Текст книги "Рождественский романс"
Автор книги: Марина Бонч-Осмоловская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Бонч-Осмоловская Марина
Рождественский романс
Марина Бонч-Осмоловская
Рождественский романс
Круглый двор завален снегом. Елки, кусты толпятся вокруг дома, а винтовая красная лестница горит в снегах алым цветом. Солнечный луч перескочил с нее на красное подбрюшье машины, Ганс окинул ее взглядом: нет машины – один сугроб! Далекий путь, уже выезжать, а от машины осталось одно брюхо! Ганс снег на дверце поковырял – дырка для ключа замерзла. За одну ночь завалило! Да после дождя! В лицо ему бросилась кровь, он ногой топнул. Отбежал от машины пару шагов. Шайссе! Шайссе!# крикнул оттуда на машину. Обежал ее. Ногой пнул. Начал сбрасывать снег рукавом, нет, не то. И даже непонятно, как надо... когда после дождя... да когда торопишься... Ганс потер щетину, оглянулся на свои окна, жены не видно. Может, папе позвонить, узнать, с чего он начинает?..
Ганс пошел по винтовой лестнице к себе на второй этаж и, пока шел, решил не звонить, найти щетку какую... На все случаи жизни – если надо что сделать или починить – у Ганса было множество удобных приспособлений всех видов и фасонов, и для каждого дела – особое, а на этот случай, к Гансову собственному удивлению, не оказалось просто ничего.
Ганс из дома притащил пару картонок, совок для пыли. Картонки сразу развалились, совок дошел до льда – дальше нельзя. Ганс тер и чистил деревянной ручкой, лед отколупывал по кусочкам. Скоро появилась Рита, жена, принесла ведро горячей воды.
– А вода здесь при чем?
– Как при чем? – поразилась Рита. – Воду на машину вылей – мы так в Казахстане делали!
– Ах, в Казахстане...
Это Ганс про себя подумал, но сдержался: такая красивая, любимая жена, четыре месяца назад поженились.
"Странный выбор, – тетушка Хайди сказала. – Из Казахстана... Можно я скажу дядьям, что она русская, но немецкого происхождения?" – вкрадчиво так спросила. "Конечно!" – Ганс обрадовался, ведь Рита и есть немка, Вальтер, хорошо по-немецки говорит, но, конечно, с акцентом. "Хорошо, что Вальтер, но странно, Ганс..." – родственники мнения не изменили. Герхард, брат его, так бы не поступил. Герхард пальто купил, длинное, как у папы, синее, на зеленой подкладке, он, как папа, бреется утром и вечером, хоть в детали какой мелкой, а всегда виден лоск. На миллион немецких марок выглядит, тетя Хайди сказала, – не на евро. Во всем у них с Гансом разница: Герхард пошел бы и папе позвонил, а не поливал машину водой.
Это потому, что Ганса этот дом испортил. Мама и папа не скажут, но все прозрачно. Кожаные ботинки из лучшего магазина Ганс сносил три года назад и с тех пор покупает кроссовки, это раз. Сколько лет рулит на старом Опеле два. На Опелях и Фордах ездят механики, плотники, в принципе, здесь все правильно. Ганс в этой гостинице домоуправ, ведет хозяйство, здесь и живет, квартира у него двухэтажная, красивая. А должность небольшая, это все понимают, и над ним стоит грозная начальница: быстрая, непреклонная в решениях, у нее большие, прозрачные глаза, ее Рита боится. Но, с другой стороны, Ганс год назад стал менеджером, хотя он очень молод. Под его началом три уборщицы и рабочий, который умеет подкрутить и подвинтить все, как надо, кусты стрижет, листья вывозит. Менеджер должен другую машину купить, уже прошло время Опеля. Сколько маме пришлось намекать, и только теперь Ганс собрался купить другую, наконец. Сказал, что это будет японская машина. Испортил Ганса этот дом! Гостиница эта! При университете. Здесь живут командировочные немцы, но в основном, едут со всего света: китайцы, русские, французы, почему-то австралийцы... Ганс в этом доме переменился. Появился оттенок либерализма... "Что же, дядья позвонят, а я им отвечу, что ты выбрал японскую машину?" – мама спросила. Потом и Герхард позвонил, посоветовал выбрать Фольксваген. На таких ездят начальники механиков, строителей, и новый Гансов статус к такой модели очень подходит. Правильный выбор, решила семья. Может быть, Ауди подошла бы, но на них ездят чиновники мелкой и средней руки, это Ганс точно знает. Не его это... БМВ Герхард сразу отсек, это машина для людей из частных фирм с б`ольшим достатком, чем у Ганса, покупать БМВ было бы неверно. Крупные, пожилые менеджеры, как главный хозяйственный директор университета, покупают новые модели Мерседесов, сам Герхард пока за такую не сядет. Он сядет позже. А японская машина – вообще вне рангов. На такой пусть ездит какой-нибудь потерявший совесть журналист, а не немец крепкой профессии! Фольксваген. – вот точный Гансов выбор: машина – лицо семьи.
