Текст книги "Детектив о кровавом убийстве (СИ)"
Автор книги: Маргарита Лола
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Annotation
выдуманная история, но может быть похожее и было
Лола Маргарита Владимировна
Лола Маргарита Владимировна
Детектив о кровавом убийстве
Детектив с кровавым убийством
Я уже как-то сетовала на то, что не печатают издательства мои произведения и нашла причину – не пишу в детективном жанре. Стала писать детективы – опять не печатают, и опять догадалась о причине – не описываю убийств. Тогда решила – наступить на горло своего гуманизма и описать ужасное кровавое убийство, произошедшее на моей памяти в колхозе "Путь к коммунизму" в 198. году. Мне и вспоминать не надо, напрягать голову, как это произошло, я и так все помню, будто сегодня было. Началось ранним утром с ужасного крика: "Люди, люди, убили! Сюда, сюда, скорее, всех поубивают!" Вся деревня и сбежалась. Смотрят – лужа крови, а от неё след к лесу. Потоптались в луже, по следу пошли до речки, там след оборвался. Той порой участковому сообщили, примчался на мотоцикле. Кричит: "Что ж вы следы затаптываете! Разойдись с места преступления!". Все и разбежались по своим домам. К каждому крыльцу – кровавый след. Участковый в районный отдел милиции сообщил. Следственная группа с собакой прибыла, но толку нет. Собака по всем домам бегает, милиционеры за ней. Собрали для допроса всех сторожей. Никто ничего не слышал и не видел. Каждый сказал: "Я спал". Убитого так и не нашли. Стали соображать – кого же убили. Оказалось, что все колхозники на месте. Детей пересчитали, стариков и старух. Стали спрашивать – не ночевал ли у кого-нибудь кто. Нет, не ночевал. Так, чья же кровь? Зоотехника позвали: "Можешь определить, чья кровь. Человеческая или от животного?". "Если по количеству судить, – говорит зоотехник – то тут человека три надо было бы зарезать. Похоже, крупного кого-то прирезали или нескольких". Следствие зашло в тупик. Стали животных пересчитывать. Но оказалось, что дело это пустое. Никто точно не знает, сколько в стаде коров, бывает, тёлку переведут уже, а ещё не записали, или сколько свиней на свиноферме. По бухгалтерии одно, а в наличии могут быть и лишние или недостанет. Не без этого. Вот сколько коней, тут конюх Иван Петрович всех знает – и сколько, и поимённо. Все у него на месте. "Пусть бы только он у меня коника или кобылку попробовал порешить, живым бы не ушёл". Так сказал заслуженный коневод района Иван Петрович Копытин, или попросту дядя Ваня, а старший следственной группы старший лейтенант Панфилов навострил уши. "Отойдём, поговорим, Иван Петрович". Отошли. Старший лейтенант, ясное дело, со всем уважением, и по отчеству, и на "вы", и – "вы здесь самый преданный коммунист", и т.д. Расположил Ивана Петровича для оказания помощи следствию и напрямую: "Кто?". Иван Петрович, хоть и честный коммунист, но обвинить сразу подозреваемого поостерёгся. "Проверить надо кое-кого. Потом уж и скажу". Старший лейтенант и так, и этак: "Иван Петрович, ты только мне скажи, а я – никому, пока не прояснится". На "ты" перешёл для близости и сердечности. Не сказал. "Я в своё время врагов народа и то не выдавал". "Ну, ты сравнил, Иван Петрович, то же свои люди были". "Так и этот свой". "Ага"– подумал старший лейтенант – "Уже кое-что. Свой значит". Но всё равно не забрезжило, что свой, так это – скорее всего. И так ясно. Но где– же труп, или трупы, или туши?
Через какое-то время милиционеры собрались в клубе, где им была предоставлена комната, и проводник с собакой подошёл. Результатов – ноль. Задумались. И тут – крики и рыдания. Женщина в истерике заходится. Повскакали, дверь открыли – председатель колхоза Пётр Иванович тащит за шиворот передовую свинарку района Анну Петровну Литвинову.
–Вот. Из петли вынул... Хряк у неё пропал. Рекордист новой породы. Сто тысяч стоит. Она думает, что её теперь расстреляют.
