Текст книги "Парусная птица. Сборник повестей, рассказов и сказок"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Хозяин повелся на уловку – даже слишком легко, Калибан не ждал от него такой податливости:

– Какие, к черту, обстоятельства! Дело закончено. Аванс остался нам, потому что это расторжение – ваша инициатива. Аванс для того и нужен, чтобы страховать риски. Мы из–за вас понесли убытки! Отказали другим! Так что не тратьте времени…

Калибан смотрел на него печальными глазами Марлона Брандо. Под этим взглядом тушевались магнаты и политики, циники и головорезы – обладатель этого взгляда знал нечто, по силе своей не сравнимое с жалкими доводами оппонентов. Торговец мебелью трепыхался под этим взглядом, выметывал без оглядки все наличные козыри, нервничал и повышал голос, злился на себя и вот–вот должен был замолчать, перевести дыхание и потребовать, наконец, ответа…

Он был чрезмерно говорлив. Калибана снова покоробило: по его расчетам, торговец не должен сдаваться так легко! Опять ошибка?

Хозяин наконец–то замолчал. Прокашлялся:

– Так что за обстоятельства? Что вам надо, зачем вы пришли?

Калибан вытащил калькулятор. Нажал несколько раз на кнопочки. Повернул экранчик к хозяину, показал сумму – полный аванс, ни центом меньше.

Хозяин мельком глянул на жидкокристаллический экранчик. Потом снова на Калибана, и Калибана вдруг окатило будто кипятком. Это не ошибка! Это провал! Торговец мебелью, поначалу прозрачный и легко просчитываемый, вдруг повернулся, как избушка на курьих ножках, обратился к собеседнику глухой стеной, и Калибан потерял связь с партнером – полностью.

Если бы за происходящим наблюдал Борисыч, второй педагог и ломовая лошадь Калибанового курса, – закричал бы, наверное, «стоп». Закричал бы «брехня, подстава». Калибан проглотил слюну.

– Я вас понимаю, – сказал он медленно, стараясь вернуть себе равновесие, стараясь «вырулить» диалог и помочь партнеру, как это не раз бывало на сцене. – У вас семья, и вам нужны эти деньги… Но иногда, поверьте мне, деньги не решают проблем. Деньги, наоборот, их создают.

Он замолчал, держа паузу, значительно глядя собеседнику в кустистые брови; он ждал какого угодно ответного импульса: ярости, возмущения, страха…

Ответного импульса не было вообще, и это уже не лезло ни в какие ворота. Борисыч остановил бы диалог и прогнал обоих со сцены мокрой тряпкой.

Хозяин улыбнулся, за улыбкой была пустота:

– Какие же проблемы? Вы о чем?

Он смотрел и ждал чего–то, и совершенно ясно было, что его не волнуют ни деньги (такие–то деньжищи!), ни гость, ни его аргументы. Его интересовало что–то другое… что–то настолько не вяжущееся с происходящим, что Калибан понял: пора уходить.

Бывают такие моменты. Редко, но бывают. Бежать отсюда без оглядки, и хрен с ней, с репутацией.

Он осторожно поднялся – две шишки научили его беречь голову, даже если поблизости не было дверных косяков.

– Простите, – сказал он коротко. – Прошу прощения.

И шагнул к двери, согнувшись чуть ли не вдвое. Хозяйка отступила с дороги; он вышел в прихожую.

Перед входной дверью стояли плечом к плечу двое крепких круглоголовых бычков. Блиин, подумал Калибан; громоздкое тело клиента Саши вдруг потеряло вес. Ноги чуть согнулись в коленях, плечи расправились; а ведь он спортивный парень, успел подумать Калибан. Может, прорвемся?

Тело было в самом деле тренированным и мощным. Калибан поднырнул под чью–то руку и провел подсечку, но в этот момент на него навалились сзади.

Мелькнули перед глазами дверь, потолок, чей–то выпученный глаз. Калибан оказался лежащим на полу – на пузе, с локтями, завернутыми назад, с чужим ботинком на шее.

Новой болью отозвались две шишки на голове. Неизвестно, как поступил бы в такой ситуации дон Корлеоне; Калибан поборол приступ паники. Он сейчас не здесь, не здесь – он лежит в кресле, голый и в ниточках проводов…

– Уходим, – прошептал он в пол.

