Текст книги "Жестокий маскарад"

Автор книги: Марджери Хилтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Марджери Хилтон
Жестокий маскарад

Глава 1

Зеркальная витрина манила своими огнями, красками и теплом. Они разливались над тротуаром и мягкими искрящимися сполохами отражались в сыром вечернем воздухе. Был час пик, суетливые пешеходы слишком спешили спрятаться от уличного неуюта, и им было некогда останавливаться и разглядывать весеннюю свадебную витрину, как бы заманчиво она ни выглядела. Только один прохожий, остановившийся, чтобы справиться с упрямым зонтом, заметил молоденькую девушку, которая стояла, заворожено глядя на витрину, и не замечала дождя, ручейками стекавшего с ее промокшей шляпки и превращавшего волосы в мокрые вьющиеся пряди.

Зонт раскрылся с сухим треском, и прохожий, улыбнувшись, вздохнул и скрылся в темноте.

Небольшой водопад, обрушившийся за воротник, вывел девушку из восторженного состояния. Очарование невесты-манекена слегка портила застывшая неестественная улыбка; кукольные личики двух подружек невесты казались ядовито-розовыми на ярко-зеленом фоне витрины; серебряная подковка, обвившаяся вокруг запястья невесты, тускло поблескивала.

Вирджиния отступила назад, в сияние дождевых всплесков и, бросив через плечо последний взгляд, заторопилась домой. Будь вечер не таким отвратительным, она бы попыталась привести сюда Анну. Свадебное платье было настоящим совершенством, мечтой любой невесты. Именно такое они и искали.

Отвернувшись от потока воды, ударившего в лицо, как только она завернула за угол, девушка грустно улыбнулась, вспомнив об аккуратно свернутом зонтике, ритмично ударяющем ее по бедру. Она уже почти пришла, так что раскрывать его не стоило. Вирджиния поднялась к двери квартиры, остановившись на площадке передохнуть и найти ключ.

Она вошла в опрятную маленькую гостиную.

– Анна, я нашла его! Оно великолепно! Только вот… Анна! Ты дома?

– Я здесь. По какому поводу такой восторг?

Вирджиния прошла в спальню.

– Оно продается у Дарьена – шелковое, цвета слоновой кости. Классический стиль, никаких развевающихся оборочек, которые тебе так не нравятся. К нему – маленькая шляпка вместо венца и туфельки…

Девушка у туалетного столика улыбнулась своему отражению.

– Джинни, с тебя на ковер накапала целая лужа.

Восторг младшей девушки слегка поугас; она прошла в другую комнату, расстегивая пуговицы плаща, сбросила промокшие туфли и, стоя на полу в одних чулках, расчесывала мокрые волосы, когда ее сестра вышла из спальни.

Вирджиния оставила попытки уложить волосы в аккуратный пучок и вздохнула. Ей никогда не удавалось хорошо выглядеть после битвы с погодой, тогда как Анна могла пройти по улице в ливень, и при этом ее темные блестящие волосы оставались безукоризненно уложенными, а лицо, осыпанное дождевыми каплями, казалось еще красивее. В первый раз обратив внимание на нежно-розовое бархатное платье, в которое была одета сестра, Вирджиния воскликнула:

– Это твое новое на выход?

– Да. – По пухлым розовым губкам Анны скользнула таинственная улыбка, и она медленно повернулась: – Нравится?

– Великолепно! Тебе идет этот цвет. Но, послушай, раз ты уже одета, мы можем пройтись до Дарьена и посмотреть то платье в витрине. И если тебе понравится, в субботу…

– В такой отвратительный вечер? Да ты шутишь! Кроме того, за мной должны заехать, – в голосе Анны появились резкие нотки; она нервно прошлась по комнате, остановилась у кофейного столика, взяла сигарету и закурила. Когда она выпрямилась, на ее лице не осталось и тени недавнего замешательства.

– Ну, так что это за платье? – поинтересовалась она.

– Я же пыталась рассказать тебе пять минут назад, – удивилась Вирджиния. – Это свадебное платье как будто сшито прямо для тебя. Оно там одно, и как раз такое, о котором ты все время говорила.

