Текст книги "Город грез"

Автор книги: Марианн Уиллман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Глава 8

Клэр убрала с глаз растрепанные пряди. Окно на балкон в ее комнате было распахнуто, прохладный ночной воздух вздымал шторы, как складки бархатного платья Бьянки.

Ее сильно трясло. Она потеряла Вэла. А Бьянка потеряла все, в том числе и свою короткую несчастную жизнь. Беспомощный ужас ее последних мгновений словно саваном окутал Клэр. Если она из него не вырвется…

Раздался сильный стук, и это было не только звуком ее сердца, колотившегося о ребра. Это был Вэл, который ломился в дверь между их комнатами.

– Клэр! Клэр, впусти меня, черт возьми, пока я не выломал эту дверь!

Дверь дрожала, когда он мощными ударами сотрясал ее. Отбросив смятые простыни, Клэр, спотыкаясь, подошла к двери и отодвинула задвижку. Через мгновение он уже был у нее в комнате, а она, задыхающаяся, – в его объятиях.

– Сон… – только и сумела сказать она сквозь дробь зубов.

– Господи, ты холодна как смерть!

Вэл натянул на нее покрывала, потом закрыл окна. Она по-прежнему была такой бледной; а ее глаза так широко раскрыты от шока, что он испугался. Он знал, что такое страх за свою жизнь. Но до сих пор никогда не осознавал, насколько ужаснее бояться за жизнь человека, которого любишь.

Вэл вытер ей слезы и лег рядом с ней, крепко обняв ее руками, чтобы согреть. Сквозь тонкий шелк сорочки он чувствовал, как колотится ее сердце, отдаваясь ударами в его груди.

– Тише, милая. Все в порядке. Я здесь.

Он был здесь. Она прислонилась лицом к его плечу, вдыхая его запах. Сон прошел, а Вэл рядом – сильный и теплый. И настоящий.

Да, он был здесь.

Клэр свернулась калачиком в его объятиях. Она безудержно плакала, проливая все те слезы, которые так долго держала в своем сердце.

– Я думала, ты ушел. Я думала, что потеряла тебя навсегда. Его руки сжались.

– Я не мог оставить тебя.

– Все, кого я когда-то любила, бросили меня…

В ее голосе звучало то, от чего она никак не могла избавиться: страх заблудившегося ребенка, которого бросили без всяких объяснений. Его сердце разрывалось от жалости и любви.

– Даже если я тебе не нужен, я бы не смог оставить тебя. И не сейчас, когда тебе так больно. Вообще никогда, если я тебе нужен. – Он взял в руки ее лицо. – Ты понимаешь это?

Она еще крепче обняла его, плача и дрожа, и вся история предстала перед ее взором. Не Бьянки – ее. Ребенок, выросший среди громких криков и рассерженных голосов. Что их подогревало – любовь, гнев или отвращение, – она не могла сказать.

– Когда мать умерла, меня отправили в Айдахо жить с дедом. Это почти самые ранние мои воспоминания. Я стою посреди широкого зеленого поля, рядом чемодан, и не видно никаких других домов. Я впервые вижу незнакомого человека, с которым мне предстоит жить.

Рука Вэла гладила ее волосы, пока она глубоко погружалась в свое прошлое, к истокам своей боли:

Теплый солнечный свет, холодный ветер. Поля, протянувшиеся вдаль до горбатых зеленых холмов, за ними – пурпурные пики. Пятнистая корова с пожелтевшими рогами, которая казалась намного больше, чем спортивная машина, из которой Клэр только что выбралась. Низкий, потрепанный непогодами дом с одиноким креслом-качалкой на крыльце, и ни единого горшка с цветами. Как она потом тосковала по высоким ярким домам, украшенным цветами, и их холодным отражениям в зеленой воде канала.

На крыльцо вышел человек. На нем был выцветший комбинезон и синяя клетчатая рубаха. В волосах седина, синие глаза смотрели устало, тело изношено работой и плохим здоровьем.