Ничего не произошло.

Может быть, «жучок», приколотый к воротнику с изнанки, не работает?

Уезжал – проверял – работал – все нормально…

Тортила могла отойти от компьютера – в туалет, например. Или вовсе сбегать в магазин, пока шеф на операции. Подозрительность старушки странно уживалась с беспечностью, и если клиента Сашу начнут сейчас бить – все актуальные ощущения достанутся Калибану…

Перед его лицом остановились чьи–то туфли. Калибан увидел край черных брюк – чистых, выглаженных. Видно, что человек аккуратен и у него есть машина.

– Смирнов. Скажи что–нибудь.

Калибан не сразу вспомнил, что Смирнов – это он.

– За что, – выдавил сквозь зубы. – Думаете – нет на вас управы?

Он ждал удара ногой по ребрам, но, по счастью, не дождался. Вместо этого ботинок с его шеи убрался, его потянули вверх и позволили наконец–то встать.

Комната преобразилась. Не было ни хозяина, ни его жены; имелось трое мордоворотов, а также невысокий плечистый человек с буравчиками–глазами.

Кто такие, растерянно подумал Калибан. На ментов вроде не похожи… Мафия? Дернула нелегкая вспомнить дона Корлеоне… И где эта чертова Тортила?!

Мобильник лежал глубоко во внутреннем кармане. Мобильник клиента Саши, разумеется. Можно позвонить Тортиле в самом крайнем случае, заорать благим матом: прерывай связь, беда, авария!

Но позвонить ему, конечно, не дадут.

Его снова водворили в кресло. Двое мордоворотов встали у стены, один навис сзади. Человек с глазами–буравчиками садиться не стал – прошелся по комнате, заложив руки за спину.

Он отлично держал паузу. Почти как дон Корлеоне. Калибан заставил себя молчать – пусть противник сделает первый ход.

– Имя?

Вопрос был как тычок в солнечное сплетение. Нет, он не вор, подумал Калибан. Замашки уж больно… характерные.

– Смирнов Александр Васильевич, – выдавил Калибан. – Восьмидесятого года рождения. Русский. Женат. Имею сына Виктора Александровича…

– А ну заткнись, – глаза плечистого сделались вдруг очень злыми.

Калибан мысленно застонал. Смирнов Александр Васильевич спал сейчас крепким сном и не видел своей погибели – засаду подстроил, скорее всего, тесть. И парня теперь посадят за вымогательство…

– Санек, – тихо сказал плечистый. – А меня–то как зовут?

Калибан мигнул. Новый поворот: это не подстава. Вернее, подстава, да не та. Перед ним знакомец большеротого Саши, кто–то из тех, о ком Смирнов не счел нужным рассказать Калибану. Служит, по–видимому, в компетентных органах. Каких органах? Компетентных. Тогда почему засада? Непонятно. Пора выбираться отсюда, что же эта бабка, так ее растак, не прерывает связь?!

– Я ударился головой, – сказал он жалобно.

– Не помнишь? Кто ты такой, не помнишь тоже?

– Смирнов Александр Васильевич, восьмидесятого года рож…

– Заткнись! – взревел плечистый.

Калибан от неожиданности подпрыгнул в кресле.

– Блин, – сказал плечистый, будто бы сам себе. – Ну ты подумай… Вот, значит, как…

И снова прошелся по комнате, бросая на Калибана странные, нехорошие взгляды. Потом остановился, будто приняв решение, махнул рукой, указывая куда–то себе за спину. Мордовороты без единого слова удалились. В комнате остались только Калибан и его собеседник.

– Вот, значит, как, – повторил плечистый с ухмылкой. – Как же вас величать… Давайте попробуем догадаться… Я начну, а вы подскажете… Николай… Антонович… Да? Николай Антонович, вот как вам надо было представиться с самого начала. А не ломать здесь комедию.

Калибан закрыл глаза. Больше всего ему хотелось открыть их – и оказаться в кабинете Тортилы, озябшим, с затекшими руками и ногами, но – не здесь…

– У вас в конторе в данный момент идет спецоперация, – сообщил плечистый, наблюдая за ним. – По борьбе с финансовыми преступлениями. Нашли директора фирмы в бессознательном состоянии, всего в проводах, как Киану Ривз… Вы не подскажете, что будет, если гражданина Колю Банова отрезать от компа и перевезти в тюремный госпиталь? Не приводя в сознание?

