Текст книги "Колонист. Слуга (СИ)"

Автор книги: Марик (Ма Н Лернер) Лернер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Марик Лернер
Колонист
Часть первая
СЛУГА

Глава 1

Пришествие человека из будущего

Еще раз осмотрел туфлю. Все в лучшем виде. Мадам Стевин останется довольной. Самому приятно, когда вместо грубых фермерских башмаков с многочисленными заплатками приносят изящную женскую обувь. Работа более тонкая, зато и результат выйдет намного удачнее. Слух пойдет наверняка – ведь не разболтать местные сплетницы не способны. В нашей семье дети бегали босыми лет до двенадцати, а потом сами тачали себе обувку. Естественно, под руководством отца. А кто не мог, тот ходил и дальше без башмаков. Правда, на моей памяти такого не случалось ни разу, хотя качество изделий было неодинаковым. Мои творения выходили достойнее, но все же не шедевр. А здесь и такого мастера не найдется.

Круг заказчиков, убедившихся в моем умении, стремительно расширялся. И уже не какая-нибудь батрачка пришла с просьбой, а уважаемая хозяйка. Рваная обувь если и не смотрится после моих рук новенькой, то хотя бы еще послужит и выглядит добротно. Уж лучше, чем тащить в Де-Труа1 за много лье отсюда и чинить за двойную плату. Мне можно меньше заплатить, но это уж как получится. Все равно пять-шесть су в моих обстоятельствах совсем не лишние, а последнюю неделю ни дня не проходит, чтобы не занесли хоть что-нибудь. Причем тащат сразу по несколько пар, так что работаю на всю семью сразу.

# # 1 Так изначально назывался Детройт, основанный французами.

Если бы еще Мари не была такой сквалыгой и вечно не косилась. Даже подкатиться пыталась, будто я чего-то должен. Но это ей обломится. В свободное время имею право хоть чем заниматься. Она это знает и норовит специально придумать дополнительную работу, раз не желаю делиться. Хорошо еще старый Жак нормальный человек, с понятием, и поставил ее на место. Но, чую, будут еще неприятности. Даже деньги дома не храню. С нее станется забрать и потом разводить руками.

Глэн застонал протяжно и зашевелился. Кажется, очухался. Или нет? Смотрит с исключительно тупым видом. Что-то пробормотал невнятно. Я встал и взял кружку с сидром. Помог Глэну приподняться и сунул кружку. Он жадно выхлебал все содержимое и с облегчением вздохнул. Потом посмотрел на меня с испугом и опять произнес нечто невразумительное. Похоже, все еще бредил.

– Не врубаюсь, – сказал я чистосердечно.

– Франсе? – изумился он.

– А ты, милок, на каком беседовать желаешь?

Он опять начал нести какую-то муть.

– Не придуривайся. Кто всю жизнь прожил мошенником, вряд ли умрет честным человеком, – машинально выдал я старую пословицу, многократно слышанную от матери. – Кто ж тебе поверит?

– Говоришь на английском? – Глэн аж подскочил, услышав меня.

– Ну, вабче, – продолжил я на своем наречии. – Совсем умом поехал. Нашел кого пытать на ентот счет. Тебе-то зачем знать, парижский прыщ?

– Не понимаю, – произнес он с усилием (я видел, тяжело ему еще разговаривать), но определенно не на обычном жаргоне нищих трущоб прекрасной Франции. Она таковая, безусловно, и есть, разве что не для всех. – Где я? – Опять на английском!

Мне в жизни много раз приходилось слышать разные языки. И в Ливерпуле, и в Лондоне, и в Новом Амстердаме. По правде говоря, отъедешь на несколько лье от деревни – и там уже не имеют понятия о соседнем графстве и говорят иначе. Поневоле пришлось научиться всяких разных понимать. Я с кем угодно объясниться способен. Хоть ланкашир, на котором изъясняются вокруг моего родного города, кокни с джорджи1 или нормандский с валлонским. Даже парижский жаргон Глэна сложности для меня не представлял. Так что понять при желании любую корявую речь не проблема. Скорее развлечение. А за Глэном сроду талантов чужие языки разбирать не водилось, пусть имечко и не франкское.

