Текст книги "Вайделотка"

Автор книги: Марат Баскин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Annotation

Марат Баскин

Марат Баскин

ВАЙДЕЛОТКА

Выйдуць з лодкi вайдэлоткi,

Пойдуць сена варушыць,

Тыя самыя малодкi,

Што умелi мудра жыць. Янка Сипаков

_{Свет очага. Художник Григорий Иванов}

Назвали Есика по деду Иосифу-Мотлу, гуляке и выпивохе, каких надо поискать. Ни одна пьянка-гулянка в Краснополье не обходилась без него, а в каждой близлежащей к поселку деревне бегала ребятня похожая на него. Говорили, что и его пьяненькая душа ушла в небо, когда тело его покоилось на очередной местной красотке. Тетя Рива-Двойра, его жена, никогда сор из избы не выносила, и ее Иосиф-Мотл был всегда самым лучшим и самым безгрешным. И, конечно, когда появился на свет первый внучек, Рива-Двойра настояла, что бы имя ему дали в честь деда. После этого невестка не разговаривала с ней целый месяц, а родной сын ходил мрачным полгода, как с перепоя. Но Ёсла назвали Ёслом.

Получив имя деда, Ёсл пошел не в него: был он тихим, незаметным, девушек обходил стороной, окончил в Могилеве педагогический институт, вернулся в Краснополье и устроился учителем в вечернюю школу. Когда ему стукнуло тридцать, его мама Злата-Нехама в сердцах сказала, что лучше бы было, если бы он пошел в деда. Рива успокаивала сына и невестку, говоря, что ее благоверный тоже таким же был до женитьбы, а кем стал, потом не мне вам рассказывать!

– Он не знает, что такое сладость! – говорила Рива, имея в виду определенную сладость. – Он должен попробовать!

И чтобы внук попробовал, Рива решила свести его с Лилькой-матроской, которую за глаза все в Краснополье называли никейвой, гулящей. Называть ее так в глаза никто не решался, ибо мог получить быстрый и меткий ответ и словом и руками. Но на Матроску она не обижалась и откликалась, ибо звали ее Матроской ввиду ее сугубо матроской профессии и жизни. Работала она поварихой на рыболовецком траулере. И в период навигации, уезжала из Краснополья на Дальний восток, живя в местечке только зиму. Поздней осенью, почти с первым снегом, возвращалась она в Краснополье, перезимовывала здесь и весной отправлялась опять в странствия, и так повторялась из года в год. Иногда с ней приезжал какой-нибудь бродяга-моряк, как и она сама, но больше месяца он не удерживался и с криком и с шумом отплывал из местечка. Местные мужики тоже стороной не обходили лилькин дом, но об этом знали только они и Лилька. Морская жизнь сделала ее грубоватой внутренне, но не внешне: была она, как и все в их роду высокая, стройная, добрая, рукастая. Будь ей Рива абсолютно чужой, то навряд ли она бы решилась зайти к ней с этим вопросом. Но Лилька приходилась Ривиному мужу седьмой водой на киселе, и так как больше родни у Лильки не было, если ей приходилась туго, она бежала к Риве. Рива работала акушеркой и иногда выручала Лильку и деньгами и в деликатных делах.

И в один из зимних вечеров, Рива испекла латкес, сварила бульон с галками и попросила Есика занести все это Лильке. Есик удивленно посмотрел на бабушку, но она сказала, что Лилька приболела, а она как-никак ей родня и он не растает на морозе, если сходит. На дорогу Рива дала еще бутылку самодельного сливового вина, которую она берегла на пасху и наказала Есику, что бы он проследил, что бы Лилька все поела, так как это для здоровья. И Есик пошел.

Как всегда все Рива сделала сама, ничего не говоря сыну и невестке. И, когда через месяц, Краснополье заговорила, что Есик зачастил к Лильке, для его родителей это было невероятным событием. Узнав об этом Злата, как подстреленная, примчалась домой, не дождавшись обеда. Буквально с порога она закричала:

– Мама, вы знаете, что Есик ходит к Лильке!?

– И что за проблема? – спросила Рива. – Вам не угодить: мальчик сидит дома – плохо, мальчик ходит к девочке – плохо!

– Мама, что ты говоришь? – перешла на идиш невестка. – Ты же знаешь, что это за девочка?!