Ответа не последовало. Вирджиния смотрела, как ее сестра пересекает комнату и отодвигает шторы, чтобы взглянуть на улицу, и внезапно ее охватило дурное предчувствие. Она резко проговорила:

– Так ты слушаешь, Анна? Время идет, у тебя осталось всего шесть недель. Дольше тянуть нельзя.

Темноволосая головка приподнялась, и штора упала на место. Тем же странно натянутым голосом Анна произнесла:

– Свадебное платье мне ни к чему.

– Ни к чему? Анна, что это значит? – возбужденно переспросила Вирджиния. – Что случилось? Ты же… Не понимаю. Неужели Брент?..

– Нет. – Лицо Анны было невозмутимым и холодным. – Ничего не случилось, если не считать того, что я передумала. Я не собираюсь выходить замуж за Брента Хартлина.

Она подошла к камину. Отсвет пламени, игравший на мягких складках ее платья, создавал странное впечатление, что это мерцание исходит от нее самой.

– Я ничего не говорила тебе, Джинни, потому что и сама не была уверена… сомневалась, пытаясь убедить себя, что все произошло потому, что мы с ним так долго не виделись. Затем ты сказала мне о платье, и я поняла, как мало времени осталось. Я оказалась лицом к лицу с трудной задачей. Я не могла решиться даже встретиться с… – Анна запнулась, ее глаза заблестели. Внезапно она схватила Вирджинию за плечо и встряхнула ее: – Успокойся, Джинни! Помолвку можно и расторгнуть. Лучше теперь, чем когда будет слишком поздно.

Не обращая внимания на сдавленное восклицание сестры, Анна облокотилась на каминную полку и задумалась, пристально глядя на огонь. Когда она заговорила вновь, ее голос был ровным и спокойным, без следа сожалений:

– Думаю, я знала с самого начала, что совершаю ошибку, вновь впуская Брента в свою жизнь. Но я надеялась, что мы сможем жить, что, со временем, трудности, отдалившие нас друг от друга, исчезнут. Но теперь я уверена, что этого не будет. С каждым письмом Брента мне становилось все труднее отвечать, с каждым днем все труднее вспомнить человека, за которого я собиралась выйти замуж… Попробуй понять меня, Джинни, любовь или становится глубже, или… исчезает. Прошло уже десять месяцев с тех пор, как я увидела Брента. Почти год я смеялась, болтала и обедала с ним. Это слишком долго, чтобы просто забыть… – Она немного помолчала и добавила: – Но одних писем мало.

– Для многих влюбленных это единственный способ общения, – печально заметила Вирджиния.

Анна вздохнула.

– Но не для меня. После отъезда за границу он только и пишет, что о своей работе в Таиланде, о коллегах – людях, с которыми я незнакома. А теперь он собирается остаться там еще на год, организовать клинику и лабораторию где-то в джунглях. Для него это, – ее губы раздраженно сжались, – на первом месте. Но это не мой мир.

Вирджиния опустилась на скамеечку у ног сестры, не и силах осознать всю серьезность ее слов. Затем постепенно испуг начал рассеиваться. Торопливые несвязные мысли появились непонятно откуда, как снежинки, леденящие сердце. Никакой свадьбы, никакого путешествия. Как может Анна отвергать Брента, не испытывая ни малейшего сожаления? Как он воспримет ее отказ? Что скажет бабушка Энни? У них было столько планов, и все они зависели от замужества Анны. Принятое решение влияло на несколько судеб.

Вирджинией овладел панический страх. Теперь перемен в ее жизни не будет. Все радужные планы и надежды рухнули. Если только… Нет, об этом не стоит и вспоминать. Ей придется остаться в Англии вместе с Анной, которая, хотя и была на три года старше, зависела от нее во всем, что касалось домашней жизни. И если Анна не готова пожертвовать своим радостным мирком и людьми, населявшими его, ради Брента, то она тем более не станет ничем жертвовать, чтобы начать новую жизнь в Австралии с бабушкой Энни.