Ганс согласился с доводами, но в последний момент перерешил, уступил своей жене: она просила четырех-пятилетний Мерседес. Что греха таить, Ганс и сам думал о Мерседесе уже не один месяц... Только он не мог сразу на такое решение пойти, потому что хоть и немного подержанный, но все-таки Мерседес повыше его статуса, пусть и нового, менеджерского. Всю последнюю неделю Ганс тяжело размышлял и решил, что купи он Мерседес, семья простит ему легкий перебор, потому что дотянет он, Ганс, до главной немецкой машины – через годик-другой как-нибудь постарается в чине подрасти... И Рита хочет его видеть в таком автомобиле...
Нелегко дался Гансу этот выбор, потому что он уже однажды решил сам выбрал жену из казахстанских немцев, пожив в своем либеральном доме... Но про кроссовки жена, как и родители думает, хотя при ней семья такие вещи не обсуждает. Она сама заметила, что ботинки из хорошей кожи Гансу очень бы подошли. Да, в общем, Ганс и не против...
А теперь воду принесла! Ганс с недоверием к этому отнесся. Между ним и женой так бывает: как будто марсианским чем-то пахнет... Но он уже привыкать начал. Все-таки он любит жену свою... улыбку ее, ласку, она такая нежная. Ганса это до слез доводило. Хотя они с Ритой совсем непохожи. Ганс круглый, очень плотный, и голова у него круглая, на макушке от природы немного плешивая. Живой, крепкий, быстрый, и смеется часто. Не улыбается, а смеется – тогда его открытое лицо и добрые глаза становятся хитрющими и в них словно твердая точечка появляется, и про Ганса хочется думать. Рита ему полная противоположность. Казахстанские немцы ни на немцев, ни на русских непохожи: маленького роста, волосы темноватые, кожа слегка смуглая. Может быть, Ганс не влюбился бы в Риту, если бы не ее тихая улыбка и лирический взгляд. Эти глаза Ганса остановили и взволновали. У знакомых мужчин он, бывало, встречал некоторую задумчивость, иногда кто-нибудь глаза поднимет мечтательно... А у женщин... сколько Ганс прожил на свете, а таких глаз, как у Риты, у немок не встречал...
Через полчаса умытая машина завелась, отогрелась, и Ганс, с осторожностью подвигаясь по ледку, отправился в свой великий путь.
Дорога его лежала вон из родного города, что само по себе случалось с Гансом нечасто, вдобавок он должен был пересечь границу Германии, чтобы в бельгийском Хорсте купить новую машину, а к ужину поставить ее во дворе своего дома. Старую же оставить дилеру# за умеренную плату.
Университетские знакомые Ганса проторили дорогу в Италию, где машины были дешевле, чем в Германии, – за счет налогов. Там, на заводах Фольксвагена, можно было купить настоящую немецкую машину, и по отличной цене. Дело приняло столь массовый характер, что несколько лет назад разразился скандал – итальянский Фольксваген. заставили поднять цены. Народ стал искать немецкие заводы в других странах, и тогда Италия сменилась на Бельгию. Там цены были почти те же, что в Германии, но можно было тоже сыграть на разнице налогов: в Бельгии покупатель не платит налог, если увезет машину из страны, а в Германии часть налога вернут и бельгийская машина выйдет дешевле. Сам бы Ганс до такого не додумался, его твердые устои испортил либерализм: это иностранцы из гостиницы подучили его мухлевать с немецкими налогами, это иностранцы его соблазнили купить автомобиль в чужой стране, привезти в немецкий дом бельгийскую машину...