Ни в чем, не признавшись, но поняв, что надо остановить это дело, Рива, как только Есик пришел с работы, приступила к серьезному разговору. Есик долго мялся, уходя от ответа, но, в конце концов, признался, что любит Лилю. При этом он посмотрел на бабушку до боли знакомыми глазами своего дедушки-гуляки Мотла, и Рива поняла, что Есик по-настоящему влюбился и переубедить его нельзя ничем и, махнув рукой на это бесполезное занятие, решила зайти с другой стороны: опять поговорить с Лилькой. Лилька встретила ее испуганно и молчаливо, совершенно не похожая на всем известную в Краснополье Лильку – матроску. Но что удивительно: запуганность изменила ее внешность – она похорошела, помолодела, и в голубых глазах появилось что-то светлое, как в волнах, подсвеченных утренним солнцем. Она, молча, выслушала Риву, потом несвойственным ей тихим голосом сказала, что тоже влюбилась в Есла, в первый раз в жизни, и сейчас не знает, что делать с этой любовью…

– Лиля, – сказала Рива, – мы с тобою так не договаривались! Неужели ты не понимаешь, что Ёська не для тебя!

– Знаю, – сказала Лиля, – понимаю… Но я не знала, что бывает такая любовь… Не знала… – она задумчиво посмотрела на Риву, несколько минут молчала, о чем-то думая про себя, потом неожиданно сказала: – Я завтра уеду. Навсегда. Была в Краснополье Лилька и не будет больше Лильки! И вам хорошо. И мне проще.

– Проще не проще, а куда ты поедешь: до твоей навигации далеко, – слово «навигация» благодаря Матроске в Краснополье все знали, даже Рива.

– Во Владивосток, – сказала Лиля. – Прокантуюсь там, у знакомых моряков. А там в море. А дальше будет видно…, – и добавила: – Не обижайтесь на меня, тетя, но хочу вам сказать, что не ради вас я это делаю, а ради Еси! Потому что его люблю…

…Есл узнал об отъезде Лили в тот же вечер. Шофер автобуса Тимошка Заяц, ученик вечерней школы, прямо на уроке объявил всем, что Матроска покинула Краснополье навсегда, и он сам завез ее в Кричев на поезд.

– Вот такая литература, Иосиф Семенович, – сказал он: – Все! Праздник для краснопольских мужиков закончился!

Дом Лильки стоял в Садовом переулке, не по пути Есика, но Есик сделал крюк, возвращаясь с работы, что бы подойти к Лилькиному дому. Он долго смотрел на замок на воротах, обошел дом вдоль забора, даже подтянулся на заборе, чтобы заглянуть во двор, как будто не веря, что она уехала, и только потом медленно побрел домой.

Бабушка сидела на кухне и читала газету. Еся сел напротив нее. И так они сидели, молча, довольно долго. Первой не выдержала бабушка и, отложив газету, спросила:

– Ты будешь кушать?

– Нет, – сказал он.

– Почему? Сегодня картошка с курицей.

– Ты с ней говорила? – вместо ответа спросил Есл.

– Говорила, – кивнула Рива.

– Куда она уехала? – спросил Есл.

– Ты полетишь вслед за ней? – вместо ответа спросила Рива.

– Да, – сказал Есл.

– И кому там надо учитель белорусской литературы? – поинтересовалась Рива.

– Никому, – сказал Есл.

– И ты пойдешь в моряки?

– Не знаю, – сказал Есл, – мне сначала надо найти ее, – он вздохнул, почему-то поправил очки и задумчиво сказал: – Были когда-то в Великом Литовском княжестве хранительницы огня – вайделотки…

– Кто? – переспросила бабушка.

– Вайделотки, – повторил Есик.

– И причем тут это? – спросила настороженно Рива. – Причем тут Лилька к этим твоим…? – слово покрутилось на языке, но не проговорилась, и она махнула рукой: не это главное!

– Вайделотки были хранительницами огня, – продолжил Есл, как будто не услышал вопрос бабушки, – огня любви… А без этого огня мужчина не мужчина, и, вообще, не человек, а так – существо мужского пола, как говорят биологи, – он опять вздохнул и грустно посмотрел на бабушку. – Не у каждой есть такой огонь! Не у каждой…

– А у Лильки есть, – догадалась, – потому она эта самая…, – она опять попыталась сказать хитрое еськино слово, но опять у нее ничего не получилось, и она не сказала.

– У Лильки есть этот огонь, – кивнул Есл, и добавил, – и не могу я без этого огня. Не могу…

Сказав это, Еська подпер голову руками, уткнулся взглядом в стол, и замолчал. И бабушка вдруг ощутила, как внук в эти минуты стал удивительно похож на дедушку. Тот часто так сидел, глядя в стол, подперев голову руками, думая о чем-то своем. И всегда молчал.

А Еська, почувствовав на себе бабушкин взгляд, тихо сказал, то ли для бабушки, то ли для самого себя:

– Дальний Восток не такой большой… Найду.

– Во Владивосток она поехала, – тихо сказала бабушка и добавила, – а картошку с курицей поешь, там такой не будет…

Всю ночь Рива не могла заснуть и думала она почему-то не про Есика, а о своем Иосифе – Мотле. Может Мотл пил и гулякой был от того, что не дала она ему огня любви, не была она той самой, о которой говорил Есик. Долго пыталась вспомнить она замысловатое слово, но так и не вспомнила, и заснула.