Текст книги "История доступа"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Прежде она жила в провинции, ничего не зная о придворной жизни. Говорили, что принц ведет себя замкнуто и очень скромно, редко показывается на людях – только на официальных церемониях, которыми пренебречь невозможно. Значит ли это, что принц – мечтательная тонкая натура? Что он проводит дни в раздумьях или над книгами? Или он болен? На его лице, когда закончилась церемония, Янина видела страдание. Тот человек в малиновом халате – врач? Но почему он в домашнем – в день праздника?

Она вспомнила короля и почувствовала, что отчаяние близко. Отчаяние – гадина, подползает, будто змея по водостоку, и лишает сил, разума, воли. А воля – это последнее, чем Янина готова была поступиться.

Она стала думать о доме. О том, как обрадуется тетка. Ведь она точно обрадуется и будет горда. Соберет пир. Приедут все соседи. Станут пить, петь и воображать себе Янину на троне, Янину-королеву…

Рано или поздно король умрет, подумала Янина со спокойной жестокостью. Тогда я… тогда мы с принцем будем свободны. Никто не посмеет грубить мне.

Она посмотрела на свои руки и тут же вспомнила о перстнях. По затылку будто провели холодной серебряной ложкой: там, откуда она только что уехала, ее ненавидят и желают смерти. Еще вчера ее никто не знал – а сегодня готовы перегрызть шею. Так хочется сказать им: подавитесь. Забирайте корону, деритесь за нее, только оставьте меня в покое, дайте посидеть одной на песчаном пляже посреди леса…

Карета остановилась. Опустилась подножка. Незнакомый лакей с поклоном подал Янине руку.

* * *

Три дня она говорила только в случае крайней необходимости. Изволит она дичь или рыбу на ужин? Рыбу. Изволит она пожестче перину или помягче? Помягче. Место, куда ее поселили, было похоже на очень удобную тюрьму: маленький замок с крошечным внутренним двором, часовые на стенах и даже, кажется, пушки над воротами. С момента прибытия в замок Янины никто из его обитателей наружу не выходил: благо продуктов было припасено достаточно, и даже рыба имелась живая – в огромном садке с водорослями.

На третий день привезли платье.

Янина даже приблизительно не знала, когда будет свадьба. Платье оказалось сшито по меркам, снятым в день выбора невесты, и повисло на теле, как мешок: Янина похудела за три дня. Портные пришли в замешательство и тихо переговаривались, до Янины доносились обрывки реплик:

– Точно, точные мерки, у меня документ есть…

– Да хоть сравнить с тем платьем, что было на ней во время церемонии…

– …ничего не докажешь. Когда он такой, ему ничего не докажешь, а сейчас он…

– Тихо! Ушивай. Должны управиться. Шлейф хорошо лежит, и ладно…

Янина стояла, как манекен. Из зеркала на нее смотрела черная и худая, убитая горем невеста. Краше в гроб кладут…

– Что за мешок вы на нее надели? – послышался голос. Янина узнала бы его с завязанными глазами.

Портные ринулись объяснять. Во множестве зеркал, протертых до совершенного блеска, отражалась со всех сторон почти лысая круглая голова. Король не слушал портных, он глядел только на Янину. Она запоздало сделала реверанс: увяла, как цветок, на полторы секунды, и снова выпрямила спину.

– Что же вы молчите, принцесса? Вам нравится платье?

– Ваше величество не давал мне разрешения говорить.

Он жестом остановил объяснения портного.

– А вы злопамятны? – спросил с удивлением. – Мне описывали вас как добрую покладистую девушку…

– Я, безусловно, добра и покладиста, – она еще раз наклонила голову. – К услугам вашего величества.

Он чуть приподнял уголки жестких губ.

– И что же, за три дня спокойной жизни на всем готовом вы ухитрились отощать на горе этим добрым людям? – он кивнул на портных. В голосе Янине померещилась ирония. А может, зря померещилась: прежде король не опускался до таких мелочей, как насмешка.

– Я полагаю, – Янине показалось, что слово «полагаю» достаточно передает все равнодушие, с которым она относится к свадебным приготовлениям, – я полагаю, что мастера сумеют найти выход. Главное, шлейф хорошо лежит.