"Машина – лицо семьи, так что же, у моей семьи будет бельгийское лицо?.. – пораженно протянул Ганс, разглядывая машины на светофоре. Он озабоченно думал, что отец и Герхард не одобряли покупку машины за границей, и почувствовал, что делает что-то не то... Ему очень захотелось убедить семью, что ничего плохого не случилось, и он взволнованно обдумывал, как его встретят, что скажут, так что, может быть, рождественские дни выйдут для него важнее покупки машины...
Ганс оглянулся на заднее сиденье: там покоилась сумка, а в ней увесистыми пачками стоимость будущего Мерседеса. Герхард часто пользовался чеками и все переводил через банк, он советовал то же Гансу, но в этой материи Ганс оказался более твердым немцем, чем брат: он, как и отец, и как его дядья и сама тетушка Хайди, держал деньги только у себя дома. К тому же, за наличные дилер сделает ему хорошую скидку.
На шоссейке снег растаял, так что Ганс почувствовал себя увереннее и перешел на быструю полосу. Он никогда не бывал за границей, поэтому купил замечательный атлас Германии и прилегающих стран. Где-то впереди должна была начаться новая отличная дорога, Ганс нашел ее в атласе и увидел, что она выведет его к границе кратчайшим путем. Дорога до новой покупки должна была занять два часа тридцать минут – до границы с Бельгией – и еще сорок пять минут на той стороне, Ганс все рассчитал.
Первые полчаса он проехал быстро, потому что названия городков были ему очень хорошо известны. Ганс жил в большом городе, но университетские корпуса и Гансова гостиница располагались в зеленом пригороде, там, где сады частных домов плавно переходили в рощи и фермерские хозяйства, а те, в свою очередь, в деревни и маленькие городки, где жили родственники Ганса. В одном из пролетевших поселков жил троюродный дядя со своей семьей. Иногда родня собиралась у них по праздникам. В другом городке, слева по борту, жила Гансова любимая тетя Хайди, к которой маленького Ганса всегда привозили печь печенье в первое воскресенье декабря. Во второе и третье воскресенья до Рождества она сама отправлялась печь печенье с племянниками из двух других родственных веток. Иногда с Гансом хотели печь печенье и другие тети, но раз начав с тетей Хайди, Ганс уже не менял порядок.
Своих детей у нее не было, и тетя Хайди вместо мамы дарила Гансу рождественский календарь. На нем было двадцать четыре кармашка – по числу дней до Рождества – которые она заполняла небольшими, но щедрыми гостинцами. Она могла бы не говорить Гансу, что надо следовать порядку: у маленького Ганса всегда хватало силы духа с первого декабря брать каждый день только один подарок и не заглядывать в следующий кармашек.
В этом декабре тетя Хайди подарила Гансу ящик "Потса" – двадцать четыре бутылки отличного пива. Вкусно, но одинаково!
Ганс подумал, как он научит Риту печь печенье с племянниками и мастерить календари для их будущих детей. И до нынешнего Рождества остались считанные дни, главное – впереди, а покупка машины – это прекрасное начало больших праздников... мечтательно подумал Ганс и тут заметил, что не знает, где едет. Городок тети Хайди он давно проскочил, и на значках появились незнакомые названия. Ганс, конечно, слышал о них, но почему они менялись каждые десять километров? То один пропадет, а потом появится, то другой! "Где-то здесь должна начаться новая шоссейка, – вспомнил Ганс. – Надо встать и карту посмотреть". Но стоянка не попадалась, зато на знаках возникли совсем уж неизвестные деревеньки – он о них слыхом не слыхал! "Опять все сломалось?" – метнулось у Ганса в голове, как давеча во дворе, и от этой неожиданной поломки вся сила духа оставила его, он впал в ярость и панику. "Нет никакого порядка!" – кричал он тому, кто поставил на этой дороге не направление к Бельгии или названия больших городов, а имена мелких деревушек. Тут Ганс погрешил против истины, ибо совсем забыл, что он сам, его родня и знакомые тоже искали на дороге деревни, когда отправлялись друг к другу в гости. Просто в этом районе жители ездили не в те поселки, к которым привык Ганс.
