Текст книги "Край ничейных женихов"
Автор книги: Маргарита Южина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
– Ого! – вытаращил глаза Иван Михайлович. – Это… куда тебе такие деньжищи… на первое время?
Пожилая дама запрокинула голову, мечтательно уставилась в потолок и начала перечислять:
– Я присмотрела себе розы Остина… возьму для начала штук восемь, они должны создать неповторимый английский колорит в нашей усадьбе, сейчас, кстати, самое время их садить. Затем – клематисы. Эти дивные лианы выделят наш двор из остальных деревенских… Ну и пергола… мне надо непременно перголу! Заметьте, я совсем не прошу денег на строительство беседки!
– Маменька, постарайтесь уложиться в двести рублей, – не особенно озадачилась Мария Адамовна. – Купите семян декоративной капусты, и все деревенские точно сойдут с ума – никто из них еще не додумался украшать клумбы капустой. Кстати, семена садить тоже еще не поздно… Ваня! Я потерпела крах!
Супруг отчаянно заморгал. Крах жены означал одно: Ваня должен немедленно совершить подвиг, чтобы этот крах истребить.
– Думай, Ваня, думай: где ты еще можешь достать холостых мужиков, – не обманула его ожидания супруга.
– Хорошо… – насупился Иван Михайлович. – Я пойду в спальню… подумаю как следует…
– Машенька! Но про капусту в журнале ничего не сказано! – очнулась от своих мыслей Элеонора Юрьевна. – И потом… ну, деточка, это же неэстетично!
– Зато эксклюзивно, – отмахнулась Мария Адамовна и направилась в ванную.
Хотелось подумать и расслабиться… ну или вообще не думать ни о чем. Столько дел, а неудачи посыпались прямо с самого начала.
Когда она вышла из ванной, по квартире гулял храп на два голоса. Хлопоты о предстоящем отпуске не повлияли на прекрасный сон сына и маменьки. Мария Адамовна тоже решила, что на сегодня хватит всякой рабочей деятельности, и уже собралась было улечься, как в двери позвонили.
На пороге стоял Петр Сигизмундович собственной персоной. На щеке алели две яркие царапины, зато глаза горели боевым задором.
– А вот и я! – радостно улыбаясь, сообщил он. – Заждались, поди? Так, когда мы выезжаем?
– К-куда? – не сразу сообразила Мария Адамовна.
– В санаторий, ну вы сегодня приглашали! Я все обдумал и… Да! Я согласен!
– А… ваша супруга? Она разрешила? – покосилась на щеку гостя Мария Адамовна.
– Ха-ха! Вы будете плакать от счастья! Я не женат! Да! Мы в разводе! Уже семь лет тому как! – обрадовал гость. – Так что… я готов к деревенской сметанке, и моя машина в вашем распоряжении! Когда отбываем?
И все-таки Марии Адамовне все еще не верилось в удачу.
– Погодите… ну, а та женщина, которая сегодня выскочила как черт из табакерки… я хотела сказать, которая…
– Ой! Да что вы ее слушаете! Она вообще меня выгнала! Из квартиры моей матери, представляете? Так что я совершенно свободен! Счастье какое, правда?
– Правда… – рассеянно кивнула госпожа Коровина. – А только… вы завтра не передумаете?
– Конечно, нет! – даже немного обиделся гость. – Если я сказал, то… мое слово – закон! К тому же… мне все равно жить-то теперь негде, пока Алька не уберется. Так что… Я у вас пока тут переночую, ага? На диванчике… у вас же есть диванчик?
Конечно, диванчик для такого дела сразу же нашелся. Даже отыскалась парочка бутербродов для позднего угощения. И через час храп в квартире радовал уже трехголосьем.
– Ну и славно, – выдохнула Мария Адамовна, – Теперь можно и самой в кровать. Завтра у нас много дел… очень много…
Глава 3
К дачному домику в деревне Мужиково подъезжали на машине Ивана Михайловича. «Подарочное» авто спрятали до вечера в ближайшем лесочке, откуда ночью Петр Сигизмундович должен был перегнать его во двор Коровиных. Не надо было видеть местным, как незнакомец ведет машину, а потом участвует в конкурсе женихов за эту же иномарочку. Нехорошие мысли могут появиться.
