Текст книги "Прилетала сова"
Автор книги: Максуд Ибрагимбеков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Ибрагимбеков Максуд
Прилетала сова
Магсуд Ибрагимбеков
ПРИЛЕТАЛА СОВА
Теперь скрипит, проклятая! И до чего противно скрипит, сил никаких нет слушать. То стонала и ухала, так что меня спросонок мороз по коже продрал, а теперь скрипит. Скрипит и щелкает. На инжирном дереве сидит, что за оградой, а слышно так, как будто она где-то совсем рядом в доме. Если не прогнать, до утра не остановится. До чего вставать и выходить неохота. И чего она сюда повадилась каждую ночь прилетать, других деревьев ей мало в Гаялах? Вот этот камень подходящий. Посмотрим, как теперь запоет! Эх! Чуть-чуть ведь не попал, совсем рядом с ней по ветке стукнулся. Аж зашипела от страха. Сразу же поднялась и рванула в сторону. Она, наверное, серая, а в свете луны она кажется светлой-светлой. Куда она полетела, интересно?
И не только сова, виноградные лозы и тутовые деревья, даже желтые камни забора и скалы внизу над морем казались белыми. Если бы не сова, то в эту ночь вокруг было бы очень тихо, это мне сразу стало ясно, как только она улетела. Даже сверчки молчали. За спиной у меня дверь скрипнула.
– Ты чего не спишь?
– Сову прогонял. Опять прилетела.
– Не к добру это, – вздохнула бабушка. – Дай бог беды миновать.
– Дядя Кямил в субботу приедет и пристрелит ее, никакой тогда беды и не будет. Я его попрошу.
– И думать не смей. Нельзя сов убивать, – сказала бабушка. – Грех это.
– А какая беда может быть от того, что она прилетает?
– Только у меня и дел, ночью о совах с тобой разговаривать. Иди спать, не проснешься ведь утром.
– А завтра скажешь?
– Скажу, скажу. Спи. Половина третьего уже...
Спать мне совсем не хочется, вот ведь в чем дело. Да и стоит ли ложиться, если через полтора часа мне надо вставать. Мы уже договорились с Васифом завтра пойти ловить рыбу, в половине шестого на берегу должны встретиться... Придется все-таки лечь, бабушка все равно не успокоится, пока не увидит, что я заснул... Не забыть бы утром спросить у нее, почему это быть беде, если ночью сова прилетает.
Бабушка моя все приметы знает, какие только есть на свете. Это потому, что она верующая и старенькая.
Утром я уже выходил, когда она меня остановила. Молча подошла ко мне и отобрала удочку и ведерко.
– Я не хочу есть.
– А я разве спрашиваю?
И когда она успела молоко подогреть? Иногда мне кажется, что она вообще не спит, а так, дремлет и при малейшем шуме просыпается.
– А ты обещала рассказать, почему это плохо, если сова по ночам начинает прилетать?
– Да уж хорошего мало. Эта примета верная – умрет кто-нибудь или заболеет. А эта последнюю неделю ни одной ночи не пропускает.
Ну, уж если моя бабушка что-то говорит, то уж она в это верит. То-то она и вчера и ночью такая грустная была. Она, конечно, теперь и не сомневается, что кто-то у нас дома умрет или заболеет. Кто-то из нас двоих. Я посмотрел на ее расстроенное лицо и даже про рыбалку забыл, до того мне ее жалко стало. Она ведь понимает, что я не умру, а раз не я... что же получается? И нужно же было, чтобы проклятая сова прилетала именно на это дерево.
– Это сплошное суеверие, – сказал я.
– Вот и прекрасно, – сразу же согласилась бабушка. – А ты иди, тебя же ждут.
– А мне уже и идти расхотелось, – сказал я. – Нет, ты только подумай, ты же умный человек – из-за какой-то паршивой совы, понимаешь, птицы, может умереть человек. Это же курам на смех!
Тут она перестала убирать со стола и стала меня разглядывать. Если бы на меня кто-нибудь другой так посмотрел, я бы обиделся, а тут и сделать ничего нельзя, если смотрит на тебя с насмешкой твоя родная бабка.