Он съехал с автобана#, порылся в атласе и решил добраться до новой шоссейки через симпатичный городок, расстилавшийся перед ним. Указателя на новую дорогу не было, но Ганс положился на карту и здравый смысл. Через десять минут городок кончился, дорога влекла его дальше, а указатель еще не появился. Зато Ганс въехал во второй поселок. Взгляд его упал на часы: план движения нарушился на двадцать восемь минут! Его охватил ужас, он помчался быстрее. Но не тут-то было! На этой, среднего размера дороге водители вели себя совсем не так, как на автобане. Там все выжимали из машин отличную скорость. Особенно этим отличались те, из частных фирм, на БМВ. Ганс давно заметил, что на БМВ ездят самые агрессивные. Сам-то Ганс любил умеренную скорость и часто шел по средней, спокойной полосе. Пять минут пройдет, сзади пристроится какой-нибудь на БМВ и начнет фарами мигать, Ганса подгонять, хотя это запрещено! "А вот на этой, средней дороге, все эти герои еле тащатся, даже поворотов боятся! – радостно подумал Ганс, потому что он-то был настоящим профессионалом: он на любой дороге ехал с одинаковой скоростью. – Куплю хорошую машину и поеду, как они. На дороге нужно быть первым".
А вот и знак – шоссейка впереди. По ней Ганс быстро докатит до границы и наверстает уже сорок пять потерянных минут. Вот показался мост – там построена новая дорога. Ганс проскочил под мостом и, обомлев, встал на обочине. Мост был и дорога была, но на месте въезда на нее вздымались заметенные снегом горы щебня и песка! Ее еще строили – но она уже красовалась на карте. Заблудился! Потерялся! Ганс выскочил из машины, ткнул указательным пальцем в ближайшую кучу песка и, не сводя с нее пальца, затопал ногами. С дороги ему гуднули, что-то крикнули, но Ганс не слышал. Он скакал около машины, ругаясь и поднимая руку все выше, пальцем указывая всем на эту самую свинскую в мире работу. "Сломалось! Сломалось!" – вопил Ганс, заваливаясь в умственный хаос. Нет ничего невыносимей, чем свиньи, которые нарушают правила! И не нарушают, а даже не хотят их устанавливать! Гансовы налитые, хорошо натянутые щеки вдруг одрябли и затряслись, как у папы. "В суд подам!" – грозно вскричал он и еще тверже ткнул пальцем в проклятые кучи. Напоследок указал на саму дорогу, на снег, на щебень и на мост. Полез в машину.
"Все из-за этого объединения! Сколько денег вбухали в Восточные земли, а ведь коту под хвост! – Ганс, хмурый, как туча, думал о том, сколько платит он сам и всякий немец с каждой получки на восстановление. – Из-за них и марка падает... – Не мог Ганс привыкнуть к евро: – Марка – старые, солидные деньги, на них были хорошие немецкие лица... А эти евро? – годятся каким-нибудь итальянцам, французам... нет у них своего лица! Все становится хуже... – горевал Ганс, – беспорядок появился, даже с дорогами. Вот и карту испортили..." – он в отчаянии разглядывал сиротливо заметенные кучи, на которых никто не копошился, никто не строил...
Деваться некуда. Дороги нет. Надо ехать назад и там пробираться по новому плану. Это Ганса скосило – он почувствовал, что невыносимо голоден. И то подумать: около двух часов прошло, а он еще не закусил! Когда они семьей путешествовали в Кельн, их за три часа высаживали три раза – заморить червячка.