– В самом деле, – он посмотрел на портных, те невольно попятились. – А что мне донесли, у вас есть какая-то особенная сорочка?

Янина покраснела. Бестактность еще тяжелее сносить, чем грубость.

– Эту сорочку подарила мне покойная мать. Вместе со своим благословением. Только и всего.

Он кивнул, будто бы совершенно удовлетворенный ответом.

– Свадьба через неделю.

– Так рано?!

Она очень надеялась, что в голосе у нее было только изумление и ни нотки отчаяния.

– Так рано, да, потому что ни у кого нет времени, – король повернулся, и все его отражения двинулись по кругу, как фигурки на карусели. – У меня к вам разговор, принцесса. Соблаговолите выйти во двор, когда закончите с тряпками.

* * *

Она вышла во двор с ощущением, что идет на плаху. Квадратный газон, неестественно зеленый, рамкой ограничивал мраморную площадку с фонтаном и парой деревянных скамеек. Фонтан журчал, но в его звуке не было покоя: вода тоже работала и сознавала это. Ее шум призван был скрывать от посторонних разговоры на скамейке: в этом месте, открытом взгляду с любой из стен, на расстоянии двух шагов уже нельзя было расслышать друг друга.

Король сидел, закинув ногу на ногу, глядя в небо, где собирались тучи. Солнце, закрытое серой однородной пеленой, казалось белым кругом – глазом вареной рыбы.

Янина подошла и молча увяла в реверансе.

– Сядьте, – он указал место рядом с собой. Она села и оказалась от него почти так же близко, как несколько дней назад – в карете.

– Вы видели моего сына?

– Да, ваше величество.

– Он тяжело болен.

У Янины подобрался живот.

– Вы заметили, не правда ли? – король наблюдал за ней.

– Да… но я не поняла, что с ним, он…

– Он идиот, – сказал король и вдруг улыбнулся.

Если бы не эта улыбка, Янина растерялась бы, возможно, что-то спросила, долго пыталась бы осознать и потом примириться. Но он улыбнулся так жутко, что Янина не издала ни звука и даже, кажется, не содрогнулась.

– Он идиот, – повторил король, – несчастное, запуганное существо. В народе его считают странным, эксцентричным, в крайнем случае дурачком. Правды почти никто не знает. Всю правду знают несколько человек. Его воспитатель, преданные слуги и я. Теперь еще вы. Разумеется, вы будете молчать.

Янина проглотила клубок, сдавивший горло.

– Он не может управлять страной, – король опять посмотрел в небо. – Но главное не это. Умный регент решил бы все дело. Новин не может исполнять главную обязанность короля… его кровь, вследствие болезни или по другой причине, не принимается жертвенным камнем.

Янина молчала.

Жертвенный камень был плоской черной плитой в зале суда. Об этом знали все в стране. Раз в год, в день Жертвы, король смачивал камень собственной кровью. В свое время Янина заинтересовалась этим обрядом, он был слишком странным и диким, он выбивался из традиции. Она прочитала по этому вопросу все, что могла, даже выписывала книги из столичной библиотеки – с гравюрами.

– Поэтому, – король смотрел на нее, – стране срочно нужен наследник. Со свойствами крови, которые устроили бы черный камень. Я долго изучал родословные всех претенденток, ведущих род от Железной Горы. И выбрал вас не потому, что вы умны, или красивы, или щедры, или еще какая-то дребедень. Просто у вас наибольший шанс родить здорового мальчика от больного мужа. Именно мальчика. Потому что кровь девочек камень тоже не принимает… по одной ему ведомой причине.

– Это рецессивный ген? – шепотом сказала Янина. Волосы на ее голове, вставшие дыбом минуту назад, чувствовали холодный ветер.

– Да, – отрывисто сказал король. – Я так думаю.

Потом он внимательнее на нее посмотрел.

– Вы что же, учились где-то?