Едва Иван Михайлович притормозил у ворот, как из салона выскочили невестка со свекровью и кинулись в домик. И вовремя. Потому что из домика как раз вынесся сам Михаил Иванович, в майке, в стареньких трениках, босиком, и ринулся к огородам. Однако Элеонора Юрьевна была начеку, цепко ухватила мужа за резинку от штанов, и долгожданная встреча супругов таки состоялась.
– Мишенька! – резко рванула к себе мужа пожилая леди, и тот уткнулся в ее костлявую грудь. – Миша! Виноградинка моя! Ну наконец-то я могу прижать тебя к своему сердцу, мой ненаглядный! Пойдем в дом.
Ненаглядный попытался было все-таки улизнуть в манящие огороды, но резкий толчок трепетной супруги придал ему обратное направление.
– Папа! Как же мы соскучились, папочка! – кинулась к свекру Мария Адамовна и крепко ухватила мужчину с другой стороны, чтоб не сбежал. – Ой, уже сто лет не виделись! И за пенсией не приезжаешь, и вообще куда-то весь девался… А мы тебя ищем-ищем… Пойдемте в дом, мы столько всего навезли… Ваня! Веди гостя! Папочка, а у нас столько новостей! Мамочка тебе расскажет. Она так увлеклась садоводством! Так увлеклась!.. Мама, ну что ж ты молчишь-то, как рыба, прости господи!
– Я не молчу, я его тащу… – пыхтела Элеонора Юрьевна. – Мишенька, ты сейчас уже не беспокойся. Теперь я тебя ни за что одного не оставлю. Оставлять тебя одного в этой глуши… Это ж преступление перед… перед нашей любовью!.. Мишенька, ты ногами-то быстрее шевели и на моей руке плетью не висни, шагай давай! Я еще с тобой про пенсию не поговорила… ягодка моя.
Мужчина, подталкиваемый с двух сторон ближайшими родственниками, нехотя продвигался к дому. Мария Адамовна искоса разглядывала свекра, и, что там говорить, придраться было не к чему. Если в городе Михаил Иванович был каким-то невзрачным, сереньким господином, который всегда старался казаться незаметным, то сейчас мужчина округлился, у него даже появился небольшой животик, и, вероятно, это придавало ему некую солидность, уверенность в себе. И, чего уж там, баба Нюра теперь уже не так бойко на него покрикивала, да и те окрики мужчина воспринимал совсем иначе. Эх, нелегко будет свекровушке вернуть супруга в родное гнездовище…
Почему-то Мария Адамовна не слишком удивилась, когда за столом в доме увидела Любу-Индюшиху. Видимо, приезд дорогих гостей застал парочку врасплох, потому что со стола даже не успели убрать бутылочку какой-то настойки ярко-малинового цвета. Да и сам стол радовал. И огурчики малосольные, и картошечка свежая, и оладушки румяные, и сметанка густая, ложка стоит, даже селедочка была, лоснилась на тарелке масляными боками.
– Ого… не обманули… – не верил своим глазам вошедший Петр Сигизмундович. – Это прямо сейчас к столу можно, да? И правильно, а то я после этой дороги…
Любочка перед такой большой толпой родни стушевалась, покраснела и принялась убирать со стола грязные тарелки, чтобы выставить чистые.
– Ой… прямо так неожиданно… – хваталась она за пылающие щеки. – Проходите, садитесь за стол, я сейчас… Ой, а куда ж я вилки чистые задевала? Миша, ты не помнишь?
– А вы, женщина, свободны, – с царским величием произнесла Элеонора Юрьевна, не ослабевая хватку на резинке мужниных штанов. – Ступайте!
– Да я-то… – пожала плечами Люба и беспомощно взглянула на Михаила Ивановича.
Тот крякнул, набрал в легкие побольше воздуха и начал:
– Ну вот что, родственники! Это хорошо, что вы все здесь собрались, потому что мне нужно вам сказать… нужно сказать… очень… важную новость! Я…
– Папенька, не торопись, мы никуда не уезжаем, – затараторила Мария Адамовна, не давая свекру вставить и словечко. – Ты нам все-все сейчас расскажешь!.. Мы сразу за стол, да? Ваня! Садитесь за стол… Мама! Отпусти уже отца, куда он убежит, там же Ваня в дверях!.. Петр Сигизмундович, а вы не пристраивайтесь, сейчас…
– Женщина! Да что вы пнем-то торчите? – повысила голос на Индюшиху Элеонора Юрьевна. – Вам же сказали: собралась семья! Мы давно не виделись! Ступайте уже домой!
