Текст книги "Медный король"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Марина и Сергей Дяченко
Медный король

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Ранним вечером парусное судно «Крылама» вошло в прибрежные воды порта Мирте и встало на рейд в ожидании таможенного досмотра. Команда и пассажиры, сколько их было, выбрались на палубу – не только потому, что этого требовали таможенные правила Мирте, но и затем, чтобы посмотреть на Летающий Город.

«Крылама» накренилась, и вода с палубы ручейками потекла в море. Столпившиеся у левого борта пассажиры готовы были устремиться за водой – они ахали и охали, налегали животами на ограждение, тыкали пальцами, показывая друг другу диковины; две полные дамы, всю дорогу не выходившие из каюты, с жадностью вглядывались в открывшееся им чудо. Семья среднего достатка (мать, отец, четверо сыновей), купец с парой помощников, искусные ремесленники, решившие попытать счастья на службе у Золотых, прочие люди разных сословий, путешествовавшие в каютах и в трюме, много ночей спавшие в гамаках или маявшиеся от бессонницы на слежавшихся перинах, смотрели на город своей мечты, цель путешествия, и у многих захватывало дух.

Летающий Город парил, не касаясь земли. Тончайшая дымка окутала порт и припортовые районы, а над ними раскинулись бирюзовые и розовые арки мостов, замерли, изящно выгнувшись на взлете, тонкие стены. Ажурные строения венчались ослепительно-белыми башнями, и тончайшие шпили вели, будто пальцами, по тонкому слою облаков над городом. Тысячи судов стояли на рейде, словно очарованные зрелищем, словно засомневавшиеся в последний момент: а достойны ли они, обросшие ракушками, войти в золотой порт Мирте?

Матросы забирались повыше, желая больше увидеть. Почти все они бывали здесь раньше, но только нескольким, самым старым, удалось сохранить подчеркнуто-равнодушную мину: видали, мол, кое-что почище. Воздух чуть дрожал над морем, и оттого казалось, что золотой город вот-вот растает в дымке – но он не таял, наоборот, становился ярче по мере того, как солнце опускалось и удлинялись тени.

Подошла большая лодка со стражниками и проверяющими. Первым на борт поднялся человек в кожаном шлеме, в легких доспехах с гербом Мирте, с огромной бумажной книгой под мышкой.

– Таможенная служба Мирте приветствует вас, морские путники, – проговорил снисходительно, переводя цепкий взгляд с лица на лицо. – Капитан!

Капитан вышел вперед, держась почтительно – и одновременно с достоинством. По случаю прибытия он сменил засаленную, прожженную во многих местах кожаную рубаху на синий мундир с пуговицами из полированной кости.

– Предъявите к досмотру пассажиров, команду, груз. Все ли новоприбывшие ознакомлены с условиями пребывания в Мирте?

Ремесленники переминались с ноги на ногу. Они собирались нарушить законы Мирте – немножко, совсем чуть-чуть. Потом, когда наладится с работой, они заплатят полновесный налог и станут добрыми гражданами золотого города, но вот на первых порах…

– У вас есть документы на детей? – человек в шлеме остановился перед сбившейся в кружок семейкой. – Предъявляйте, пожалуйста. Так… Хорошо. Что везете?

Тем временем стражники и проверяющие, всего восемь человек, споро рассыпались по кораблю: кто-то спустился в трюм, кто-то заглядывал в бочки и тормошил тюки на палубе, кто-то пропал невесть куда и тут же появился невесть откуда. Пассажиры глядели на них с опасливым восторгом: таможенники были граждане Мирте, бронзово-смуглые, скуластые, с коротко стрижеными золотыми волосами.

– Двадцать семь, двадцать восемь, – таможенник считал пассажиров. – А это что? Капитан!

Капитан подскочил и остановился рядом. Таможенник обернулся к нему, на лице были удивление и брезгливость:

– Вы не знаете законов Мирте? Что это, я вас спрашиваю?

Перед ним, в стороне от прочих пассажиров, стоял мальчик лет четырнадцати, тощий, черноволосый, с большими ушами. Растерянно поглядывал то на таможенника, то на чудесный город за его плечом. Полудетское и простое лицо его отличала едва уловимая странность: слишком темные глаза и выдающиеся надбровные дуги, слишком острый подбородок, очень белая кожа и впалые щеки – хотя голодным или изможденным мальчишка не казался.