Ганс зашел в кафе. Турецкое кафе, и за стойкой турки. Ганс весь подобрался. Но дешево... Их донеры с кебабами он есть не будет. Ему принесли жареных сосисок и глубокую мисочку горчицы. "А это обученные турки, подумал Ганс, осмотрев количество горчицы, потом настороженно оглядел двух парней, весело болтающих за прилавком. – Еще на турецком говорят..." Один из них что-то жарил, другой говорил, руками размахивал. Вообще-то Ганс ничего против иностранцев не имеет, у него их полный дом, сорок квартир гостиничного типа. Но там другие иностранцы... там знакомые, Ганс к ним привык. А эти – настоящие иностранцы. Особенно они отца донимают и всех старших: тетушек, дядюшек. Ганс отвел глаза и слегка повернулся на стуле в другую сторону. А молодежь, племянники, думал он, легче это переносят. Хотя Ганс, когда мальчишкой был, тоже терпимо относился, а с возрастом ему стало труднее. Отец ворчал: пускают в страну всех без разбору, они не могут найти работу и садятся нам на шею. А Герхард думает, что надо делать, как англичане и американцы: брать только специалистов, чтобы они не учились за немецкий счет, а одну прибыль стране приносили. Отец с ним не согласен. Он специалистов боится: кто же, говорит, даст иностранцам хорошую работу – ведь они у немцев хлеб отобьют! А Герхард считает, что от этого только дело страдает: эмигранты на самом дне социальной лестницы торчат, а мы на них за это злимся. Но как бы то ни было, иностранцам редко дают хорошую работу, выходит, как отец говорит. Так, как все считают.
А если правде в глаза посмотреть, то эмиграция никому не нравится, все это – выдумки правительства, до добра страну не доведет. "Вот Риту взять она считается немкой, – Ганс обиженно вспомнил мысль, которую он обдумывал несколько месяцев. – Но ведь она не настоящая немка и говорит с акцентом – а как быстро немецкий паспорт получила!" Гансу надоело слушать эту турецкую речь, а сосиски он доел. Он заплатил и отправился в сторону автобана.
Через полчаса он обогнал машину, водитель стоял рядом и, отвернувшись от дороги, писал на обочине. Через пару километров – второй. Ганс подумал, что и ему надо, остановил машину и занялся делом, слегка отвернувшись от потока машин. Это было вовремя, потому что скоро он влетел в обширную пробку и проторчал в ней час двадцать. Нервно поглядывая на часы, Ганс вспомнил, как один жилец, вернувшись из отпуска, ругал пробки на немецких автобанах. Ганс тогда сказал: "У ремонтников – свой порядок". А тот знай заладил: "Порядок один – обеспечь свободный проезд!" Ганс сразу увидел, что тот понять не может всех деталей, и не ответил ему. Он давно заметил, что у иностранцев все какое-то облегченное, что ли... Они до самого нутра дела дойти не могут. Он даже спорить не стал с этим жильцом, потому что объяснить это нельзя, но каждый немец без слов понимает: во всяком деле есть особый порядок, его только надо знать. И дневной ремонт на автобане – часть какого-то плана, от этих иностранцев скрытого. Надо все точно в своей голове строить, как леса строительные красиво стоят. Даже если на них дом не насажен, все равно уже в них самих все имеется. А голова иностранца... это то, о чем даже думать не хочется...
Пробка подвинулась к автозаправке, где Ганс решил переждать, а заодно выпить кофе, не теряя напрасно времени, а еще через час он проскочил мимо дорожного знака: голубой круг со звездочками – так он познакомился с бельгийской границей. Здесь дорога переменилась. На покрытии больше не появлялись заплаты, линии не были заужены и перекрашены, а главное, повороты на шоссе были так длинны и мягки, что Ганс почувствовал: на этих зигзагах он, скорее всего, не вылетит в придорожные кусты. Он отмяк, и последний час пути прошел незаметно. Уже вечером, дома, Ганс вспомнил, что ни разу не заблудился в этом совсем чужом ему государстве. "В общем, у них там тоже неплохие дороги", – решил он.