– Дома. Биология, естественные науки…

– Это хорошо, – его темные глаза на секунду сделались светлее. – Это очень удачно, это сэкономит нам кучу времени…

Он откинулся на спинку скамейки. Лицо расслабилось, будто оплыло в тепле.

– Я боялся, что вы будете плакать, устроите истерику… – он дышал, будто после долгого бега. – Похоже, хоть с этим мне повезло. Как работает жертвенный камень, вы, конечно, не знаете?

– Могу только предполагать. – Янина подалась вперед и опустила ладонь в ледяную воду фонтана. – Это сенсор, да? Как те, что пропускают в театр по билетам, как те, что пропускают в закрытые городские кварталы…

– Сложнее. Но вы правы. Это сенсор, и пропуском является код. Генетический код. Не спрашивайте меня, что это такое, я сам не знаю. Я только знаю, что он существует, и что камень его считывает, и что у моего сына этот код сбит.

Он глубоко вдохнул и выдохнул, так что плечи его поднялись и опустились. Интересно, думала Янина. Это происходит со мной, сейчас. Это я выйду замуж за идиота с мутными голубыми глазами. Навсегда. Навсегда-навсегда, потому что королевы, даже вдовы, никогда не выходят замуж вторично…

– Понимаю, – хрипло сказал король. Она посмотрела на него в ужасе – он умеет читать мысли?!

Потом опустила взгляд на свои мокрые руки:

– Перстни. Они все упали. Сразу после оглашения имени.

– Понимаю, – повторил он сквозь зубы. – У дочерей барона из Хлебного Клина тринадцать и шестнадцать шансов соответственно родить от Новина здорового сына. На сотню, я забыл сказать. По-хорошему, мне следовало бы арестовать барона после всех провокаций, что он устроил в городе… В столице волнения, вы знаете? Ах, откуда… Барон заплатил бродячим проповедникам, чтобы те предрекали ужасы, которые ждут всех в случае вашего воцарения. А я заплатил другим, и они предвещают благоденствие. Все оракулы продажны, вы это знали?

– Но ведь есть и настоящие…

– Нету, – сказал король с такой силой убежденности, что Янина сразу ему поверила. – Мне следовало обезглавить барона на площади, это же явный бунт… Но у меня нет сейчас силы на войну. Я не могу рисковать ценами на хлеб. Придется как-то задабривать его, жаловать что-то в подарок, вместо того чтобы вздернуть на ближайшем суку, бунтаря и предателя…

Король говорил с фонтаном.

– Поэтому свадьба, как я уже сказал, через неделю. Новина очень трудно готовить. Он боится людей, особенно боится толпы. Его накачивают успокоительным, нормальный человек заснул бы на месте, а у этого еще хватает сил дрожать и метаться. Прошу прощения, принцесса, но познакомиться с мужем вам придется потом, после свадебной церемонии. Сейчас я не рискну лишний раз его тревожить.

– Он… понимает… что происходит? – тихо спросила Янина. – Он вообще… узнает людей? Или…

– Ненужный вопрос, – сказал король сквозь зубы.

– Прошу прощения.

– Он, конечно же, узнает людей. Тех, кого знает. Не морочьте себе голову раньше времени, я велю прислать вам каталог из закрытого зала библиотеки, закажите, что только захочется. Я вижу, вы из этих. Из книжников.

– С-спасибо.

* * *

Через семь дней, не раньше и не позже, в королевском дворце сочетались перед долгом и законом Новин, наследный принц, и Янина из Удола. Церемония была сдержанной, не слишком пышной и не очень многолюдной – как раз такой, чтобы соответствовать требованиям приличий.

Принц стоял, как нагретый восковой столбик, – полноватый, мягкий, в его голубых мутноватых глазах были ужас и покорность судьбе. Двое рослых слуг маячили справа и слева от принца. Всякий раз, когда он начинал оглядываться или переступал с ноги на ногу, они придвигались ближе. Однажды в руке того, что стоял дальше от Янины, блеснул шприц.