– Это… – выдавил капитан. – Это… где твой хозяин?

Подбежал хорошо одетый, высокий господин с белым пером за ухом – знаком профессии переписчика.

– Прошу прощения, я показывал… предъявлял в каюте имущество, там книги, бумага, писчие принадлежности…

Таможенник жестом велел ему замолчать.

– Что это? – его длинный палец почти коснулся белого лба мальчишки.

– Это мой раб, – переписчик сглотнул. – А… что?

– Вам известно, что гекса и их отродья не могут ступить на землю Мирте? А вам, – таможенник резко обернулся к капитану, – уж вам-то должно быть это известно!

Капитан побледнел:

– Гекса? Я не знал, что он гекса. Он…

– Нет-нет, – залепетал переписчик. – Он в рабстве у моей семьи почти восемь лет… С детства… Он не может быть гекса, у меня есть купчая, там сказано – «происходит из лесного удела»!

Пассажиры и команда, навострив уши, подбирались все ближе. Назревал скандал; ремесленники переглядывались, матросы хмурились, прочие откровенно любопытствовали, соскучившись по развлечениям за долгое время пути.

Не слушая переписчика, таможенник обратился к капитану:

– Ваш корабль не войдет в гавань, пока на борту находится гекса.

Пассажиры зароптали. Слова таможенника передавали дальше, тем, кто не расслышал. Развлечение грозило обернуться бедой.

– Прошу прощения… – капитан теперь покраснел; он вовсе не был столь опытным морским пластуном, каким хотел казаться. И если с бурей в открытом море ему случалось меряться силами, то недоразумение с таможней Мирте было стократ опаснее.

– Либо вы разворачиваетесь и уходите, – повысил голос таможенник. – Либо оплачиваете стоянку на рейде – четыре тысячи монет в час. Эй, вы закончили?

Его помощники снова показались на палубе и по очереди записали что-то в принесенную на борт книгу. Получив утвердительный ответ, таможенник взглянул на солнце:

– Время досмотра истекло, теперь начинается время задержки. Расплатитесь вы, капитан, потом сможете подать в суд на пассажира, протащившего на борт полукровку… Если вам удастся, конечно, вышибить из него хоть копейку, – таможенник ухмыльнулся. – Итак, вы разворачиваетесь?

– Мы не можем! – крикнул кто-то из толпы пассажиров. – Это… это неслыханно! Я заплатил за билет!

– Мы все заплатили, – плачущим голосом подхватила полная дама. – Нас с сестрой встречают… сегодня в порту… Во имя Императора, мы не можем уйти!

Таможенник глянул на нее, но ничего не сказал. Купец, стоявший рядом, сообщил даме вполголоса:

– Императором здесь не клянутся.

– Мы не можем уйти, – капитан говорил отрывисто и глухо, так поразила его нежданная, случившаяся в самом конце пути беда. – У нас на исходе… запасы пресной воды.

– Я не собираюсь заботиться о вашей воде, – таможенник направился к лестнице, по которой уже спускались его подчиненные. – Мой вам простой совет: сбросьте гекса за борт и входите в порт.

Мальчишка стоял по-прежнему в стороне от всех. Неясно было, понимает он или нет, из-за чего такая суматоха. Не похоже, чтобы его смущали взгляды – злые, откровенно неприязненные, иногда брезгливые.

– Сколько можно ждать! – закричала полная дама. – Сбросьте его за борт, в самом деле! Вы же видите – другого выхода нет, иначе нас не пустят!

Переписчик выступил вперед. Губы у него тряслись.

– Господа, я понимаю ваше возмущение… Я сам, я не знал… но, господа, это ведь моя собственность… Он орудие моего труда, очень ценное, важное… Он источник моих доходов! Он очень дорого стоит, кто мне возместит?!

– А кто мне возместит простой на рейде?! – рявкнул капитан.

– Вы поставили нас всех в ужасное положение, – заметил купец. – Кто виноват, как не ваша небрежность? Всем известно, что гекса и их полукровок не пускают в Мирте!

