Текст книги "У зла нет власти"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Будто подтверждая мои слова, на стене пропела труба – на этот раз мелодично и властно.

– Пошли, – я соскочила с подоконника. – Только, прошу тебя… Пока я буду говорить с Гарольдом – не попадайся ему на глаза.

* * *

– Где тебя носит? – Гарольд не был злым. Просто смертельно усталым и, как мне показалось, равнодушным. Даже разговаривая, он не смотрел на меня – вокруг было множество предметов, занимавших его внимание.

– Я летала смотреть на Саранчу.

– Посмотрела?

– Гарольд…

– Нет времени для разговоров. Если решишь уходить к себе – я тебе слова не скажу. Если будешь биться – готовься. Мы наполняем бочки смолой, их придётся поджигать на лету.

– Хорошо.

– Ты умеешь укреплять стены? Щиты?

– Мне не приходилось…

– Лечить-то ты точно умеешь. За тяжёлые раны не браться, только лёгкие – так, чтобы воин мог сразу вернуться в строй.

– А тяжелораненые пусть погибают? – не удержалась я.

Гарольд наконец-то обратил на меня взгляд.

Мы разговаривали перед воротами замка; на восток, вдоль берега, уходил последний караван беженцев. Уезжали женщины и дети. Я узнала мать Гарольда, она подсаживала на повозку каких-то рыдающих девочек. Потом наклонилась, чтобы подсадить мальчика – я узнала маленького Елена. Теперь он одет был просто, как все дети, меча при нём не было, но, когда бабушка попыталась водворить его на телегу, Елен вырвался и кинулся к отцу.

– Оставь меня! Я буду сражаться!

Канцлер, будто не слыша его, бубнил про морской путь, который, мол, легче и дешевле; седоусый и сгорбленный начальник стражи велел ему заткнуться. Высокая женщина в тёмном платке догнала мальчика и схватила его под мышку; я с трудом узнала жену Гарольда, которую видела всего несколько раз. Что-то втолковывая на ходу, женщина несла сына обратно к повозке; Гарольд посмотрел на них – и потом на меня. В свете полуденного солнца лицо его казалось серым.

Мы все погибнем, говорили его ввалившиеся воспалённые глаза. Но мы будем сражаться до последнего.

Я потупилась. Может быть, в глубине души Гарольд надеялся, что кто-то потом напишет об этом сражении героическую песню; он не знал того, что знала я. После поражения некому будет петь. Королевства не станет.

– Хорошо, я буду лечить, – еле слышно согласилась я.

– Постарайся вспомнить всё, что знаешь и умеешь, и хорошо отдохнуть. Они будут тут послезавтра с рассветом.

– Гарольд…

– Что?

– Ты когда-нибудь видел эту книгу?

Вокруг толпились посыльные, каждый со своим срочным делом, грохотал наспех склёпанными латами начальник ополченцев, расталкивал всех комендант. Караван тем временем тронулся. У Гарольда не было ни секунды, чтобы попрощаться со своей семьёй, а я совала ему под нос уродливую книжонку, при свете дня совершенно невзрачную. Стоило ли удивляться, что он с раздражением оттолкнул мою руку?

– Хватит. Хватит докучать мне глупостями!

И, отстранив плечом ополченца, зашагал к каравану.

Свита побежала за ним. Я осталась стоять, опираясь на посох. Мимо проплывали повозки, рядом шли мужчины, самые храбрые пытались шутить. Я видела, как Гарольд догнал повозку, на которой ехали его родные, как обнял жену и мать. Сын бросился ему на шею, а дальше их заслонила от меня толпа.

В тени опрокинутой, лишённой колёс телеги меня ждал некромант – чёрный на чёрной земле, скрючившийся по-птичьи. Не говоря ни слова, я вскарабкалась на пыльный валун. Максимилиан поднялся. Наши ладони соприкоснулись.

– Всё имеет изнанку…

Я увидела, как его лицо превратилось в моё, и шагнула вперёд.

На изнанке воняло. Туман стоял по пояс, в сплетении цветных волокон шли люди, и удивительно было, как у них не спутываются ноги. Нитки между уходящими и остающимися рвались с треском. Звук был негромкий, но от него хотелось зажать уши.