Тоскливая улыбка коснулась губ Вирджинии, когда она подумала о своей единственной оставшейся в живых родственнице. Милая бабушка Энни была самой моложавой, доброй и замечательной бабушкой, которая, в пятьдесят шесть лет, забыла о своем вдовстве и доме, чтобы беззаботно путешествовать по миру и стать невестой такого же молодого сердцем фермера-вдовца. Она сразу же захотела, чтобы обе девушки приехали к ним, а приписки ее мужа в письмах не оставляли сомнений в его доброжелательности к столь внезапно обретенным внучкам. Все это произошло два года назад, и Анна решительно отказалась покинуть Англию. Она не мыслила своей жизни вне Лондона и даже не могла подумать о переезде на ферму «куда-то на край света».

Услышав в ответ «ты вольна поступать, как знаешь, Джинни», шестнадцатилетняя Вирджиния без колебаний приняла решение и осталась с сестрой в небольшой квартирке, бывшей их домом с тех пор, как умерли родители. Соблазн уехать был велик, но она запретила себе даже думать об этом. Анна продолжала управлять магазином модной одежды, которым владела вместе с Нилом Мюрреем и его сестрой, а Вирджиния разбирала старые счета, сидя среди связок пыльных документов в скучной грязноватой конторе «Боуд, Боуд, Брайтмен и Боупенни», иногда прерывая работу, чтобы представить, какую замечательную карьеру сможет сделать, если перестанет мечтать о голубых небесах, бескрайних просторах и румяных, круглобоких яблоках…

Что-то блестящее попало в поле ее зрения, и она прищурилась. Анна смотрела на свою левую руку, на кольцо с изумрудом и алмазом, которое носила уже десять месяцев, не снимая. Камни сверкнули радужными искрами, когда она положила кольцо на кофейный столик, сказав:

– Мне лучше не носить его. Сегодня я напишу Бренту.

Она отошла к окну. Кольцо лежало на полированной поверхности, и этот маленький кружок казался Вирджинии символом пустоты.

С улицы донесся звук подъехавшего автомобиля.

– Это Нил Мюррей, да? – безразличным тоном спросила Вирджиния.

В ответ Анна прерывисто вздохнула.

– Мне он не нравится, – продолжала Вирджиния, обращаясь будто к самой себе. – Он слишком гладкий, холеный и самоуверенный. Возможно, общаться с ним забавно, но связывать будущее счастье…

На лестнице послышались шаги. Анна вновь обрела спокойствие, бросила последний критический взгляд на свое отражение в зеркале, потом подошла к двери и холодно оглянулась на сестру.

– Думаю, об этом лучше судить мне, Джинни. Я не уверена, что хочу посвятить всю свою жизнь одному человеку, потому что за это надо платить свободой. Цена слишком высока, когда-нибудь ты сама это поймешь.

Заскрипела закрывающаяся дверь, по ее белой поверхности промелькнул теплый отблеск розового бархата, и на лестнице раздались постепенно удаляющиеся голоса и шаги.

Вирджиния сидела неподвижно, слушая стук закрывающихся дверец машины, шум двигателя, переходящий в яростный рев, эхом отдающийся на площади. Нил Мюррей был одинаково напорист как за рулем, так и в своем бизнесе. Неужели Анне был нужен именно такой мужчина? Как долго она будет с ним?

Вирджиния вздрогнула, пытаясь отогнать эту мысль; в конце концов, это жизнь Анны, но… Ее глаза затуманились, инстинктивно остановившись на кольце. Вирджиния взяла его и повертела в слегка дрожащих пальцах. Она чуть было не надела кольцо, но, когда кончик пальца коснулся тонкого платинового ободка, убрала этот ненужный более знак любви. Кольцо и все, связанное с ним, принадлежало Анне, и каким бы ужасным ни казалось ей решение сестры, не следовало позволять чувствам ослеплять себя. Анна вправе жить так, как ей хочется. Но Нил Мюррей…

Девушка положила кольцо в шкатулку с драгоценностями Анны и заставила себя приняться за уборку. Вскоре квартира засияла чистотой, а легкий запах лака смешался с домашними ароматами булочек с корицей и горячего шоколада. Она уселась у камина в халате, душевное смятение вновь охватило ее, и избавиться от него было невозможно. Она держала в руке горячую чашку и смотрела в кирпичный зев камина, обрамленный изразцами. Немедленно в памяти возникли ясные картины прошлого: ферма, луг, откуда была видна пронзительная голубизна Ла-Манша, красноватая свежевспаханная почва, длинное дупло в стволе дерева, пораженного молнией. Колли Ти колотящий пышным хвостом по бурым плиткам пола на кухне, старик Майк, ругающийся на своем выразительном девонширском наречии, когда молодой бычок удирал через пролом в изгороди… Бабушка Энни, напевающая отрывки из «Богемы», пока доит Конфетку и Масленку, и серьезно уверяющая, что музыка значительно ускоряет образование молока.