– Погодите, – переписчик кинулся за таможенником, готов был схватить его за рукав, но в последний момент удержался. – Погодите… Я могу заплатить штраф. Мы же люди, давайте договоримся… Я уплыву с ним сегодня же, я только пересяду на другой корабль!

– Ни ногой, – таможенник взялся за скобу, к которой крепилась лестница. – Гекса не осквернит Мирте ни дыханием, ни прикосновением, ни мерзким выделением своим. Выкидывайте за борт – или корабль не пройдет.

Пассажиры говорили уже в полный голос, и, казалось, ни один не слышит другого.

– Но что же мне делать, – переписчик кусал губы. – Это… главное мое достояние, этот раб! Он… у него небывалая память на буквы и знаки, он переписывает книги с небывалой скоростью, без него я впаду в нищету!

– Ваше дело, – таможенник поставил ногу на ступеньку лестницы. – Эй, капитан, минута на размышление.

– Да чего думать-то! – закричал старший из ремесленников, бородатый ювелир. – У меня контракт в Мирте, кто за меня заплатит неустойку?!

– Может быть, лодка, – бормотал бледный, как лед, переписчик. – Может быть, спустить лодку… Он переписывает по целой книге за три ночи!

– Придется тебе самому потрудиться, – сказал ювелир и сплюнул за борт. – Руки не отвалятся!

Капитан, стиснув зубы, шел по палубе, перешагивая через канаты, брошенные кем-то узлы, – шагал к мальчишке.

Тот попятился.

– Хорошо плаваешь? – угрюмо спросил капитан.

Мальчишка молчал, продолжая отступать. Капитан схватил его за шиворот. Мальчишка вывернулся с неожиданной ловкостью и бросился бежать – вдоль правого борта.

Подоспели матросы и пассажиры. Десять рук одновременно вцепились в куртку и штаны из застиранного полотна, но мальчишка, юркий, как уховертка, вырвался снова. Его опять догнали и сбили с ног.

– Не оглушайте! – голосил переписчик. – Так он, может, выплывет! Книги мои, еще и до половины… А задаток-то…

Он сел на свернутый канат и, сокрушенно раскачиваясь, взялся за голову. Перо за ухом, знак профессии, поникло.

Извивающееся тело мальчишки общими усилиями перебросили через борт. Мальчик полетел вниз, молотя в воздухе руками и ногами, и плюхнулся в воду, и брызги ударили в борт парусного судна «Крылама».

Таможенник, наблюдавший с палубы, кивнул:

– Входите в гавань. Можете швартоваться.

* * *

Он погрузился с головой. Вода ударила по ушам, на миг сделалось больно, но Развияр тут же выплыл, схватил воздуха в легкие и затряс головой. Боль прошла моментально, как и появилась. Рядом, совсем рядом был мокрый борт «Крыламы» – блестящий и черный над водой, а под водой – бурый, волосатый, кое-где поросший ракушками. Вода оказалась почти такой же прозрачной, как воздух: Развияр мог видеть всю тушу «Крыламы» до самого киля.

Распустились и набрали ветер паруса – зеленые с красным, цвета Фер, порта приписки. Запенилась вода у борта, и сам борт медленно двинулся, проплывая мимо. Развияр подался в сторону: за кормой «Крыламы» бурлил высокий белый вал, угодить туда – мигом затянет и завертит, оставит под водой навсегда.

«Крылама» уходила медленно. Вот она закрывает весь мир, вот она отодвинулась, вот она – силуэт, все еще огромный, но уменьшающийся с каждой минутой. Развияру снова открылся город: высокий, парящий в облаках, Мирте позволял смотреть на себя и капитану на мостике, и утопающему гекса посреди моря. Хотя прежде Развияру никто не говорил, что он – гекса.

Солнце садилось. Говорили, что смотреть на Мирте можно в полдень, на рассвете, на закате, ночью, – с каждым взглядом это будет новый город. Вот и теперь: бирюзовые арки сделались синими, а розовые – опалово-желтыми. Белые башни окрасились золотом. Шпили держали на остриях облако, будто пригвоздив его к небу.