От книги в моей руке по-прежнему тянулась красная нить. Мы с Максимилианом уцепились за неё одновременно; нитка провела нас несколько шагов по направлению к замку и снова пропала в общем клубке, и выдернуть её оттуда никак не получалось.

Я зацепилась ногой за какую-то петлю и упала в туман. Поднялась, отряхиваясь, пытаясь отдышаться. Люди на изнанке были измождённые, белые, они шли, будто не замечая меня. В какой-то момент мне показалось, что они мёртвые – ходячие мертвецы…

– Выходим, – сказал Максимилиан, и я была ему благодарна. Секунда – мы снова стояли под солнцем, грохотали в отдалении колеса, кричали люди, плакал ребёнок…

– Лена!

Я обернулась. Принц Александр, которого всё Королевство считало сыном Оберона, тоже изменился и постарел.

– Ваше высочество, – я поклонилась.

– Кто это с тобой? Некромант?!

Максимилиан криво улыбнулся:

– Доброе утро, принц.

Я торопливо встала между ними. Не хватало ещё здесь выяснять отношения.

– Ваше высочество, – я смотрела принцу в глаза, – принцесса Эльвира уехала?

Принц посмотрел мне за спину. Я обернулась. Рядом с Максимилианом стояла принцесса, на ней было ярко-бирюзовое, кружевное, вызывающе праздничное платье.

– Добрый день, маг дороги. Мы видели тебя вчера, но ты не подошла поздороваться.

– Простите, – сказала я. – Дело в том…

Эльвира не изменилась. По-прежнему молодая, по-прежнему блестящая, она смотрела на меня знакомым снисходительным, чуть презрительным взглядом. Бирюзовое здорово шло к её голубым глазам; у меня мелькнула сумасшедшая мысль: уж она-то никогда, ни при каких обстоятельствах не могла забыть Оберона! Она его когда-то предала, а он простил. Такие вещи не забываются.

На ходу пытаясь обуздать надежду, я протянула принцессе книгу:

– Вы не знаете, что это? С ней должно быть что-то связано… Что-то важное.

– Вы нашли странное время, чтобы совершенствовать знания, – принцесса взяла книгу со снисходительной брезгливостью. – Это дохлая книга-оборотень, она умела превращаться в четыре… даже, кажется, в пять разных томов. Чаще всего она превращалась в «Чердак мира», детский учебник, по которому и меня когда-то учили. Где вы взяли эту рухлядь?

– В кабинете Оберона, – вырвалось у меня.

Некромант возвёл к небу глаза. Я, не отрываясь, смотрела на Эльвиру. Она чуть нахмурилась; на короткое мгновение мне показалось, что вот сейчас, сейчас-то она вспомнит…

Эльвира сделала вид, что ничего не расслышала. Зато принц решил показать образованность:

– Оберон – это что-то из истории?

Я чуть не заплакала.

* * *

Людоеды встали лагерем в стороне от замка, в порту. Я оробела, увидев их так близко – и в таком невероятном количестве. В какой-то момент чуть не повернула назад: возможно, Максимилиан был прав. Он терпеть не мог Уйму и, по-моему, до сих пор его боялся.

Дымили костры, сложенные из порубленных заборов. В щелях мостовой торчали воткнутые в землю кривые клинки, пики, вилы. Палатки из разноцветных шкур стояли посреди дворов, людоеды осваивались в покинутых домах. Они безо всякого стеснения примеряли забытую одежду: кто повязал голову женской шёлковой рубашкой, кто натянул на мощные плечи полотняный кафтан, оторвав для удобства рукава, кто расхаживал в хороших кожаных сапогах с железными подковами. Портовые улочки, площадь перед главным причалом выглядели незнакомо и дико; я шла – и чувствовала на себе нехорошие, оценивающие взгляды.

На кострах жарилось мясо. От запаха меня начало мутить. Проворачивались пики-вертёла, скворчала поджаристая корочка, жир капал в огонь, и капли его сгорали на лету. На меня смотрели, прищурившись, утонувшие в бороде глазёнки – много глаз, голодных, стосковавшихся по человечине.

Я повыше подняла посох. По навершию пробежала зеленовато-красная молния. Стоявшие поблизости людоеды отвернулись – чтобы тут же, за моей спиной, нервно сглотнуть слюну.