Когда пришло время принцу отвечать на вопрос городского судьи, согласен ли он взять за себя Янину из Удола и жить с ней в мире и согласии долго и счастливо, пока смерть не разлучит их, – когда пришел этот момент, этот же слуга сделал незаметное движение. Янина угадала его только потому, что стояла очень близко; в ответ на незаметный жест слуги принц сказал «да». Точнее, он вскрикнул, но прозвучало это очень похоже на знак согласия, и церемония продолжалась.

После обеда, вечером и ночью на площадях и улицах города развернулось действо, и вот тут уже не осталось ни сдержанности, ни строгости, ни даже пристойности. Тысячи бочек были развезены по городу, в каждой – отменное вино, а не та кислятина, к которой привыкли экономные мастеровые. Пророки, оракулы, бродячие фокусники, купленные за деньги казны, предрекали стране богатство и процветание под властью новой королевы. Не обошлось без пьяных драк, заварушек и стычек, но королевская гвардия, приведенная в боевую готовность, задавила волнения в зародыше.

Во дворце длился пир для избранных – барон из Хлебного Клина был приглашен со всем многочисленным семейством, принят с почестями и награжден орденом «За заслуги». Непонятно, какие заслуги имелись в виду, – но орденская звезда с бриллиантами возымела почему-то гипнотическое воздействие на барона. Барон, сияя звездой и сытыми глазами, восседал на лучшем месте за обильным столом. Некоторые из купленных им оракулов продолжали по инерции предрекать беды, но их мало кто слушал.

Молодые муж и жена присутствовали в зале – по традиции – первые десять минут от начала пира. Затем их проводили в покои. Был ранний вечер, небо еще светлело, потому что стояла поздняя весна.

Человек в малиновом халате – воспитатель принца – увел его в дальние комнаты, оттуда послышались сдавленные рыдания, увещевания, и наконец наступила тишина. Янина осталась одна в супружеской спальне, на кровати под огромным грузным балдахином. Цветные душистые свечи плавали в хрустальных вазах.

Она чувствовала себя пустой, как ваза, из которой выплеснули воду. Ей было легко. Невыносимый, долгий день наконец-то закончился, она была одна и могла бы плакать, если бы хотела.

* * *

– Ваше величество, позвольте, я сам.

Человек в малиновом халате стоял таким образом, что посторонний, не знакомый с порядками во дворце, счел бы, что воспитатель принца хочет преградить королю дорогу. Разумеется, это было совершенно невозможно. Посторонних сюда не пускали.

– Он так измучен всеми этими церемониями. Позвольте, я сам представлю ему его… жену.

Король промолчал. Ни взгляда, ни жеста – король, казалось, не слышал воспитателя и не видел его. Он просто шагнул вперед, а человек в малиновом халате пошел складками и отшатнулся к стене. Янина, повинуясь щелчку костлявых длинных пальцев, переступила порог комнаты вслед за королем.

Опочивальня принца, большая и очень светлая, поражала пустотой и свободой. Низкая кровать без балдахина, подушки на полу, укрытом не то ковром, не то одеялами. Ни стола, ни стульев. Принц, в домашнем бархатном костюме, сидел на подушках в дальнем углу. При виде короля и явившихся с ним людей забился глубже в ненадежное мягкое убежище.

– Здравствуй, Новин, – сказал король голосом, в котором сочетались показная мягкость и непреклонность жестокого врача. – Подойди к нам. Вот твоя жена.

Принц встал и подошел на подгибающихся ногах.

– Веди себя прилично, – с улыбкой сказал король.

Принц втянул голову в плечи. Светлые волосы, упав на лоб, отгородили его от визитеров ненадежной занавеской.

– Это твоя жена, – король взял принца за мягкую безвольную руку. – Она красивая и умная. Будет тебя любить.

При слове «любить» принц быстро поднял голову, коротко и как-то судорожно глянул на Янину. Разинул рот, будто перед ним предстало чудовище, и закричал.

Лицо его исказилось. Он попытался вырвать ладонь из руки короля, но тот сжал пальцы – будто щелкнул капкан.

– Стоять. Накажу.

Принц рванулся из последних сил и вырвался-таки. Бросился в свой угол, зарылся в подушки, повторяя сквозь рыдания: «Не! Не!»