– Так вот эта девочка.

– Да. Это она.

– Вылитая копия Хелен.

– Да.

– Вот так оно и было. – Ее глаза стали безрадостными от воспоминаний. – Помню, как дед поманил меня пальцем, как услышала лай собак, потом звук машины, когда отец уехал. Помню, как повернулась и побежала, крича, чтобы он вернулся. Звала мать…

Она уткнулась лицом в плечо Вэла.

– Я увидела отца только через шесть лет. Он приехал только для того, чтобы отвезти меня в школу-интернат. В первую из нескольких. Все во мне противилось тому, что там происходило.

Вэл хотел утешить ее, но не знал, как это сделать. Как можно исправить ущерб, причиненный застенчивой, чувствительной девочке? Неудивительно, что она боялась доверять любви, которая в один миг исчезла из ее жизни. Он замечал печать заброшенности на лицах беженцев, которых фотографировал. Вэл винил себя за то, что не разглядел ее у Клэр, за то, что пытался не подпускать ее к своей работе, чтобы неистовый мир, который он фотографировал, не столкнулся с ее миром.

Он был глупцом.

Хоть на этот раз ему хватило ума промолчать, не пытаясь найти рациональное объяснение тому, что переживалось на глубоком эмоциональном уровне. О Боже, ему хотелось убить самого себя.

Он целовал ее слезы и нежно держал ее в своих объятиях. Они тихо лежали, и единственным движением в комнате было их дыхание и звездные узоры от водных бликов за окном, покрывающие стены и потолок. Клэр чувствовала горечь и гнев Вэла, словно они были ее собственными. Его ярость и негодование, отражение ее боли уходили в напряжение его тела и печаль в его глазах.

Он утирал ей слезы кончиками пальцев, прижимал к груди, словно она была чем-то хрупким и бесконечно драгоценным. Сила переливалась от него к ней. Биение ее сердца постепенно успокаивалось.

Наконец наступил рассвет. Золотые и розовые полосы скользнули в комнату в пространство между шторами, и все вокруг преобразилось. В Венеции невозможно спрятаться от воды, от света, который отражала ее гладь, от воздуха, который начинал светиться также. Водная стихия, грозящая разрушить город, была одновременно тем, что делало его таким неповторимым, таким прекрасным.

Невозможно убежать от прошлого, поняла Клэр. С ним надо считаться и жить дальше, а как жить – зависело только от нее.

Грудь ее горела, но глаза были сухи. Все слезы одинокого детства уже были выплаканы. Она никогда не узнает, почему отец оставил ее. Быть может, тот винил себя за смерть матери и не мог жить с чувством вины. Или утраты. Сейчас она испытывала жалость к нему и к деду, этому молчаливому старику на отдаленном ранчо в Айдахо. Может быть, им было так же одиноко и больно, как и ей.

Клэр подумала, был ли ее дед орлом, как Вэл, до того как его крылья и сердце сломала жизнь.

Вместе с внезапным пониманием пришло прощение. И с этим прощением словно чтото открылось в ее сердце. Она почувствовала облегчение. Впервые, сколько она себя помнила, Клэр поняла, что может свободно любить. Доверять.

Вэл почувствовал перемену в ней. Он прикоснулся к ее щеке, нежно поцеловал, увидел, как прояснилось ее лицо. Оно светилось изнутри.

– Я люблю тебя, Клэр.

– Я люблю тебя, Вэл. – Она провела пальцами по его широким плечам и вниз по груди. – Люби меня сейчас. А потом можешь упаковывать свои шерстяные кальсоны и ехать за полярный круг.

Он уткнулся лицом в ее шею.

– Часть первая принимается как данное, – прошептал он, накрывая ладонью ее грудь. – Часть вторая откладывается на неопределенное время.

Она подставила губы, мягкие и жаждущие. Он запустил руку в ее волосы, перебирая пряди, наклонил ее лицо к своему. Поцелуй был долгим и пьянящим, как искристое вино. Она почувствовала тепло, поднимающееся по венам шипучими пузырьками, и возбуждение от радости. От желания.