Оберон научил их, что есть человечину нехорошо. Но Оберон теперь забыт – кто или что удержит этих огромных, волосатых, хищных островитян от привычного занятия?

Шатёр Уймы стоял перед главным причалом. У входа скучал, поигрывая костяной рогаткой, стражник с бородищей до пупа. Из бороды и кожаных штанов состояло всё его одеяние.

– Король у себя? – спросила я, сжимая посох. – Уйма Первый Вегетарианец?

– Ты парень или девка? – Бородатый почесался.

– А тебе что за дело? – ощетинилась я.

В широкой ухмылке борода его раскрылась, как веер.

– Знать надо. Вот. Всегда надо знать.

– Уйма! – позвала я, повысив голос.

Из шатра никто не вышел. Бородатый спрятал рогатку за пояс и пошёл ко мне, шевеля волосатыми пальцами:

– Знать, ага. Вот. Всегда надо.

Я направила посох ему в грудь, надёжно укрытую бородой, и щёлкнула тонкой молнией. Жёсткие волосы задымились, людоед на секунду остановился, посмотрел на меня с удивлением – и вдруг протянул лапу, намереваясь забрать посох:

– А ну давай!

Я ударила его почти всерьёз, он отлетел, отброшенный толчком, и взвыл, но не жалобно, а яростно. Тут же площадь вокруг шатра оказалась заполнена народом: людоеды стояли бок о бок, их голые плечи лоснились, и жилы вились, как змеи, по толстым рукам.

– Мясо! – ревел бородатый, отряхивая с груди палёные волосы. – Мясо!

Толпа ответила ему ворчанием в десятки глоток. Я приготовилась биться не на жизнь, а на смерть, но тут полог шатра откинулся, и наконец-то появился Уйма. Таким разъярённым я его никогда не видела.

– Жритраву! – От звука его голоса людоеды, кажется, присели. – Корососы, порву, нишкни всем!

Он ревел и грохотал, и одновременно в его голосе слышалось змеиное шипение: Уйма привычно разговаривал и на выдохе, и на вдохе.

– Девка… – начал было бородатый, но Уйма обернулся к нему и заревел совсем уж нечленораздельно. Бородатый отступил и пригнулся, втянув голову в плечи. Толпа быстро начала редеть – на замешкавшихся Уйма орал и сверкал глазами, и среди этой толпы людоедов он был, конечно, самый страшный, самый свирепый и опасный людоед.

Толпа рассосалась. Бородатый отступил подальше и, пятернёй расчёсывая остатки бороды, невнятно жаловался на судьбу. Уйма кивнул мне и откинул полог шатра.

* * *

Внутри воняло топлёным жиром. В темноте посреди яркого дня горела масляная лампа. У лампы сидела за грубым верстаком принцесса Филумена – та, которую я запомнила разодетой в пух и прах, заносчивой гордячкой. Теперь, в кожаных штанах и меховом лифчике, она постукивала камнем по железному стержню – чеканила что-то на медной пластине.

– Привет, Филумена, – сказала я.

Она склонила голову:

– Мой повелитель разрешит мне говорить?

– Говори, – позволил Уйма. Он всё ещё выглядел очень злым.

– Здравствуй, Лена, – сказала Филумена, не поднимая глаз. – Отлично выглядишь.

Я знала, что это неправда. Как может выглядеть человек, которого только что едва не съели? Разве что принцесса, став женой Уймы, научилась смотреть на мир с людоедской точки зрения.

– Уйма, нам надо поговорить… – начала я.

Он кивнул:

– Они будут сражаться. Даже если для этого мне придётся своими руками удушить каждого третьего. Ты увидишь: послезавтра перед рассветом я приведу их в замок.

Мне показалось, что Уйма преувеличивает свои лидерские способности. Сегодня они слушают его, хоть и с неохотой. А завтра съедят, потому что Оберона не существует и все дозволено.

– Послезавтра, – повторила я механически. – Уйма… ты когда-нибудь видел эту книгу?

– Я не большой охотник до чтения, – заметил он равнодушно.

Я попыталась вспомнить, умеет ли Уйма вообще читать, – и не вспомнила.

– Филумена, а ты?

Она вопросительно посмотрела на мужа. Уйма кивнул. Получив разрешение открыть рот, Филумена почти слово в слово повторила сказанное Эльвирой:

– Это книга-оборотень. Но она сломалась. «Чердак мира» – учебник, книга премудрости для самых начинающих мудрецов.