– Иди сюда, – сказал король, и у Янины мороз продрал по коже от звука его голоса. – Ко мне!

– Оставьте его в покое, – сказала она раньше, чем успела подумать.

Король повернул к ней лысеющую голову:

– Что?

– Он мой муж, – она поняла, что отступать поздно. – Я его жена. Я не позволю вам…

В этом месте у нее закружилась голова, потому что говорить королю «не позволю» было чудовищной ошибкой.

– …Я дала клятву.

У короля задрожали ноздри.

Чувствуя, что падает, что под ногами нет опоры, Янина вышла на середину мягкой комнаты, и груды лебяжьего пуха, зашитые в наволочках, подворачивались под ноги, и без того ослабевшие.

– Это мой муж! Я сама решу, не вмешивайтесь!

Лицо короля расплылось перед ее глазами, но зато она ясно увидела воспитателя в малиновом халате. Тот стоял за плечом короля, его старое морщинистое лицо казалось сделанным из скомканной бумаги. Он смотрел на Янину со слезами обожания на глазах.

Король вышел. Воспитатель немедленно вышел следом. Янина села на пол.

Принц скулил в углу. Минуту, другую, третью. Она все ждала, что он успокоится, выйдет к ней, тогда она поговорит с ним ласково, и он перестанет наконец издавать эти тонкие ноющие звуки. Но он все скулил, и Янина почувствовала раздражение.

Король-то, отец, наверняка лучше знает, как с ним обращаться. Воля короля, подчас жестокая, делает принца хоть немножко человеком. Сам Новин подобен киселю, без смысла, без внутреннего скелета. Чужая воля формирует для него внешний скелет – как форма для желе. Король ушел, чтобы она, Янина, нагляднее и лучше это поняла.

– Замолчи! – сказала она с неожиданной злостью.

Ей захотелось пинать скулящего принца ногами. Пусть визжит громче. Или пусть наконец замолчит.

– Заткнись! Заткни пасть…

«И никогда не открывай, пока я не разрешу».

Она заплакала – впервые со дня свадьбы. Чего там – впервые с того дня, как ее избрали невестой принца.

* * *

В день летнего солнцестояния зал суда опять вместил множество людей. На этот раз не было пышности, только строгость. Принесение жертвы на черном камне – ритуал, но не праздник.

Янина читала об этом действе и видела гравюру в книгах. Но ей никогда не доводилось бывать свидетельницей.

Принца не было рядом с ней. Со дня свадьбы король перестал столь щепетильно относиться к присутствию Новина на больших государственных церемониях. Место принца заняла Янина, и она отлично справлялась с ролью принцессы. Каждый такой выход был работой, но работой несложной. Особенно если рядом не было непредсказуемого, вечно испуганного Новина.

Прозвучали приличествующие случаю речи – все по сценарию, предписанному ритуалом. Главный судья, служивший голосом государственной власти, обратился к черному камню с мольбой о принятии жертвы: «Ради урожая, солнечного света, рыночной торговли, рыбного улова, ради процветания страны, столицы и провинций, прими жертву, великий камень».

Потом король, до сих пор стоявший в стороне, выступил вперед. Прошел, осторожно ступая, по узкой кладке, ведущей к громаде камня у северной стены. За ним, ступая след в след, прошли два гвардейца.

Король остановился перед камнем. Гвардейцы одновременно шагнули к нему и сняли с плеч черный плащ. Король остался в белой рубашке – левый рукав застегнут у запястья, правый подвернут до локтя. Янина со своего места увидела голую жилистую руку, испещренную тонкими шрамами, как зарубками на стволе.

Король поднял обе руки, что-то неслышно сказал и полоснул себя ножом, невесть откуда взявшимся. Янина обязательно содрогнулась бы, если бы не выполняла в эту минуту работу принцессы – человека, идеально владеющего собой.

Черный камень не изменился. Кровь, упав на его поверхность, перестала быть видимой. Король стоял, глядя на алтарь с бесстрастием, в котором Янине померещилось презрение и даже толика отвращения.

Потом камень засветился. Янина увидела отблески зеленого огня на лице короля, и на мокром лбу, и на зубцах короны. Из книг она знала, что за надпись проступила сейчас на алтаре: «Доступ подтвержден».