– Миша! – обернулась к Михаилу Ивановичу Люба.
– Так я что хотел сказать! – снова поднялся тот, но ему опять не дали открыть рта.
– Пап! Ну чего ты, в самом деле? – уже подал голос и Иван. – Сейчас все за стол сядем, тогда и… А чего это у тебя за винцо? Сколько градусов? Сам готовил?
– Любочка… – Мария Адамовна подошла к соседке, дружески взяла ее под локоток и повела из кухни. – Любушка, у меня к вам такая просьба, прям такая просьба! С нами тут приехал… двоюродный племянник моей мамы… по ее отцу… Петр… Ну очень хороший мужчина, очень! И вот прямо привязался как банный лист… говорит, хочу к вам в деревню! Ну и как откажешь? Взяли! А вот… поселить его у нас ну совсем негде! Вы же сами видите: где тут всем разместиться? А я слышала, что у вас дом просторный, да и чистюля вы, и хозяюшка. Не приютите у себя Петра, а? Буквально на несколько дней! Только на несколько! А он вам по хозяйству там… если что надо. А? Такой мужчина славный!
Люба запыхтела паровозом, потом бросила взгляд на Михаила Ивановича, но тот уже увлечено рассказывал сыну процесс изготовления наливки.
– А почему ж не взять? – обиженно повела плечиком женщина. – Мы хорошему-то мужику завсегда рады! Где он тут у вас? Тот вон задохлик?
– Ну что вы? – обиделась Мария Адамовна. – Тот задохлик мой муж! Другой! Крепыш!
– Ага… как, вы говорите, его звать?
– Петр! Петр Сигизмундович.
– Ну… с Сигизмундовичем это вы загнули… Петя! Пойдемте, я покажу вашу комнату! Я тут рядом живу.
Петр Сигизмундович печально уставился на стол:
– А может быть, перекусим? Меня обещали хорошо кормить.
– А я все сделаю! – смотрела не на Петра, а на Михаила Ивановича Люба, но тот старался с ней взглядом не встречаться. – И накормлю! И напою! И спать уложу! Даже в баньке попарю!
– Ну тогда чего ж мы ждем-то? – засуетился мужчина, схватил свою сумку и поспешил навстречу баньке. – Идемте уже! Как вас звать, кстати?
– Любой… Можно Любашей, это уж кому как понравлюсь. Вы-то как звать станете? – уже вовсю кокетничала с новым мужчиной Индюшиха. – Ой, какие у вас сумки-то, давайте понести помогу… А вы надолго к нам? Хорошо б, если надолго, а то у меня в доме нужно…
Они вышли, а Михаил Иванович еще долго смотрел на дверь, которая за ними захлопнулась.
Люба шла домой, тащила сумки гостя (на кой черт она их схватила-то?), язык ее болтал всякую чепуху, а сердце сжималось от обиды. Это ж надо так! Только семья появилась, как этот Мишенька, черт плешивый, тут же про нее, про Любу, и забыл! А ведь она уже сыну Егорке успела в армию написать, что жить они станут в городе, в своей квартире, что не придется парню по общежитиям мотаться. А чего? Ведь как славно все было придумано: они б продали домик в деревне, Мишину бы долю вложили и… купили бы себе какую-нибудь квартиренку в городе. И не надо было бы за водой черт-те куда таскаться и за дрова бешеные деньги платить, да еще потом в лесу приворовывать. А этот! И разве ж ему плохо было? А уход какой! И тебе молочко, и творожок всегда свежий, и помыть-постирать… А дачу б эту можно было продать, вон сейчас как городские-то к ним ринулись. Все мечты псу под хвост!
– …Так что я еще хоть куда… – о чем-то бубнил гость.
– Тык разе ж я спорю! – криво улыбалась Люба. – Ой, а мы ить чуть мой дом не прошли! Вот же он! Заходите!
Петр Сигизмундович вошел в дом. Большая изба разделена на две комнаты, за печкой – крохотная чистенькая кухонька. Небогато, но прибрано… Интересно, а как у хозяйки с гостеприимством? Сказки читала, ну, там, что сначала накормить, напоить, спать уложить, а потом уж…
Люба уже суетилась возле стола.
– Ой, – всплеснула она руками. – Так вам же сначала-то с дороги умыться бы надо, да? Как я не сообразила! Вы ополосните руки-то вот тут, у умывальника, а уж попозже, к вечеру, я и баньку растоплю.