На бельгийской стороне было разбросано много деревень. В одних жили только французы, в других только фламандцы, ближе к немецкой земле гнездились немецкие поселения. Все знаки в этом районе были на трех языках, но если дорога вела во французскую деревню, фламандские и немецкие надписи на указателе были замазаны краской из баллончика, и наоборот.
Ганс проехал французский поселок, дальше появились немецкие надписи они легко вывели его в нужное место. В этом, немецком Хорсте, дома были такие, как в городе у Ганса, указатели, названия магазинов на немецком – все знакомо и понятно. "Совсем не так, как у французов, – подумал Ганс. – Там поневоле чувствуешь, какое все чужое".
Перед ним открылся автосалон. Немец-дилер, которого Ганс нашел в конторе, его не разочаровал. Вся его стать и ухватки были Гансу очень близки, лицо доброжелательное, щетина на месте. Рита пробовала бороться и с Гансовой щетиной, но он ей объяснил: если человек не брит, значит, у него дела идут настолько хорошо, что можно уже и не бриться.
Ганс вышел из конторы во двор автомобильного салона и увидел машину, Мерседес. Желтого цвета. Она стояла среди других моделей, но не было ей равных. Ганс подошел поближе. Его взгляд скользил по ее бокам, и он чувствовал, что неприятности сегодняшнего дня, тревоги и усталость остались позади, не имеют никакой власти над ним, смотрящим на ее совершенное тело. Эти взволнованные линии обегали округлости колес, как безупречной формы женскую грудь, бежали по спинке, по капоту, наполняя радость нескромных глаз волшебной линией желанного тела. Взгляд Ганса скользнул с ее ног на лицо, на торжественную, гордую сетку решетки и два больших глаза передних фар. Он открыл дверь и, дрожа, сел за руль. Повернул ключ – тихо заворчал мотор. Зажглись мягким светом приборы, как дальние огни в темной траве, притягивая своим загадочным мерцанием. Ганс положил обе руки на руль. Его взволновала мягкая форма руля с выемками для пальцев. Она сразу слилась с его руками, с ним, она позвала его, и он нажал газ. Мотор заурчал сильнее, как кошка, когда она, вытянув хвост и выгибая длинную спину, начинает свой прекрасный шаг...
Ганс выбрал машину на удивление быстро, такого он сам от себя не ожидал. Может быть потому, что он выбрал ее в своей голове уже давно. Всего час Ганс обкатывал две модели, заглядывая в мотор и в бумаги, хранившиеся у дилера, как и у всех немецких дилеров, в идеальном порядке. Ганс выбрал тот, первый Мерседес желтого цвета. Он похож на немецкий флаг, и, вообще, желтый цвет – Гансов любимый. Ганс очень хотел бы повесить немецкий флаг на свою гостиницу или хотя бы на собственную квартиру, как делают во многих странах, но каждый раз с огорчением думал, что немцам вешать флаги теперь не велят...
"Ладно, – решил он, – машина будет вместо флага!" И немец-дилер одобрил его выбор.
Они совсем не торговались насчет цены на Гансов старый Опель, с обоюдной симпатией стукнули по рукам, Ганс опустошил свою заветную сумку и, получив симпатичный ключ вкупе с кожаным портмоне, полным документов, счастливо погнал свой подарок в родной городок. Всю дорогу домой он думал, какое счастливое наступает для него Рождество, и ему казалось, что покупка машины – это еще не самое радостное, что ждет его впереди... Ганс вернулся домой ночью, мирно завершив этот длинный, тревожный день. Ужинал, целовал жену, волшебным веером раскрывал перед ней бумаги на машину, добавлял все новые детали своего пути и чудесного выбора. Ганс был слишком счастлив, и день был таким волнующим, что, несмотря на усталость, он всякий час просыпался среди ночи в своей постели, не вынеся теплой муки родного жениного тела, любил ее вновь и вновь, как будто это была не она, как будто новая машина была Гансовой женщиной в первую брачную ночь... Потом, блаженный, он радостно выглядывал во двор, где в тихих рождественских сугробах привыкал к новому дому желтый автомобиль.