Успокоили, заверили, что смертная казнь у нас отменена, и арестовывать свинарку не будут, пока всё не выяснится. Милиционеры приободрились. Какой-то свет в конце тоннеля забрезжил. Пошли по месту жительства элитного хряка по кличке Олег. Анна Петровна пришла в себя, показывает: "Вот тут Олеженька стоял, а больше на бочку лежал. Ласковый. Как подойду, мордкой потычется..." Опять плачет. Попросили посмотреть, не заметит ли чего необычного. Нет, всё как обычно, только воротца открыты. Ничего не обнаружили. Хряка Олега не нашли ни живого, ни мёртвого. Сторожа свинофермы ещё раз допросили с тем же успехом – спал он, как и положено ночному сторожу.
Потом уже, дня два-три прошло, стало появляться на базаре свиное мясо, причём, преизобильно. Не время бы ему появляться, свиней позже режут, поближе к зиме, а тут полно свинины и недорого. Подозрительно это. Не хрячатиной ли торгуют? Но нет. Хрячатину всегда отличишь, запах у неё противный. Участковый спрашивать у торгашей – откуда свинина. Торговцы в ответ – кто чего соврёт. То поросёнок ногу сломал – пришлось зарезать, у другого -кормить стало нечем и т.д. и т.п. Дело ясное, что дело тёмное. Участковый поднапрягся – не дурак и дело своё знает. Постепенно, шаг за шагом вышел на свою хорошую знакомую – разведёнку Зою Аркадьевну Любавину доярку и прямиком к ней. "Откуда свининка?". И снова по деревне женский крик-вопль. "Люди добрые, простите, бес попутал, всё это Федька подстроил". Федька из соседней деревни, личность известная, с него станет.
Федьку допрашивали в районном отделении милиции. "Где хряк?". Запираться было бессмысленно, и Федька всё выложил. Пришёл к нему человек и стал предлагать дело. Зарезать в колхозе "Путь к коммунизму" хряка-производителя, так чтобы никто не видел. За это пообещал хорошо заплатить, а мясо себе заберёшь. Федька согласился, пошёл на дело. Только открыл дверцу, хряк его рылом толканул, выскочил из свинарника и в лес. А Федька лежит, хряк его уронил, и думает: "Догадался, что я его убивать пришёл. Не заплатит теперь мне этот, что приходил". Чтобы выйти из положения, взял и зарезал трёх свинок, крови напустил. Пусть подумает, что хряка зарезал – заплатит. Мясо подруге своей Зое отнес, велел на базаре продать. Откуда мясо – Зоя не спрашивала. Потом уж сама догадалась. А этот, что убийство заказывал, так и не пришёл. Милиционеры опять: "Так, где же хряк?". А Федька, ему теперь терять нечего, нагличает: "Откуда мне знать. Вы милиция, вы и ищите". "Найдём, а ты посиди". Хряка Олега нашли неподалёку в лесу – живёхонек. Собака милицейская привела.
Кто же такой приходил заказывать убийство. Зачем. Почему. В истории советской криминалистики, а, может, и мировой, такого не было. Не было прецедента. В те времена, даже, термина такого "заказное убийство" ещё не существовало. А уж заказное убийство хряка – смех просто.
В милиции и в районных органах власти расследование происшествия в колхозе "Путь к коммунизму" посчитали законченым. Дело передали в суд даже с некоторым удовлетворением. Всё раскрыто, преступник арестован и признался. То, что он нафантазировал про "заказчика убийства" во внимание можно не принимать. Ясно, что наврал. Суд состоялся, Фёдор Порошин 1965 года рождения получил срок, а через год освободился по амнистии.