Калибан молчал. Тяжелая голова Саши Смирнова тяготила его. Как и слишком длинные ноги, огромные ступни, мосластые руки. И линия жизни на ладони казалась слишком уж короткой.

Блеф. Он блефует. Калибану ли не знать, как это делается…

Если бы хоть догадаться, как его зовут. Если бы обратиться сейчас по имени–отчеству…

– Я не понимаю, – сказал он, преодолевая болезненную сухость во рту, – не понимаю. Какая контора? Чего вы хотите?

– Правды, – мягко сказал плечистый. – Где Смирнов?

– Я Смирнов.

– Смирнов знает, как меня зовут. И его подсознание, мать его, тоже знает, как меня зовут!

Калибан смотрел, не мигая, в его карие глаза–буравчики. Во что бы то ни стало надо вернуть ситуацию под контроль. Во что бы то ни стало надо разыграть Смирнова – как вел бы себя загипнотизированный Саша Смирнов…

Который вовсе не был зятем вредного скупого тестя. Который был сотрудником вот этих плечистых компетентных органов и пришел к Калибану, провокатор, чтобы навлечь на контору неприятности.

А в конторе три бабы – одна старуха, одна юная дурочка и одна Юриспруда, которая, конечно, сутяга из сутяг и на бумажных полях кого хочешь одолеет, но если на нее прикрикнуть как следует – стушуется и потеряет кураж. А Калибан, хоть никогда и не говорил об этом и даже не думал, – отвечает за них, за каждую из трех, потому что он–то все и затеял, он учредил «Парусную птицу»…

– У меня головокружение, – сказал Калибан замогильным голосом. – Мне надо воды.

– Будет тебе вода, – нехорошим голосом пообещал плечистый. – Ну–ка вспомни, о чем мы сегодня утром толковали? Зачем ты сюда пришел?

– Помню, – Калибан прерывисто вздохнул. – Урывками. У меня крутили чем–то перед глазами. Вертушка. Я встал, вроде все помнил… голова была ясная… Приехал сюда. Я же помнил, что должен сюда ехать. Я дал Банову этот адрес, значит, он должен был мне внушить, что я еду сюда…

Он говорил, судорожно вспоминая большеротого Сашу – как тот впервые вошел к нему в кабинет. Как сел. Как, потянувшись, зачем–то вытер подбородок о левое плечо…

Калибан коснулся плеча подбородком. Глаза–буравчики мигнули; плечистый тоже помнил этот жест.

Калибан коснулся пальцами висков:

– Товарищ полковник… – по глазам плечистого он понял, что снова угадал. – Мне бы отдохнуть… В голове все перемешалось от этого чертового экстрасенса…

Плечистый вдруг усмехнулся:

– Артист… Большой артист вы, – Николай Антонович. Вот только, если оставить все как есть… вы же помрете. Обезвоживание, голод, общая интоксикация организма. Так и помрете на казенной коечке. Не страшно?

Калибан потер переносицу. Посмотрел в глаза–буравчики со всем недоумением, на которое был способен:

– Так… если я – это он, то где же я?

* * *

Его «пасли» давно и основательно. Как минимум двое из недавних клиентов оказались подсадными (когда Калибан понял это, ему сделалось нехорошо – как если бы обнаружил на дне тарелки с супом, который он только что выхлебал, чье–то ухо с сережкой). Некоторые операции были записаны на пленку – так Калибану дали просмотреть от начала и до конца всю сцену в аэропорту с Максимовым и Грошевой. Он молча похвалил себя за качественную работу: одухотворенная Ира с огромными небесными глазами была неотразима. Но, кроме гордости мастера за свое произведение, положительных эмоций Калибан не испытал.

Ему посчастливилось вычислить ребенка Смирнова на детсадовской групповой фотографии (тот был самым высоким в группе, и рот у него, обаяшки, был почти до ушей). Но с женой трюк не удался: Калибан не узнал ее на фото, и плечистый полковник в который раз – ласково – предложил ему признать очевидное. Он – не Смирнов. Даже не Смирнов под гипнозом. Он – Николай Банов, странным образом завладевший сознанием молодого оперативника.