– Нет, руки-то я помою, чего уж, а вот баньку… да на кой она мне? Я ж с города, помытый. Каждую субботу моюсь, это уж у меня закон такой: как только суббота, мне ванну принять требуется – ноги там помыть, голову, уши…
– Да я поняла, поняла, – кивала Люба. – А только разве ж баньку-то с ванной какой сравнишь? Я ж и веничек свеженький запарю, и сама по спинке пройдусь веничком-то, а уж потом и самогоночку в запотевшей рюмочке, а?
Петр Сигизмундович помялся.
– А нельзя… чтоб рюмочку-то без баньки? Чего нам вечера ждать? – скромно взглянул на хозяйку гость. – Это я вам так намекаю… К тому, что вот вы уж все котлеты вытащили, на стол поставили, а бутылочки-то никакой и не видно.
– Это я ее еще из холодильника не достала, – хихикнула Люба и вдруг насторожилась. – А вы чего-то с таким вниманием к рюмочке? Вас жена не из-за пьянства бросила?
– Какая жена? – оторопел гость. – Не было у меня никого.! И не из-за рюмочки она ушла, а из-за машины! Она, видишь ли, мечтала, что я машину-то на нее перепишу! Вроде как кредит она взяла, так и машина на нее должна быть переписана! Дурь какая-то! Она и водить-то не умеет.
– То есть… у вас, значит, и машина есть? – округлила глаза Люба. – Своя?
– А то чья же? Моя. Собственная… – гордо кивнул гость. – А где рюмочка-то?
Люба скоренько налила гостю, и мысли про Михаила Ивановича на время покинули ее светлую голову. Надо было приглядеться к новому мужчине повнимательнее: все же с машиной человек, в городе живет, да и… возраст у него помоложе. А то ведь… Нет, Михаил Иванович тоже достойный мужчина, но возраст-то под лавку не кинешь. Вон, в прошлые-то выходные ходили к Галине, подружке, на именины, так Мишенька выпил лишку да вышел покурить. Во дворе у Галки телега старая стояла, тоже ведь, всякую дрянь во дворе хранит, так Мишенька под телегой-то заметил, как курица снеслась. Ну и хотел, видно, яичко умыкнуть. Под телегу полез, да там ему в поясницу-то и вступило! И ни туда ни сюда. Может быть, никто б и не заметил, из-за стола-то хрен кого выудишь, так Галкин гусак, видно, с тыквой Мишенькин зад попутал. Как давай Мишеньку в эту самую тыкву долбить. А тот только и знает, что голосит: «Ой, покалечит нервные окончания! Ой, покалечит! Галка, убери гуся!» Галкин зять выскочил, увидел и давай всю деревню собирать – показывать, какой у них гусь умный, любую собаку переплюнет. Ох, и стыда натерпелись. А этот-то Петр… вон какой! Орел! Уж ежели ему придет в голову яйцо спереть, так и сопрет, никакая хворь в поясницу не вступит.
– За вас! – уже стоял с рюмкой в руке Петр Сигизмундович. – За наше своевременное, так сказать, знакомство!.. Кстати, а жить я буду вон в той комнатке, я уж приглядел.
– Это моя комнатка… – зарумянилась Люба. – Но… ежели вы со мной жить желаете, так я чего ж… гостю перечить не стану.
А у Коровиных в это время застолье уже закончилось. Мужчины бы и еще не против были посидеть, но у женщин появились другие планы.
– Мишенька, горошинка моя, пойдем, ты мне покажешь ваши бутики, – проворковала Элеонора Юрьевна, приглаживая перед зеркалом прическу. – Я заметила, что эта соседская баба совсем не покупала тебе носки! Вон, палец вылез!
– Нюра… – поджал губы Михаил Иванович. – Она и не должна мне покупать носки. Я сам себе покупаю.
– Вот поэтому ты пенсию домой и не привозишь, – сверкнула на него глазами супруга. – Я могу себе представить, какие носки ты покупаешь! Пойдем, покажешь мне деревенские товары.
Михаил Иванович хотел было пояснить, что товары здесь точно такие же, как и в городе, но понял, что дело это неблагодарное, легче в магазин сходить, и поднялся из-за стола.
Супруги ушли, а следом за ними стала собираться Мария Адамовна.