Участковый уполномоченный Алексей Иванович Анискин (однофамилец известного детектива и его прообраз) по завершении этого дела потерял покой. В то, что был заказ на убийство, он поверил. Для него это было ясно и сомнения не вызывало. Придумать такое Федьке Порошину с его мозгами было явно не под силу. Описание заказчика, с Федькиных слов, Алексей запомнил: "Голова! Что ты! Говорит как телевизор, ещё и лучше. Пахнет от него как от Нюры-кассирши. Пинжак один, штаны другие. Всё новое". На вопрос, какого цвета волосы, сказал, что не заметил, вспомнил, что в шляпе тот был. Алексей сходил в контору, наклонился к кассирше Нюре. "Чем это от тебя пахнет?". "Шипром. Нашему Мишке невеста подарила. Он хотел выпить, а я себе выпросила". "Не мажься больше". "Ладно, не буду. Мне и самой не больно нравится".
Облик заказчика несколько прояснился: образованный, культурный, модный, богатый, не молодой и не старый. Ясно, что не деревенский. Из района. Но из райкома или из исполкома? Что не из райотдела милиции, так это точно – там таких нет. В соседних колхозах ("Путь Ленина", "Серп и молот", "Имени Калинина") – тоже нет. Вот если на опытной станции – может быть, но зачем научным сотрудникам такой криминал? Алексей сузил круг подозреваемых до совещания районного актива, на котором сам присутствовал. Он всех помнил. Мысленно прошёлся по рядам, как сидели, начав с президиума. Исключил женщин. Мысленно же отобрал около десятка кандидатур подходящих по описанию Фёдора. Столкнулся, казалось бы, с непреодолимым препятствием – все десять подходили под сложившийся облик заказчика. Под разными предлогами посетил их – от всех пахло шипром. Делать нечего – стал изучать каждого. Характер, круг интересов, сволочь или нет. Сволочей оказалось трое. Вот это успех – похвалил сам себя Алексей. Их и буду разрабатывать.
Первым оказался зав. торгом, второй – начальник АТП (глава всего автотранспорта), третий – секретарь райкома партии по сельскому хозяйству. Алексей прислушался к своим ощущениям – ужаснулся, что в свой тайный список включил секретаря райкома партии, хоть и третьего, хоть и по сельскому хозяйству. Звали его Геннадий Иванович Ганичев. В молодые годы он был секретарём комсомольской организации в средней школе ╧2, где Алексей учился тремя годами младше. Звали его тогда Генка, и Алексей знал его как облупленного. А ведь, похоже. Что сволочь, так это на сто процентов. Алексей помнил о неприглядной истории, когда Генка бросил беременную Аню Алёнушкину. Поехал поступать в институт, от ребёнка отказался, заявив, что это не его ребёнок. Разве не сволочь? Это давняя история, десять лет прошло, а всё ещё хочется набить Генке морду. Так никто и не набил, хоть у многих руки чесались.
Потом, правда, когда его мать узнала, стал алименты выплачивать, сколько по закону положено, а сверх того Аня не брала, с дочкой встречаться не разрешала.
Итак, Геннадий Иванович Ганичев. Лет ему где-то 35. Застрял на посту третьего секретаря. Но как держится, какие зажигательные речи толкает о скором воцарении коммунизма. Как обличает неверящих в это. Как клеймит позором тех, кто тормозит движение вперёд, к коммунизму. Когда речь заходит о главе партии и государства, Геннадий Иванович делает такое истовое лицо, как будто он молится самому Иисусу Христу. Главу звали Никита, он был популярен у нас в народе и во всём Мире. Отчество и фамилию опускаем.