Рука Вэла распласталась на ее спине, притянула ближе, так близко, что невозможно было сказать, где заканчивается он и начинается она. Вэл целовал ее губы, глаза, виски.

– Я была такой дурой, – шептала Клэр.

– Только не ты, – бормотал он. – Не ты.

Он взял ее лицо в свои загорелые руки и торжественно посмотрел на нее.

– Я сделаю все, чтобы удержать тебя, Клэр. Устроюсь на работу в вашингтонское бюро. Черт, да хоть на мойку машин, если придется.

Клэр засмеялась и притянула его к себе для поцелуя. Она не могла подрезать крылья орла, разбить его гордое сердце.

– Нет. Ты не сможешь. Но мы все уладим. Проведем переговоры. Будем ругаться. И какнибудь, каким-то образом, мы найдем решение. Потому что я сделаю все, чтобы понять и удержать тебя.

Ее лицо было полно любви и веры.

– И все будет нормально, когда ты уедешь, Вэл, потому что теперь я знаю, что ты вернешься, и буду ждать.

Дрожь взаимной страсти промчалась по их телам. Его любовь была нежной, но секс неистовым. Его горячий рот и умелые руки заставили ее стонать от жадного наслаждения. Клэр выгнулась и дерзко подняла бедра ему навстречу. Она освободилась из плена эмоций, которые до этого сдерживала, и отбросила все физические ограничения. Подхваченная его сильными руками, пронизанная теплом его любви, Клэр нашла в себе отвагу для свободного полета. Два золотых орла, с солнечным светом на крыльях.

Глава 9

Клэр затолкала в угол чемодана скатанную шелковую кофту, всунула несколько кружевных трусиков в боковой карман и с трудом закрыла крышку.

– Уф! Я боялась, что придется что-то оставить.

Вэл смотрел с изумлением.

– Я думал, ты не засунешь туда две последние пары новых туфлей.

– Либо туфли, либо белье.

Его лицо прояснилось.

– Я бы проголосовал за белье.

– К голосованию не допускаешься.

Она выставила цифры на замке. За открытым окном Большой канал нес бледнозеленые воды и купола Салюте сияли в лучах утреннего солнца.

– Не могу поверить, что уже пора ехать.

Он подошел легкой походкой и поцеловал ее в затылок, золотые локоны. Ее волосы, еще влажные после душа, пахли розами.

– Хммм. У нас все же есть пару часов до того, как за нами прибудет яхта.

– Ненасытный! Прошло всего сорок пять минут!

Он развернул ее и схватил за руки.

– Так долго?

Вэл обнял ее, и его теплый рот прижался к ее губам. Она отдалась поцелую, унеслась вместе с ним, а его руки выдернули ее блузу из абрикосовых брюк и гладили шелковистую кожу ее спины. Жар его тела воспламенял ее, сила его сделала ее колени восхитительно слабыми.

Это было очень соблазнительно, но на этот раз она не поддалась.

– Мы через несколько часов будем в Париже. Кроме того, мне нужно еще кое-что сделать до отъезда.

Вэл убрал волосы с ее виска и поцеловал его.

– Хочешь, чтобы я пошел с тобой?

– Нет. – Ее улыбка убрала из этого слова колкость. – Это я должна сделать сама.

– Что-то, связанное с твоими снами. – Это был не вопрос, а скорее утверждение. Его синие глаза смотрели серьезно и нежно.

Клэр прикоснулась пальцем к его щеке.

– Да, это с ними связано.

– Вы верите в сны, граф Людовичи? В судьбу? – задала вопрос Клэр хозяину палаццо.

Пол был устлан бело-розовыми мраморными квадратами. Высокие окна выходили на Большой канал. Где-то неподалеку капала вода.

На этот раз вид был свободен от vaporetti. Мимо пронеслась одинокая гондола – черный лебедь на мутной зеленой воде. Если бы не современная одежда гондольеров, подумала Клэр, они могли бы вписаться в любой период времени шестисотлетней истории Ка' Людовичи.