– Ты никогда не видела эту книгу… у Оберона?

– Нет. Я не знакома с этим господином.

– Моя жена незнакома ни с кем, кроме меня, – подтвердил Уйма с мрачным самодовольством.

Я задохнулась:

– Уйма… неужели даже ты не помнишь короля?!

Принцесса продолжала своё дело – чеканила по меди, постукивая металлом о металл. Уйма свёл брови, мне на секунду показалось, что сейчас он опять заорёт: «Жритраву!»

– Короля? Моего папашу, Охру Костегрыза?

– Оберона. Вспомни: ты служил ему. Это он сделал тебя правителем островов. Он научил твой народ не есть человечину…

– Я никому не служу, – глухо пророкотал Уйма. – Я сам сделал себя правителем… когда папаша Костегрыз насмерть подавился вареной репой. Что до человечины…

Он нахмурился и долго молчал. По лицу его бродили тени, он пытался вспомнить и не мог. Это был Уйма, которого я знала и любила, – но это был совершенно другой человек. Людоед. И не «бывший», как я всегда считала.

– Ты будешь сражаться, маг дороги? – спросил он наконец.

– Обязательно, – сказала я устало. – А теперь извини – я пойду.

* * *

Солнце заливало улицы покинутого, пустого города. Даже мародёры ушли. Вокруг замка горели костры, пестрели шатры; я издали узнала лагерь принца-деспота. Неподвижно высились часовые, торчали в небо пики со штандартами, и даже дым от полевых кухонь повиновался, казалось, приказам командующего.

Рядом стояли ополченцы – у тех всё было по-другому. Вчерашние горожане расположились вольготно, как на пикнике, в центре каждой компании имелся бочонок. Не знаю, где они взяли столько вина.

Ополченцы пили, пели и надсадно хохотали. От этого веселья мурашки бегали по коже; люди надеялись залить вином свой страх, но получалось у них скверно.

Я вспомнила Саранчу в пустыне, обращённые ко мне плоские лица. Захотелось подойти и сказать пьяным ополченцам: разбегайтесь, вас всех убьют, Королевство обречено…

Вместо этого я спросила громко:

– Вы помните Оберона?

Кто-то не расслышал. Кто-то повернул голову:

– Ого, маг дороги…

– Привет, девчонка!

– Вы помните Оберона?!

– Кого?

– Был у нас такой рыбак, рыжий… Только звали его Оребон…

– Выпей с нами, маг!

Я на секунду заколебалась. Может, и вправду выпить? Вино не такое противное, как пиво, но от него кружится голова и тянет в сон…

– В другой раз. До встречи в бою, друзья.

Трава вокруг замка была вытоптана до голой земли. Смешные крылатые существа, жившие здесь со дня основания Королевства, разлетелись или попрятались. Тень от моего посоха сделалась длиннее. Полдень миновал.

Глава 7
Алхимик

Максимилиан сидел на подоконнике кабинета Оберона. По его ладони кругами бегал паук. Паук был давно дохлый, высохший, лишившийся трёх лап, но быстрый и бодрый.

– Тьфу! – Я не удержалась.

Некромант молча выбросил паука за окно.

– Пока ничего нового, – начала я. – Людоеды готовы взбунтоваться, мне это не нравится, и…

– Зачем ты врала Гарольду, что будешь защищать замок?

– Врала?!

Он гипнотизировал меня своим пристальным, черным взглядом.

– Откуда ты знаешь, вообще-то? – пробормотала я. – Подслушивал?

– Лена, ты, вообще-то, понимаешь, что такое настоящее сражение? С Саранчой?

– Послушай…

– Тебе в самом деле плевать на твой мир? На твою маму? Она тебя обожает, чувствует себя виноватой по отношению к тебе, не умеет как следует показать свою любовь…

– Откуда ты знаешь? – Я опешила.

– Я с ней говорил! Пока ты спала… Если тебя убьют, время в твоём мире постоит немножко… а потом пойдёт, как раньше. Только без тебя.

Он здорово нервничал. Его белое лицо сделалось совсем восковым.

– Меня не убьют, – сказала я примирительно. – Мы найдём Оберона.

– На, – он протянул мне книгу. – Ищи.