Море не волновалось. Небольшая волна то поднимала Развияра, то опускала. Там, где прошла «Крылама», оставался на воде след. Растопырившись на поверхности, болтая в воде ногами, Развияр видел, как далеко-далеко скользит таможенная лодка, и еще одна, и еще. Как вслед за «Крыламой» направляется в гавань другое судно – под желтыми и белыми парусами.

Он глотнул соленой воды и закашлялся. На его памяти никто не учил его плавать. Тем не менее, держаться на воде он всегда умел. Не стоит плыть к берегу, на берег не пустят. Тогда куда?

Развияр отдышался, огляделся и поплыл, нацелившись на небольшой корабль, стоявший дальше всех от берега. Почему-то ему казалось, что если корабль небольшой и если стоит так далеко – его обязательно возьмут на борт. Почему нет? Он хорошо умеет работать.

Склонялось солнце, золотой город снова менял свой облик. Развияр плыл; вода оказалась такой обманчивой – и твердой, и мягкой одновременно. С борта «Крыламы» поверхность моря казалась устойчивой, но ходить по воде нельзя. Корабли и лодки двигались быстро, Развияр думал, что и сам сумеет так плыть – но ошибся; барахтаясь, он старался изо всех сил, однако город по-прежнему парил над водой, отражаясь в ней вместе со шпилями и облаками, и корабль на рейде оставался столь же далеким.

Что-то странное делалось с руками и ногами. Они будто одеревенели. И дышать становилось все труднее. Развияр отдохнул, полежав на спине, но плеснула волна – и он опять захлебнулся. Откашлялся и снова поплыл; теперь ему казалось, что корабль приближается. Развияр греб, облизывая пересохшие губы. Ему все сильнее хотелось пить. Морская вода обжигала горло.

Он не жалел ни о хозяине, ни о «Крыламе», ни об узелке с вещами, оставшемся в трюме под его гамаком. Он жалел о «Путешествии на Осий Нос». Вчера ночью он переписал полкнижки, а закончить до утра не получилось – капитан запретил жечь огонь в трюме. Развияр переворачивал страницу, смотрел на нее, потом склонялся над чистым листом и аккуратно переносил на бумагу то, что запомнил, что висело, будто в воздухе, у него перед глазами. И пока он писал – он понемногу понимал слова и видел то, что они означали. Видел далекий пролив, зубчатый гребень между двух скал: с одной стороны полуостров Осий Нос, с другой – Кремышек. Дважды в год у гребня бурлит вода, страшно бурлит и срываются камни. Вода то опускается, обнажая норы глубинных гадов, то поднимается опять, зубчатый гребень скрывается под водой, и тогда через Осий Нос может пройти судно, пусть даже самое большое, вот как «Крылама». Путешественник, написавший когда-то книгу, преодолевал пролив в опасное время – когда вода вот-вот готова была опуститься; доплыл он или погиб в волнах?

Развияр подумал и решил, что, наверное, спасся. Потому что написал ведь кто-то книгу о Путешествии. О том, что книгу может написать мертвый дух, хозяин Агль ничего не говорил…

Хозяин Агль горюет, наверное. Он столько раз говорил Развияру «Ты – мое богатство», что и змея бы запомнила. Правда, таскать за уши, стукать лбом об стол и ругать последними словами хозяин Агль тоже был не дурак… Особенно спьяну…

У Развияра свело вдруг ногу. Растерявшись, он забился, схватился за щиколотку, погрузился с головой… Судорога отпустила, но остался страх. Развияр огляделся.

Небо разделилось на две половины. С востока наступала темнота, и Летающий Город в который раз поменял свои краски. Из цветного он сделался чеканно-серым, висячие арки налились собственным светом, и мосты украсились цепью огней. С запада еще светились вода и небо, но солнца не было. Оно утонуло. Так всегда.

Развияр посмотрел на маленький корабль, к которому столько времени упрямо плыл. Корабль медленно двигался, на его мачтах разворачивались паруса – синие. Зажегся сигнальный огонь на верхушке мачты; корабль ушел на запад, туда, где горело небо и блестела вода, ушел вдогонку солнцу и дню.

Наступала ночь, но темноты не было. С каждым мгновением зажигались все новые огни. Желтые, белые, оранжевые цепи протягивались от моста к мосту, от башни к башне, и скоро над Мирте повисло зарево, только чуть-чуть уступающее по силе закату. Далеко в море – там, куда ушел корабль – зажегся маяк. На мачтах загорались сигнальные фонари, и несколько крупных огней вспыхнуло один за другим прямо посреди моря. Развияр был окружен огнями, будто на празднике.

Если здесь пройдет корабль, они же увидят меня на воде, подумал Развияр не столько с отчаянием, сколько с удивлением. Когда таможенник назвал его «гекса», когда его решили вышвырнуть за борт, когда он летел уже в воду, брошенный десятком рук – ни на мгновение, ни на единый миг он не верил в свою смерть и не собирался умирать. Не собирался и теперь. Тем удивительнее было, что руки отказываются служить, ноги сделались тяжелыми и тянут на дно, а зубы так стучат от холода, что этот стук, наверное, слышен в городе.

В небе выступили тусклые звезды. Тусклые – потому что их забивало сияние Мирте. Развияр плыл, пытаясь теперь согреться и не ставя другой цели. Море тоже светилось; глубоко под водой – Развияр испугался, как глубоко, – зажглись зеленоватые огоньки. В книге про путешествие на Осий Нос были страницы о морских гадах – хапуне, всееде, морском крючнике, о донном драконе, в просторечии называемом Утробой. Развияр ослабел, представив, как в глубине моря под ним открываются горящие глаза и разворачиваются крючья, хоботы и щупальца.

Поверхность воды, сперва державшаяся под подбородком, достигла губ. Потом ноздрей. Потом Развияр нырнул и вынырнул, и опять ушел под воду с головой. Забарахтался, не желая сдаваться, но почти сразу же выбился из сил.

Налетел ветер с моря. На краю зрения качнулось что-то, на миг закрыв тусклые звезды. Развияр рванулся: ему померещилась лодка, совсем близко, рядом!

Огромное и темное, пустое раскачивалось на волнах. Не лодка; нечто вроде круглого плота с палкой посередине. Развияр кинулся к нему, зашлепал по воде руками, разбивая отражение далеких огней и звезд. Хотел ухватиться за край, но пальцы соскользнули. В отчаянии, что умирает так близко от спасения, Развияр закричал и двумя руками ухватился за деревянный край плавучего сооружения.

Навалился локтем. Отдышался. Теперь, по крайней мере, его не утянет так просто вглубь, море не сглотнет его, не переварит; сопя и кашляя, Развияр выполз на край плота, как студенистая улитка.

Плот качнулся. Противоположный край поднялся над водой, а тот, на который вскарабкался мальчик, ушел под воду. Развияр перебрался ближе к центру. Палка, торчавшая посередине деревянного круга, венчалась, оказывается, круглой плошкой с фитилем и остатками жира.

Развияр привалился к этой палке спиной.

Он не утонет. Он дождется на этой штуке утра, и тогда его подберет корабль… Волны мягко покачивали деревянный круг, и казалось, что он плывет куда-то. А может, меня вынесет к берегу, подумал Развияр и лизнул мокрую ладонь.

Соленая вода не утоляла жажду. Наоборот, стало хуже. Развияр обхватил себя за плечи, пытаясь согреться. Теперь, в темноте, Мирте сиял во всем своем великолепии – Развияру казалось, что до него долетает музыка, такая тонкая и нежная, как бывает только от струн под смычком.

И в эту музыку вплелся другой звук – мерное шлепанье. Через несколько мгновений Развияр понял, откуда оно доносится: черный силуэт лодки скользил по залитой светом воде. Лодка была не гребная и не парусная – колесная. Громче всего были удары лопастей по воде, потом Развияр услышал поскрипывание вала и неразборчивую песенку. Человек, сидевший на корме, держал поперек колен длинную палку, и на конце ее то вспыхивал, то угасал лепесток огня.

– Не пойму я, красавица, – мурлыкал человек, – не пойму я, красавица, где туда, где сюда, о-о-о… Разве ласки горячие… никогда, никогда… разве ласки, туда, никогда не сюда… Стой! Фру!

Он фыркнул, шлепанье стихло, поскрипывание, наоборот, стало громче. Лодка подошла вплотную к плоту, на котором сидел Развияр; человек поднял свой шест, встал на ноги – и вдруг замер. За его спиной переливался огнями Мирте, лица Развияр не мог рассмотреть.