Вирджиния прикрыла глаза. Неужели прошло три года? Она еще чувствовала запахи нагретого солнцем пастбища, яблочного пирога и вкус корнуэльских пирожков, которые ее мать испекла в тот день, когда Анна впервые привела в дом Брента Хартлина. Казалось, это было только вчера – та осенняя пятница, когда завеса отодвинулась, позволив ей сделать свой первый шаг в чувствах, совсем не похожих на детские представления о любви. На смену удивлению пришел страх…

В ту последнюю неделю каникул Вирджиния часто плакала, помогая отцу чистить хлев. Она была вспыльчива, нерешительна и неопрятна; на коленке ветхих синих поплиновых брюк красовалась дыра, руки вечно покрывал слой грязи.

Она влетела на кухню и изумленно уставилась на, мать. Почему это мама сегодня вырядилась в новое шелковое платье?

– Анна приехала домой на уик-энд, – проговорила миссис Далмонт, вытаскивая из духовки противень с Пирожками и осторожно перекладывая их остывать на проволочную подставку.

– Ну и что? – Вирджиния уселась на угол стола, стянув кружок колбасы, пока мать отвернулась. – Ее опять уволили?

– Конечно, нет. Она получила ту работу.

– Что? – Вирджиния судорожно глотнула, подхватывая падающие изо рта крошки. – Там, где показывают коллекции одежды?

– Да, модели от Мариссы. Но я бы не хотела, чтобы она ехала на ярмарку. Я знаю, для нее это очень полезно – большая ярмарка модной одежды, новые люди, но Америка… Она еще слишком молода, чтобы так далеко уезжать из дома. Ты же читала обо всех этих безнравственных вечеринках, и…

– Ерунда! Ей уже восемнадцать, мама. – Рука Вирджинии вновь потянулась через стол – колбаса сегодня получилась необыкновенно вкусной. Засунув вдобавок в рот слоеный пирожок, она невнятно проговорила: – Анна всегда старается быть впереди.

– Надеюсь… Вирджиния! Ты расплескаешь чай. Можно подумать, что я тебя не кормлю. Лучше пойди умойся. Анна приехала не одна.

– Да ну? – вырвалось у нее излюбленное насмешливое восклицание. – Кто на этот раз? Еще одна жердь с кроличьими глазами и серебряной помадой на губах? Наверное, они будут кудахтать, как клуши, и попросят лимонного сока и салата к чаю. – Вирджиния захихикала и схватила еще один кружок колбасы. – Нельзя ли взглянуть на это сокровище?

Прежде, чем мать успела ответить, она уже вылетела из кухни.

Их дому было уже триста лет. За свой век он успел сменить множество хозяев, некоторые из них внесли изменения в его планировку, так что теперь дом можно было описать одним словом – неразбериха. Огромная комната, где прежде помещалась кухня, превратилась теперь в гостиную, заботливо снабженную всеми современными удобствами. Нынешняя кухня и столовая были построены недавно, вернее, переделаны из пристроек и соединены длинным коридором, по которому теперь мчалась Вирджиния. В конце коридора находился поворот, где три ступени вели вниз, в обшитый панелями зал. Здесь-то судьба и уготовила девушке нежданное препятствие.

Ее расширенные от ужаса глаза не смогли охватить всей картины, она отлетела назад и со стуком приземлилась на самую уязвимую часть своего тела, на время лишившись возможности дышать.

К счастью, за эти годы ее уши привыкли к кошмарному лексикону старого Майка, так что яростные, чисто мужские взрывы негодования, наполнившие холл в этот момент, не заставили ее покраснеть. Она сидела на полу, собираясь с мыслями, когда поток яростных проклятий материализовался, превратившись в очень высокого, плотного и чрезвычайно рассерженного мужчину, которого Вирджиния никогда прежде не видела.

Она с любопытством уставилась на него, забыв о падении и пульсирующей боли в плече. Незнакомец остановился на полуслове с округлившимися от ужаса глазами.