– Вы же меня с ума сведете, – пожаловался Калибан, потирая уголок большого рта. – У меня… раздвоение. Я – это не я? Мне к доктору надо…

– Будет тебе и доктор, – пообещал полковник.

Калибан был близок к отчаянию, когда полковник изъявил желание навестить «Парусную птицу» в ее, так сказать, гнезде.

Офис был заперт, жалюзи на окнах опущены, на стоянке скучала в одиночестве «Хонда» Калибана. Казалось, все в мире спокойно и сотрудники «Птицы» разошлись по домам после трудового дня – однако не тут–то было. Изнутри офис полнился людьми в бронежилетах и без, а сотрудники – Тортила, Юриспруда и перепуганная Лиля – сидели в приемной на диванчике и хором грызли Тортилин валидол.

Появление Калибана произвело сенсацию. Бледная Юриспруда поперхнулась таблеткой, Тортила всплеснула руками и чуть не кинулась «клиенту Саше» в объятья, но, к счастью, вовремя спохватилась. Секретарша Лиля истерически разрыдалась. Ее тушь, и без того размытая, потекла по щекам черными струйками.

– Ну–ну, девушка, – благожелательно кивнул Калибан, – чего вы так, не волнуйтесь, разберемся…

Полковник взглянул на него с подозрением. Саша Смирнов в самом деле был незлым человеком, любящим красивых женщин. Не исключено, правда, что он обратился бы к Лиле с другими словами…

В сопровождении бронированных молодых людей Калибан прошел в кабинет Тортилы. Тело Коли Банова лежало в бывшем зубоврачебном кресле – синюшно–бледное лицо, наполовину прикрытые глаза, оскаленные зубы и круглые силиконовые нашлепки по всему телу, под каждой – маленький кровоподтек. Калибану было неприятно и стыдно, что посторонние люди видят его в таком состоянии.

Перед компьютером сидел молодой хлыщ, ковырялся в зубах и время от времени возил «мышкой». Поймав взгляд шефа, хлыщ без единого слова очистил помещение.

Плечистый полковник остановился над креслом, заглядывая лежащему в лицо.

– А ведь точно, – сказал будто сам себе. – «Оперативники», был такой сериал. Он там негодяя играл.

Полковник сказал «он», а не «ты», и это давало Калибану надежду на спасение.

Тортила бормотала что–то умиротворяющее и снимала датчики, Калибан видел это, но тела своего не ощущал.

Все обзорные мониторы – кабинет Калибана, комнатка для клиентов, приемная – темнели выключенными экранами. У двери стоял, расставив ноги, мужик в бронежилете.

– С возвращеньицем, Коленька, – крепкими, совсем не старушечьими пальцами Тортила взялась разминать его руки. – Я уж думала, честно говоря… ну да ладно, раскудахталась, старая паникерша, – она покосилась через плечо. – Неприятности у нас, Николай Антонович. Налетели тут, согнали в кучу, выдавайте, говорят, налоговую отчетность… Всю работу нарушили, сеанс затянули… Обыскали, – старушка всхлипнула. – Собаку приводили, искали, представляете, наркотики… Надо Юриспруду на них напустить. Она, как оклемается, встречный иск на них… Ведь правда?

– Ко…нечно, – выговорил Калибан. Собрался с силами и сел. Тортила искала его взгляда. – Мне бы в душ, – с тоской пробормотал Калибан.

– Времени нету, Коленька. Собственно… На вас вся надежда, да на Юриспруду, козу нашу. Давайте, возвращайтесь…

Говоря, Тортила открыла маленький термос с шиповниковым отваром и налила темную теплую жидкость в алюминиевую кружку – «эсесовку», ради сохранности пальцев обернутую белым пластырем. У Тортилы был целый шкаф прекрасной жаростойкой посуды – но термос с алюминиевым колпачком служил ей чем–то вроде талисмана.

Калибан коснулся кружки губами. Сладковатая жидкость наполнила пересохший рот, приятно засаднили трещинки на губах, тепло и влага побежали вниз, смачивая горло…

Он глотнул и закашлялся. Тортила заботливо промокнула его губы бумажным платочком.