– Умник! – сказала она. – Ах, какой ты умник, смотреть приятно! Это я суеверная! Три года назад твой отец тоже говорил, что я суеверная, когда к дому Шахлар-бека повадилась каждую ночь сова прилетать.
– Так он же больной был и совсем старый, – сказал я и сразу же пожалел, что сказал так.
– Ну и что же, что старый... И не такие старые живут. Шахлар-бек еще, может быть, несколько лет прожил бы. Его мать Гамэр-ханум на десять лет старше его была, когда умерла.
Что правда, то правда – за несколько дней до его смерти к ним сова по ночам повадилась. Ну и что? Для меня, например, это не доказательство. Ведь Шахлар-бек был очень старый, к нему каждую неделю приезжал из города врач, специально для того, чтобы проверить, как он себя чувствует. Во-первых, потому, что Шахлар-бек официально считался долгожителем, а все долгожители в Азербайджане взяты на учет, а во-вторых, потому, что он получал персональную пенсию, ему ее дали за то, что он бывший революционер. Он с утра до поздней ночи сидел в кресле на балконе своего дома, сам до того маленький, что почти целиком умещался в нем, и голова у него была седая, и бородка. Он всегда всем приветливо улыбался – и знакомым и незнакомым, кто мимо его дома проходил. Его все соседи в округе уважали и, по-моему, гордились, что он здесь живет. Я его, честно говоря, раньше побаивался, наверное, из-за того, что он часто сердился и тогда начинал кричать громким сердитым голосом на дочь и на двух своих сыновей. Обычно он на них кричал во время игры – он с ними то в карты играл, то в нарды. Я ни одного вечера и не припомню, чтобы у них во что-нибудь не играли бы. Часто приезжали из города оба его сына с приятелями – все пожилые люди, и с вечера усаживались за стол – за карты или в нарды на двух досках сразу. Он и в те редкие дни, когда никто не приезжал, обходился своими силами – играл с женой Марьям-ханум и дочерью Зарифой, старой девой. Шахлар-бек и мне всегда улыбался, когда я к ним приходил. Сразу же спрашивал у меня, как в школе дела, расспрашивал, что на пляже делается или в селенье – очень он был любопытный. Видно было, что он не из-за приличий со мной разговаривает, а потому что ему и вправду интересно. Я запомнил тот вечер, когда я его в последний раз видел. Он, как всегда сидел в кресле. На столе было для него накрыто, но он не ел. Сидел и о чем-то думал. Сперва пригласил меня к столу, но я отказался, потому что пообедал полчаса назад, а потом спросил:
– Как, по-твоему, почему это созданье отказывается от еды? – и показал мне на кошку Пакизу, которая сидела на полу перед миской с едой и, вместо того чтобы есть, смотрела неотрывно на Шахлар-бека и время от времени протяжно мяукала. – Кошка с утра ничего не ела. Значит, ей не нравится еда, – сказал он, не дожидаясь моего ответа. – Зарифа! Зарифа! – вдруг закричал он. – Что ты налила такого в миску кошке, что она отказывается есть?
– То же самое, что и нам, пити, – сказала дочь, появляясь в дверях. – Суп, и накрошила в него мяса и хлеба.
– Непонятно, – он прикрикнул на кошку: – Ешь! Наверное, думает, что ее обманывают, – сказал он, не то обращаясь ко мне, не то просто подумал вслух, потом кряхтя встал, взял свою тарелку с супом и подошел к Пакизе, с трудом наклонился с тарелкой к ней, так и казалось, что вот-вот расплещет суп, и сказал: – Посмотри, у меня в тарелке то же самое, что у тебя. Смотри!
Пакиза медленно, отошла от него, у лестницы оглянулась и спустилась в сад.
– Вот, – сказал ей вслед с сожаленьем Шахлар-бек. – Кошка. Что с нее взять? Была бы собакой, вела б себя по-другому.
Зарифа отобрала у него тарелку и поставила на прежнее место. Он медленно вернулся и сел в кресло.
– Слушай, – вдруг спросил он меня, – ты в бильярд играть умеешь? Ничего, научишься, – сказал он, услышав, что я не играю. – Вот странно как, удивленно сказал он, – сидят два человека – один уже кончил играть в бильярд, а другой еще не начал. Тебе не странно?