Алексей напрягся и постарался найти связующие векторы: Ганичев; глава государства; свиноводство колхоза "Путь к коммунизму". Перечитал все газеты, брошюры, журналы, которые нашёл, на отрезке данной эпохи. Изучил выступления главы государства по сельскому хозяйству, сопоставил с выступлениями Ганичева. Нашёл, что последний широким шагом движется по пути к коммунизму рука об руку с главой партии и правительства. И вот, к каким умозаключениям пришёл участковый уполномоченный Алексей Анискин. Для карьерного роста Ганичеву была нужна какая-то сфера, какой-то кусок в общей грандиозности, где бы проявить себя с блеском, заметно, отличительно от всех остальных. Алексей был удивлён тем, что Ганичев "уперся рогом" в такую, казалось бы, незначительную отрасль как кролиководство. Потом понял – глава государства как раз и увлечён этим. Призывает, доказывает, советует в масштабах всей страны разводить кроликов, свиноводство сократить, а аграрии усмехаются, отмахиваются – возни с этим, а сало где брать. Вот Ганичев и решил на этом обстоятельстве сыграть на пользу своей карьеры. Организовать в передовом колхозе кролиководческую ферму – завод – научный центр. На этой базе построить НИИ кролиководства с отделом селекции, чтобы вывести небывалую породу кроликов по весу и по качеству меха. Об этих мечтах Алексей прочитал в полунаучной, полуфантастической статье в местной газете, за авторством Геннадия Ганичева. Тут Алексей и догадался. Ведь если это осуществить, тогда все увидят, какой есть Ганичев талантливый, преданный коммунист и государственный муж. Но в этом деле ему мешает колхозное свиноводство, занимая территорию, производственные помещения и отвлекая рабочую силу. С идеей кролиководства, которой увлечён сам глава партии и государства, Ганичев и пришёл к председателю колхоза "Путь к коммунизму", суля золотые горы и всесоюзную славу. Председатель Пётр Иванович с секретарём райкома спорить не стал, но сворачивать колхозное свиноводство, а на его месте заводить кроликов поостерёгся. Дело затянулось. Партийный секретарь товарищ Ганичев нажимает, председатель всячески увиливает, как он всегда привык это делать, когда директивы вышестоящих шли в разрез с интересами колхоза. А Ганичеву не терпится, так ему хочется прославиться на весь Советский Союз. Вот тогда-то он и додумался. Лишить свиноводство колхоза элитного производителя, чтобы свиноводство захудало, а там принять соответствующие решения. Но, пока, не получилось. Сорвалось. Ещё Федька усложнил положение, украв и зарезав несколько свиней. Федькины показания на следствии о задании прикончить хряка– производителя, хоть и показались настолько нелепыми, что их и в протокол допроса не включили, для умозаключений Алексея пришлись очень кстати. Итак, до всего этого додумавшись, участковый Алексей Анискин с этой своей версией пошёл в райком партии к секретарю по сельскому хозяйству Ганичеву, посмотреть ему в глаза, и послушать, что он скажет. Изобрёл предлог, якобы посоветоваться насчёт охраны животноводческих ферм, но, даже, никакого предлога не потребовалось.
–Алексей! Давай заходи, я тебя сразу узнал. Ты меня класса на три младше учился. Участковым работаешь? Это ты напрасно. Давай в район перебирайся, я тебе помогу. Начальником уголовного розыска пойдешь?
–Я бы пошёл, да дело у меня не законченное. Этот Фёдор хорошо разглядел того, который хряка велел зарезать. Думаю, я его найду, и к ответу призову.
Ганичев чуть побледнел, но не дрогнул.
–Брось ты это дело, Алексей. Оно закончено. Всё. И вспоминать не надо. Давай всё бросай и сюда.
–Родители у меня, дом, хозяйство.
–Всё бросай, родителей забирай. Квартиру дадим, какую скажешь. Можно и две – тебе и родителям.
"Эк, его разбирает"– подумал Алексей, вслух сказал: "Подумаю"
–Думать некогда, да и не нужно. К работе здесь надо приступать немедленно. Дело у нас тут приключилось жуткое, начальник торга проворовался на крупную сумму. Из Москвы каждый день звонки. Нынешний начальник угро не справляется. Могут головы полететь.
–Знаю я. Ничего он не проворовался. В ведомостях напутали, уже и разобрались. Так что спешки нет. Закончу со свиноводством, тогда и перейду в Райотдел.
–Э, нет. Или сей же час, или до пенсии в участковых будешь ходить.
–Лучше в участковых, чем...
Встал и ушёл. Ганичев встать не мог – ноги отказали. Что же делать. А если этот дебил Федька меня опознает? Да и участковый о чём-то догадывается. Вон что сказал: "Лучше в участковых, чем...". Чем кто? Что он имел в виду? Сволочью, карьеристом, уголовником? Лучше уж сволочью. А если из партии исключат? Это– хуже всего. Это – конец всему. Это – прощай всё.
Федьку надо заставить замолчать.