– Боже мой… это девочка!

Он резко наклонился и взял ее за руку.

– С вами все в порядке? Простите, что я обругал вас, но я думал, что это…

– Какой-то мальчишка? – хихикнула Вирджиния. – А чего стоили эти ваши отвратительные вопли…

– Об этом напоминать необязательно. – На его щеках сквозь загар проступил слабый румянец. – Вы неслись, как снаряд.

– Знаю, я сама виновата. Мне следовало предупредить.

Внезапно она вспомнила о том, в каком виде ее волосы, о дырке на колене, грязных руках… Боже, должно быть, от нее пахнет свинарником!

– Простите… – Она отвернулась и взбежала по лестнице.

Когда она вернулась вниз, незнакомец сидел у камина. Он дружески улыбнулся, и Вирджиния вдруг пожалела, что не надела новое розовое льняное платье вместо чистой блузки и джинсовой юбки. Анна тоже была здесь, она небрежно кивнула сестре и сказала:

– Брент, познакомься с моей сестричкой Джинни.

Вирджиния возмутилась: она терпеть не могла, когда ее называли «Джинни». Высокий незнакомец поднялся, улыбнулся и протянул ей руку. В его серых глазах вспыхивали насмешливые искорки.

– Привет, Джинни. Мы уже встречались.

Она взяла протянутую руку и выпалила:

– Только меня зовут не Джинни, а Анна Вирджиния…

– Не глупи, – перебила Анна. – Все и всегда зовут тебя Джинни, так чем же ты недовольна?

– Помнишь, когда ты училась в школе, там узнали твое второе имя и стали звать тебя Дженни, потому что в классе было еще пять Анн. Ты пришла в ярость. Так почему я должна терпеть?

Анна сжала губы.

– Ради Бога, не забывай о том, что ты еще слишком мала. Почему бы тебе не помочь маме накрыть на стол?

В этот момент в комнате появилась миссис Далмонт. Она принесла пачку тоненьких цветных бумажных салфеток и протянула их старшей дочери.

– Поможешь, дорогая? Ты так красиво сворачиваешь их в виде бутонов.

Анна недовольно ушла, а Вирджиния поспешила спрятать торжествующую усмешку, подумав, что гость явно не принадлежит к тому типу людей, которых заботят женские ухищрения по украшению стола. Внезапно он произнес вполголоса:

– Я буду звать тебя Вирджинией. – Его улыбка была улыбкой взрослого, подшучивающего над ребенком. – Как поживает ушибленное место? Или не стоит спрашивать?

– Думаю, там огромный синяк, – сказала Вирджиния, непринужденно потирая упомянутую часть тела. Ей вдруг захотелось побольше узнать об этом человеке. Она присела и спросила: – Чем вы занимаетесь, мистер…?

– Брент Хартлин, – помог он, – и не «мистер», а «доктор». Я специалист по тропической медицине.

– Здесь или за границей?

– И здесь, и там. Недавно я вернулся из Южной Америки, где пробыл восемнадцать месяцев. Сейчас ожидаю назначения в Ливерпуль.

– Вы останетесь в Англии?

– Точно не знаю, возможно, уеду на Восток, – пожал он плечами. – Скажем, в Индию.

– Должно быть, здорово работать в таких дебрях – изучать их и живущих там людей.

– Это не всегда так здорово и экзотично. – Его взгляд приобрел снисходительный оттенок. – Если отбросить поверхностное впечатление и углубиться в саму жизнь, как приходится делать мне, то картина кажется совершенно другой.

– Да… – Она откровенно изучала его широкий лоб под густыми темными волосами и твердые очертания лица. Больше всего ей нравилась его легкая улыбка, слегка приподнимавшая уголки губ. Ее мысли обратились к прежним знакомым Анны. Последний из них был разобран буквально по косточкам: длинные волосы, худоба, пристрастие к фиолетовым шелковым рубашкам и туалетной воде «Мицуко»… Перед ним был еще один тип, который спустился к завтраку в красных вельветовых брюках и босиком, называл их мать «милочкой» и выглядел так, будто никогда не умывался и не причесывал свои жидкие бесцветные волосы.