– Ваня, на тебя возлагается серьезная миссия – убрать со стола и помыть посуду, – обернулась она к мужу. – И учти, если ты не справишься, сегодня на ужин будешь жевать только гречневую кашу. Даже без молока.
– Но… Машенька! – вздернул брови домиком Иван Михайлович. – Ты же сейчас тоже не занята. Вот и помыла бы.
– Я не занята? – выкатила глаза жена. – А кто сейчас поплетется к председателю, чтобы выпросить комнату для моих женихов? А? Только не говори, что ты, она тебе не даст. Не капризничай, приступай.
Оставив мужа на хозяйстве, Мария Адамовна решительно направилась к Анне Тихоновне. Это у нее они тогда искали свекра, и та проболталась, что председательствует. Когда женщина начальник, это хорошо. Значит, войдет в положение своих сельчанок и выделит какой-нибудь домик для женихов. А то они завтра как понаедут, куда ж их селить-то?
Анна Тихоновна оказалась дома. Однако ни в какое положение входить не собиралась.
– Откуда я столько домиков наберусь? – вытаращила она глаза после того, как Мария Адамовна рассказала ей про женихов и предстоящий конкурс. – Есть у меня… пять койко-мест в нашем медпункте…
– Вот и хорошо!
– Да ничего хорошего! Я их отдаю дояркам. У нас в воскресенье будет слет доярок, приедет двенадцать женщин, а мест всего пять! И куда мне их прикажете? А тут еще вы со своими женихами!
У Марии Адамовны от обиды перехватило дыхание.
– Да что ж вы делаете? – укоризненно покачала она головой. – У вас женщины без мужей маются, горюют, слезы в кровати льют, на чужих мужей вешаются, я решила облегчить их участь, а вы еще женщин назвали! У вас же и так бабский батальон! Нет бы мужчин сюда притащить!
Анна Тихоновна равнодушно махнула рукой.
– Мне, милая моя, о бабских кроватях думать некогда. Мне надо дело делать. Вот сейчас приедут доярки, я себе лучших переманю, а потом мне на коровник деньги дадут, кредиты платить не придется. И потом… что это за конкурс такой – машину, значит, всучат только женихам! А мужьям, которые со своими женами сто лет прожили? А женам, которые сто лет этих пьянчуг на себе тащат? Вот кому машины-то раздавать надо! Короче… нету у меня мест!
От председательши Мария Адамовна вернулась чернее тучи. Зато свекровушка, а они со свекром уже вернулись, сияла медным тазом.
– Машенька, ведь ты подумай, нас вся деревня видела! – щебетала она. – Главное, я Мишатку-то под ручку держу, а они все здороваются, вздыхают от счастья, что жена к нему приехала! Сплошное удовольствие! Я ж еще и лейку себе прикупила! Такая синенькая, с белыми ромашками! Изумительно стильная! Мишенька, чего ж ты молчишь, точно крот? Скажи, как тебе понравилось!
– А чего ж мне понравится-то? Носки ведь так и не купили, – бурчал свекор. – Таскались только зря. И лейка… вот скажи, какую холеру ты ею поливать-то будешь? Она ж детская!
– Маша, ты его не слушай, – махнула на супруга рукой Элеонора Юрьевна. – Носки мы купим завтра. Подсолнушек мой, мы теперь каждый день будем в свет выходить, то бишь в магазин… Маша, а чего ты такая… будто и не рада моей леечке?
Мария Адамовна вздохнула, потом посмотрела на свой телефон и вздохнула еще раз.
– У нас что-то случилось? – дернула бровью сообразительная свекровь. – Пойдем в беседку, ты со мной поделишься. Ты же знаешь, я помогу любому горю… Мишенька! Ложись спать, у тебя по режиму дневной сон, цветочек мой! И чтобы из дома ни шагу!
– Нюра! – взвился Михаил Иванович, но сын потащил его в свою комнату, шепча что-то на ухо.
В беседке Мария Адамовна поделилась бедой: не сегодня-завтра сюда наедут толпы женихов, а селить их попросту некуда. И еще эта председательша! Назвала толпу доярок! Ну как тут проводить работу по сохранению семьи?
– А чего, сильно много женихов звонило? – с интересом спросила Элеонора Юрьевна. – Больше десятка?
– Да никто пока, – горько махнула рукой Мария Адамовна. – Позвонили только две женщины, спросили, куда проехать на конкурс женихов, да бригада строителей из ближнего зарубежья. Им, видишь ли, жить негде. Да и машина не помешает.