Он и в тот последний вечер после моего ухода играл в карты – один на один с дочерью. Они еще не кончили играть, когда прилетела сова и начала стонать... Может быть, это была та же самая сова, что теперь к нам повадилась.
Похоронили его здесь, на кладбище в Гаялах. На его похороны столько народу собралось, что можно было подумать, что весь Баку съехался в Гаялы. Никто, кроме Зарифы, не плакал, даже сыновья, но было по-настоящему грустно, хоть все собравшиеся и улыбались, когда на поминках начали рассказывать всякие интересные истории, в свое время приключившиеся с Шахлар-беком. Мне особенно одна история понравилась, ее рассказал старый седой человек, один из тех, кто приезжал к Шахлар-беку играть в карты.
Оказывается, Шахлар-бек был по профессии межевым инженером, я и не знал до этого, что есть такая профессия, он такое образование получил в Петербурге и после окончания института до революции работал в Баку в губернском управлении, в здании, где сейчас Баксовет. Он был очень старательный и добросовестный работник, но нуждался, потому что семья у него была очень большая, а зарабатывал он один. Губернатор Баку, который очень хорошо относился к Шахлар-беку, однажды вызвал его к себе в кабинет и сказал:
– Дорогой Шахлар-бек, я знаю, что вы постоянно испытываете нужду в деньгах, и хочу вам кое-что предложить.
– Очень признателен вашему превосходительству за заботу, – ответил сразу же обрадовавшийся Шахлар-бек.
– И поэтому хочу назначить вас межевым инспектором всего нефтеносного района от Баилова до Черного города, – сказал губернатор.
– Позвольте, – удивился Шахлар-бек, – но ведь жалованье инспектора гораздо меньше того, что я получаю здесь, в мэрии?
Губернатор, улыбаясь, смотрел на него. Тогда Шахлар-бек сильно побледнел и сказал:
– Вы меня оскорбляете, ваше превосходительство.
– Вы, кажется, думаете, что вы более щепетильный человек, чем я? Ну что же. – Губернатор очень обиделся на Шахлар-бека, и тому через некоторое время пришлось уйти со службы.
Я не понимал, почему они обиделись друг на друга – губернатор и Шахлар-бек, пока папа не объяснил мне, что до революции должность межевого инспектора нефтеносных участков считалась очень доходной и все ее добивались, потому что от него зависело, где пройдет граница между новыми участками.
Все нефтяные миллионеры, на то они и капиталисты, изо всех сил старались ублажить межевого инспектора деньгами или другими способами, и по тем временам это не считалось взяткой. Но, видно, все-таки считалось, если Шахлар-бек отказался.
После его смерти на даче осталась жить его дочь. Ей было лет тридцать, на вид даже больше, она была очень худая и лицо все в морщинах. Все мечтала замуж выйти – часто прибегала к нам и шепталась с бабушкой, советовалась.
Я взял ведерко с удочкой и пошел к двери. Все ясно, теперь она будет думать, что сова специально из-за нее прилетает. Еще возьмет и помрет... И тут меня осенило.
– Ладно, – сказал я. – Этот факт со смертью Шахлар
бека меня убедил... .
– Факт, – сказала бабушка, – и без твоего факта все знают, что если сова начала летать, то добра не жди.
– Но есть и другой факт, – сказал я. – Ведь эта сова всегда садится на инжирное дерево за забором. Верно? А там не наш участок. За забором-то дача дяди Кямила. Значит, к нам ее прилеты не относятся. И ни с кем в нашем доме ничего не случится. Правильно?
Она не ответила, только рукой махнула и пошла с посудой к колодцу.
Из-за того, что я так торопился, пришлось лезть через забор дачи Рашида так гораздо ближе до берега. Камни были холодные и мокрые от росы. И штаны сразу намокли и рубаха. Ничего себе утро началось! А я-то думал, что раньше всех проснулся, – Рашид уже стоит на балконе своего дома и беседует со своим приятелем, кажется, с тем, у которого голубые "Жигули". Так и есть – вон и машина его стоит. У Рашида много знакомых, и они его здесь часто навещают. Он говорит, что для него самая большая радость, когда дверь его дома открывают друзья.