– Максимилиан, – я помедлила и уселась рядом. – Ты ведь сам говорил, что изнанка…

– Я не знал, что так всё перепутано! Такие узлы… Петли… Ну вот нашли мы эту книгу – и что? Попробуй отследить одну нитку в такой паутине!

Надпись на корешке – «Чердак мира. 9861 год» – блестела золотом на солнце. Погода оставалась прекрасной; волновалась трава, и тихо-тихо текла речка Ланс, и белели паруса на горизонте. Далеко-далеко на дороге пылил уходящий караван; не верилось, что это люди, навсегда покинувшие родной дом, прекрасный город, которому через два дня суждено превратиться в груду тлеющих головешек…

– У тебя есть ответственность перед своим миром тоже, – сказал Максимилиан, будто прочитав мои мысли. – Прежде всего перед своим миром. Потом уже перед чужим.

Я хотела сказать, что Королевство мне не чужое, но так и замерла с открытым ртом. Потому что в этот момент воспоминание, давно уже ускользавшее, вдруг накрыло меня, как сачок накрывает бабочку.

– «Чердак мира»!

– Да? – обеспокоенно спросил Максимилиан.

Я вспомнила, где раньше видела это название.

* * *

В стекле витрины отражался большой светофор. Максимилиан стоял, скрестив руки на груди: он был в чёрном одеянии мага, на этой улице оно выглядело как маскарадный костюм. Солнце играло бликами на зеркалах машин, прохожие шли, не замечая странного одеяния некроманта.

Книги на витрине не было; я в ужасе подумала, что ошиблась. Я иногда останавливаюсь возле витрины книжного – просто посмотреть, что новенького. На особые покупки денег-то нет, читаю я в основном библиотечные, но у витрины – отчего не постоять? С месяц назад мне на глаза попался «Чердак мира», я даже входила внутрь и читала аннотацию на обложке…

Вот она!

Мы ворвались в магазин, наверное, слишком суетливо. Народу внутри было немного, следовало спокойно подойти и взять книгу с полки – но я не могла удержаться. Схватила её, блестящую, яркую, с золотыми буквами на корешке…

«Чердак мира. 9861 год». Для младшего и среднего школьного возраста. Автор – Царьков А. В.

– А ну, дай мне, – тихо сказал некромант. Продавщица за кассой смотрела на нас с подозрением.

Максимилиан понюхал книгу.

– Типографией пахнет. Новенькая. Стерильно.

– Совпадение?

– Не думаю, – Максимилиан уткнулся в книгу и быстро-быстро замелькал страницами, ноздри его при этом раздувались. – Царьков А. В. Скажи мне, Лена, а телефонные справочники в этом магазине продаются?

* * *

У кассы собралась небольшая очередь, но девушка-продавец ни на что не обращала внимания – она слушала Максимилиана. Некромант умел непостижимым образом догадаться, что хочет услышать человек, и сказать ему – много раз – именно это. Девушке казалось, наверное, что этот интересный парень в чёрном – её добрый и давний друг. Через пять минут Максимилиан знал, что Царьков А. В. – довольно известный автор, а через десять девушка добыла (из стола начальницы!) справочник Союза писателей. Через пятнадцать минут мы вышли из магазина, причём я успела заплатить за книгу в последний момент – Максимилиан считал это необязательным.

– Больше так не делай!

– Что я опять натворил? Почему страдает твоя нежная совесть? Может быть, потому, что мы в бешеном темпе получили крайне важные сведения?

И, не дожидаясь ответа, Максимилиан поднял руку. Остановилась первая попавшаяся машина – «БМВ». Мужчина за рулём меньше всего походил на таксиста или на «грача»: это был бизнесмен, который ехал куда-нибудь на заседание правления, – в костюме с галстуком, окутанный запахом дорогого одеколона, с толстой борсеткой на заднем сиденье.

– Макс! – Я вцепилась некроманту в плечо. – Что ты делаешь?!

– Садись.

Мы вдвоём уселись у мужчины за спиной. Всю дорогу Максимилиан, склонившись вперёд, плёл что-то про проценты, текущий квартал, долю рынка, конкуренцию, – какую-то несусветную чушь, от которой у меня зачесались уши. Мужчина кивал, очень довольный; мне было страшновато. Власть, которую имел Максимилиан над людьми в нашем мире, нравилась мне всё меньше и меньше. Кроме того, я ведь не каждый день влезаю в «БМВ» к незнакомым бизнесменам.