# # 1 Разные диалекты английского: л а н к а ш и р – язык побережья Ирландского моря, к о к н и – язык низших слоев Лондона, д ж о р д ж и – наиболее нормативный диалект, но отличается отверждаемым "r" на конце слова.

– В сарае, красавчик.

– В сарае? – В глазах идиотское выражение недоумения.

– А ты кумекал – во палаце? – хмыкнул я. – За свои грешки мог бы и с пеньковой тетушкой близехонько спознаться. Скажи Господу нашему агромадное "спасибочки", что не приняли за насильника. Ты ж, дубарь, и воровать не умеешь! Спалился на раз, отделался поркой. Даже не кнутом – плетью. Убей не пойму, че пожалели. Одно слово – методисты. О душе беспокоятся. Правда, не знаю – своей или твоей. По мне, одинаково без пользы.

– Меня били? – морща лоб, переспросил он. Похоже, особо ничего из моих слов не уловил.

– Тебя пороли.

– Ничего не понимаю. – Он опять понес бредятину. – Это не Россия?

– Ты начинаешь надоедать, – сказал я, поднимаясь. – Уже не смешно изображаешь потерю соображалки. По кумполу не били – спина за все расплатилась.

– Скажи!

– Мы с тобой на ферме Жака Сореля, что в колонии Канада возле Де-Труа в Соединенных Королевствах под скипетром короля Людовика Шестнадцатого.

– Де-Труа... Канада... Какой год?!

– Тыща семьсот восемьдесят четвертый от Рождества Господа нашего.

Он завыл без слов, качаясь в полусидячем положении на нарах. Кажется, натурально сбрендил, не косит. Ну ниче, кидаться начнет – недолго и в морду кулаком.

О! Топает кто-то. Шаги хорошо слышны по здешней грязи. Не иначе, Жак пришел с приглашением. Я выглянул за дверь. Ну так и есть. Пришла, видать, пора. В руке топор.

– Как этот? – спросил старый, кивая в темноту сарая за моей спиной.

– Очнулся. Только, кажись, умом тронулся. Ладно не узнаёт – так вдруг франкский забыл.

– Че, правда?

– Святой истинный крест, – машинально осенил я себя знамением, – по-английски заговорил, рыжий козел.

– Притворяется, – уверенно сказал Жак. – Ему не впервой жульничать.

– Да вроде не похоже.

– А, поживем – увидим, – махнул он рукой. – Ну, ты готов?

– А нам-то че? Нищему только подпоясаться, – сказал я, демонстрируя заранее остро отточенный нож.

Это не мой, хозяйский. А вот точило собственное. И доверять заточку никому не собираюсь. Тут главное – правильно выдерживать угол. Привычка нужна, иначе недолго испортить хорошую вещь.

– Пошли.

И мы отправились в свинарник, где дожидалась своей участи уже с утра загнанная в отдельное стойло некормленая свинья (а оно кому-то надо – резать свинью с полным кишечником?). Дело, между прочим, совсем не такое простое, как иным кажется. Многие предпочитают попросить умельца, чем самим возиться. Ты попробуй грохнуть эту скотину с первого раза, и тогда увидишь. Бить надо для начала по голове, в лобную часть. Чуток промахнешься или не вложишь нужной силы – и визгу с беготней обеспечена полная корзинка. Еще ведь смотрят и ухмыляются, будто сами лучше справились бы. Ниче, примериваясь обухом к глупо пытающейся найти жрачку в корыте черной свинье, подумал я, это мы могем.