– Ну как, я гожусь для вас? – прервал ее размышления голос Брента.

– Полностью! – с энтузиазмом воскликнула она. – Надеюсь, вас приняли.

– Я тоже, – рассмеялся он. – И за это, Вирджиния, ты заслуживаешь особой награды. Какой шоколад ты предпочитаешь?

Она изумленно уставилась на него:

– О, я не хотела… я не это имела в виду…

– Знаю. Оставим это до завтрашнего пикника.

– Пикника?

– Разве ты не знаешь? – Его улыбка исчезла, на лице появилось растерянное выражение. – Похоже, я выдал тайну.

– Завтра она никуда не поедет. – Анна появилась в комнате неожиданно. – Джинни – слишком беспокойная спутница. Я не хочу портить себе весь день из-за ее ободранных коленок или порванных о колючую изгородь брюк. Ты даже не представляешь, что это за озорница.

– Но я полагал, что на пикнике будут все, – возразил Брент. – Пикник – это семейное развлечение.

Он говорил спокойно, но Вирджиния вдруг поняла, что за этим спокойствием стоят сила и упорство. Она видела, что Анне не удается по своей привычке вертеть этим человеком. Он укротил ее! Вирджиния подавила свое детское нетерпение и насторожилась, заинтересованная тем, как Бренту удалось сделать это.

Он смотрел на Анну в упор.

– Ты напрасно беспокоишься. Песок в сандвичах, комариные укусы и дети с их маленькими шалостями – неотъемлемая принадлежность семейных пикников. Думаю, ты понимаешь это, Анна. Или тебя не привлекает семейная жизнь?

По-видимому, против этого Анне было нечего возразить, потому что назавтра вся семья разместилась в двух машинах и отправилась на побережье.

В том жарком засушливом сентябре появилось множество ос, а Вирджиния, хотя и была деревенской девчонкой, отчаянно боялась насекомых. Прикосновения уховертки было достаточно, чтобы она буквально застывала на месте от ужаса, а треск прозрачных крыльев вблизи волос заставлял ее со всех ног бросаться в ближайшее укрытие.

К полудню ее уверенность в себе возросла. Волосы, заплетенные в две косы и уложенные корзинкой, не растрепались, шорты и лимонно-желтая поплиновая блузка оставались, к ее собственному удивлению, неизмятыми и чистыми. Она и не подозревала, что это ей удастся. Все, что требовалось – только сидеть на прохладном ветерке и посматривать по сторонам, вместо того, чтобы носиться и визжать. Да, быть взрослой чертовски легко, разве что немного скучно, – думала она, глядя, как семья отдыхает на берегу. Отец дремал, мать и бабушка читали, Брент и Анна, выбравшись на берег после купания, растирались полотенцами, и солнце согревало их блестящие спины.

Вирджиния пожалела, что забыла купальник – вода выглядела такой манящей! И вдруг она услышала зловещее жужжание.

Вероятно, это всего-навсего муха. Если сидеть спокойно… Жужжание прекратилось. Две осы уселись на корзину со стороны Вирджинии, а еще одна ползла по пледу. Отвратительное желто-черное насекомое пробиралось в густой бахроме, и как Вирджиния ни старалась побороть свой страх, она вскоре поняла, что это ей не удастся. Жужжание вновь раздалось возле самого уха, и девушка почувствовала, как оса ползет по ее голове. Терпеть такое было выше ее сил.

Она замотала головой и замахала руками, а рассерженное насекомое вилось вокруг ее лица. Она завопила. Брент с Анной повернулись, отец поспешно убрал с лица газету, подбежал к ней и резким взмахом отбросил осу. В тот же момент Вирджиния почувствовала острую боль. Ее колени подкосились, она закрыла лицо руками.

– Оса? – тревожно спросил подоспевший Брент. Он опустился на колени и осторожно убрал ее руки. – Дай я взгляну.

Ее лицо, казалось, горело, губы онемели. Брент нахмурился и быстро спросил:

– Укусы вызывают у тебя аллергическую реакцию?

– Не знаю, – с трудом пробормотала она, пытаясь храбриться. – Меня еще ни разу не кусали… Ерунда, это скоро пройдет.

– Конечно. Она укусила тебя прямо в губу. Пойдем, Джинни. – Он поднялся и повел Вирджинию к машине, бросив остальным через плечо: – Побудьте здесь, я все сделаю.