Мобильник у водителя звонил, не умолкая, но тот будто не слышал. Так, под мелодию «Прекрасное далеко», мы приехали по адресу, выбрались из машины, попрощались с водителем и нырнули в подъезд. Я перевела дыхание.

– Царьков Алексей Викторович, – пробормотал Максимилиан, глянув на список жильцов. – Лена, прошу тебя, просто молчи.

– С какой стати?!

Мимо нас прошла тётушка с собачкой. Очень подозрительно посмотрела:

– Вы к кому, молодые люди?

– К Алексею Викторовичу, – без запинки ответил Максимилиан. – По поводу встречи с читателями.

Он потряс перед носом тётушки фирменным кульком из книжного магазина.

– Вот как, – сказала тётушка чуть приветливее. – Боня, пойдём!

И вывела собачку во двор, и я только теперь увидела, что подъезд, в который мы без труда вошли минуту назад, был заперт на два огромных замка – кодовый и магнитный.

Максимилиан, не оглядываясь, двинулся вверх по лестнице, мне ничего не оставалось, как догнать его. Дом был очень старый, с высоченными потолками и без лифта. Штукатурка потемнела и растрескалась, на подоконниках лежала пыль, клочья паутины свисали с карнизов, словно на чердаке мира, где триста лет никто не убирался.

– Кто он такой, этот Царьков? Ты когда-нибудь о нём слышал?

– Не слышал. Может быть, он никто. Но кажется мне, мы верно ухватились за ниточку. Сейчас и проверим.

На пятом этаже Максимилиан остановился перед чёрной дверью, обитой пыльным дерматином. Ни секунды не сомневаясь, позвонил; я позавидовала его уверенности. Мне бы так смело звонить в чужие квартиры!

– Кто там? – послышался недовольный голос.

– Соседи снизу! – плаксиво затараторил Максимилиан. – Вы нас затопили! С потолка льётся!

– Где? – Человек за дверью растерялся.

– В ванной! В кухне! В туалете! Идите посмотрите, сейчас на третий прольётся!

– У меня ничего… – человек за дверью уже оправдывался. – У меня всё сухо…

– Зайдите к нам в квартиру! – надрывался Максимилиан. – Мать все вёдра подставила, тряпки подстелила, а у нас был свежий ремонт!

– Да что же это за…

Заскрежетал замок – один, потом другой. Дверь приоткрылась, на пороге встал человек в трикотажном спортивном костюме – не толстый, не худой, весь какой-то округлый, будто надувная игрушка. На его лысеющей макушке торчали рыжеватые волоски. Максимилиан шагнул вперёд; длинные пальцы некроманта сомкнулись на горле писателя.

Надувной мужчина слабо вскрикнул. Максимилиан, весивший в два раза меньше, втащил его в квартиру, будто котёнка.

– Лена, закрой дверь…

Теперь мне предлагалось участвовать ещё и в разбойном нападении. Я захлопнула за собой дверь квартиры – мы оказались в тёмном, тесном и узком коридоре. Меня трясло, ладони взмокли, я молча проклинала некроманта на чём свет стоит.

Но хозяин квартиры испугался ещё больше. У него подкосились ноги, он почти не сопротивлялся, пока Максимилиан волок его по коридору. В большой комнате с рассохшимся паркетом, со старой тусклой люстрой и понурой мебелью вдоль стен некромант толкнул пленника на широкий продавленный диван.

– Привет от Оберона, Алексей Викторович.

Надувной человек открыл рот, намереваясь заорать во всё горло, – и вдруг поперхнулся.

– Неправда, – сказал он, переводя испуганный взгляд с меня на Максимилиана и обратно. – Оберон не стал бы присылать некроманта. Ты врёшь!

Максимилиан удовлетворённо кивнул. Я глядела на писателя во все глаза; сама я, если честно, до последней минуты не верила, что в нашем мире может прятаться под видом обывателя настоящий житель Королевства.

– Некромант свободен врать и говорить правду, когда захочет, – Максимилиан ухмыльнулся. – А чтобы отличить одно от другого, у нас имеется вот это.