Наутро звонили родители, тети и дяди, поздравляли с покупкой. По телефону Ганс не мог определить чувства родственников к бельгийской машине, так что он оставил эти волнения до завтрашнего предпраздничного ужина. К тому же он сам был слишком переполнен радостью и хлопотал, смеялся больше, чем всегда, летал, работая, по гостинице, забегал целовать жену, сверкая там и тут розовым, плотным и ярким лицом.
Вечером на новой машине они с Ритой отправились в центр. Здесь, начавшись в первых числах декабря, изо дня в день нарастая к Рождеству, росла и хорошела рождественская ярмарка. Сегодня – третье воскресенье перед Рождеством – был последний и лучший ярмарочный день. В центре города каждый переулок и щелка были уставлены деревянными палатками, все они украшены горящими свечами, игрушками и мишурой. Перед ними, дыша белым паром, за высокими столиками толклись веселые компании, прихлебывая горячий глинтвейн. По соседству торговали жареным мясом и сосисками с горчицей. Сюда-то Ганс и торопился показать друзьям свою машину, убедиться, что он не слишком ошибся с моделью и, конечно, с этой Бельгией...
В киоске по левой стороне площади, что напротив входа в кафедральный собор, торговала глинтвейном троюродная сестра Ганса. Здесь уже и Герхард, и жена его, Камен, их друзья... Гансова сестра, Дора, налила ему душистый глинтвейн, поцеловала Риту, что-то про Рождество спросила. Нашла для нее кетчуп, но и горчицу дала, может, думала, Рита уже привыкла. А Ганс заторопился к брату. Хорошая у него компания, все женатые, все немцы...
А у Ганса не так – когда он женился, сразу вышло, что у него дома стали собираться смешанные пары: в одной жена-француженка, в другой муж-австрияк. У Герхарда почему-то все иначе... и у папы все иначе, и у всех старших. Гансу трудно об этом думалось. Он тоже хотел бы, как они... но уже не мог. Не так жизнь у него сложилась, не совсем та у него жена, и поступки тоже...
– Я слышал, ты в Бельгии машину купил? – повернулся к Гансу друг Герхарда. – И номера бельгийские оставил?
– Я машину выбрал немецкую! – сказал Ганс с сильным чувством, стараясь подавить тревогу. – До Нового Года номера нельзя поменять, все закрыто, а потом, конечно, сделаю! – он засмеялся, сверкнув камешком в самой глубине глаз, и через несколько минут компания отправилась оценивать покупку. Как бы то ни было, Мерседес не мог не понравиться, но еще больше всех покорил желтый цвет. Ганс провел тыльной стороной ладони по щеке Риты и счастливо прошептал ей: "Сокровище мое..." потому что в его душе все встало на свои места. О машине хорошо говорили... почувствовал Ганс, что приняли его друзья с его полубельгийской машиной за своего.
День перед Рождеством начался поздно, с долгой постели и подарков. Ганс сам одел Рите на пальчик колечко: хороший бриллиант, а ободок из сверкающего розового циркония – нежное колечко и яркое, на Риту похоже. Ганс от счастья думал, что навсегда будет молодоженом. Рита подарила ему прекрасную серебряную флягу. Ганс коньяк не пил, но тут решил, что начнет.
Ганс поставил сам кофейную машину, а Рита пошла к теннисному корту: около него в кустах жило множество зайцев. Все они кормились на соседних лужках, как травокосилки работали. Ганс их уже не замечал, а Рита жалела и зимой каждый день ходила им корм задавать – сегодня, по случаю Рождества, понесла им пакет морковки. Ганс смотрел, как она шла вдоль корта, разбрасывая морковь, и ему казалось, что вся ее фигурка сияет на снегу, как новый волшебный перстень...
Посмотрев на корт, Ганс вспомнил свой летний теннис с одним жильцом. Тот еще плоховато играл, и Ганс ему установил, сколько мячей надо взять с лету, потом слева, сколько подать под заднюю линию. Жилец старался. А тут мяч возьми и сорвись в задний угол. Ганс остановился и принялся объяснять правила, видя, что жилец не понимает: сейчас надо с лету мячи брать, а под заднюю линию он будет их класть после левой стороны. Вроде жилец во всем разобрался, а через несколько минут снова запулил не туда. Ганс совсем не поленился к нему подойти и очень терпеливо растолковал правила с самого начала и до самого конца. Кое-как обучил иностранца...