В тот же день в КПЗ принесли передачу: батон, колбаса, сигареты. Положили на скамейку в коридоре с запиской – передача для Фёдора Порошина. Хорошо, что заскочила собака бездомная. Отъела кусок колбасы и тут же скончалась. А если бы колбасу съела милицейская собака?! Узнав об этом происшествии, участковый Алексей поставил себе единицу за свою оперативную работу. Ведь человек мог погибнуть, хоть и Федька, или служебно-розыскная собака – это и того больше урон. Непростительная оплошность. Но худа без добра не бывает. Теперь он точно знал. И мотив ясен – для карьеры всё делалось. А что теперь делать участковому. Подавать рапорт? Отопрётся. И никто не поверит. Карьеру ему можно испортить, а надо ли? Если же доказать попытку причинить колхозу ущерб, это статья 167. Умышленное уничтожение или повреждение имущества – до двух лет лишение свободы. Так не состоялось же. А попытка отравить Фёдора это статья посерьёзней, но попробуй доказать.
Но каков Генка – Геннадий Иванович Ганичев, секретарь райкома партии, хоть и третий. Какой он весь выдающийся: умный, образованный, смелый, напролом идёт к своей цели. А цель его еще не определена. Кролиководство это не цель, это только средство к достижению. Что он задумал, если на преступления идёт? Алексей прямо кожей чувствует, как от него идёт волна порока. При этом ещё его изобретательность, авантюризм, смелость. Но и безрассудство – куда его заведёт всё это. Как там сложится дальнейшее – ни Алексей Анискин, ни Геннадий Ганичев пока не знали и не предполагали, как и весь наш советский народ.
Все остались на своих местах. Алексей Анискин дослужился до пенсии. Занимается своим хозяйством. Он – хороший хозяин. Хозяйство у него – небольшая ферма. И себе с женой хватает и детям всем – по квартире в городе.
Геннадий Иванович Ганичев из коммунистической партии вышел. На плодородной ниве "приватизации" спервоначала приобрёл в собственность письменный стол и ковер из своего кабинета. Как-то неприметно – машину, на которой сам ездил – служебная. Заодно и гараж, в котором она стояла. Вступил в партию Единая Россия, но должности не получил, а и не хотел. Чутьё не подвело – партийная должность ни к чему. Отвлекает от дела, требует много времени, а время-деньги.
Деньги, деньги. Инвистиции. Кредиты. Проценты. Покупки. Продажи. Аренды, субаренды, суб-субаренды. Так с миру (с каждого трудящегося любимой Родины) по нитке – насобиралось несколько миллионов долларов состояния. Что сделалось с Геной Ганичевым! Жив он пока. Только вот нервы на взводе. Не случилось бы опять ещё одного переворота, надо быть готовым. Но он "всегда готов!". В городе у Ганичева квартира, у детей тоже квартиры в разных городах. Есть и за границей. Есть домики и на тёплых морях. В деревне, бывшем колхозе "Путь к коммунизму", у Ганичева дом, участок. При доме же контора – офис. Всё, конечно, по размерам и внешнему убранству невиданное для русской деревни, но разрешено законом. Никто не придерётся. Желательно бы в другую деревню перебраться с глаз долой от земляков, но мама тут живет, которую с места не сдвинешь. Мама Анна Петровна Ганичева, бывшая комсомолка, передовая доярка, а для Геннадия Ивановича – серьёзное препятствие во всех делах. Чтобы он не предпринял, мама требует объяснения, строго спрашивает – законно ли это. Приходится изворачиваться, ссылаться на новую конституцию. И боязно ему, беспокойно, а остановиться не может. Прочитал объявление в прессе – продаётся мужской монастырь. Не удержался, купил за миллион рублей. Вскоре получил предложение – купим монастырь. Продал за миллион долларов. Потом оказалось, что продешевил: монастырь исторический, памятник архитектуры и со святым источником. "Эх, простота моя! Вот так каждый норовит облапошить". Долго сетовал – можно было за десять миллионов продать, естественно, долларов. И так со всем: что не предпримет, всё не так. Подготовка не та. Вот насчёт политики партии и правительства, тут он подкован, а насчёт бумаг этих ценных, хоть и прибывает у него, но чувствует – всё не так. Не достичь ему уровня товарищей этих уважаемых Абрамовича, Дерипасков, Березовского, а про этого необыкновенного, самого высокого и самого красивого Михаила Прохорова и говорить нечего. Как вот он до Норильского никеля дотянулся? Ясно как, при таком-то росте!