И вообще, он говорит, что дружба в жизни человеку здорово помогает. Вот он, например, всего в жизни своими руками добился – высшее образование получил, о том, что у него и у его жены Адели высшее образование, Рашид уже всем соседям рассказал; как познакомится, сразу же об этом рассказывает; из небольшого районного центра в Баку переехал жить в трехкомнатную квартиру в центре; на работу ответственную устроился в Министерстве социального обеспечения, такая работа, что от него многое зависит, чтобы хорошим людям хорошее сделать, квартиру получил, женой обзавелся, детьми, всего, говорит, сам добился. Но, по словам Рашида, и друзья в жизни не последнее дело – и советом помогут, и добрым словом поддержат. И он для них всегда полезным быть старался.
Рашид очень приветливый человек, первое время в Гаялах все удивлялись такой его вежливости, но потом привыкли, а некоторые, я заметил, стали тоже гораздо вежливее и приветливее.
Вот и сейчас, сразу же после того, как со мной поздоровался, и о здоровье бабушки расспросил, и удачи на рыбной ловле пожелал, хотя по лицу его приятеля было видно, что из-за меня у них прервался разговор, может быть, на самом интересном месте. Этот приятель в Гаялах тоже недавно появился – год назад купил дачу на другом конце поселка.
Рашид с женой живет очень дружно, хотя они по характеру очень разные, никогда они не ссорятся и даже на людях называют друг друга ласковыми прозвищами. Его жену часто вызывают делать уколы, и она никогда не отказывается, даже если ее вызывают ночью, говорит, его ее врачебный долг. Благодаря жене Рашида лично мне точно известно, кто самые неблагодарные или подлые люди в Гаялах – это все те, кому она постоянно делает уколы. До того, как я не наслушался от нее всех этих разговоров, я даже представить себе не мог, что по голому заду человека можно о нем столько узнать плохого. Любой другой на ее месте, сколько бы ему ни платили за это, прекратил бы ходить по домам и делать уколы, но жена Рашида, по-моему, приучила себя не обращать внимания на неблагодарность людей из-за врачебного долга, она говорит, что для нее этот долг – очень серьезное дело, А Рашид говорит про нее, что она святая женщина, и каждый раз она при этом краснеет, и смущается, и просит его больше так не называть... А домик дяди Кямила совсем обветшал. Даже, несмотря на туман, видно, что лестница совсем уже развалилась и вся поросла травой. Дача у него хорошая, и виноградных лоз много, в все они плодоносят, и деревьев инжирных штук восемь, я даже гранатовые есть, а вот дом никуда уже не годится, хорошо еще, что крыша не протекает. Дядя Кямил все собирается заняться домом, но каждую весну оказывается, что у него нет времени. Рашид раз или два предлагал дяде Кямилу помочь привести дом и дачу в порядок, говорит, мне это ничего ее стоит, все равно ведь будет у меня ремонт, я вам лишний гвоздик забьют, но тот отказался. Поблагодарил Рашида и сказал, что выберет время и сам займется. Я бы на месте дяди Кямила не отказался бы от его помощи, Рашид многим нашим соседям помогает, просто так, не за деньги или же, скажем, в обмен на что-нибудь, а просто так, по-соседски, он так и говорит – от чистого сердца.
Мамеду, например, за свою цену, без всякой приплаты он и насос электрический
достал для колодца, какой-то особый насос, Мамед его несколько лет нигде не мог купить; другим соседям помог вне очереди "Москвич" купить. Говорит, что у него везде есть хорошие друзья. Они из уважения к Рашиду любят помогать честным людям, которым трудно что-то достать из-за своего прямого, нехитрого характера.
Рашид, может быть, предлагает отремонтировать дом дяди Кямила еще потому, что ему неприятно смотреть на чужие запущенные дачи. Сам он за своим участком здорово следит – все лозы высажены в ряд, инжирные и тутовые деревья тоже все аккуратно обрезаны, раньше в Гаялах никто их не обрезал, росли себе деревья как хотели, а Рашид, как только появился здесь, пригласил агронома и садовника, и они все его хозяйство привели в порядок.