Бац! В тютельку. Свинья молча свалилась. С трудом перевернул тушу на левый бок, поднял правую ногу, доверив Жаку ее придержать. Нащупал сердце по ударам и вогнал в артерию нож одним движением. Обычно режут к Рождеству, но хозяин намеревался закоптить еще и колбас. Кишки с требухой выбрасывать нельзя. Мало кто из соседей делает колбасы: дорогое удовольствие. Кроме специй и соли, еще и селитра нужна. Скоро Рут замуж отдавать, и положено гостей хорошо принять. Потому сегодня даже не одна, а три свинки в расход идут. Работы предстоит немерено.

Когда свиней подтащили к дому, Жак отделил ножом сухожилия на задних ногах и вставил распорки. Совместными усилиями туши повесили на балки, выступавшие из-под навеса крыши. Потом всей семьей носили кипяток с кухни и ошпаривали. Я взрезал и осторожно извлек внутренности, а девочки тем временем скребками убирали щетину. Сегодня трудились все. Вообще странно это. Рут почти на девять лет старше двойняшек. И это не значит, что мать ее, Мари, не рожала. Почему-то не выживали дети. Потом вдруг сразу двойня. Мальчик с девочкой. Наверное, отмолила грехи, хотя, по мне, если она сейчас достойна, то что было раньше? Жуть.

– Завтра с самого утра продолжим, – сказал Жак, глядя на меня.

Я вежливо промолчал. Еще не хватает давать указания при всей семье, даром что Кэтрин притомилась и спит, а Том тоже изрядно устал, пусть и готов трудиться хоть до рассвета. Все же дети. В конце концов, это не первая убоина у хозяина. Не хуже любого знает: для изготовления колбас необходимо брать безукоризненно свежее мясо. И не на жаре полежавшее, естественно. Если учесть выпавший вчера снежок и позднее время, все идет правильно. А полезут во двор из леса какие любители полакомиться мяском – так аж два пса имеется.

Утром стоило зашевелиться, и раздался просительный голос. Причем опять на паршивом английском:

– Послушай, как тебя зовут?

– Дик Эймс, к вашим услугам, монсеньор, – ответил я, старательно кланяясь. В полумраке, привыкнув, наверняка увидит. – Чего изволите? Откушать деликатеса или еще че? Горшок серебряный после ночи не желаете? Прям щас сбегаю!

– Я очень прошу меня выслушать, – тщательно выговаривая каждое слово, произнес он, не иначе всю ночь готовился.

– И чего тебе надобно, козел рыжий?

– Понимаю, звучит дико, но я – не он. Не тот, которого ты знал. Он вчера не очнулся. Непонятным образом моя душа вселилась в это тело. Я – Василий Строгов, родился в стране Россия в одна тысяча девятьсот девяностом году и помню себя до сорока двух лет.

Тут уж я не выдержал и заржал в голос.

– Молодец! – сказал, вытирая выступившие слезы. – Такой байки мне еще не приходилось слышать. А по жизни встречал больших забавников.

– Это правда! – вскричал он, дернувшись, и невольно вскрикнул, скривившись. Спина пока еще не в порядке.

– Ага. Как это ты народился в будущем, когда оно не пришло? Нет его! Или как?

– Не знаю! – В голосе его сквозила боль. – Последнее, что помню, – как в лоб по трассе идет грузовик.

– Кто идет?

– Машина такая. На колесах.

Телега, что ли? Раз груз.

– Я находился в другой машине, а он пер по встречке.

Сказал, а чего сказал – пес знает.

– Должно быть, умер тогда.

– Ага. Умер.

Ну вообще. В холодную воду, что ли, окунуть его, чтобы жар сбить?

– Не знаю я! Может быть, Господь решил, что я должен изменить свою жизнь, может, окружающий мир!

– Ты бы насчет Бога пасть защелкнул, ежели не мечтаешь под церковный суд пойти и уже кнута попробовать. После Фронды ни католики, ни протестанты поминающих зазря не любят. Жечь, правда, перестали, но в колонии высылают по-прежнему. Э... ты, собственно, к какой конфессии относишься?