Вот ведь как жизнь повернулась! Кто бы мог подумать. Люди, кто поумней и посмелей, стали прибирать к рукам всё, что плохо лежит. "Заводы, газеты, проходы", нефтяные районы, никелевые комбинаты, земляные пахотные просторы. Геннадий Иванович поначалу растерялся, а потом стал догонять, вошёл во вкус и преуспел.
И вдруг что-то такое случилось с удачливым бизнесменом Геннадием Ганичевым. Стало ему тошно и скучно. Может его зависть взяла – у кого-то мллиарды, а у него лишь миллионы. Но нет! Он, вроде бы, жалеет даже этих знаменитых, особенно ему жалко Березовского. Ни за что погиб человек. И себя вдруг жалко стало. На что жизнь свою трачу, перевожу её в валюту, в ценные бумаги. Уважения при этом никакого. Не то, что раньше, на посту секретаря райкома, хоть третьего. А сейчас! Если доллар не сунешь ему в кулак, он тебе пальто и не подаст. Вот на почве всего этого приключилась с Ганичевым то ли болезнь, то ли не понять что. Какой-то маниакально-депрессивный психоз на почве излишков капиталистической частной собственности – такой он сам себе диагноз поставил.
Подумал – подумал и решил. Избавится от всей этой волокиты, этих бумаг ценных и бесценных, много-цифровых счетов, фабрик, заводов, газет, пароходов. Зачем только всего этого наприватизировал, накупил, навыменивал, может даже что-то и украл нечаянно, хоть и не хотел. Теперь вот пожелал: хочу, чтобы все мои миллионы здесь у меня лежали перед глазами, в моей собственной квартире. Я их пересчитаю, уложу аккуратненько все пачечки. В сейф, ясное дело, не поместятся, ничего, найдём место. Стеллажи поставлю. Вот тогда и политикой можно заняться – это моё кровное дело. Наличка понадобится, она и будет. Даёт команду по своей команде: всё продавать. Менеджерам весело, такой работы у них ещё не было. – "Может быть, заводик ликёроводочный оставим для собственных нужд?" – "Нет! Ничего не надо! В супермаркет сбегаете". За несколько дней и ночей много чего продали. Откуда только у людей деньги. А деньги поступают пачками, сумками, мешками, мешочками и некуда уже класть. Пошёл Геннадий Иванович к маме. Дом большой со всеми удобствами и евроремонтом – его заслуга. Попросил уступить комнату вещи сложить.
– В сарай положишь, нечего дом захламлять.
Стал объяснять, что вещи не простые. Особой ценности. Он и дверь железную поставит. Мало-помалу выяснилось, что за ценности.
– Ну, уж нет! Мне такая забота ни к чему! Увидит кто – позора не оберёшься. Скажут – где взяла?
Опять уговаривает – поругались.
– А ты мне помог, когда у меня землю сосед отсудил, почти целую сотку?
– Мама, да я на вас участок 20 соток перепишу, что вам эти полсотки. Участок у воды, миллион стоит.
– Не полсотки, а больше. И не нужен мне этот у воды!
– "Эх, мама, мама, – думает Геннадий Иванович – Знала бы ты, сколько я заработал на продаже таких-то участков..." Вспоминает, как, почти даром, приобрёл 15 гектар. Пригласил землеустроителя, распланировали на участочки по шесть соток, распродал с аукциона. Страшно сказать, сколько тогда выручил. Причём, всё законно делалось. Взял тогда азарт Геннадия Ивановича. Молодой был, голова хорошо варила, чего только не предпринимал и всё законно. Предложили как-то купить слиток золота весом 500 грамм. Взял и купил почти за миллион. А зачем? Вот тут он и споткнулся. До товарищей этих (Абрамович, Дерипаски, Прохоров) так и не дотянул и стал задумываться. Первой мыслью было обратить всё в деньги, что и было сделано. Две сумки валюты всё-таки пришлось к маме отнести. Большие клетчатые сумки, "челноки" в таких товар возят из Турции и из Китая. Маме сказал – "Товар". Мама сказала: "Поставь под кровать".