Еще он посадил на своем участке перед домом голубой кипарис, пол-Гаял пришли посмотреть на него, все смотрели, и удивлялись и говорили, что он ни за что не примется, мол, земля здесь неподходящая. Кипарис в том году принялся, только пользы от этого оказалось мало. Наверно, это был какой-то особый кипарис, потому что на него стали слетаться мухи со всех концов побережья. В каком-то смысле это был очень полезный кипарис – из-за него в округе не осталось ни одной мухи – все собирались на него. Подходишь к дереву, а оно жужжит – все ветки снизу доверху слоем мух покрыты, ни коры не видно, ни зелени. И ничего не помогало. Через два дня после очередного опрыскивания мухи снова собирались. Видно, они прилетали из очень далеких краев, потому что я лично в последнее время ни на пляже, ни дома ни одной мухи уже не встречал. Зато дохлых везде сколько хочешь, а уж в доме Рашида шагу ступить из-за них нельзя было.
Пришлось кипарис срубить. Все, кроме Рашида, о нем жалели, потому что теперь в Гаялах опять появились мухи, немного, столько же, сколько раньше, но все-таки появились.
Дядя Кямил, когда узнал, что кипарис срублен, сказал Рашиду, что тот совершил, стоя на самом пороге научного открытия, роковую ошибку, он на месте Рашида попытался бы определить, в чем особенность этого удивительного кипариса, и сообщил об этом в научные журналы. Может быть, благодаря подобным кипарисам удалось бы избавить человечество от мух.
Рашид его слушал внимательно, и чувствовалось, что он поверил и жалеет о том, что поступил так необдуманно. До тех пор, пока дядя Кямил не сказал вслед за этим, что если бы Рашидово открытие состоялось, то впоследствии эти кипарисы высадили бы в шахматном порядке по всей стране, вроде мушиных маяков, а Рашиду по законам авторского права выплачивали бы доход – по его выбору процент с каждого кипариса или с каждой тысячи погибших мух. Тут Рашид хмыкнул, понял, что дядя Кямил шутит, и сказал, что бог с ними, с доходами, всех денег все равно не заработаешь, а ему вполне хватает тех, что он зарабатывает своим горбом. Я думал, он обидится, бывают же люди, которые обижаются на самые безобидные шутки, но Рашид ни чуточки не обиделся.
Он, после того как поселился здесь, не только дачу, он и дом в порядок привел, крышу новую поставил, лестницу. Забор тоже отремонтировал, он местами повалился. В один день привезли камень и цемент и навели полный порядок. Теперь забор как новый стоит, но не покрашенный, – Рашид сказал, что он не скупой, но бросать на ветер у него денег нет, тратиться на забор, который только и виден, что с дороги, – глупость и безобразие.
Он и вправду нескупой, дома у него все есть – и большой холодильник, и мебель хорошая, даже непохожа на дачную, вместо душевой он установил ванну, и телевизор у него цветной. У нас в доме, например, пол деревянный, а на кухне цементный. Рашид сказал, что от цементного пола можно заболеть ревматизмом даже летом, и покрыл его в своей кухне линолеумом, а в комнатах выложил паркет. Что мне нравится у них, так это книги, весь дом полон книг. Рашид почти каждую неделю из города привозит. Он почти на все издания подписан, какие только есть, начиная от Всемирной библиотеки и кончая подписками "Огонька" – Драйзером и О'Генри.
Не пойму только, откуда у него столько времени берется а очереди стоять. Мы как-то с папой пошли и записались в очередь – три дня ходили отмечались, а потом в воскресенье все утро и полдня простояли, прежде чем нам наконец выписали квитанцию. Я раньше часто брал у них книги. Рашид мне сам предложил, книги, говорит, для того, чтобы их читали, бери и возвращай когда хочешь. Один раз, когда я вернул две книги, Рашид взял их у меня, повертел в руках и сказал: "Значит, ты за неделю прочитал две такие толстые книги?" – и улыбнулся при этом недоверчиво. Я говорю, конечно, прочитал, хотите, содержание расскажу. Он улыбаться сразу же перестал и говорит: "Не надо рассказывать, я тебе верю, ты не такой мальчик, чтобы обманывать. Молодец, быстро читаешь". Они переглянулись при этом – Рашид и Аделя, только мне непонятно было, чего это они переглядываются.