Граф Людовичи улыбнулся.

– Ну конечно. Невозможно жить в таком фантастическом городе, как Венеция, если не веришь в сны.

Клэр опустила руку в сумочку и вытащила маленький бархатный футляр, окаймленный медью.

– Тогда это принадлежит вам.

Граф взял его, нахмурившись, и открыл крышку. Ожерелье Бьянки лежало на атласной подушечке.

– Мадонна! – воскликнул он. – Это, несомненно, то ожерелье, которое изображено на портрете Бьянки!

Его пальцы прикоснулись к бусинам, погладили углубление в центре кулона, где когдато был рубин в форме сердца.

– Где вы взяли это, синьорина?

– У Бьянки. Она хотела, чтобы это принадлежало вам.

– Я не понимаю.

– Мы можем пройти на маленький дворик, который выходит на calle? Co старым каменным колодцем? Там я все объясню.

Он с ошеломленным видом смотрел на Клэр, потом пожал плечами.

– Ну конечно же.

Клэр пошла вперед, словно она ходила по этому пути сотни раз. Так оно и было, по крайней мере, во снах.

Она задержалась на верху лестницы, ведущей к воде, подавляя порыв оглянуться через плечо. Она не Бьянка. И неважно, видит ли ее кто-нибудь.

Клэр отдавала себе отчет в том, что могла поставить себя в идиотское положение. Ведь все могло измениться сотни раз со времен отчаянного бегства Бьянки.

Граф Людовичи шел за ней. Пройдя через маленький вестибюль, Клэр отодвинула тяжелый засов, который закрывал дверь, ведущую в заброшенный двор. Петли, которыми долго не пользовались, заскрипели.

Все было точно, как во сне.

По телу пробежала дрожь – словно облако пронеслось над морем. И это тоже было, как у нее во сне. По обе стороны от двери стояли горшки с цветами, и усики новых лоз цеплялись за древние стены. И была запертая дверь, которая вела в узкую улочку между домами.

– Бьянка не покончила жизнь самоубийством и не была убита отцом. – Она глубоко вздохнула. – В ту роковую ночь она вышла через эту калитку, чтобы встретиться с любимым. Она отправила ему записку через свою няню, в которой сообщала, что решила воспротивиться воле отца и бежать с Доменико Колеоне. Вместо этого записка была доставлена в руки Джованни Гамбелло.

– Откуда вы это знаете? – Граф пристально смотрел на нее.

– Считайте, что мне сказала Бьянка. – Клэр подняла подбородок. – Во снах.

Граф Людовичи был озадачен.

– Вы говорите, что она не бросилась в канал.

– За этой дверью – узкая calle. Если вы будете идти по ней достаточно долго, она выведет к маленькой открытой площади со статуей Венеры в одном углу. Над маленьким каналом есть древний мост, такой узкий, что два человека не смогут разминуться на нем.

Хмурые морщины легли на его лоб.

– Вы меня заинтриговали. Эту площадь трудно найти даже с помощью карты. Мост такой старый, что даже гондола под ним не пройдет. Изначально он был предназначен, чтобы соединить две части палаццо. Очень мало людей знает о нем, кроме тех, кто живет неподалеку.

– Бьянка знала. Она добралась до моста, где надеялась найти Доменико Колеоне, но ее записка так и не попала к нему. Там ее поджидал жених, Джованни Гамбелло, в карнавальном одеянии. До тех пор он не знал, что она носит под сердцем ребенка своего любовника.

Людовичи выслушал и это.

– Вы кажетесь очень уверенной, синьорина. По лицу Клэр пробежала легкая тень.

– Я настолько в этом уверена, словно была там. Он угрожал ей, и она пыталась убежать. В борьбе она упала в канал. – Зеленые глаза Клэр затуманились, как воды, которые плескались у ступеней палаццо. – Джованни Гамбелло ушел и оставил ее умирать.