– Я вот думаю, что будет с Катькой, если меня посадят, – сказала с деланным спокойствием.

– Перестаньте, – морщась от боли, Калибан разминал ноги, похожие на два чулка с песком. – Никто вас не посадит. Не за что вас сажать… – и добавил секунду спустя: – К тому же у вас несовершеннолетняя внучка под опекой.

Тортила сокрушенно кивнула.

Дверь открылась (мужик в бронежилете скупо посторонился). Калибан, прищурившись, разглядел силуэты вошедших – один широкоплечий, другой почти двухметрового роста. Высокий потирал голову – осваивался с шишками.

– Проснулся, – сказал полковник, глядя на голого, синего, скрючившегося в кресле Калибана. – Ну–ну.

– Что происходит? – спросил Калибан. Оглянулся на Тортилу, будто ища поддержки. Нашел взгляд клиента Саши. Выпрямил спину: – Что происходит? На три часа затянули сеанс… Или на четыре? – он требовательно взглянул на Тортилу.

– На три с половиной, – скорбно признала старушка. – Я предупреждала, господа, что это опасно для здоровья.

– Как вы себя чувствуете? – Калибан обернулся к клиенту Саше. – Безобразие, нарушили всю технологию… Вы спокойно проснулись? Вас никто не тревожил, не пугал?

– Такого напугаешь, – полковник хмыкнул, его глаза–буравчики дырявили Калибану переносицу. – Что же, господин гипнотизер… Поговорим, что называется, воочию.

– Человеческий мозг таит в себе непознанные возможности. С помощью гипноза их можно разбудить, активизировать. Вы же сами знаете, что индийские йоги ходят по горячим углям и не получают ожогов. В повседневной жизни каждый из нас оказывается в ситуации, когда надо сделать решительное усилие. Когда от нашей убедительности, внутренней силы, удачливости, в конце концов, зависит вся дальнейшая судьба. Бывают ситуации психологически некомфортные, их надо не просто проглотить, как лекарство, но преодолеть, обратить себе на пользу… Я помню, как впервые в жизни извинился, ну, не формально – под нажимом взрослых, а по собственной воле. Это было довольно поздно, в пятом, кажется, классе… И это было крайне неприятно, зато потом…

– Очень хорошо, Банов. Вернитесь к делу, пожалуйста.

Калибан сидел в своем кабинете, в кресле для посетителей. Полковник смотрел ему в брови профессиональным взглядом снулой рыбины; Калибану никак не удавалось проникнуть за этот взгляд–заслонку, и отчаянные прыжки от темы к теме не приносили результата.

– На чем я остановился? Ах, да… Что мы делаем? Ну ладно, что я делаю, – вы ведь понимаете, женщины в нашей фирме имеют, так сказать, декоративно–прикладные функции… Я общаюсь с клиентом, актуализирую в его мозгу необходимую информацию, после чего погружаю в гипнотический сон с помощью совершенно безопасной методики. У нас, я помню, в пионерском лагере выступал однажды такой гастролер – он гипнотизировал всех желающих прямо на сцене и проделывал с ними забавные штучки: клал, например, человека на две опоры – щиколотки и голова… И человек лежал, как бревно… Вы понимаете – это, по сути, эстрадный номер… Вы такое когда–нибудь видели?

– Забавно наблюдать за вами, – полковник позволил себе ухмыльнуться. – Трудитесь, как пчелка… и напрасно, Банов. С компьютерами фирмы работают специалисты. Сотрудники не станут вас прикрывать – это отнюдь не молодогвардейцы, а всего лишь три перепуганные бабы. Вы видели оперативные съемки – никакое подсознание не заставит Грошеву цитировать книгу, которой она не читала!

Калибан уже открыл рот, чтобы сказать: «Откуда мы знаем, что читала и что не читала Грошева, подсознание может выдать слышанное мельком, но запавшее глубоко в душу…»

– А… – он запнулся. – К–какие съемки? Вы мне не показывали…

Глаза полковника сузились:

– Николай Антонович. Вы крепко влипли. Рассказать вам вашу будущую судьбу? Или пощадить нервы артиста, не рассказывать?