– Православный, – сказал он как-то не особо уверенно. – Меня крестили в детстве.

– Православный – это чего?

– Ну ортодокс. Как греки.

– Тогда символ веры прочти.

– "Отче наш, иже..." – Тут он запнулся, что особого доверия не вызвало.

– Это на каковском? – уточнил я. Опять какой-то чужой язык.

– Так на русском! – воскликнул он со слезой в голосе. – В России на нем говорят. Это на востоке. За Балтикой. Германия, потом Польша, Скандинавия и Россия. Иван Грозный, Петр Первый. Англичане плавали искать северный проход в Америку и в Тихий океан.

– Переведи.

– Чего? Тихий океан?

– Молитву, недоделанный.

Перевел. Может, он просто правильных слов подобрать не может? Или еретик? Совсем весело. Ну и пес с ним. В наших краях сойдет. Тем более что он католиком записан, а кюре в Де-Труа отсутствует. Исповедоваться некому.

– Да, а зачем на север плавали? – уточнил я. – Через Атлантику в колонии добираться проще.

– За перцем и другими специями, – ответил он, запнувшись. По-моему, просто не вспомнил, как эти "другие" называются. – В Индию. По морю, мимо осман. Ну турок ты хоть знаешь?

– А, Османская империя. Кто же не знает.

Воевали, воевали, да все невывоевали. А в Индию Габсбурги не пускают. Мало им Южной Америки – все норовят захапать.

– А татар?

– Так бы и сказал про Тартарию. А то какие-то Айвен Терибл1 и Россия... Ну чего замолк, ври дальше, да не завирайся.

# # 1 Иван Ужасный (Отвратительный) – британское прозвище Иоанна IV, которому позднее и в России добавили кличку Грозный.

– Я правду говорю, клянусь!

– Допустим, поверил, и как проверить? Из будущего – должен знать, что будет. Ну со мной все ясно, вряд ли в книги попал. Не стану выяснять, когда герцогом стану. А вот Людовик Шестнадцатый когда изволит почить навечно? Сколько же можно трон греть, пора наследнику уступить. Дату скажи, будущник.

– Не знаю я ваших королей!

Я рассмеялся.

– Вот и конец твоей красной байки. Но не журись, выступил удачно.

– Я знаю другое! Много знаю. Полезное.

– Давай, – кивнул я. – Выкладывай. Только чтобы полезное и легко проверяемое.

– Дай, пожалуйста, нечто острое, – сказал он после длинной паузы.

– На, – протянул я ему шило. – Сломаешь – шею сверну.

– Я был финансовым директором крупной компании, – лихорадочно бормотал он, корябая прямо по нарам. – Компьютеры здесь неуместны, но кое-что еще застал.

Половину слов я не понимал, но с интересом посмотрел на результат деятельности, пропуская мимо ушей фразы. Рисовать он, прямо скажем, не умел. Сетка с кругляшками.

– И че енто?

– Счеты! Простейшее устройство для выполнения арифметических действий.

Похоже, он где-то видел абак2. Но не запомнил внешнего вида.

# # 2 Счетная доска в Древней Греции или Древнем Риме.

– Это деревянная рама, – показывал он меж тем, – здесь проволока, и на нее нанизаны костяшки или деревяшки. Можно сделать на любое количество. Вверх от единственной до четырех счет возрастает от единиц до сотен тысяч, вниз десятые и сотые доли. То есть когда лавочник считает, получена от тебя одна монета плюс шесть, плюс четыре, – принялся он двигать рукой, демонстрируя. – Доходит до десятка – одна выше. Так можно отнимать, умножать или делить. Могу показать. Гораздо проще и скорее, чем в уме или на бумаге! – В голосе его звучало торжество.

– Почему десять? – спросил я.

– Ну как? – Он растерялся. – Это же удобно – десятками считать. Да и любую монету делят на сотню мелочи. И доллар, и рубль или евро.