– И чего? Ты сказала?
– Да нет, конечно. Зачем кого попало собирать… – вздохнула Мария Адамовна. – А больше чего-то никто и не звонит.
– Эх… – с сожалением причмокнула губами Элеонора Юрьевна. – Только зря деньги на рекламу потратила. А рекламу-то дорогую заказала? В бегущей строке?
– Да ну, зачем?
– Правильно… – одобрила свекровь. И тут же опять озаботилась: – Небось щит здоровенный, на весь дом, да? Или баннер на всю дорогу?
– Ой, ну мама, ну что ты говоришь? Откуда у меня такие деньги? – обиделась Мария Адамовна. – Я так… написала объявление на дверях нашего ДК. А чего? Туда знаешь сколько народу ходит!
– Да чего ж не знать… по звонкам видно, – поджала губки свекровь и вдруг просияла. – А это и к лучшему! Смотри: мы этой Индюшихе Петьку сунули, а теперь… на кой нам другие женихи-то? Они позвонят, а ты их… прям метлой гони, скажи, что не туда попали!
У Марии Адамовны раскрылись глаза.
– Нет, маменька… я их не буду метлой… зачем же? Я их… к себе в клуб буду зазывать! А потом… в клубе повешу фотографию этого Сигизмундовича на своей машине, дескать, вот, один уже выиграл! И… ой, как здорово придумано! И никого никуда селить не надо!
– Только б вот эта Любка не сорвалась. Кто ее знает, какие у нее вкусы, вдруг ей Петя не понравится?
Мария Адамовна легкомысленно отмахнулась.
– Ой, маменька, здесь такое положение вещей, что понравится кто угодно, – успокоила она. – У вас-то Михаил Иванович тоже не Ален Делон. Он и раньше, я на фото видела, красотой не страдал, а уж сейчас… Этот хоть помоложе будет.
Нельзя сказать, что Элеонору Юрьевну последние слова невестки слишком обрадовали, но… зато внесли в ее мятущуюся душу некоторое спокойствие.
Вечером после ужина все уселись перед крохотным телевизором смотреть футбол. Надо сказать, яростных болельщиков в семье не водилось, но здесь ловились только три программы, причем одна отчего-то на неведомом никому языке. Вторая программа уже который час показывала мультфильмы, и женщины решили сделать мужчинам приятное: включили истинно мужскую программу.
– Нет, мам, ты заметила, как они быстро бегают, а? – старательно восхищалась Мария Адамовна. – Грязненькие такие, а все бегают, все бегают!
– Им за это деньги платят, – пробурчал Михаил Иванович и обернулся к сыну: – Вань, налей стопочку, а то чего-то так хочется напиться.
– А чего ж стопочку? – вскочила Элеонора Юрьевна. – Я лучше в стаканчик налью!
Она метнулась молнией на кухню и вернулась уже с полным стаканом молока.
– Вот, мой теленочек, пей сколько влезет. Завтра еще купим.
– Какой я тебе теленочек! – взвился Михаил Иванович. – Я нормальный мужик! И мне надо…
– Здра-а-авствуйте, – раздался в прихожей знакомый голос. – А мы к вам в гости.
Перед изумленными Коровиными стояла парочка: Люба и Петр Сигизмундович, оба красные, точно ошпаренные раки, и счастливые, как молодожены.
– Давно не виделись… – вздохнула Мария Адамовна. – Каким это вас ветром… надуло?
– А чего не надуть-то? – усмехнулась Люба и уверенно прошла в комнату. – Мы с Петенькой в баньке попарились, а чистого у него ничего и нет! Он же не все вещи ко мне перетащил. Вот мы и пришли.
Элеонора Юрьевна, не удержавшись, неодобрительно покачала головой.
– Ой, Миш, вот вспомни, в наше время девицы в первый же день знакомства с мужиками в бане не парились. У нас ведь как было…
– Ой, да когда они были, ваши времена! – хихикнула Люба и подарила Петру нежный взгляд. – У нас, у молодых, сейчас каждая минута на счету.
– И правда, мама, чего вы набросились-то? – делала свекрови страшные глаза Мария. – Любочка, вы знаете, это старшее поколение совсем не разбирается в современных чувствах! Пойдемте-ка мы с вами посекретничаем!
– А вещи мне, что ли, никто не отдаст? – подал голос Петр.