– Какой там я артист, – пробормотал Калибан. – Я бывший… когда–то был… а, простите, что именно мне вменяется в вину?

Полковник засопел. Ноздри его опасно раздувались; Калибан смотрел ему в глаза ясным взором князя Мышкина.

– У вас есть медицинское образование? – отрывисто спросил полковник.

– Нету. Но у меня есть сертификат народного университета нетрадиционной медицины.

– И знаете, куда вам можно засунуть этот сертификат?

– А вы знаете, сколько людей работают с таким сертификатом? Экстрасенсы, шептуны, переориентировщики сознания… заряжают воду, пиво, учат пить мочу, медитировать, летать во сне…

– Хватит! – крепкий кулак грянул по столешнице. Подпрыгнул письменный прибор; подпрыгнули аудиоколонки, клавиатура и стопка дисков – все, что осталось на месте изъятого компьютера.

– Кстати, а зачем изъяли монитор? – отрешенно спросил Калибан.

Глаза полковника, переместившие фокус с бровей собеседника на его глаза, налились кровью. Калибан потупился:

– Я не сделал ничего плохого. Я частный предприниматель. Специально окончил бухгалтерские курсы… И заплатил за них, между прочим, из своего кармана. У меня в порядке документы. Я плачу налоги. Если кто–то из клиентов подает жалобу – пожалуйста, мы готовы рассмотреть. То есть, конечно, вы можете разорить нашу фирму и разогнать сотрудников, а меня посадить. Но я не понимаю – зачем? Вы ведь серьезный человек… что вам за радость от погибели бедного гипнотизера?

– Где вы хотите ночевать – в камере или дома? – устало спросил полковник.

– Дома, – признался Калибан. – Я очень устал. Это на самом деле тяжелая работа – заставить клиента на пару часов стать лучше, чем он есть. Увереннее, умнее… решительнее… А потом они ничего не помнят. Это оговаривается в условиях – сознание клиента не участвует в операции, за исключением нескольких зон, актуальных для поставленной задачи. Сторожевые посты, так сказать. В договоре есть специальные пункты, защищающие интересы клиента. Например, полный запрет на проведение денежных операций. Запрет на интимный контакт с кем бы то ни было, хоть с родной женой. И конечно – исключены противоправные действия. Подсознание в этом смысле очень консервативно: человек под гипнозом не пойдет на преступление… если, конечно, он не законченный уголовник. То есть если бы вам, к примеру, надо было, чтобы загипнотизированный А пошел и убил неугодного Б, то это вероятно только в том случае, если и без гипноза А собирается убить этого Б, как только увидит… Но мы ведь с бандитами не работаем и Уголовный кодекс… чтим, – Калибан слабо улыбнулся, вспомнив Остапа Бендера.

– Тем не менее, – полковник ласково прищурился, – в принципе это возможно? Снарядить клиента на террористический акт, например? Внушить ему, чтобы он пошел туда–то и туда–то и в бессознательном состоянии дернул за веревочку на куртке? Или чужую сумку перенес?

– Нет! – Калибан молитвенно сложил руки. – Запишите мои слова: нет, нет и нет! Здоровая человеческая психика воспротивится…

– А больная человеческая психика? А если подключить химию? Вас послушать – так прямо лунатики по городу ходят и делают все, что вы им прикажете…

Калибан понял, что пропал навеки. До сих пор казалось – вывернется. А теперь вода сомкнулась над головой, и омут на этот раз не выпустит.

– У вас есть список наших клиентов, – сказал он, стараясь не выказывать затопившую его слабость. – Ни один из них…

– Официальных клиентов. Может, были еще и левые?

– Не было! Вы ничего не докажете, потому что их не было. Их не может быть, – Калибан тяжело дышал, – потому что технология неприменима… к психически больным, к наркоманам и…

– Не трепыхайтесь, – полковник смотрел с преувеличенным сочувствием. – Одно дело – если во всех операциях действовали вы. Тогда вы говорите с чистым сердцем: не склонен, не привлекался, не употребляю, и я вам верю… Кстати, чисто теоретически: если ваш клиент погибнет, вы останетесь в живых?

– Клиент не может погибнуть. Они под гипнозом особенно осторожны… если надо перейти дорогу или там за рулем…

– Вы понимаете, о чем я. Если клиент выполняет рискованное задание и гибнет – оператор, то есть вы, остается в живых?