В теплом неподвижном воздухе раздался звон колоколов; звуки церквей и campоniles смешались в хоре сожаления. Глаза Людовичи потемнели от напряжения.

– Я верю, что вы верите, что это правда. Но в глубине души мне бы хотелось иметь какие-нибудь доказательства.

Это был ответственный момент.

– У вас есть ключ?

– Нет. – Граф покачал головой. – Я не припоминаю, чтобы когда-то был ключ. Есть еще одна дверь, которая ведет со двора. Используется именно та дверь.

Клэр подошла к старому колодцу и посмотрела на кирпичную парапетную плиту наверху старого камня.

– Вот здесь Бьянка зацепилась кружевами своего платья.

Она безошибочно подошла к этому месту и встала на колени, раскачала рукой кирпич, и тот отделился, оказавшись в ее руке. Кусочки раскрошившихся листьев и древний раствор отвалились. Она потянулась, и ее пальцы коснулись прохладного металла.

– Вот вам доказательство, – просто сказал она.

Она вытащила потускневший ключ. Тот позеленел от времени, но замысловатая конструкция была по-прежнему хорошо видна. Она положила ключ на ладонь графу.

– Но… откуда вы знали, что он был здесь?

– Его спрятала Бьянка, на тот случай, если ее поймают и ей снова придется бежать. Я видела это – во сне.

Последний сон приснился ей сегодня утром, когда она лежала, удовлетворенная, в объятиях Вэла. На этот раз во сне не было страха, не было ужаса. Просто улыбающаяся девушка с кудрями Боттичелли в платье из золотистого бархата. Тайна Бьянки была разгадана. Клэр восстановила доброе имя семьи.

Граф закрыл глаза. Когда он снова открыл их, они сияли.

– Спасибо вам, синьорина, от всего сердца. – Он взял ее руку и поцеловал. – Я бы хотел, чтобы аукционом занимались вы, – сказал он легко, словно это не имело никакого значения. – И я хочу, чтобы вы взяли это.

Он с силой вложил бархатный футляр ей в руку. Клэр была поражена.

– Я не могу это принять. Это фамильная собственность, которая является достоянием семьи.

– Нет, – сказал он со странной легкой улыбкой. – Ожерелье принадлежало Бьянке, а теперь – вам. Я распоряжусь, чтобы рубин снова вставили в оправу. – Граф улыбался ее удивлению. – Да, рубин Бьянки. Его нашли на лестнице в ту ночь, когда она исчезла. Он хранится вместе с фамильными ценностями.

Яркий воздух замерцал вокруг них, и Клэр вздрогнула. Какую-то долю секунды с ними в саду находился кто-то еще. Нет, скорее угадывалось чье-то присутствие.

– Вы тоже почувствовали, – мягко сказал Людовичи. Клэр кивнула и взяла футляр, сердце ее колотилось.

– В Венеции, – продолжал он, – прошлое живет. Десять лет, сотню… – Он сделала грациозный жест, словно отпускал кого-то. – Веками тень ее трагической истории неотступно преследовала этот дом. Благодаря вам, синьорина, она снова заняла здесь свое почетное место. Ее отец, Андреа Людовичи, тоже. Берите ожерелье и носите на память. Вы не можете знать, каким подарком вы меня одарили.

– И вы не можете знать. – Клэр тепло улыбнулась. Если бы не граф и не Бьянка, Вэл был бы уже на полпути на другой конец света. А она – в одиночестве.

– Вы позвоните мне, когда все приготовите к аукциону, – сказал граф, ведя ее назад в палаццо. – И когда вы приедете снова, то будете моими гостями. Вы и ваш муж.

Теперь была ее очередь поражаться.

– Откуда вы узнали? Граф рассмеялся.

– Наверное, Бьянка сказала. Мне она тоже снилась, синьорина. Она приходила ко мне прошлой ночью, пока я спал. Бьянка сейчас вместе со своей истинной любовью. А вы – со своей.