Пока Брент разыскивал местного доктора, Вирджинии стало хуже. Врачи обменялись несколькими непонятными фразами, и прежде, чем она осознала, что случилось, ей сделали подкожную инъекцию, а затем усадили в приемной. Брент обтирал ее губы чем-то мягким и прохладным.

Спустя несколько минут она вяло поинтересовалась:

– Зачем это?

– Чтобы предотвратить нежелательные последствия – Он серьезно осматривал ее лицо. – Ты – одна из тех несчастных, у которых возникает сильная реакция на укусы осы. Инъекция спасла тебя от сильного шока.

– Так что, будет еще хуже? – Дрожащими пальцами она прикоснулась к губам.

Внезапно ей захотелось взглянуть на себя в зеркало. Губы, должно быть, чудовищно распухли. И тут она вспомнила, что однажды читала, как кто-то умер от укуса осы в губу, и совершенно перепугалась.

Брент покачал головой и мягко улыбнулся.

– Нет, хуже не будет. К утру опухоль исчезнет. – Он взял ее за руку и поднял со стула. – А теперь поедем к остальным, они беспокоятся.

Пока он обходил машину, чтобы сесть за руль, Вирджиния не удержалась и взглянула на себя в зеркало заднего обзора. Ее испуганному взору предстало впечатляющее зрелище – красные глаза, опухшие щеки и отвисшая воспаленная нижняя губа. У нее вырвался тяжелый вздох. В таком виде нельзя появиться даже перед родителями! Она полезла в карман шортов за носовым платком, желая спрятать свое уродство, и конечно, платка в кармане не оказалось.

Брент заметил повернутое зеркало и сразу все понял. Из ящика для перчаток он вытащил чистый платок, встряхнул его и, взяв за два уголка, мягко пошутил:

– Не хочешь ли примерить чадру? Нет? – Он положил платок ей на колени и подавил улыбку. – Слава Богу, все обошлось.

Она уставилась на него расширенными от обиды глазами.

– Так вот о чем ты беспокоишься – о своей внешности! – Брент рассмеялся, обнял ее за плечи и притянул к себе. – Да, твоя красота пострадала, но ведь не исчезла навсегда.

Крепкая, уверенная рука, лежащая на ее плечах, и тепло, проникающее сквозь ткань рубашки, разбередили в сердце Вирджинии странные чувства. Рука слегка встряхнула ее, и низкий голос проговорил:

– Теперь все в порядке? Тогда успокойся. Все не так плохо, как тебе кажется.

Его губы слегка коснулись уголка ее рта.

Она подняла глаза, собираясь возразить, что дело вовсе не в осе, что это неважно, но не знала, что теперь важно для нее. Брент взялся за руль, и автомобиль ожил. Еще мгновение Вирджиния ждала, сама не зная чего, пока машина не двинулась с места и Брент не переключил все внимание на дорогу.

Вирджиния откинулась на мягкую кожаную спинку сидения. Все произошло так быстро и неожиданно, и она не была уверена, что это было. И все же это было! Одна рука обнимала ее, другая лежала на руле. И был поцелуй – легчайший, мимолетный поцелуй успокоения и ободрения. Но все-таки это был поцелуй.

Сборы домой прошли незаметно. Заявление сестры «я знала, я так и знала» осталось неуслышанным. К счастью, укус и последующая инъекция оправдывали растерянное, невидящее выражение ее лица, с которым она провела остаток дня. Также никого не удивило, что за ужином Вирджиния ела без аппетита и рано отправилась в постель.

Она лежала без сна, глядя на светящийся прямоугольник окна и прислушиваясь к звукам, доносящимся снизу, где домашние расходились по своим комнатам. Укол оказал свое действие – укус уже не казался таким болезненным, а губа распухшей. Брент тоже говорил это… Брент Хартлин…

Она вздохнула. Еще прошлым вечером она думала о нем только как о приятеле Анны, а два дня назад вообще ничего и нем не знала. Теперь же он был самым прекрасным мужчиной в мире. Он был настоящим… Завтра же надо убрать все фотографии певцов со стены над кроватью и прочие детские глупости. Анна – счастливейшая из девушек, потому что он влюблен в нее. Она знала, что влюблен – это было видно по тому, как он смотрел на нее, как нервничал, когда она не отмечала на его взгляды. И еще, когда произносил ее имя…

– Анна, так что же ты решила?