Он достал из сумки кожаный мешочек, затянутый чёрным шнурком. Вытряхнул на ладонь несколько разноцветных горошин.

– Семечки правды, – пробормотал писатель. Его молочная бледность сделалась синюшной. Я испугалась, что его хватит удар.

– Всего несколько вопросов, Алексей Викторович. И мы уйдём.

– Воды, – попросил писатель.

– Лена, принеси воды, – велел Максимилиан. Я вышла на кухню; на столе остывала тарелка гречневого супа. Мне сделалось очень жалко писателя.

Здесь же нашлась наполовину полная бутылка минеральной воды. Я поняла, что тоже очень хочу пить; глотнула из горлышка. Потом, опомнившись, нашла две чистые чашки и вернулась в комнату.

Писатель жадно потянулся к пластиковой бутылке. Максимилиан удержал мою руку:

– По нескольку глоточков. После каждого зёрнышка.

– Дай человеку напиться! – взорвалась я. Высвободилась и налила писателю полную чашку.

– Спасибо, добрая девочка, – захлёбываясь, писатель выпил всё до дна и вжался в спинку дивана. – Пожалуйста, принеси ещё… Там, на подоконнике.

Я вышла – и почти сразу услышала грохот. Бегом вернулась в комнату; тяжёлый стул валялся на боку, Максимилиан и писатель сцепились не на жизнь, а на смерть. Хозяин квартиры был мягок с виду, но тяжёл, и теперь, опомнившись от первого потрясения, навалился на Максимилиана свирепо и безжалостно. Он сбил его на пол, кинулся в угол, куда отлетел мешочек с семечками правды, но Максимилиан, лёжа, ухитрился подсечь противника, и писатель обрушился, будто карточный домик. Максимилиан навалился сверху, но писатель на этот раз оказался сильнее, подмял некроманта под себя, ухватил за белые патлы и ударил затылком об пол. Обомлев от такой жестокости, я схватила большую фарфоровую вазу со стола и разбила её о писательский затылок.

Через минуту хозяин квартиры был снова водворён на диван. Весь облитый водой, он держался за шишку на затылке и смотрел на меня злыми глазами. Осколки вазы рассыпались по комнате, будто фрагменты замысловатой головоломки.

Кто-то из соседей постучал в батарею.

– Милицию вызовут, – с тихим злорадством сказал писатель.

Максимилиан поднял с пола мешочек с семечками правды. Бережно собрал раскатившиеся цветные шарики.

– Семечки действуют во всех мирах одинаково, – сказал, потирая голову. – Придётся вам, Алексей Викторович, глотать их, не запивая.

* * *

Семечки правды действуют очень просто. Кто проглотил одну, должен ответить честно на один вопрос. Любой. Нельзя соврать или промолчать – себе же хуже. Что происходит с лгуном, даже думать неохота.

Семечки, конечно, в чём-то полезная штука. Но очень уж противная. Я безо всякой радости смотрела, как некромант готовится к допросу.

Писатель смирился со своей долей. Только попросил принести ещё воды, и я это сделала, хоть Максимилиан и шипел. Теперь хозяин квартиры сидел на диване, держа в трясущейся руке чашку, и запивал глотком воды зерна, которое одно за другим подавал ему Максимилиан.

– Кто вы такой?

– Алхимик. Учёный. Предсказатель.

– Почему вы ушли из Королевства?

– Я был осуждён. Оберон позволил мне начать жизнь сначала – в другом мире…

– За что вы были… Э-э-э! Не прятать за щекой, глотать! Вот так… За что вас осудили?

Глаза надувного человека вылезли на лоб.

– Умоляю, другой вопрос!

– Нету другого!

– Ой, – хозяин скорчился, держась за живот. – Я помогал… подменять младенцев в колыбели так, чтобы родители не узнали о подмене… Готовил и продавал подменышево зелье, младенцы засыпали, надолго… Черты их лиц стирались из памяти родителей…

– Ну ты и сволочь! – сказала я громко.

Максимилиан взглянул на меня через плечо.

– В этом мире моя алхимия не действует, – писатель виновато заморгал глазами. – Я начал жизнь сначала. Умоляю. Оберон меня осудил, но по милости своей позволил уйти…

– И ты ему отплатил! – вырвалось у меня.

Надувной человек очень натурально удивился:

– Что? Что вы имеете в виду?