Той порой молодой участковый уполномоченный, уже третий после Алексея Михайловича Анискина, Серёжа Артамонов обратил внимание – чего это сын Анны Петровны носится с сумками. Хоть в наше время это обычное явление, а будто бы кто его толкнул. К матери своей зачем-то оттащил две сумки. Прежде чем что-то предпринять Серёжа пошёл посоветоваться с бывшим участковым дядей Лёшей. Он всегда так делал. Алексею Михайловичу Анискину Серёжа нравился. Он доверял его чутью и всегда помогал. Вместе они решили, что не вредно поинтересоваться, что за товар с такой таинственностью поступает к Ганичеву, и зачем он поставил железную дверь в одну из комнат и железные решётки на окна.
Проще всего было заглянуть в сумки, которые хранились у Анны Петровны. Серёжа зашёл к ней и повёл разговор – не знает ли она, где купить джинсы и не продаёт ли их её сын.
– Да ты что, Серёжа, разве он станет сам торговать, у него же эти, как их – менеджеры.
– А в этих сумках чего?.
– Кто ж его знает, давай посмотрим.
Серёжа опешил от такого лёгкого исхода. А Анна Петровна сумку тянет из-под кровати.
– Тяжёлая, я и не совладаю.
Серёжа помог, но открыть не смогли. Запечатано, заклеено, ещё и зашито.
– Ой, Серёженька, давай лучше не будем, я у него спрошу. Неудобно как-то.
Серёжа ушёл ни с чем, а Анна Петровна взяла ножницы и, ничтоже сумняшеся, распорола податливую упаковку. Пачки денег лежали плотно, аккуратно, неправдоподобно. – "Ладно, спрошу у Генки" – спокойно подумала Анна Петровна.
Геннадий Иванович, когда пришёл, тоже спокойно объяснил, что это "деньги партии", он их должен положить в банк как поедет.
– Зачем же вы сумку разрезали, мама. Как я их теперь повезу?
– Давай зашью, мы с Серёжей думали, что у тебя тут товар. Ему джинсы нужны.
– Что, Серёжа тоже видел эти деньги?.
– Нет, он сразу ушёл, а я потом разрезала. Подумала, к чему это так упаковано, а тут, вишь, деньга партии. Чего сразу-то не сказал, я бы и не резала.
Объяснения, что это "деньги партии" для Анны Петровны было достаточно. Какая партия – неважно. Раз партия, то это всё понятно, это святое и вопросов больше нет. Сказать Анне Петровне, что это его деньги Геннадий Иванович не мог, так как не смог бы ничего объяснить ей из-за сложности современных финансовых взаимоотношений – бизнеса, наиновейшей "этики" взаимных надувательств. Вот участковому Серёже, если он узнает и спросит, он найдёт, что сказать, и тот поймёт, что всё законно. Заходить же в чужой дом и заглядывать в чужие сумки без ордера от прокурора, вот это – незаконно и чревато взысканиями по службе.
Когда на следующий день Серёжа Артамонов проходил мимо, Анна Петровна открыла окно и крикнула: "Серёжа, у него никакого товара нет, там деньги партии лежат, он их уже и забрал" – и закрыла окно. Серёжа остолбенел, минуты две стоял, потом пошёл к дяде Лёше Анискину.
Они совещались долго. Как к этому относится. Улик никаких. Сколько "денег партии", и есть ли они на самом деле – неизвестно. Мало ли что показалось Анне Петровне. Откуда она узнала про деньги. "Посмотрим, что дальше будет" – решили участковые. Но ничего не происходило. День, два, неделя, уже и месяц на исходе, а в доме Ганичева никакого движения. Всех служащих уволил и охранников не видно. С внешним миром, должно быть, связывается по электронной почте. Если связывается. Что же такое произошло с человеком – бизнесменом, бывшим "партийным функционером". Как узнать? А зачем узнавать, он же не делает ничего противозаконного. Сидит себе, книгами обложился, читает, пишет. В окно с улицы видно. Ни от кого не скрывается. Серёжа приспособился в полевой бинокль с высокого дерева понаблюдать – что он читает. Разглядел – "Мать честная, "Капитал" Маркса читает!". Другие книги – не видно, какие. Не иначе как Энгельс, Ленин, товарищ Сталин.