Ганс услышал музыку, подошел к другому окну. Эта сторона гостиницы выходила на поля. Справа, за елками, виднелся дом и двор герра Рейхтера. Он держал небольшую конюшню, занимался прокатом лошадей и обрабатывал с работником картофельное поле и фруктовый сад. На них из соседнего леса повадились набегать кабаны, зажиточное хозяйство подтачивать. Герр Рейхтер Гансу жаловался, но они, кроме ружья, ничего придумать не могли. Кабанов запрещено до конца убивать, объяснил фермер, и однажды, в приступе отчаяния, пришло к нему гениальное решение. Он вытащил во двор динамики проигрывателя и включил звук. Кабаны с любопытством отнеслись к современной музыке. В период созревания урожая поперепробовал герр Рейхтер всю эстраду – никакого эффекта. На классику перешел, но еще хуже стало. Тогда он взялся за дело по-немецки основательно: выписал каталог дисков, заказал их множество и начал выяснять отношение свиней к разным певцам и размер приносимой порчи. Потому что понравилась кабанам музыка... Картина открылась такая плачевная, что герр Рейхтер кинулся к фольклору. Но немецкие народные песни сразу отпали – кабаны в тот день сожрали еще больше картошки. Вернулся герр Рейхтер к попсе, и, вдруг, нашел! – случайно поставил им Бритни Спирс. И побежали от Бритни Спирс свиньи дикие...
Ганс еще раз прослушал популярную в их округе кассету. "Кабаны корни яблонь подрывают", – понял он. Разлил кофе по чашкам. Пока Рита в дом поднималась, Ганс одним глазком фигурное катание посмотрел, как раз немецкую фигуристку показывали. На ней одета лазоревая капроновая пачка и канареечные колготки. И лицо тоже красивое. Гансу нравилась немецкая мода и немецкий вкус. Во всем чувствуется свежесть, ничего позавчерашнего, как, например, он видал в английских фильмах. У англичан если и есть что современное, то, как ни крути, старомодное, как будто у бабушки позаимствовали. Такие уж они, англичане, да и другие иностранцы тоже... А немцы на полшага впереди Европы идут, такой моды, как у них – нигде не встретишь! Взять даже Гансов дом. Гостиница эта построена шестнадцать лет назад, но ее обстановка даже сейчас самая современная. Вот как Гансова квартира выглядит. Гостиная с двумя огромными окнами, у них рамы алые, металлические. Стол в комнате красный, ноги у него черные, около него стулья зеленого цвета. Диван немного твердый, но красный. На полу линолеум серого цвета. В гостиную одной своей стороной выходит кухня, самая обычная кухня, там можно стоять и еду готовить. Кушать надо в комнате. Лестница из железных труб ведет на второй этаж, а точнее высокие антресоли, что тоже модно. Трубы лестницы покрашены коричневой краской, ступени у нее желтые. Наверху спальня: две кровати, тумбочки металлические, красный шкаф, пол здесь бежевый. Комната с услугами. Эта квартира всегда Гансу нравилась, потому что пыли негде собраться, всюду модный металл, как в аэропорту. И ламп у Ганса нет, вместо них трубы протянуты, оттуда бьет свет в потолок. В Гансовой квартире не раскиснешь, а, наоборот, почувствуешь себя в центре жизни, подтянутым и готовым на поступки. Ганс и себя почувствовал полным готовности пожить – он пошел к зеркалу рассмотреть свою наружность. На него смотрел очень здоровый, розовощекий молодой человек упитанной наружности, но с менее крупным брюхом, чем у папы. Хотя у Герхарда есть пальто на зеленой подкладке и меньше либерализма, он, пожалуй, не так похож на отца, как Ганс. Отец в юности и Ганс сейчас – просто близнецы. Кажется, что они и родились такими: розовые, пузатые. Как будто их только что вылепил Господь... Как будто они сию минуту сошли с конвейра, еще не обработанные, младенчески свежие...