Эти слова были сказаны глухо, торопливо, но весьма внятно, в саду, под окном Вирджинии. Она повернула голову, пробуждаясь от своих грез, и приподнялась на локте.

– Это невозможно. Я не позволю тебе исчезнуть из моей жизни, даже не надейся.

– Как ты собираешься остановить меня? – голос Анны был дразнящим и вызывающим. – Ведь я еще не сказала тебе «да».

Последовало долгое молчание.

– Знаю. Значит, мои доводы не подействовали на тебя. И что же ты хочешь от меня теперь? Чтобы я долго и настойчиво умолял тебя? Или же… – его голос превратился в неразличимый шепот и совсем стих.

– Нет, Брент, не стоит убеждать меня таким способом, – резко ответила Анна. – Не воображай, что несколько нежных слов и умелые поцелуи заставят меня покориться твоим желаниям, как какую-нибудь наивную девочку-подростка… – Ее голос слегка повысился: – Кстати, зачем ты морочишь Джинни голову? К чему весь этот шум из-за укуса? На нее это слишком подействовало. Тебе следует поставить ее на место, хорошенько посмеявшись при этом.

– Я начинаю думать, что у тебя нет сердца, Анна. Но ты уклонилась от темы нашего разговора.

– Если кто из нас и бессердечен, так это ты. Ты хочешь, чтобы я упустила единственный шанс сделать карьеру? И последовала за тобой в кишащий болезнями медвежий угол на край света? Имей совесть, Брент!

– Анна, – устало проговорил он, – я не прошу никаких жертв. Говорю тебе, я готов остаться в Англии, но только если ты останешься со мной.

Послышался скрип песка на дорожке, затем Анна заговорила вновь:

– Мы так ни до чего не договоримся. Ну как ты не можешь понять? Я не собираюсь менять планы в последнюю минуту, я подведу Мариссу. Брент, ты ломаешь мне всю жизнь.

– Неужели? – насмешливо переспросил он. – Я даже не заметил. Очевидно, я теряю время зря.

– Прошу тебя, милый, – тон Анны неуловимо изменился, – не будем ссориться. Мне нужно всего три месяца, и потом, обещаю тебе… – Она заговорила шепотом, а затем наступила столь многозначительная тишина, что Вирджиния почувствовала сильное беспокойство.

Она уткнулась пылающим лицом в подушку и попробовала закрыть уши, разум и сердце от всего, что услышала. Спустя несколько томительных минут Брент хрипло пробормотал:

– Разве тебе недостаточно знать, что ты сводишь меня с ума?

– Да, но… О нет, не надо… Мне трудно думать, когда ты… прошу тебя, дай мне время решить.

Больше Вирджиния была не в силах терпеть. Она вскочила с постели, резко захлопнула окно, не заботясь о том, что выдает себя, и снова нырнула в теплый кокон одеяла. Она сжалась в комочек; вихрь чувств наполнил ее странной мучительной радостью и страхом.

С тех пор она не видела Брента.

* * *

За последующие три года Вирджиния много раз пыталась разобраться в этом удивительно ярком воспоминании. Брент у них больше не появлялся, и она старалась избавиться от его чар, но безуспешно, хотя рассудок и говорил ей, что она безумна, если позволяет первым волнениям девичьего сердца влиять на всю ее жизнь. Анна вернулась с американской ярмарки, сияющая славой, но неуловимо изменившаяся, повзрослевшая и чужая. Она ни единым словом не упомянула о мужчине, с которым собиралась связать судьбу. Она жила дома уже три недели, когда настал страшный день аварии. Горечь потери родителей сблизила сестер и уничтожила последние детские радости Вирджинии. Ферма была продана, и началась новая жизнь с бабушкой Энни в лондонской квартирке. Вирджиния стала работать секретарем в конторе нотариуса, Анна познакомилась с Мюрреями и открыла вместе с ними магазин. Их жизнь потекла спокойно и размеренно. Затем последовало внезапное замужество бабушки Энни, а вскоре после этого снова появился Брент.