– Эй! Ты кто? – спросил человек со страхом. – Живой или мертвец?

Развияр хотел ответить, но вместо этого громко стукнул зубами. Человек в лодке, волнуясь, достал откуда-то тусклый фонарь, подкрутил колесико, и стало светлее.

– Ты кто? – человек в лодке поднял фонарь. – Вроде, человек… Вроде, мальчишка… Ты что, с корабля упал?

Развияр кивнул.

– Вот же ж… – пробормотал человек. – А ну, иди сюда… тут нельзя сидеть, это бакен, понял? Сигнальный огонь… я и так припозднился…

Развияр хотел перебраться на лодку, но вместо этого свалился опять в воду. Бакен сильно качнулся. Человек протянул Развияру руку и вытащил на корму.

– Холодный какой… Иди на нос, а то я и сам промокну… Иди на нос, говорят тебе!

Почти всю лодку занимало колесо, откуда смотрели на Развияра две пары желтых глаз. Содрогаясь, он перебрался через него по изогнутому трапу, сел на носу и снова обхватил себя за плечи. Бакенщик тем временем прикрутил опять фонарь, поднял шест и, потянувшись к бакену, ткнул языком пламени в плошку.

Загорелось сразу, и так мощно, что Развияр прищурился. Бакен, спасший его от смерти, был маленьким и круглым, и глядя на него со стороны, Развияр удивился: как можно было сидеть на такой утлой деревяшке?

– Мне еще три огня, – пробормотал бакенщик. – Припозднился сегодня, ой… Пошли! Ну!

Завертелся барабан, сперва медленно, потом все скорее. Внутри бежали бок о бок темные звери, Развияр не мог их как следует рассмотреть. По сторонам лодки зашлепали лопасти.

– Вот же ж, – бормотал бакенщик. – А я все выпил почти… Ну вот на дне осталось. На!

Он бросил фляжку, Развияр не поймал ее, и фляжка упала на дно лодки.

– Руки дырявые, – сказал бакенщик. – Пей давай… А то.

Развияр с третьей попытки отвинтил крышку. Жидкости во фляге было и правда на дне, а пахла она резко и едко. У Развияра слезы навернулись на глаза.

– Пей, ну! – торопил бакенщик.

Развияр выпил. Сразу ничего не почувствовал, но уже через мгновение ему сделалось лучше; он увидел, как победно сверкают огни Мирте, как отражаются в каждой капле, срывающейся с гребной лопасти, и как отдаляется, покачиваясь на воде, зажженный бакен.

– Кто ты такой, а?

– Разви…яр.

– Юнга? Матрос?

– Не. Нет.

– А кто?

Развияр закашлялся.

* * *

Огни зажигались один за другим. Огромные ездовые крысы, запертые в колесе, знали и выполняли команды «Фру» и «Ну». Развияр заснул.

Он спал, скорчившись на носовой скамейке, не замечая ни холода, ни света. Море убаюкивало его. Он спал, будто предчувствуя: жизнь будет долгой и надо набраться сил.

Его разбудил чужой голос. Из полумрака (возле Мирте ночи не бывают темными) выплыла другая лодка, и молодой сварливый голос окликнул бакенщика:

– Эй! Ты бы еще под утро выехал!

– Припозднился, бывает…

– Бывает… Вот сядет кто-то на мель, тогда тебя и подвесят за это самое «бывает»… Кто это у тебя?

Развияр загородил лицо локтем – слишком ярким показался свет разгоревшегося фонаря.

– На бакене сидел. Я уж думал, утопленник.

– «На бакене»… зачем подобрал его, тебя спрашиваю? Мало бед? Мало тебе второго предупреждения?

– Ну, помирал ведь, на бакене-то… Мальчишка совсем.

Обладатель молодого сварливого голоса подогнал свою лодку поближе.

– Эй, ну-ка отвечай, кто такой!

– Развияр.

– Откуда взялся?

– За борт… упал.

– С какого корабля, а ну, не врать!

– С «Крыламы».

– «Крылама» проходила сегодня, – сварливый человек хмыкнул. – Юнга?

– Нет.