– А как я могу погибнуть? – Калибан из последних сил изобразил удивление. – Я лежу в кресле… а он…

– Ладно. А если ваш клиент – в коме? Можно его поднять?

– Я не понимаю…

– Все вы понимаете! Если, к примеру, свидетеля взорвали и он лежит в коме – можете вы его поднять? Чтобы показать, кому надо… Можете?

– Нет, – Калибан чувствовал, что его мужество скоро кончится. – Если он в коме, у него поражены важнейшие… как я буду его гипнотизировать, если он в коме?!

Полковник демонстративно посмотрел на часы.

– Значит, вы по–прежнему утверждаете, что человек, который встает с вашего кресла и идет решать свои проблемы, – что этот человек находится под гипнозом?

– В какой–то мере да, хотя и не совсем так. Понимаете, я всего лишь помогаю клиенту осознать себя, актуализирую его возможности…

– Тогда почему, черт побери, он не помнит свою жену, ваш клиент?

– Потому что он помнит только то, что важно в данной ситуации, – Калибан чувствовал, что вот–вот расклеится. – Смирнов шел отбирать аванс, при чем тут его жена…

– Он что, зомби – жены не помнить?

– Я тоже свою жену не помню! – в отчаянии огрызнулся Калибан. – Если встречу сейчас – не узнаю… А мы все–таки два года вместе прожили…

Из глаз полковника исчезла насмешка. Они стали непроницаемыми, очень тяжелыми, как свинцовые грузила. На долю секунды что–то нарушилось в плотной ткани допроса – полковник ушел в себя, ускользнул, и Калибан подумал, что здесь есть болевая точка. Он вовсе не так прост, этот полковник. Семейные проблемы?

– Я напрасно женился, – сказал Калибан тихо. – В институте. Скоропостижно. И добро бы по залету – так нет, по любви…

– Хватит, Банов!

Калибан был уже совершенно уверен, что в личной жизни полковника совсем недавно произошли потрясения, а может быть, и сейчас еще происходят. Ушел из семьи? К другой женщине? Ох, не верится, не складывается, вряд ли…

Полковник сунул руку за пазуху. Воспаленному сознанию Калибана представилось на секунду, что тот решил застрелить несговорчивого фигуранта и тем самым решить все проблемы. Он даже зажмурился.

На стол мягко упала круглая нашлепка, снятая с груди бывшего клиента Саши, а на самом деле оперативника Смирнова.

– Это что такое?

– Это контакт, – Калибан перевел дыхание. – Передача биологических импульсов через компьютер. С помощью сенсоров.

– Очень хорошо. А зачем вам эта комедия с присосками и проводами?

– Ну, это же часть моей работы… Мало погрузить клиента в сон – надо еще и передать ему программу… дать установку… Раньше это делали просто голосом, типа, сработает будильник, и ты пойдешь в туалет… Так лечили недержание у детей, помните? А мой вклад – на современном этапе развития науки – передача установки посредством электронных средств… Это очень трудно. Я плохо себя чувствую… Зачем мы заговорили о женах, мне это психологически тяжело… Можно еще чаю?

Полковник не ответил. Калибан поднял глаза. Полковник сидел, откинувшись на спинку кресла, смотрел на Калибана внимательно, как юный натуралист на подопытную крысу.

– Можете сами попробовать, – Калибан проглотил слюну. – Давайте, я решу любую вашу проблему. Путем гипноза.

– Где я тебя видел? – негромко спросил полковник. – Давно.

– «Оперативники», был такой сериал…

– Это я помню… Почему ушли из профессии, Николай Антонович?

– Не мужская профессия.

– Вы ведь учились, столько времени работали в театре… О вас отзываются как о способном человеке, мягко говоря. Шекспировский репертуар… «Что был он как дикарь, который поднял собственной рукою – и выбросил жемчужину ценней, чем край его…»

Калибан подумал.

– Это из «Отелло», – сказал он наконец.

Полковник чуть усмехнулся:

– «Прибавьте к сказанному: как–то раз в Алеппо турок бил венецианца и поносил сенат… Я подошел…»

– Вы театрал? – быстро спросил Калибан.