– Да какие ж вещи! – вдруг повысил голос Михаил Иванович. – Ты в чем приехал к нам, то у тебя и было. Ничего ты больше с собой не привозил. Да, сумка… Но там, как мне кажется, только пиво было.
– А еще выходной костюм и галстук! – поправил Петр Сигизмундович. – Я именно костюм взял! Выходной! А белье… я думал, что мне выдадут!
– Господи, как в армию мужик шел, – с сожалением качнул головой Иван Михайлович. – Маш, может быть, у меня где какие трусишки завалялись? Ты б дала…
– Нечего своими трусишками разбрасываться, – опять вклинилась матушка. – Пусть ему молодуха купит. А если уж совсем откровенно, то с молодухой-то и без…
– Нюра! – взревел Михаил Иванович. – Немедленно выдайте ему…
– Да что ж я выдам-то, луч мой солнечный? – вытаращила глазки супруга. – Я и вовсе не знаю, чего они требуют? Какие-то вещи…
– Мне обещали! – гнул свое гость.
– Петенька, как я понимаю, тебя жестоко обманули, – улыбнулась Люба и сняла с плеча своего друга невидимую пылинку. – Пойдем, мой хороший, я тебе завтра куплю новое белье. Мне для тебя ничего не жалко.
Мария Адамовна только удивленно хлопала глазами:
– Надо же, мы ему такую золотую рыбку подсунули, а он все еще думает, что его обманули… Нет предела чужой неблагодарности.
Люба и Петр важно удалились, а Элеонора Юрьевна снова сочла нужным заметить:
– Ведь только три часа назад познакомились и уже в одну баню вместе! Ну что за бабы пошли – вертихвостки! Нет чтобы узнать друг друга, родителей познакомить…
– А я, Нюрочка, между прочим, до сих пор не знаю твоих родителей! – вскочил Михаил Иванович. – И у этих… у этой… вертихвостки! У нее хотя бы баня! Моются люди! А тут!
– Мишенька… – растерянно хлопала глазами Элеонора Юрьевна. – Так ты на меня из-за… из-за этой! Ты! На меня!
Женщина вскочила и в слезах вынеслась из дома.
Трепетные дети даже и не подумали ее догонять. Зато Михаилу Ивановичу досталось по полной.
– Отец! Ты довел меня до нервного срыва! – немного театрально заявил сынок и демонстративно отправился на кухню. Вскоре оттуда послышался звон рюмок.
– Ну-у, Михаил Ива-а-анович… Я от вас в корне этого не ожидала, – поднялась во весь свой рост Мария Адамовна. – Чтобы на родную жену та-а-ак! А вы знаете, что… что… что мама ради вас… Да она вообще на все способна! Вот сейчас проревется, а потом, ночью, снесет вам голову от ревности! И я бы снесла!
Михаил Иванович и сам понимал, что на жену он зря повысил голос. В самом деле, разве ж супруга виновата, что за последнее время эта Люба… Ну не чужая она ему стала! И рядом все время крутилась, хозяйство вела. И видел он, что нужен ей – где гвоздь какой приколотить, где дров нарубить… Да мало ли где! И чего они так на нее взъелись? Ну да, была мысль у Михаила Ивановича создать новую семью… И у Любы, может, тоже была, не один раз на то молодуха намекала. Но они не создали! А могли бы! И, кстати, почему не создали-то? А, ну да, Михаил Иванович сначала собирался рассказать обо всем сыну, хотел посмотреть, как тот его известие примет… Или еще почему… В общем, ему и так хорошо жилось. И всем остальным тоже! Элеонора вон жила себе в своем городе, чем ей плохо-то было? Он – здесь, Люба тоже… и пусть бы все так продолжалось! Нет, принесла их нелегкая!
– Бать… ик… ты… ты это… звиняться будешь? – шатался в дверях пьяненький Иван. – Если нет, пойдем тада выпьем, чего пнями-то сидеть?
– Я тте выпью! – вскинулась Мария Адамовна. – Я тте, зараза такая, выпью! А ну в кровать быстро! Пошли оба спать, я сказала! И чтоб ни один у меня…
Хмель придал Ивану небывалую отвагу. Именно поэтому он схватил супругу и затолкал ее в маленькую комнату, да еще и дверь стулом закрепил, чтобы выйти не смогла.
Мария Адамовна, запертая, точно птица в клетке, трепыхалась недолго, прилегла на кровать и задремала – день выдался нелегкий.