– Что-то мне не нравится этот малый, – пробормотал сварливый человек. – А ну-ка… посмотри на меня, сопля!

Развияр поднял голову. Сварливый человек смотрел на него из полумрака, высоко подняв фонарь.

– Старый, – сказал изменившимся голосом. – А ну, глянь на него, тебе там ближе. Сдается мне, что у него гексавая рожа.

Бакенщик, подобравший Развияра, посветил ему в лицо фонарем. Развияр зажмурился.

Тихонько плескалась волна, трогая лопасти гребных колес.

– Что, – сказал бакенщик изменившимся голосом. – Выкинули с корабля, так?

Развияр снова начал дрожать. Сварливый ругнулся длинно и непонятно.

– Не любят они, – пробормотал бакенщик. – Да. У них с этим… строго.

Сварливый снова разразился руганью. Обложил Развияра, потом перекинулся на Золотых и дальше ругался не переставая – монотонно. Глаза его, обращенные к сияющему городу, блестели, как у крысы в барабане.

– Что делать-то? – спросил бакенщик в пространство. – Я и сам-то… У самого временное право на жительство, два предупреждения, а с третьим дадут мне пинка под зад… Что с тобой делать, парень? Куда девать? В город нельзя… Да и здесь тоже неподходящее место для гекса, ох, Шуу тебя раздери…

Он завертел головой, будто ожидая, что из волн поднимется вдруг подходящее место для Развияра.

– Выкинь его, – сказал сварливый.

– Так, это…

– Или отвези к маяку.

Бакенщик поперхнулся:

– Да он же полоумный! Мало ли что… Гоняться начнет, или убьет, и ничего ему за это не будет… Как тогда, когда он рыбака зарезал…

– Ну, тогда выкинь.

– Я же не Золотой – человека в море выкидывать, – тихо сказал бакенщик.

– Ну, вези.

– Далеко, это же крыс гонять, а они и так заморенные.

– Ну, выкинь, чего ты мне голову морочишь? Раньше думать было надо, прежде чем гексаненка подбирать, старый дурак, утробья отрыжка…

И снова полился однообразный поток ругательств.

* * *

Одинокая скала поднималась над водой каменным островом. Лодка Развиярова спасителя подошла к нему перед рассветом, когда небо серело, теряя звезды. Вблизи слышно было, как трещит и воет пламя в прозрачной чаше маяка.

– Ну вот, – сказал бакенщик. – Судьба у тебя, парень, конечно… эх. Знавал я одного гекса… Зверь зверем, конечно, но мне здорово помог… Ты иди. Мне возвращаться надо.

Развияр перелез с кормы на камень. Бакенщик ударил шестом по борту:

– Ну! Пошли, хорошие, давай!

Завертелось колесо. Зашлепали лопасти. Развияр постоял, глядя вслед лодке; островок был крошечный, пламя маяка выло, казалось, над самой головой.

В камнях бегали мокрицы, здоровенные, возможно, съедобные. Развияр посидел на камне, отдыхая. Он очень устал и ослабел. Мимо, совсем близко, прошел нарядный корабль на светлых парусах – скоро он будет в Мирте… Если не задержат на таможне…

Развияр догадался, что на него смотрят. Повернул голову. На скале позади него стоял полуголый старик в рваной кожаной юбке. Тело его, высохшее и жилистое, в свете маяка казалось красным, борода и седые волосы торчали во все стороны, как венчик, а нос, выдающийся далеко вперед, был темного лилового цвета.

Полоумный голый старик. Убил какого-то рыбака, и убийство сошло с рук. Что говорить о Развияре, которого уже один раз приговорили?

Он сидел на камне и смотрел на старика снизу вверх. Даже не поднялся навстречу – не было сил.

Старик махнул рукой, властно приказывая убираться. Его нос налился кровью, сделавшись почти черным. Развияр сполз с уступа, попятился в воду, нащупывая ступнями скользкие камни. Дальше уходить было некуда.

– Умные они, – со злобой сказал старик. – Уроды!

Он повернулся и зашагал вверх по камням. Затылок у него был голый – казалось, лысина невзначай сползла с обычного места, как сползают неудобные шляпы.