– Ты и впрямь ненормальный, – подумав, сказал я. – Люди считают дюжинами. От количества суставов пальцев на одной ладони, исключая противостоящий, большой палец. Но главное – ливр делился на двадцать су или двести сорок денье. Кроме того, существует луидор, равный двадцати ливрам, экю – трем ливрам и лиард в восьмидесятую часть ливра или в три денье. В Англии двадцать шиллингов или двести сорок пенни равняются одному фунту стерлингов, а одна гинея – это двадцать один шиллинг1. Как оно в твоих костяшках выйдет?

# # 1 Для понимания: Соединенные Королевства сохранили отдельные монетные дворы, и денежные системы различаются. Что и не удивительно. В реальной истории во Франции было то же. Даже меры веса или длины отличались в разных областях, и каждая область имела свои законы, а также таможни. Чем очень гордились местные жители, как сохраненным правами и привилегиями.

Он замычал с выпученными зенками, хватаясь за голову. А мне вот кое-что изрядно прояснилось. Только абсолютный дурак мог надеяться поразить кого бы то ни было подобным образом. Ну хоть какое-то понятие о деньгах у каждого барана существует. А значит, он не имеет знаний о простейших вещах. Но при этом уверен в своих высказываниях. И что это означает? Полагаю, присутствие в теле Глэна новой души. Или хотя бы ума. И что дальше? Какая мне с того польза и радость? Хм... Вот насчет счастья неизвестно, но хоть развлечение.

Тут в сарай влетела недовольная Рут и с порога принялась возмущаться моим ужасным поведением. Мамаша послала ее за нами. Уж больно задержались. Посмотрела на Глэна без особого интереса и упорхнула.

– Что она сказала? – спросил тот.

– Жрать в дом зовут, – ответил я, делая очередную зарубку на память. Франкского он не знает. Можно, конечно, изобразить тупое выражение лица, но не верится. Хотя посмотреть в дальнейшем не мешает. Не первого жулика в своей жизни вижу – иные притворяются, чтобы знать, о чем говорят за их спиной, не стесняясь. – Давай поторапливайся, – швырнул я ему одежду. – Хозяйка не любит долго ждать, а она та еще стерва.

– А почему, – уже на улице спросил он, вертя головой по сторонам, – живем в сарае, едим вместе?

– Потому что они методисты, а мы – нет, к тому же хозяева, а мы с тобой кабальные слуги. Че смотришь?

– Надеялся увидеть электрические провода, – унылым тоном ответил он.

– Ты пасть закрой, а лучше зашей на все, кроме еды. А то будешь говорить бессмысленные слова – недолго и в шахту угодить, чтобы не раздражал. Продадут, и вся недолга.

– Мы – рабы? – с ужасом воскликнул он.

– Заткнись, – зашипел я, пихая его в дверь.

Вот в чем нельзя упрекнуть хозяев – так это в отсутствии набожности. То, что в молитвенный дом они по воскресеньям в коляске едут, а я сзади топаю, – ладно. Но ведь и перед едой не просто благодарят Господа за хлеб, нам посланный, а нудят долго и старательно. Я давно привык, а этому типу все откровенно в диковинку. Опять башкой крутил и аж рот в изумлении открывал, будто сроду не видел печки или окна.

Наконец все сели за стол. Каждому отдельная глиняная миска, и сразу накладывают, а не как привычно из общего котла. В том есть определенное удобство. Не требуется ждать своей очереди. И старший не сожрет больше, оставив младших голодными. У всякого своя, точно отмеренная порция. Да и не встают здесь с пустым брюхом. Кормежка хорошая, одинаковая для всех. Хлеб, картошка, овощи, мясо – обычное дело. Особенно когда есть возможность сбегать в лес. Ружье мне доверяют не всегда, но и силков с пращой хватает поймать зайца или сшибить тетерева. А когда идут перелетные птицы, так и вовсе не охота, а сплошная бойня. Все небо бывалоча заслоняли дикие голуби и гуси. Можно сеткой ловить или даже камнем бить, так их много.