Глава 10

Вскоре каблучки итальянских туфель Клэр зацокали по белым и розовым плиткам, которыми был вымощен piano nobile, а также вниз по мраморной лестнице, ведущей к воде.

Она собиралась встретиться со своей истинной любовью – но не робко и с сердцем, переполненным страхом, как Бьянка. Клэр шла по ступеням Ка' Людовичи смело, полная надежды и любви.

Вэл ждал ее здесь на частной яхте. Клэр остановилась на причале. Ее сумки стояли на палубе рядом с его багажом. Так, как это и должно быть.

Вдали собирались тучи. Скоро пойдет дождь, но лагуна за каналом была прозрачна и почти неуловимо переходила в небо. За последние несколько недель горизонты Клэр тоже расширились. Она больше не будет пытаться посадить своего орла в клетку. Синее небо было наполовину затянуто перламутровыми серыми облаками, но сквозь них ярко светило солнце. Его лучи покрыли глянцем загорелую кожу Вэла, высекали огонь из глубины его глаз. Она не могла изменить его, а он – ее.

Они могли изменить только себя.

И они добьются в этом успеха, потому что любовь их глубока и сильна. Потому что теперь они оба понимали всю ценность любви и невозвратимость потерь. И потому что она поверила наконец в его любовь и в то, что свобода, подаренная ему, является залогом его верности, его любви.

Когда Вэл увидел ее, лицо его засияло. Затем он помог ей перебраться на яхту и привлек ее к своей груди для долгого, глубокого поцелуя, который солнечным светом пролился через нее, согревая до глубины души.

Вэл почувствовал разницу в том, как теперь ее тело прижималось к нему, почувствовал ее веру в то, что именно так будет и так должно быть. Когда он привлек ее к себе, запах ее кожи и волос взволновал его, как изысканный аромат духов. Это, подумал он, самый лучший момент моей жизни.

– Я люблю тебя, Клэр, – прошептал он. – Я хочу тебя, и ты нужна мне. Всегда.

Она встала на цыпочки и обвила руками его шею.

– Я люблю тебя, Вэл. Всегда любила. Всегда буду. Всегда.

Рулевой прочистил горло.

– Синьор, синьорина. Пора ехать.

Клэр посмотрела на Ка' Людовичи, его выцветший бело-розовый фасад, светящийся в переменчивом свете дня. Граф улыбался им сверху – и на какое-то мгновение ей показалось, что она увидела еще одно лицо позади него: красивую молодую девушку в бархатном платье, с облаком волнистых золотых волос, словно сошедшую с полотен Боттичелли.

Потом образ медленно растаял.

Сердце Клэр парило. Спасибо тебе, Бьянка! За твою любовь, за то, что доверила мне раскрыть правду о тебе. И за то, что научила меня смелости любить.

Пошел легкий дождь. Остров Сан Джордже Маджоре был окутан туманом. Скоро они вернутся, чтобы увидеть его снова. Венеция стала их городом.

Клэр направилась в каюту в сопровождении Вэла. Ее наполнила радость. Бьянка обрела покой и была с мужчиной, которого любила. И она тоже.

Пока яхта прорезала волны лагуны, они улеглись вместе на кожаном диване в глубине каюты. Гудение двигателя успокаивало, было негромким, как биение сердца. Клэр чувствовала, что ее куда-то уносит. Потом губы Вэла прикасались к ее волосам, глазам, покусывали мочку правого уха.

– Прибереги это для Парижа, – сказала она ему с нежным смехом.

Он поцеловал ее в кончик носа и положил ее голову себе на плечо. Они оба глянули в иллюминатор, чтобы в последний раз увидеть Венецию.

Шаловливый ветер с Адриатики разбрасывал прозрачные вуали дождя в стороны. Мгновение казалось, что прекрасные палаццо, башни с черепичными крышами, церкви с куполами плавают в озере расплавленного олова.

Венеция исчезла в нежной серебряной мгле, как мираж. Как заколдованный остров из сказки.

Как сказочный сон.