У самого подножия маяка старик обернулся. Окинул Развияра бешеным взглядом, уперся руками в бока, всем видом изображая возмущение:

– Ну что? Чего тебе?

– Дайте… попить, – прошептал Развияр. – Пожалуйста.

* * *

Маяк был костяной. Не то иголка исполинского морского ежа, не то прямой бивень, а может, зуб. Высокий, изнутри полый. Деревянная лестница, устроенная в полости, вела наверх – к баку, заполненному маслом, к фитилям и винтам, к запальному отверстию.

Старик звал себя Маяк. Не то забыл свое настоящее имя, не то отказался от него за ненадобностью. Он жил здесь много лет совсем один, питался рыбой и птицей – на то и другое у него стояли хитрые ловушки. Водоросли, которыми поросла подводная часть острова, старик ел с особенным аппетитом. Пил дождевую воду. Только масло для маяка – жирное, густое, необыкновенно горючее – привозили из Мирте.

Жилищем служила пустая раковина огромного моллюска, закинутая на остров давно забытым штормом. Раковина стояла, как раскрытая книга переплетом вверх. Ее темные створки, поросшие мхом и засыпанные пеплом, служили скатами крыши. Внутри было темновато, но старик не нуждался в свете. Над его головой ночи напролет горел маяк.

Развияр напился воды, которую старик плеснул ему в железную кружку, съел белую, с мягкими костями рыбу, вареную, давно остывшую. После этого лег, и уснул, и проспал, наверное, почти сутки. Когда он разлепил веки, опять был рассвет, старик бродил в камнях у берега, вытягивая из воды гирлянды водорослей, нюхал их, рассеянно надкусывал – и продолжал выбирать дальше. На спине у него можно было сосчитать каждый позвонок. Рваная кожаная юбка хлопала на ветру. Морская гладь казалась розовой, а дальше, над горизонтом, парил великий город, роняя, как звезды, один огонек за другим.

– Задуть-то свечку, – пробормотал старик себе под нос, но Развияр услышал. Аккуратно сложив на мокром камне добытые водоросли, старик поднялся к маяку, кряхтя, пробрался в низкую дверь и исчез. Прошла минута, другая, потом высокое пламя маяка зашипело. Дождем посыпались искры, Развияр испугался – но почти все они гасли, не долетев до земли, и на голову незваному гостю упала только пригоршня пепла.

Погас и маяк. Это было, как закат, случившийся за одно мгновение. Мир вокруг изменился так внезапно, что Развияру пришлось сесть на камень, спасаясь от головокружения.

Раздвинулся горизонт. Открылись корабли, стоящие на рейде, и другие, подходящие из открытого моря. Пропали резкие тени, мир сделался мягким, как вода, а Мирте на горизонте будто вырос, воспарил выше и в утреннем свете показался добрым.

Из низкой двери в основании маяка выбрался старик.

– На маяк чур не ссать, – сказал торжественно, глядя мимо Развияра. – Вон море есть, туда и отливай!

* * *

Они почти не разговаривали. Маяка будто не интересовало, откуда взялся Развияр и что собирается делать дальше. Каждый вечер старик поднимался по лестнице, чтобы зажечь маяк, и каждое утро гасил его, втягивая фитиль с помощью особого механизма. Развияр не мог понять, когда старик спит – казалось, он не ложился никогда, все бродил по камням, вытаскивал рыбу, однажды поймал мясистого красного осьминога и приготовил на жаровне; ни дров, ни хвороста на острове не было, но старик ничего, кроме водорослей, не ел сырьем. Для стряпни он использовал фонарное масло, а посуды у него было на удивление много.

Каждый день мимо маяка проходили корабли. Старик смотрел на них оценивающе, иногда плевал вслед, иногда махал рукой, но ничего не говорил вслух. Развияр видел, как ушла «Крылама». Ему странно было вспомнить, как сам он стоял на ее палубе, и страшно – как мимо двигался поросший ракушками борт.

Он не знал, кто там сейчас, на «Крыламе». Пассажиры давно растворились в городе, остались на цветных мостах под золотыми куполами. А капитан на судне наверняка прежний, и команда тоже… Они уйдут и вернутся. И снова уйдут. Они могут плыть и бродить по всему миру, а он, Развияр, не умеет ходить по воде!