Ну и рыба, естественно, по постным дням. Иметь рядом реку, и чтобы без нее остаться? Верши, сеть. Когда на нерест идут, впору ведром черпать, так ее много. Мне в Англии и в голову бы не пришло, что рыбой-бешенкой можно удобрять огороды. Воняет жутко, зато и урожай немалый. Мы в Ливерпуле за милую душу умяли бы вместе с костями. А здешним – лишняя. Ни съесть, ни продать. Вот и нашли применение.

Богатейший край! И земли пока полно, как бы ни плакались на утеснения. Правда, и работы хватает. Целину поднимать здорово наломаешься, прежде чем обустроишься. По закону же положено в течение пяти лет освоить и дом построить, иначе король отберет. А приживешься – так начинай налоги платить. Вон Жак обещал, ежели все сложится, замолвить за меня словечко и выбить кусок. Только это вряд ли. Ему к той поре Мари точно в ухо напоет, что в качестве арендатора я выгоднее. Того не ведает, что мне нож вострый на месте сидеть и землю пахать. Коли умею, не означает люблю на земле вековать. Натуру не переделаешь. Да я помалкиваю допрежь срока.

Ели торопливо, разговаривали мало. Я исподтишка наблюдал за Глэном. Есть в нем нечто неуловимо господское. Даже ест, отрезая по кусочку. И не чавкает. Не так себя ведет, совсем иначе смотрит, и это убеждает сильнее всего. Он, может быть, способен красно врать, да поведения не подделать. Одеть иначе – и натуральный джентри1 по выражениям и обращению.

# # 1 Мелкопоместный дворянин.

Внезапный вопрос застал врасплох. Поскольку Глэн и не подумал реагировать, увлеченно жуя, пришлось срочно вмешаться.

– Он после порки слегка сдвинулся и франкский забыл, – объяснил я на случай, если Рут новости не изложила, прежде чем хозяйка взбеленится.

– И как с ним говорить? – с подозрительным видом спросила Мари, принявшись изучать несчастного.

Вид у него не лучший. Все же спал он с тела серьезно. И так был не богатырь, а после болезни одежда как на чучеле. И бородка его козлиная, прежде тщательно лелеемая, висит натурально на манер козлиной.

– На английском.

– Так по голове же не били!

Дети радостно прыснули. В отличие от них, Жак сразу понял неудобство:

– Что, совсем?

– Ну, отдельные слова знает. Очень мало.

По крайней мере "да" и "нет" – точно.

– И зачем нам такое? – обычным скандальным тоном потребовала Мари. – Ведь говорила, ничего хорошего от этого ждать нельзя. А ты настоял!

Судя по взгляду Жака, он тоже не страдал выпадением памяти и не хуже моего помнил, кто настоял на покупке и по какой причине. За Глэна сущую мелочь просили, сразу предупреждая о лености и склонности к воровству и обману. Погналась хозяйка за дешивизной и теперь ищет виноватого.

– От него сейчас все равно пользы никакой, – поспешно произнес я. – Слаб еще. Пусть отлежится пару дней. Может, придет в ум. Так-то он нормальный. Глупостей не говорит.

Это конечно откровенное вранье.

– И послушный. А ежели че, так завсегда с удовольствием переведу.

Покосился на обсуждаемого, а у того глазки так и бегают. Кажись, сообразил: о нем речь идет. А вот на понимание не похоже. Все мне в лицо норовит заглянуть. Хорошо хоть хватает мозгов не встревать в разговор.

– Ладно, – переглянувшись с женой, согласился Жак. – Так и сделаем.

Он поднялся, давая знак остальным.

– Глэн, – сказал я тихо, чтобы не слышали остальные. Уверен, никто английского не знает, однако слова знакомые попадаются, а береженого бог бережет. – Иди назад в сарай и сиди там тихо. Спи. Сон лучшее из известных лекарств. Завтра-послезавтра придется на работу идти.