Полковник внимательно его разглядывал. Разговор шел по кругу, временами уходил в сторону – и снова возвращался в протоптанную колею. Полковник не мог добиться признания – Калибан не мог отыскать лазейки для бегства, и так уже который час…

– Я очень устал. Я почти восемь часов провалялся в кресле…

– А почему вы не поднялись из кресла сразу, как дали, по вашим словам, «установку»? Ведь Смирнов ушел?

– Такая метода, – Калибан вздохнул. – Пока клиент под гипнозом – я должен находиться в едином с ним ментальном поле…

– Ну вы же чушь несете, – полковник чуть повысил голос. – Вы же ересь гоните, какое, хрен его знает, поле?!

– Ментальное, – тихо сказал Калибан. – Можно мне чаю?

– Юля, – сказал Калибан. – Если меня посадят – квартира за мной останется?

– Смотря с какой формулировкой посадят, – бесстрастная Юриспруда выдохнула струйку дыма. – Если с конфискацией – тогда привет…

И постучала сигаретой по краю пепельницы.

– Может, мне по–быстрому подарить ее кому–то? Сестре, племяннице?

– Чего вы шугаетесь, Николай Антонович, – Юриспруда зажала сигарету между средним и указательным пальцем. Сигарета дымилась, белая рука с яркими длинными ногтями являла собой живое произведение поп–арта. – Может, еще и без конфискации. В зависимости от того, что они вам навесят.

– А много можно навесить?

– Ну–у, – Юриспруда вздохнула. – При желании… ну, вы понимаете.

– Ага, – сказал Калибан.

Его тошнило от табачного дыма. Так много он в жизни еще не курил; железный закон «Парусной птицы» – курить только в туалете и только при открытой форточке – был забыт, и это, а вовсе не конфискованные компьютеры и документы означало неминуемый крах.

Сизый дым стелился над столами, застарелая вонь встречала сотрудников по утрам. Они собирались в опустевшем офисе – как бы на работу; Лиля готовила кофе и чай. Тортила молча доставала пирожки из сумки; Юриспруда приходила затем только, чтобы поглядеть на себя в зеркало, поправить фиолетовые кудри и поделиться с Лилей новым глянцевым журналом.

Калибану было страшно жаль их. В критической ситуации «три бабы» показали себя настоящими бойцами – хоть Лиля и плакала, хоть Тортила и хваталась за сердце и три раза вызывала «Скорую», хоть Юриспруда и прожгла сигаретой кожаный диван в приемной. Тортила, всю жизнь панически боявшаяся «органов», не сказала ни слова лишнего, за ней было надежно, как за бруствером. А Юриспруда показала себя настоящим танком, великолепной боевой машиной без единой щелочки в сверкающей броне. Калибан подумал, что, соберись он основать фирму по торговле человеческими головами, Юриспруда и тогда сумела бы подвести под нее законодательную базу…

Однако ни надежность Тортилы, ни преданность Лили, ни Юриспрудины выдающиеся умения не спасали «Птицу» от ликвидации, а Калибана – от очень вероятного суда.

– Юля, ты работу ищешь?

– Нас еще не прикрыли, – Юриспруда выпускала дым под потолок. – Вот когда официально все сделают и отдадут трудовые книжки – тогда будем думать.

Калибан вздыхал и склонялся над своим кроссвордом. Вопрос плечистого полковника не выходил у него из головы. Один–единственный вопрос: «Где я тебя видел?»

Он тоже видел полковника. И было это очень давно, до съемок фильма «Оперативники». Даже, кажется, до института. До первой неудачной женитьбы Калибана, продлившейся всего два года. У него была абсолютная память на лица, но полковник не желал вмонтироваться ни в одно из связных воспоминаний. Глаза–буравчики смотрели будто из тумана… или тогда у этих маленьких карих глаз было другое выражение?

– Коленька, я тут заварила бульон… Выпьете?

Губы Тортилы были ярко – четырехугольником – накрашены, будто вызов судьбе. Ей тоже было страшно жаль обреченного шефа. Она воображала, как его бросят в холодную камеру на потеху уголовникам. Там никто не принесет ему пузатую кружку с бульоном, там никто не поймет и не оценит его уникального таланта…