Проснулась она от диких мужских воплей. Мария Адамовна даже боялась предположить, что могло случиться. Она кинулась к дверям и рванула за ручку.
– Да выпустите же меня кто-нибудь! – заорала госпожа Коровина изо всех сил.
Дверь открылась, и Мария Адамовна сама не удержалась от крика.
– Кра-а! – как-то по-вороньи гаркнула она и выдохнула: – Ну… маменька! Эдак и до… энуреза недалеко! Что это с тобой?
В дверях стояла Элеонора Юрьевна. Только узнать свекровь с первого взгляда было проблематично. Ее кокетливое платье, черное в мелкий белый горошек, с кружевным белым воротничком, теперь болталось черной тряпкой, лицо было измазано сажей, а прежде тщательно уложенные седоватые букли торчали вверх смоляными пружинами.
– Я не понимаю, вы в баню пойдете? – с долей обиды спросила дама. – Я затопила.
Оказывается, как рассказала почтенная леди, она впервые в жизни отважилась растопить печь, чтобы ее семейство тоже могло попариться в баньке. Получилось не вдруг. Элеонора Юрьевна, как и полагается, натолкала в печь дров и даже подожгла какую-то бумажку, чтобы лучше разгорелось, но огонь сожрал бумажку, а потом из печурки повалил дым. Да такой, что дышать уже через минуту стало нечем. Естественно, дама выскочила из бани, где ее и заметила соседка по огороду.
– Ты чего эт творишь? – строго спросила она. – Баню поджечь хочешь? Из-за Индюшихи, что ль? Ты мне это дело брось! Так мы тут все погорим!
– Чего это вы глупости… кыхык-кыхык!… Я не поджечь… – хватала ртом свежий воздух Элеонора Юрьевна. – Я хотела… баньку… кхек… попа… кхык… попариться!
– Гооспыди… Эти уж мне городские! Ты посмотрела, может, у тебя труба забилась? Чёй-то дым в баню прет?
– А как смотреть?
– Ну так… теперь тока когда дрова выгорят, – умно рассудила соседка.
Элеонора Юрьевна не стала ждать, она кочергой выкинула дрова из печки и затушила их тут же, водой из тазика. Дрова так и не разгорелись, поэтому в печке и углей-то не было. И все же мудрая женщина подождала примерно полчаса, дабы соблюсти пожарную безопасность, и только потом сунула в печку голову. Надо же как-то было посмотреть, забилась ли труба. Стоит ли говорить, что ничего в печке разглядеть не удалось.
– Там ничего не видно, – снова обратилась дама к соседке.
Та крутилась на огороде, но, завидев перемазанную с ног до головы почтенную женщину, сжалилась.
– Пойдем, посмотрим, чего там у тебя… Госспыди… ну ни на что ума нет.
Зайдя в баню, соседка очень удивилась:
– Эт ты чего, дрова, что ль, мыла? Совсем рехнулась?
– Это я их… того… тушила… чтобы посмотреть… – смущенно оправдывалась пожилая женщина.
– Ладно, гляди, как надо… Да эти-то дрова выкинь… Не в помойку, а на улицу, просохнут, а других… Э, да чего тут, сама затоплю.
Соседка затопила баню, показала, как это вообще делается, не уставая поучать новую знакомую:
– Ты за кобелем своим следи, а то… Индюшиха-то до твоего старого пня к моему сыну было кинулась. Парень тока с армии пришел, еще и десяти годков дома не побыл, а она уж его охомутала и давай в город тянуть! А кто его ждет-то там, в городу? Ладно ишо я ловко отреагировала: скараулила ее да патлы повыдергивала. Отлепилась. И то страшно было: а ну как опять сынок к ей переметнется. Да тут твой подвернулся. И я сынка-то быстренько – шасть и женила. Так что… Ну вот, сейчас нагреется, и парьтесь. Тока ты тут помой, а то грязи-то вон скока… Ну, подкинешь, ежели чего…
Элеонора Юрьевна схватила ведро и час отмывала баню от сажи. А потом, чтоб уж совсем ничто не напоминало о неудачном опыте, раскрыла двери и полотенцем вымахала весь дым. Теперь дышать стало гораздо свежее.
– Так что… пойдемте мыться, – гордо закончила свое повествование баба Нюра. Конечно, кое-что она рассказала уже позже, и только Марии Адамовне, мужчинам же представила себя в героическом виде.