Я вытащила книгу, купленную в магазине полчаса назад:

– Узнаёте?

– Да, – он захлопал глазами. – Но… это просто сказка! Девочка Викторина плохо училась, жила по принципу «Меньше знаешь – крепче спишь», однажды заснула так крепко, что во сне ей явился Сфинкс… – Он запнулся. – Разумеется, всё это выдумка. Детям нравится слушать про Чердак мира, где якобы хранятся премудрости, и каждый учёный обязательно должен посетить его, чтобы наполнить голову знаниями, как котелок водой… Никому не хочется учиться каждый день, уж лучше бродить по винтовым лестницам и тайным коридорам, обманывать сфинксов, выбираться из ловушек… Поймите, я просто сказочник. Я не таюсь, ни от кого не прячусь, публикую волшебные истории…

– Для младшего школьного возраста? – желчно осведомилась я.

– Да. – Он потёр ладонями своё мятое, одутловатое лицо.

– Что такое «Чердак мира»? – спросил Максимилиан.

– Детский учебник в Королевстве. Назван по имени этой самой легенды, о волшебном складе премудростей. Собственно, я использовал название, как использовал легенду…

Максимилиан, сузив чёрные глаза, вытащил из фирменного пластикового кулька книгу Оберона:

– А это что?

– Ой, – тихо сказал надувной человек.

Максимилиан подступил к нему с семечками правды; хозяин покорно проглотил очередную кругляшку.

– Это книга-оборотень, – сказал он как-то очень устало. – Памятник магического искусства. Она меняла обличья по своей воле, чаще всего притворялась простым учебником. Но одно из её пяти обличий было – справочник запрещённой алхимии, собственно, я впервые занялся своим делом… соблазнившись рецептами из этого справочника.

Он потёр живот. В его желудок свалилось четыре семечка подряд – это не шутки. Хотя мне, помнится, приходилось глотать и побольше.

– Что потом стало с этой книгой?

– Я передал её Оберону – добровольно, прошу заметить. Дайте мне ещё семечко, если хотите убедиться: добровольно!

Максимилиан исполнил его просьбу:

– Где сейчас Оберон?

– А? – Писатель испугался. – У меня нет сведений, полагаю, в Королевстве… Мы не виделись с тех пор, как…

Он вдруг сполз с дивана и встал перед нами на колени:

– Я вас прошу, господа маги… Я уже много лет живу тихо, мирно, я исправился, клянусь! Мне нестерпимо напоминание… о моём прошлом… Я ни в чём не виноват, я просто детский писатель!

Неприятно и неловко было на него смотреть.

– Да перестаньте! – сказала я неожиданно тонким голосом. – Никто не собирается вас…

Я запнулась. Максимилиан бросил на меня длинный, ленивый взгляд. Мне вдруг стало тоскливо.

Чего я ждала? Что этот человек объяснит все тайны и на пальцах разъяснит, где искать Оберона?

– Значит, эта книга принадлежала вам, – сказал Максимилиан тоном следователя. Как ни был противен изгнанный из Королевства алхимик, высокомерие некроманта в такой ситуации казалось мне дурацким самоутверждением. Тем более что надувной человек по-прежнему стоял на коленях.

– Принадлежала, – покорно согласился писатель.

– И превращалась туда-сюда по вашему хотению?

– По своему хотению! У неё была собственная воля… Довольно злая. Когда я передал её Оберону, она не простила… Не пожелала служить Королю… и в попытке освободиться сама себя прикончила. То, что вы держите в руках, – он попытался улыбнуться, – это памятник… вроде как мумия книги.

– Да встаньте! – не выдержала я. – Стыдно смотреть на вас.

Писатель покорно забрался обратно на диван. Некоторое время мы с Максимилианом в тишине слушали его сопение, всхлипывания и вздохи.

– А где король? – наконец робко спросил бывший алхимик. – Из ваших вопросов я заключаю… что вы его почему-то ищете?

Я посмотрела на Максимилиана. Некромант молчал. Вокруг нас высыхал паркет, залитый водой из разбитой вазы, на окне ветер трогал грязную тюлевую занавеску, большая муха монотонно постукивала лбом в стекло.

– Оберона нет в Королевстве, – сказала я. – Более того – никогда не было. Его все забыли.