– Доступ подтвержден, – провозгласил король.

И придворные, чиновники, приглашенные землевладельцы радостно закричали и обнялись. Под сводами зала раздались аплодисменты – все знали, что камень подтвердит доступ, но всякий раз – в последнюю минуту – испытывали что-то вроде священного страха: а вдруг? Что, если пророчество о конце света когда-нибудь сбудется?

Гвардейцы набросили плащ на плечи королю.

Янина сидела, не шевелясь, на своем месте, пока слуга с поклоном не сообщил ей, что пора идти.

* * *

Воспитатель принца носил малиновый халат, потому что принц любил его в этом домашнем виде. Принц успокаивался при виде халата. Халат означал, что все идет по-прежнему. Горький опыт научил принца, что, если все кругом одеваются в официальные или праздничные, блестящие, звякающие, струящиеся шлейфами наряды, – впереди испытание. Любая церемония перед лицом толпы была для принца пыткой.

Воспитатель постучался в дверь отдельной спальни Янины на другой день после жертвоприношения. Морщины на его старом лице, похожем на скомканную бумажку, залегли глубже и потемнели.

– Принцесса, – начал он сразу после приветствия, – я очень благодарен вам… за жалость к моему бедному мальчику. Вы жалеете его, я вижу. Никто, кроме меня и вас, его не жалеет.

Янина знала, что это правда.

– Но он, – воспитатель прерывисто вздохнул, – не оставит вас надолго в покое. Вчера он расспрашивал старуху…

Старухой воспитатель звал служанку, бойкую и вовсе не старую, приставленную к Янине в качестве личной няньки, поверенной и шпиона-соглядатая. «Старуху» звали Мышка, это было, конечно, прозвище, а о настоящем имени Янина не спрашивала.

– Она донесла ему, что у вас с принцем ничего не было. Вы два месяца замужем. Он снова стал… ну, вы понимаете.

Янина опустила голову.

– Он говорил ужасные вещи. Я надеюсь, он только… говорил. Но может статься, он сделает… Принцесса, послушайте меня. Еще не поздно. Давайте поступим, как я с самого начала предлагал…

В первые же дни после свадьбы воспитатель научил Янину, как завоевать сердце принца. Надо было приходить ежедневно, в одно и то же время, к нему в комнату и приносить ванильное мороженое. Перед ванильным мороженым принц благоговел. Он съедал содержимое стаканчика за несколько минут, лицо его и руки покрывались белой жижей, а глаза ненадолго делались счастливыми.

Янина принесла мороженое дважды. Вид принца, пожирающего липкую сладость, был ей отвратителен. На третий раз отказалась:

– Он не животное. Я не могу приручать его, как приручают зверей.

– А людей, по-вашему, как приручают? – попытался доказать свое воспитатель.

Не доказал.

Янина ежедневно приходила к принцу – заставляла себя приходить – и вела с ним длинные ласковые разговоры. Она улыбалась, гладила его вечно холодную мягкую руку, заглядывала в мутноватые голубые глаза. Но принц не отвечал на ласки – он больше не боялся Янины, она досаждала ему. Он вырывал руку, удалялся в угол, бормотал: «Уйди!»

С каждой неделей она навещала его все реже. Если он не хочет меня видеть, думала она, может быть, следует сделать в наших свиданиях перерыв.

А потом, думала она, может быть, все само образуется. Доживем до дня жертвоприношения, а там…

Теперь воспитатель напугал ее и огорчил. Он ушел, волоча по коврам длинные полы халата, а Янина подошла к окну и подняла глаза на закатное небо. Облака на оранжевом фоне казались перьями, перья сложились в одинокое большое крыло.

Мечтала ли она когда-то о замужестве? Разумеется, сколько угодно, такими вот золотыми вечерами у окна. Каким видела будущего мужа? Всадником на белом коне, юным и зрелым одновременно. Никто из мужчин, которые когда-либо встречались ей, не был похож на воображаемого рыцаря. Разве что поэт – тот, что проиграл «схватку языками» на городской площади. Тот мог бы стать Янине другом.

Там, где в небе расплывалось крыло, не было места слюнявым идиотам, дурацким ритуалам и варварским правилам. Я ведь могу убежать, подумала Янина неожиданно для себя. Я присягнула перед долгом и любовью, но любви нет и не было, а долг… Есть ли у кого-нибудь долг передо мной?

Тетка? Вряд ли ее ощутимо накажут за мой побег… Побудет немного в опале, авось не обидится на меня, когда узнает правду. Я честно пыталась. Но я либо сбегу, если сумею, либо…

Открылась дверь за ее спиной. Без стука входил только один человек. Янина не обернулась.

– Я давал вам время, принцесса.

Они не разговаривали с того дня, как Янина встала между королем и его сыном: «Это мой муж! Я сама решу, не вмешивайтесь!»

– Я дал вам два месяца, даже больше, на устройство вашей личной жизни. Вы справились? Нет.

Не оборачиваясь, она чувствовала, как он идет к ней через всю огромную спальню. Далекое облако показалось теплым. Янина подалась вперед, подтянулась и влезла на мраморный подоконник.

– Не подходите, – теперь она обернулась.

Если бы путь через ее спальню был короче на несколько шагов – она не успела бы. Но король остановился, едва увидев ее лицо.

– Не подходите, – Янина улыбнулась. – Здесь очень высоко.

Он секунду помедлил и отступил. Янина победила. Король развернулся и зашагал к двери по коврам, которые меняли оттенок в зависимости от направления ворса. На таких коврах можно рисовать, приглаживая их ладонями. Каблуки короля оставляли полукруглые знаки на ворсистых узорах.

Янина по-прежнему стояла на подоконнике. Небо на западе бледнело, теряя золото. Ей вдруг подумалось: если он выйдет, так ничего и не сказав, – останется только выполнить угрозу. Вниз головой.

Он на секунду задержался в дверях.

– Я думал, вы человек долга, – сказал без гнева и без раздражения.

И вышел.

* * *

На другой день Янина пошла к принцу. Тот сидел на круглом балконе, закрытом от посторонних глаз виноградными лозами. Виноград вился по тончайшим прочным решеткам: принц не мог бы улететь отсюда, даже будь у него крылья.

Принц сидел, глядя на солнце через виноградный лист с дырочкой. Светлое пятно ползало по его круглым щекам, принц щурился с явным удовольствием. А когда лучик попадал в глаза – жмурился и даже немного смеялся.

Янина села на подушку в нескольких шагах от него и тоже стала смотреть на солнце.

Принцу чуть меньше двадцати. Он мог бы быть веселым молодым человеком, избалованным, немного ветреным, но благородным. Он бы шутил на этом балконе, Янина смеялась, и не было бы решеток, да и виноград не вился бы так густо. Они поехали бы гулять – верхом, навестили бы тетку в ее провинциальном доме, и соседи сошли бы с ума от незлобной зависти. Янине показалось, что эта другая, правильная реальность совсем близко. Что если сосредоточиться и напрячь волю, можно вырваться туда – туда, где все хорошо. Она зажмурилась и представила, что принц здоров, что они любят друг друга. Вера может изменить человека, идея может изменить людей, почему одно желание, очень сильное, не может изменить действительность?

Она открыла глаза. Принц опустил лист винограда и смотрел на Янину.

– Новин? – тихо окликнула Янина.

Принц услышал свое имя. Теперь он смотрел исподлобья. Его мутноватые голубые глаза казались растерянными.

– Все будет хорошо, – сказала она фальшивым голосом и тут же поправила себя: – Нет, все плохо на самом деле. Очень плохо, дружище.

Новин склонил голову к плечу. Янине показалось, что лицо его дрогнуло, а глаза чуть заблестели. Как будто маска тупого равнодушия, которую он вечно носил в ее присутствии, готова была упасть.

– Новин! Ты меня помнишь? Меня зовут Янина, я твоя жена…

Принц шмыгнул носом. Ему надоело пялиться на Янину – он снова поднял виноградный лист, порядком измятый, и стал смотреть на солнце.

Ничего не выходит; Янина сорвала листок и себе. Ногтем проделала дырочку и посмотрела на солнце. Вышло неожиданно хорошо: спокойный зеленый свет, темные прожилки и солнечное пятно, будто ярко освещенная дорога впереди. Я понимаю, чего он ищет, думала Янина, чувствуя, как солнечный луч касается кожи. У него нет ни прошлого, ни будущего, он живет этой минутой. Наверное, сейчас, когда ему зелено и солнечно, он счастлив…

Прошло долгих несколько минут, солнце спряталось за тучу, и Янина опустила лист. Принц смотрел куда-то за ее плечо, лицо его снова застыло, и в голубых глазах был страх.

Янина мысленно сосчитала до трех, потом поднялась, обернулась и приветствовала короля реверансом.

* * *

– Не обманывайте себя. Ничего не выдумывайте, принцесса. Он идиот и таким останется.

– Он человек…

– Мне кажется, люди достойны чуть более нежного отношения со стороны судьбы. Может быть, следовало обойтись с нами уважительнее.

– С нами?

– Вот именно. Выдать девушку, ни в чем не повинную, навсегда за моего сына – это что же, как не издевательство?

Янина не поверила своим ушам.

– Вы мне это говорите? Вы?

– Истязать больного ребенка, выставлять его, как афишу, перед толпой – это не издевательство?

– Но вы же это делаете! Вы сами! Так откажитесь…

– От чего? От чего, принцесса Янина, я должен отказаться?

Они гуляли по дворцовому парку. Король инстинктивно – или сознательно – избегал мест, где разговор может быть случайно или намеренно подслушан. Парк был выбрит, как новобранец, ажурен и гол, хотя стояло лето. Цветы боялись поднять голову выше отмеренной садовником отметки. Всякое растение, выраставшее не по плану, подлежало экзекуции.

– Этот жертвенный камень, – начала Янина. – Сенсор.

– Правильно рассуждаете.

– Если он не примет кровь наследника, это будет дурной знак…

– Очень, очень дурной.

– Но ведь все оракулы лгут. Вы сами говорили.

– Оракулы лгут в пользу того, кто платит.

– Так заплатите камню. Никто, кроме вас, не видит, что там написано в момент жертвы. Обманите толпу. «Доступ подтвержден», так пусть он будет подтвержден на веки вечные! Без дурацкого ритуала каждый год!

Она поймала себя на том, что говорит очень смело. Наверное, после вчерашнего вечера. После пережитого момента, когда ее смерть казалась делом решенным.

– Послушайте, для ритуала это слишком высокая плата, – продолжала она уже не так уверенно. – Сломанные жизни…

Король остановился. Обернулся к Янине. Тюремная решетка, которую морщины складывали на его лбу, сделалась глубже и непреклоннее.

– А вы никогда не задумывались, как устроен наш мир?

* * *

По краям огромной плиты тянулась вязь, приятная на ощупь: казалось, можно прочитать, что там написано, кончиками пальцев. Или даже услышать записанную в камне музыку. В центре плита была идеально гладкой. С нее давно смыли кровь. Плита была сухой, матовой и очень холодной.

– Вы никогда не задумывались, что означают слова: «Доступ подтвержден»?

– Ритуальная фраза?

– Вы книжный человек. Вы что-нибудь слышали о Системе?

– Мистическое учение… – Она запнулась. – Философское обобщение, художественный образ: все на земле взаимосвязано, все едино, и жизнь продолжается, пока замкнута цепь. Это красиво и логично: человек связан с муравьем, муравей – с солнцем, солнце – с водой, вода – с озарением в душе, с самой неожиданной мыслью… Это чистой воды поэзия – Система.

– Нет. Она реальна и вполне конкретна. Хотя все примерно так, как вы описываете: все связано со всем и живет, пока замкнута цепь. Каждый год Система запрашивает подтверждения, что на троне законный наследник, ведущий род от Первых Людей и Железной Горы. Это не ритуал. Это технология. Сенсор считывает генетический код. Цепь замыкается. Система продолжает работать.