– "Всё ясно, – подумал участковый уполномоченный Сергей Артамонов, – комсомольская юность, высшая партийная школа, штудирование гениальных трудов дни и ночи оставили след...". Сергей решил, что идеология советских времен крепко засела в голове Ганичева и пробудила "партийную совесть".
Подобные случаи в русской литературе описаны: например, "...вдруг у разбойника лютого совесть Господь пробудил..." (Это Некрасов) У нас случай похожий. Товарищ-господин Ганичев тоже много "богатства награбил". Награбил, и вдруг осознал, что миллионы эти, приплывшие к нему хитрыми путями, которые по нынешним временам почитаются как законный бизнес, кто-то заработал помимо его: пробурил скважины, вспахал землю, нарубил леса, выплавил сталь... . Много чего наработали люди друг для друга. Получили за это "разумную" плату, а сверх того обеспечили несметными богатствами "элиту" – миллионеров и миллиардеров. Этим и обеспокоился Геннадий Ганичев на основе Марксизма-Ленинизма, идеологии, въевшейся в мозг с младых ногтей. И мама была комсомолкой, когда кормила его грудью.
И вот эти капиталы, что "сверх", сосредоточенные в руках немногих, по сравнению со всем человечеством, товарищей-господ – как они расходуются, на какие надобности. Правильно ли они их расходуют. Может ли один человек, с одной головой, управлять сразу несколькими миллиардами долларов? Ганичев решил, что, если правильно, то не может, что это надо поломать, изменить и сделать всё по справедливости и в соответствии со здравым смыслом. Избавившись от своего промышленно-хозяйственного, торгово-спекулятивного чудища со многими головами, превратив всё в деньги (обналичив), Ганичев обрёл время, чтобы обдумать сложившуюся во всём мире ситуацию и составить программу построения справедливого, высокообразованного, высококультурного, хорошо одетого, сытого человеческого общества.
А куда же Ганичев собрался употребить свои миллионы? "Пригодятся", – так он думает. Соберёт, как теперь говорят, команду. Будет чем платить зарплату верным единомышленникам. Вместе они составят программу будущей партии. Издадут её миллионным тиражом (на это тоже потребуется наличный капитал), распространят по всем странам. Естественно потребуется сделать переводы на все языки мира (на это тоже денег хватит). А пока Ганичев засел за составление "тезисов ближайших задач". Ошибки основоположников (Маркса, Энгельса, Ленина), естественно будут учтены, методы руководства страной Сталиным будут отринуты и осуждены.
Работает Ганичев, а участкового Сергея Артамонова такой азарт взял, что не совладать. Подозрительные сумки, якобы с "деньгами партии" – смех один, не дают покоя. К тому же они не за железной дверью, а в пределах досягаемости. Серёжа видел как Ганичев погрузил их в машину, отвёз к себе во двор. Так и лежат в машине, а машина во дворе стоит. Метнулся Сергей к дяде Лёше – "Что делать – другого случая не будет!" Алексей Михайлович не отмахнулся, посерьёзнел, вник. "Надо браться за это дело, что мы с тобой двое участковых одного бизнесмена не прижмём". Однако без нарушения закона не обошлось.
– Сделаем так. У меня в сейфе полмиллиона лежит. Забирай и тащи к себе домой, а там видно будет.
– Понял. Во что их сложить?
– Распёхивай по карманам.
На Серёжиной куртке шесть карманов, да на джинсах, да на рубашке – всё и уместилось. Отнёс домой, кое-куда рассовал, и стал ждать, что будет дальше.
Алексей Михайлович запер пустой сейф, пошёл к своему приятелю, у которого ещё раньше сторговал почти новую иномарку Форд– внедорожник. Позвал к себе:
