Текст книги "Его университеты"

Автор книги: Марат Гизатулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Книжка уже была подписана к печати, когда убили Сергея Юшенкова. Сергей Николаевич очень любил Булата Окуджава и Булат Шалвович платил ему искренней симпатией. Булат Окуджава с юмором рассказывал Сергею, как сам чуть не стал кадровым военным После смерти Булата Сергей Юшенков помогал в открытии Народного музея поэта в Переделкине...

Светлой памяти Сергея Николаевича Юшенкова я хочу посвятить эту работу.

ISBN 5-89467-011-Х

Марат Гизатулин

ЕГО

УНИВЕРСИТЕТЫ

МОСКВА

“ЮПАПС”

2003

...Воевать Булату пришлось недолго. Но за это время он сполна узнал, что такое война. Совсем не такой она представлялась ему, когда мальчишкой, на арбатском дворе он горячо обсуждал со своими сверстниками военные действия в Испании. Они мечтали поскорее попасть туда, чтобы драться с фашистами за счастье трудового народа. Они хотели попасть в один танковый экипаж.

А уж когда война пришла в родной дом, тут уж и речи не могло быть, чтобы оставаться в стороне. Правда, теперь Булат жил уже далеко от любимого Арбата, в Тбилиси, в семье своей тети. Квартира в двухэтажном доме на улице Грибоедова раньше принадлежала родителям Булата, но после их ареста в ней стала жить старшая сестра матери Булата Сильва.

...Шалва Степанович Окуджава был арестован 3 февраля 1937 года. На следующее утро Булат, как обычно, пошел в школу, но там его встретили криками «троцкист» и он в слезах прибежал домой. Так он узнал, что теперь он сын не видного коммуниста, а врага народа. Газеты пестрели сообщениями о раскрытии «Уральского повстанческого штаба», куда, якобы, входил почти весь партактив Свердловской области. Для расследования из Москвы была послана комиссия из старых коммунистов, членов ЦК. Комиссия ничего не нашла, чем подписала себе смертный приговор. Вы-

ступил Молотов и заявил, что это преступная ошибка, что центр существует. Всю комиссию расстреляли.

Шалва мужественно перенес все пытки, никого не оговорил и вину свою не признал.

«Убили моего отца

Ни за понюшку табака,

Всего лишь капелька свинца

– Зато как рана глубока!

Он не успел, не закричал,

Лишь выстрел треснул в тишине,

Давно тот выстрел отзвучал,

Но рана та еще во мне».

После ареста отца семья вернулась в Москву, и мать ходила по разным инстанциям в поисках справедливости. Была она и у Берия. Она сказала: «Ты же хорошо знаешь Шалву, ты же знаешь, что он не враг, заступись за него». После этого, в феврале 1939 года, была арестована и мама Булата, Ашхен Степановна Налбандян.

Булат тяжело переживал арест родителей. Он не мог понять, как могло получиться, что его родители, пламенные революционеры, оказались предателями. Он не допускал возможности ошибки со стороны НКВД – наши чекисты не могут ошибиться. Выходит его мама и папа действительно «враги народа»?! Жить с такой мыслью было невозможно. Хорошо, что он не знал, что его отца уже нет в живых. Булат мучительно искал объяснение случившегося, пока не решил, что его родителей, по всей видимости, послали куда-то с секретным заданием, а для конспирации объявили врагами народа. Это объяснение помогло не сойти с ума. Это был первый жестокий урок, преподанный ему страшным веком.

Булат и его четырехлетний братишка Витя остались в Москве с бабушкой Марией, маминой мамой. Жили нелегко, впроголодь. Булат совсем отбился от рук: начал курить, пить, связался с хулиганами. Бабушка уже была не в силах управляться с внуком. И тогда тетя Сильва, старшая дочь Марии, забрала Булата к себе в Тбилиси. В Тбилиси его определили в русскую школу №101.

Из Москвы ДОХОДИЛИ вести, что многие ребята из его арбатского двора, те, что были постарше, уже ушли на фронт. Некоторые из них уже погибли, но тогда Булат этого не знал. Отсиживаться в тылу в такое время было никак невозможно. Булат СО СВОИМ другом Юрой Папинян-

цем пошли в военкомат с просьбой отправить их на фронт.

Мария Налбандян с внуком Виктором Окуджава Степан и Мария Налбандян с сыном Рафиком и внучкой Луизой (дочерью Сильвии)

В военкомате им сказали, что они не вышли возрастом и посоветовали сначала окончить школу. Но о какой школе может идти речь, когда вся советская страна в едином героическом порыве борется с ненавистным врагом! Как можно ходить в школу, когда война вот– вот кончится, и они не успеют внести свой вклад в копилку общей победы! Булат бросает школу и устраивается на завод учеником токаря. На заводе делают огнеметы для фронта. Работа продолжалась по 14-16 часов в сутки.

В один из дней в доме появился младший брат мамы Булата дядя Рафик. Он был призван в самом начале войны, и сейчас его часть оказалась в Тбилиси. Рафик решил воспользоваться передышкой и прогуляться по родному городу в штатском. Как только он ушел, Булат мигом натянул на себя его солдатскую форму и бросился на улицу. Ему хотелось пройтись по городу в военной форме.

«Просто так идти не хотелось – я ударил строевым и так строевым прошел до самых Сололак, козыряя военным и счастливо избежав патрулей...».

Булат был счастлив.

Он с Юрой продолжал ходить в военкомат. Теперь их больше не гнали. Для них нашлось дело – разносить повестки другим. Они ежедневно разносят их по разным адресам и продолжают упрашивать военкома отправить их на фронт. К большому удивлению Булата, в домах их встречали не с радостью, а со слезами. А ему-то казалось, что все с таким же нетерпением ждут вызова в военкомат, как ждал этого он.

Наконец, когда терпение военкома лопнуло, им было велено самим заполнить себе повестки. Ка питан сказал, что греха на душу не возьмет, своей рукой выписывать им повестки не станет и выдал бланки. Юра заполнил повестку Булату, а Булат Юре.

Булат примчался домой и с нетерпением стал ждать, когда его друг принесет ему повестку.

«Я ворвался в дом и сел у окна, посвистывая. Душа ликовала, коленки дрожали, на вопросы домашних отвечал невпопад».

Сильвия с дочерью Луизой и племянником Булатом

задолго до описываемых событий

Когда выяснилось, что это ему принесли повестку, Булат, с трудом скрывая радость, сказал, ну что ж, дескать, делать нечего, за

бирают на фронт. Тетя Сильва (которая была ему теперь вместо отца и матери) радости его не разделила. Она страшно расстроилась. Она кричала, что они не имеют права, что ему еще нет восемнадцати лет, что она пойдет в военкомат и разберется с ними. Тетя была очень сильным человеком, она могла убедить в своей правоте любого, и в этот раз она сделала все, чтобы отговорить любимого племянника от опрометчивого поступка, но здесь она оказалась бессильной. Булат сказал, что если она вздумает пойти в военкомат, он убежит из дома.

Так в апреле 1942 года началась военная биография Булата Окуджава. Новобранцев собрали на вокзале и повезли в Кахетию. Мест в вагоне не было, и Булат с Юрой ехали на крыше. Прибыли на место, в расположение 10-го отдельного запасного минометного дивизиона и приступили к учениям.

С раннего утра и до позднего вечера их обучали минометному делу. Булату учеба давалась трудно, сначала у него ничего не получалось. Единственное, что у него сразу хорошо выходило, это пение, и его назначили запевалой учебной батареи.

Новобранцы с нетерпением ждали отправки на фронт. Кроме героических порывов, были у этого нетерпения и другие причины. Кормили в дивизионе очень плохо и новобранцы надеялись, что на фронте кормежка будет лучше. Да и ежедневная муштра порядком надоела.

Наконец, в один прекрасный день их посадили в новенькие американские «студебеккеры» и отправили на Северо-Кавказский фронт.

«...Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный,

Десятый наш десантный батальон...»

Начались фронтовые скитания Булата.

«Это была Отдельная минометная батарея, которая придавалась разным частям. Вот мы едем-едем, нас должны придать такому-то полку. Приезжаем, оказывается, там уже батарея есть. Потом несколько дней ждем, потом нас отправляют в другое место. Опять эшелон, опять придают какому-то полку. Придали, оказывается, у нас нет довольствия. Все жрут, а нам есть

Булат в работе над фильмом “Женя, Женечка и Катюша ” 1967г. (реж. Владимир Мотыль)

нечего. Что делать? И командир нам как-то говорит, что надо самим еду доставать. Мы по парам разделились и поилли по разным кубанским селам просить милостыню. Кто что давал. В казарме все это раскладывали на одинаковые кучки. Потом один отворачивался: Кому? – Тому. Так питались и командиры и мы».

Их батарею направили под Сталинград, но до Сталинграда они не доехали, в дороге их передислоцировали и перебросили под Орджоникидзе, где шли сильные бои. Потом их отправили под Моздок, где 16 декабря 1942 года Булат был тяжело ранен.

« ...Пустяковое облачко

немецкой шрапнели,

и меня санитары выносят из боя

На моей,

продырявленной смертью, шинели»

Булат с мамой

«Помогите мне. Спасите меня. Я не хочу умереть. Маленький кусочек свинца в сердце, в голову – и все? И мое горячее тело уже не будет горячим?.. Пусть будут страдания. Кто сказал, что я боюсь страдать? Это дома я многого боялся. Дома. А теперь я все уже узнал, все попробовал. Разве недостаточно одному столько знать? Я ведь пригожусь для жизни. Помогите мне. Ведь это даже смешно – убивать человека, который ничего не успел совершить. Я даже десятого класса не кончил. Помогите мне. Я не о любви говорю. Черт с ней, с любовью. Я согласен не любить. В конце концов, я уже любил. С меня хватит, если на то пошло. У меня мама есть. Что будет с ней?.. А вы знаете, как сладко, когда мама гладит по голове? Я еще не успел от этого отвыкнуть. Я еще нигде толком не побывал. Я, например, не был еще на Валдае. Мне ведь нуэюно посмотреть, что это за Валдай? Нужно? Кто-то ведь написал: «...И колокольчик – дар Валдая...». А я даже таких строчек написать не смогу. Помогите мне. Я все пройду. До самого конца...»

Еще до ранения Булат сочинил свою первую песню. Однополчанам она понравилась, и они ее пели хором. От нее осталась только первая строчка: «Нам в холодных теплушках не спалось...». Да и эта строчка выплыла случайно, когда лет двадцать пять тому назад в «Комсомольскую правду» пришло письмо от ветерана войны, который услышал по радио фамилию Окуджава и спрашивал, не тот ли это Окуджава, что воевал с ним в одном полку. Далее он писал, что этот самый Окуджава сочинил на фронте песню, строчку из которой он и процитировал. Что это была за песня, нам, видимо, не дано уже узнать. Свидетелей тех событий, наверное, не осталось...

...После нескольких месяцев госпиталей Булат попадает в запасной полк под Гори. Эти несколько месяцев в запасном полку были ужасными; солдат почти не кормили. Но в один прекрасный день их мучения закончились. Собрали их, оборванцев-доходяг, выдали новую форму и маршевой ротой отправили на Малую Землю, под Новороссийск. Однако до Малой Земли они не доехали. В дороге они во главе с командиром столь бурно праздновали отправление на фронт, что когда маршевая рота добралась до Батуми, она снова была толпой оборванцев, вдобавок ко всему еще и пьяных. Новое обмундирование было пропито. Всех арестовали, долго держали в карантине, собираясь отдать под трибунал, но в конце концов вновь приодели и отправили обратно в запасной полк. Отсюда Булата завербовали в артиллерийскую часть резерва главного командования. Он стал радистом тяжелой артиллерии.

Булат сполна познал все «прелести» окопной жизни. Раньше, в мечтах, война представлялась возвышенной и праздничной. На деле оказалась, что на войне холодно, голодно и страшно...

«Я познакомился с тобой, война. У меня на ладонях большие ссадины. В голове моей – шум. Спать хочется. Ты желаешь отучить меня от всего, к чему я привык? Ты хочешь научить меня подчиняться тебе беспрекословно? Крик командира – беги, исполняй, оглушительно рявкай «Есть!», падай, ползи, засыпай на ходу. Шуршание мины – зарывайся в землю, рой ее носом, руками, ногами, всем телом, не испытывая при этом страха, не задумываясь. Котелок с перловым супом – выделяй желудочный сок, готовься, урчи, насыщайся, вытирай ложку о траву. Гибнут друзья – рой могилу, сыпь землю, машинально стреляй в небо, три раза... Я многому уэюе научился. Как будто я не голоден. Как будто мне не холодно. Как будто мне никого не жалко. Только спать, спать, спать...»

Когда его часть перевели в Нагорный Карабах, поблизости оказалось пехотное училище, которое набирало курсантов. Булат захотел стать бравым офицером. Это уже совсем другая жизнь... И учиться недолго, полгода – и ты офицер.

Ему хватило трех месяцев, чтобы понять, что военная карьера не для него. Но как теперь быть, что делать? И он решается на отчаянный шаг.

«Иду к замполиту; разрешите доложить: 'так, мол, и так, отец мой арестован, враг народа. Он говорит, сын за отца не отвечает. Я говорю, я знаю все, но на всякий случай, чтобы вы не сказали, что я скрыл. Молодцом, – говорит, – правильно сделали. Идите, работайте спокойно. И я с горьким сердцем пошел работать спокойно. На следующее утро построение после завтрака, Окуджава, Филимонов, Семенов выйти из строя, остальным – направо, на занятия шагом марш! И все пошли. А нам – продат– тестаты и назначение в артиллерийскую часть, из которой меня переманили».

Через некоторое время у Булата открылась рана, его положили в госпиталь и, после трехмесячного пребывания в госпитале, Булата комиссовали. В ноябре 1943 года, Булат снова оказывается в Тбилиси.

« Что же касается победы, то, хотя я и не совершил ничего героического и, наверное, был неважным солдатом, особенно рядом с другими замечательными воинами, все-таки живет во мне уверенность, что без меня победа досталась бы труднее»

Уроки войны оставили глубокий след в душе Булата на всю жизнь. В его творчестве военная тема всегда будет занимать значительное место. Кроме того, через всю жизнь он пронес какое-то чувство вины за то, что он остался жив, что не погиб вместе с другими, многими...

«... Смерть прошла.

Я не столкнулся с нею.

Где пути ее -

не угадать:

завела судьба на батарею,

не рискуя время коротать.

И другие падали у дотов, и, седую пыль полей клубя, день и ночь упрямая пехота под огонь шагала за тебя...»

Через пятнадцать лет после этого стихотворения Булат вернется к этой теме:

«...Когда на земле бушевала война и были убийства в цене, он раной одной откупился сполна от смерти на этой войне...»

И еще через пятнадцать лет, уже незадолго до смерти, он, наконец, найдет объяснение, для чего именно он остался жив:

«...Судьба ли меня защитила, собою укрыв от огня!

Какая-то тайная сила всю жизнь охраняла меня.

И так все сошлось, дорогая: наверно, я там не сгорел,

чтоб выкрикнуть здесь, догорая, про то, что другой не успел».

Булат одним из первых наших писателей найдет для определения войны совсем новые, неприемлемые для советского официоза слова: «Ах, война, что ж ты сделала, подлая...». В Советском Союзе войны делились на «справедливые» и «несправедливые». «Справедливые» войны было принято воспевать и восхвалять и война, с которой вернулся Булат, получила название Великой. Булат никогда ее так не называл, он нашел для войны другой эпитет: «подлая». И в стихах, и в повести «Будь здоров, школяр» Булат описывал войну такой, какой он ее увидел семнадцатилетним мальчишкой, без прикрас. Это очень не понравилось нашим идеологам. На Булата обрушился град ругательств:

«Скверные идеи, неприглядный герой, убогонькая концепция повести Б. Окуджавы.

...картина войны получилась глубоко неправдивой, потому что из нее противоестественно выпал народный героизм, народная мужественность».

(Л. Новиченко)

«...Вот такую бесхвостую обезьяну и преподнес нам вместо общественного человека, вместо юноши-воина Булат Окуджава».

(Ал.Дымшиц)

...Но вот, война для Булата закончилась, нужно было окончить школу, ведь Булат ушел на войну, недоучившись. Булат поступает в экстернат в десятый класс. Одновременно он устраивается рабочим сцены в Театр юного зрителя.

До войны, когда Булат учился в девятом классе, русскую литературу у них преподавала замечательная учительница Анна Аветовна Малхаз. Анна Аветовна обожала свой предмет и своих учеников, часто приглашала их к себе домой, они пили чай и разговаривали о литературе. Муж ее был репрессирован, поэтому всю душу она отдавала своим ученикам. Она организовала в школе драмкружок, участники которого после начала войны выступали в госпиталях перед ранеными. Булата мало интересовал драмкружок; однако с появлением там Антинаб Мелик-Пашаевой, красивой девочки с очень выразительным лицом, в которую Булат был влюблен, он тоже решил записаться.

Вот как, много лет спустя, вспоминал об этом школьный друг Булата Зураб Казбек-Казиев:

«Булат пришел из-за Наты, он пришел не для того, чтобы заниматься сценическим искусством, он просто пошел из-за того, что там была его любовь. Очень всё просто объясняется. Он играл далеко не первые роли. Тогда я был на первых ролях, а он был на последних. Потом мы обменялись местами».

Зураб приехал в Тбилиси летом 1941 года, когда началась война. Булат с Зурабом быстро подружились, несмотря на то, что учились в разных классах. Видимо их влекло друг к другу то, что оба они в прошлом были москвичами. Судьбе было угодно распорядиться так, что они стали очень близкими друзьями на всю жизнь, а в последние годы жизни Булата Шалвовича они даже жили в

Москве по соседству и часто ходили друг к другу в гости, чуть ли не в домашних тапочках.

З.А. Казбек-Казиев в народном музее Булата Окуджава в Переделкине 4.04.99 г.

Зураб вспоминает о тбилисской юности:

«Мы часто собирались вместе по разным поводам. Тогда уэ/се стало голодно жить, но было много девочек и мальчиков, которые хотели как-то общаться, вино стоило копейки, ведь вывоза уже не было, и если были винегрет и лобио, то случался большой кутеж. Булат был неизменным участником этих кутежей. Мальчиков было мало, они все были нарасхват, а так как Булат еще и пел, он неизменно становился душой компании. Плюс к этому – доброта характера прирожденная. Булат был веселым, жизнерадостным, он всем нравился. Многие знакомые просили меня привести его в компанию. Булат тогда еще пел не свои песни, гитару он тоже взял немножко позже, но слух у него был замечательный. Аккомпанировали другие, но запевалой всегда был он».

К слову сказать, Булат пел тогда не только песни. Он с детства знал наизусть целые оперы и часто напевал арии из них своим друзьям, неизменно приводя их в восторг. На этих вечеринках его часто просили спеть арию Каварадосси из оперы «Тоска», о чем сам Булат вспоминал с улыбкой спустя много лет.

В драмкружке быстро проявились артистические способности Булата. Вскоре он стал играть главные роли.

З.Казбек-Казиев:

«У него было одно блестящее качество – он пел, пел божественно. Этот голос, который вы сейчас слышите, этот голос немножко позже у него стал, а тогда был – просто божественный. Удивительно, когда он запевал, то все смолкали».

И вообще, Булат был очень музыкальным человеком. Как никто другой он мог извлекать музыку из любого подручного предмета, даже из простой расчески. Когда в начале тридцатых годов семья жила в Тбилиси, мама часто после работы водила Булата в театр оперы и балета, благо он был недалеко от дома. В короткое время он пересмотрел

весь оперный репертуар, и сам во дворе с ребятами разыгрывал полюбившиеся оперы.

Театр оперы и балета в Тбилиси

Видимо, он унаследовал музыкальные способности от своего отца, Шалвы Степановича, который почти всегда что– нибудь напевал или насвистывал.

«Он был худощав и насвистывал старый, давно позабытый мотив, и к жесткому чубчику ежеминутно его пятерня прикасалась.

Он так и запомнился мне на прощанье, к порогу лицо обратив,

А жизнь быстротечна да вот бесконечной ему почему-то казалась»

Так что все последующие через много лет его заявления перед концертами, что он, дескать, не певец, не гитарист, не композитор, мягко говоря, не вполне соответствуют истине. Может быть не гитарист, но Певец, но Композитор!..

Недаром через два года после смерти Булата Окуджава в серии «Золотые голоса России», наряду с марками, посвященными Леониду Утесову, Лидии Руслановой, Марку Бернесу, Клавдии Шульженко

была выпущена в свет и почтовая марка, посвященная Булату Окуджаве.

Хотя, что касается гитары, замечательный певец и гитарист Дмитрий Межевич говорит, что было что-то и в игре на гитаре Булата Окуджава такое, чего нет у многих других, хорошо владеющих техникой игры на гитаре.

...Еще тогда, до войны, занимаясь в драмкружке, Булат твердо решает стать артистом.

И вот, проработав некоторое время в ТЮЗе рабочим сцены, Булат поступает статистом уже в тбилисский Театр русской драмы.

«Но там я недолго продержался, потому что однажды я играл роль милиционера, охранявшего подсудимого, а подсудимый был народный артист Брагин такой, и он шепотом мне рассказывал анекдот, и я на весь зал захохотал, и меня уволили».

Все это время Булат продолжает писать стихи.

До войны в Союзе писателей Грузии существовало литературное объединение, в котором собирались молодые писатели, и руководил которым старый поэт Владимир Эльснер. Он был хорошим наставником, знакомил молодых писателей с настоящей литературой, учил бережному отношению к слову. Его в Тбилиси многие знали и любили, хотя после его смерти, последовавшей через четверть века после описываемых здесь событий, в 1964 году, разразился страшный скандал, связанный с его похоронами. Эльснер был большим женолюбом, и когда комиссия по организации похорон собрались захоронить его в новом пантеоне, приверженцы строгой морали восприняли это как личное оскорбление.

Споры вокруг покойного продолжались несколько дней, пока вдова не переложила его тело в цинковый гроб, и не увезла его из Тбилиси. Владимир Юрьевич Эльснер был похоронен на кладбище в Переделкине, неподалеку от могилы Пастернака.

Когда началась война, объединение при Союзе писателей прекратило существование и на смену ему появилось другое – «МОЛ» – «Молодое общество литераторов». Руководил объединением заведующий отделом партийной жизни газеты «Заря Востока» Георгий Владимирович Крейтан. Когда-то Крейтан был по– этом-акмеистом и даже был как-то обруган Маяковским. Редакции газеты располагалась в центре города, на проспекте Руставели. Когда Булат появился в этом объединении, там уже были свои «маститые» авторы, которые пришли в новое объединение еще из эльснеровского, довоенного. Среди этих «маститых» выделялись лучший поэт объединения Густав Айзенберг и лучший прозаик Николай Шахбазов. Практика приема новых членов была такова: соискатель приносил свои труды, и после ознакомления с ними его приглашали и устраивали разбор его творчества. Булат принес свои стихи и стал ждать следующего заседания.

«Молодое общество литераторов» 1943. Стоят: Борис Резников, Густав

Айзенберг, Сергей Шенгер, Николай Шахбазов. Сидят: Моника Качарава, Тадеус Мелик-Бархударян, Этери Гугушвили, Виль Орджоникидзе.

«...Явсе неспроста это, милая, высказал,

Свое постоянство считая по зимам.

Когда вы глядите бесцельно и искоса,

То холод становится невыносимым.

Как будто, примчасъ с Заполярья далекого,

Здесь ветер раскинул промерзшие крылья,

/fax будто в моем прокуренном логове

Остатки костра покрываются пылью.

Но если к плечу голова ваша клонится

И лижется в щеку каштановой прядью,

Тогда мне не надо ни дома, ни солнца,

Ни всей бестолковости этих понятий.

Какое безумство – любить до отчаянья!

Какое блаженство на кресле плетенном

Внимать вам, когда появившись случайно,

Мурлычите, словно пригретый котенок!

И зная, что в этом мурлыканье кроется,

Какие под шерсткой припрятаны когти,

Я все ж не усну; если с вами бессоница,

Я даже примчусь, если вы позовете.

Но знайте, родная, что хуже, чем бедствие,

Чем боль, раздирающая на части,

Такое, казалось, простое соседство

Со мной, прозевавшим нежданное счастье».

На следующем заседании все дружно принялись громить стихи Булата. И не потому, что стихи не понравились. Стихи понравились, и понравились настолько, что сегодня эти стихи, никогда нигде не публиковавшиеся, помнит наизусть участница тех событий Коммунелла Моисеевна Маркман. Помнит, несмотря на прошедшие с того дня шестьдесят лет, вместившие в себя двадцатипятилетний приговор суда, годы лагерей, смерть близких людей... А еще по поводу этих строчек в 1949 году в Орточальской тюрьме в своей записке, переданной через «баландера» (надзиратель, разносящий баланду) и адресованной Елке (так друзья звали Эллу Маркман), сидящей в соседней камере, их общий друг Лев Софи– аниди писал: «...Я еще в 1942 году сказал Булату, что строчки, которые ты цитировала, лучшее, что есть у него». Кстати, в это же время в этой же тюрьме сидел и бывший одноклассник Елки Сергей Параджанов, правда, не по политической статье, а по бытовой.

“МОЛ” 1944 г. Стоят: Гмя Маргвелашвили, Борис Резников,

Густав Айзенберг, Орджоникидзе, Тадеус Мелик-Бархударян.

Сидят: Седа Григорян, Элла Маркман, Ггоргий Владимирович Крейтан, Галя Миндадзе (будущая жена Анатолия Гоебнева), Нана ГОренбург.

торые ты цитировала, лучшее, что есть у него». Кстати, в это же время в этой же тюрьме сидел и бывший одноклассник Елки Сергей Параджанов, правда, не по политической статье, а по бытовой.

Итак, стихи были вовсе неплохие, и погром объясняется вовсе не их качеством, а тем, что незадолго до злополучного для Булата заседания Булат познакомился с девушкой, которую звали Моника Качарава. До этого она дружила с другим юношей, но предпочла Булата. Пострадавшего юношу звали Густав Айзенберг. У «Густика», как его звали друзья, в школьной тетрадке сохранилась дневниковая запись о той обиде. «Сейчас тебя провожает этот заносчивый мальчик Булат Окуджава», – с горечью пишет он, обращаясь к своей подруге.

Знакомство Булата с Густавом Айзенбергом состоялось задолго до встречи в этом литобъединении. «Густик» в детстве дружил с дочерью тети Сильвы Луизой Налбандян. В их доме он и познакомился с двоюродным братом Луизы («Люлюшки», как все ее называли) Булатом.

...Прошло много лет и вот, на банкете в ленинградском Доме Кино по случаю премьеры фильма «Июльский дождь» сценарист этого фильма Анатолий Гребнев и Булат Окуджава предаются воспоминаниям. Булат:

– Как ты ругал мои стихи! Ты помнишь?

– Клянусь, нет!

– Да? А я запомнил. Ты мне причинил боль...

Антатолий Гребнев

Тогда «Густик» (а это был именно он, псевдоним «Анатолий Гребнев» появился у Густава Айзенберга после переезда в Москву), напомнил Булату об уведенной девушке, но тот совершенно не помнил этого эпизода.

«...сам Булат впоследствии отрицал этот факт, девушки по имени Манана даже не помнил, уж тем более не отбивал».

(А.Гребнев. Записки последнего сценариста) Какое, все-таки, интересное свойство человеческой памяти – избирательность: Окуджава не помнит отбитой девушки, но хорошо помнит, как ругали его стихи, а Гребнев – наоборот!

Как бы там ни было, тогда, в 1943, «МОЛовцы» оказали Булату столь неласковый прием именно из солидарности со своим другом Густавом Айзенбергом.

