слез. Затем махнул широкой ладонью:
– Ну ты и скажешь! Нагайки или железа каленого испробует – враз захочет. А нет – руки свяжу да рот заткну. Не в том дело!
Да, не в том. Мне не пережить свою Смерть. Значит? Значит, вот он, мой час?
Страшно, глупый Юдка?
– Пан Станислав сказал «послезавтра», – я встал, взглянул ему прямо в глаза. – Значит, будет послезавтра. Пан меня знает.
Он хотел что-то сказать, но осекся. Да, он меня знает. Иегуда бен-Иосиф выполнит панскую волю. И не потому, что я предан ему – зацному пану Станиславу Мацапуре-Коложанскому, бешеному псу, парящему ноги в теплой крови. Просто от судьбы не уйдешь, а долги надо платить.
Моя Судьба рядом – протяни руку.
И я протягиваю.
Но сначала…
* * *
…А Давид отвечал Филистимлянину: ты идешь против меня с мечом, и копьем, и щитом, а я иду против тебя во имя Г-да Саваофа, Б-га воинств Израильских…
Средний треугольник – Гевура, Теферэт, Хесед.
Гевура – созвездие Шор, могучий Телец.
Теферэт – Кешет, Стрелец-из-лука.
Хесед – Мознаим, Весы Б-жьи…
Неярко горит семисвечник, белые линии на деревянном полу проступают четко, вбирая священный огонь и отдавая свет обратно.
Желание Отдавать – то, чем озаботился Святой, благословен Он, сотворив мир из самого Себя.
Нижний треугольник – Год, Йесод, Нецах…
Я не тороплюсь. Время тоже послушно, его можно сжать, можно развернуть, как ночное небо.
…А Давид отвечал Филистимлянину…
Маген Давид – Щит Давидов, великий образ Творения, путь к Двейкут – Единению. Шесть лучей – шесть дорог…
Год – созвездие Арье, гривастый Лев.
Йесод – Бетула, небесная Дева.
Нецах – Г'ди, лобастый Козерог.
Линии замкнулись, и свет, до того сдерживаемый, наполнил комнату. Не огонь светильника – пламя Сфирот, отблеск Вечного Пламени.
Шесть лучей, шесть созвездий, шесть пророков. Теперь вы со мной, Ицхак, Иаков, Авраам, Моше, Йосеф и Аарон!
И Ты, Б-г отцов моих, вспомни обо мне!
Пора!
Я ступил на самую середину, в Крепость Малхут, в средоточье Давидово, сияющее под пламенем Творца. Космос раскинулся вокруг – бесконечные слои сфир. От Мира Малхут – сфиры Действия до Мира Кетер – Великой Короны.
И Космос объял меня.
Я прикрыл веки – обычное зрение уже не служило мне. Тени сгинули, и я узрел блистающую белизну. Мир ждал моего слова, и на миг душу объяла гордыня, невероятная, безмерная, как море, в котором до поры затаился Левиафан.
Я МОГУ ВСЕ!
ВСЕ!
Я, маленький мальчишка из Умани, я, Иегуда бен-Иосиф…
* * *
Очнулся…
Глубоко вздохнул, заставил себя вынырнуть из Бездны Левиафановой.
Святой, благословен Ты, прости меня, грешного!
Мне не нужно пламя сфир, не нужно служение ангелов. Мой час близок, а мне еще так много надо узнать! Когда я впервые открыл великую книгу «Зогар», то вознамерился уподобиться самому Шимону бар-Йохаю, да пребудет мир с ним, знавшему все о Тверди и о Небесах. Но я не смог узнать все даже о самом себе – и, наверное, уже не успею.
Мой час близок, и дорога стелется под ноги.
Пора!
Я поднял руку, сосредоточиваясь, представляя того, кто должен прийти ко мне.
Двойник!
К твоей душе взываю я!
Приди!
Белизна дрогнула, поползла пятнами. Меня услышали – и множество душ откликнулось на зов. Но мне нужна одна – душа того, кто так схож со мной. Двойник! Именем и Силою Б-жьей заклинаю тебя!
Откликнись!
Откликнись… Откликнись… Откликнись…
Невидимый ветер сфир унес чужие души, и вот сквозь белое свечение проступило неровное пятно. Я замер. Пятно, похожее на кокон; внутри, за полупрозрачной пеленой, темная сердцевина, словно косточка в спелой вишне.