Из этого объединения вышло много талантливых писателей. Кроме упоминавшихся уже Анатолия Гребнева и Николая Шахба– зова это прозаик Федор Колунцев (тогда Тадеус Мелик-Бархуда– звали «Тодиком»), литературовед и переводчик Гия Маргвелашвили, драматург Юлиу Эдлис.

Федор Колунцев Юлиу Эдлис

Из всех перечисленных, сегодня., к сожалению, в живых остались только Николай Григорьевич Шахбазов и Юлиу Филиппович Эдлис. 19 Июня 2002 года трагически погиб Анатолий Гребнев. Возле Дома ветеранов кино «Матвеевское», где он жил в последнее время, его сбила машина.

Кроме «МОЛа», был еще один поэтический кружок в Тбилиси – “Зеленая лампа”. Собственно, он возник в противовес «МОЛу», организовал его Рома Чернявский, которого в «МОЛе» тоже встретили прохладно (он пришел вместе с Булатом). Собирались дома у Ромы. Бывал там и Булат, бывал там и Юлик Эдлис. Правда, они были там раз или два. В «Зеленой лампе» обсуждали не только литературные произведения, но и произведения Маркса, Энгельса, Сталина. Спорили о материализме и идеализме, Канте, Гегеле и Фейербахе. Булата философия не интересовала.

Тогда же Булат познакомился с Александром Цыбулевским, который делал только свои первые шаги в литературе и ни в какие кружки не входил. Саша был юношей очень начитанным и грамотным, и он оказал огромное влияние на становление Булата как литератора, несмотря на то, что Булат был старше на четыре года. К тому же, Саша уже и сам писал стихи, причем хорошие. До встречи с ним поэтическими кумирами Булата были Долматовский и Сурков.

«Первым, главным моим другом, самым близким человеком, который много тайн поэтических передо мною раскрыл, был Александр Цыбулевский – очень талантливый, просто колоссальной одаренности поэт, прозаик, литературовед. Вот он-то по-настоящему открыл мне – в прозе Пруста, Кафку,

Булат Окуджава, 1944 г.

Хемингуэя, в поэзии Пастернака, Заболоцкого, Ахматову...».

Впрочем, на самого Цыбулев– ского большое влияние оказала Элла Маркман. Она открыла ему поэтов Серебрянного века, правила его первые стихи.

Булат сдал экзамены и получил аттестат. До поступления в высшее учебное заведение оставалось время, и тетя Сильва решила послать его похлопотать о тех двух комнатах арбатской квартиры, в которых он жил когда-то со своими родителями. Так в 1945 году Булат после пятилетнего перерыва побывал в Москве. Тетя Сильва собиралась переезжать из Тбилиси в Ереван. Для этого она хотела обменять их тбилисскую квартиру на квартиру в Ереване. А Булат, предполагалось, переедет в Москву в свое довоенное жилье.

Когда в 1922 году родители Булата приехали из Тифлиса в Москву, им были выделены две комнаты в разных концах коридора большой коммунальной квартиры в доме №43 по улице Арбат. После ареста родителей Булата и отъезда из Москвы в 1941 году бабушки Марии с маленьким Витей эти комнаты стояли закрытыми, и их судьба теперь была неизвестна – в любой момент их могли заселить новыми жильцами или уже заселили. Сильва рассчитывала, что Булату, как фронтовику, оставят хотя бы одну комнату. Этим надеждам не суждено было сбыться.

Жилплощадь в Москве Булат не отвоевал, зато познакомился с девушкой Валей и увлекся ею. Как знать, может быть и комнаты не пропали бы, если бы Булату было время ими заниматься. А Валя как-то, по прошествии многих лет, напомнила ему о себе по телефону. «Как ты? Где?» – спросил ее Булат. «Да ты видишь меня каждый день по телевизору» – засмеялась она. Валя была уже знаменитой на всю страну телезвездой. За прошедшие со времени их знакомства годы она изменилась внешне и поменяла фамилию, поэтому Булат, видя ее на экране телевизора, не думал, что это та самая Валя, с которой он был знаком в 1945 году. Теперь ее звали Валентина Михайловна Леонтьева.