Надо было все-таки надеть брюки, неприятно, когда холодные, мокрые лозы бьют по ногам. Туман сегодня выдающийся, летом в Гаялах туманы вообще редко бывают, а такого, чтобы с этого места нашего дома не было видно, я и не припомню. А у дяди Кямила дверь приоткрыта. Он никогда ее не запирает, когда уезжает. Я у него как-то спросил, разве ему не жалко будет, если украдут его пишущую машинку или ружье. Он усмехнулся и сказал, что уж если вдобавок ко всему и машинку украдут, то ему даже интересно будет поглядеть на такое неслыханное невезение. Честно говоря, хоть все вокруг и запирают двери на всякие сложные замки, я ни разу не слыхал, чтобы у нас по соседству кого-нибудь обокрали. Я ведь сюда каждое лето приезжаю, чуть ли не с того самого первого лета, когда родился. И соседи у нас с тех пор все те же. Новых не появлялось. Кроме Рашида – два года назад. После смерти Шахлар-бека.
На даче тогда осталась жить одна Зарифа. Другие дети Шахлар-бека ни разу с тех пор не приезжали. Или заняты были очень, а может быть, у них были дачи где-нибудь в другом месте. А может быть, им и неинтересно было с Зарифой разговаривать, она им хоть и сестра, но сводная. Зарифа родилась от второй жены Шахлар-бека Марьям-ханум, когда ему было семьдесят лет. Зарифа очень добрая была, говорят, старые девы злые, я на этот счет ничего сказать не могу, кроме Зарифы я ни с одной старой девой знаком не был. Зарифа была доброй и приветливой, это уж точно. И улыбалась она всегда виноватой улыбкой, как будто разговаривает и вместе с тем за что-то извиняется, а за что – неизвестно. Я, например, при ней никогда не чувствовал, что она намного старше меня, – она со мной всегда разговаривала так же, как со всеми другими своими знакомыми, никакой разницы не делала. И даже наоборот – однажды я почувствовал, что я намного – не то что старше, а сильнее ее. Это после случая с кроликом. У меня кролик был – по кличке Аспарухов, его так еще прежде звали, до того, как он мне достался. Вагиф Мамедов из четвертого, когда мы менялись, сказал, что кролика так назвали в честь какого-то известного футболиста. Я Вагифу за Аспарухова дал большой обломок горного хрусталя размером с килограммовую банку, его мне родители привезли, а через два дня деревянный футляр из-под сигары, вроде пенала, только чуть поменьше. Пенал я дал позже, потому что проверял, правду ли сказал Вагиф насчет того, что этот удивительный Кролик самостоятельно ходит в туалет и по-большому и по-маленькому. Оказалось, что Вагиф правду сказал – кролику ничего и показывать не пришлось – он сам отыскал в нашей квартире туалет и с тех пор ни разу не забыл туда зайти. Я никому не рассказываю о том, что он такой способный, потому что никто мне не верит. Единственный недостаток у него – чересчур он трусливый. Даже меня боится, самого близкого для него человека. Я думал, что он после переезда на дачу изменится – все-таки природа, но все осталось по-прежнему. Днем он по углам прятался и только ночью выходил погулять, съесть свои овощи, которые мы ему вставляли в тарелке на балконе. Он потом изменился здорово, после того случая, в котором я хочу рассказать. Мы в тот день с бабушкой и Зарифой собирали виноград. Зарифа собирала а рассказывала бабушке, что какие-то люди ей недавно предложили продать дачу и что сегодня они приедут за ответом, а она не знает, что делать, с одной стороны, не хочется – как-то боязно вдруг взять и продать, а с другой, может быть, и надо согласиться, потому что после смерти отца ей здесь часто, особенно
по ночам, бывает тоскливо, да и деньги пригодятся. Бабушка ей советовала не торопиться и, самое главное, разузнать сперва, что это за покупатели такие, можно и на жуликов нарваться. Зарифа сказала, что ничего не решит, пока не познакомит этих покупателей с бабушкой и не узнает ее мнения. Потом она пошла в дом опорожнить корзину и задержалась там. Я в это время собирал виноград с лоз, что растут у самого дома, и вдруг услышал, что из окна кухни доносятся какие-то странные звуки. Похоже было, что там кто-то всхлипывает, раза два всхлипнет, а потом начинает пищать тонким голосом. Я сразу же бросился в дом. Дверь в кухню была открыта. Прямо посередине ее на табурете стояла Зарифа, это она всхлипывала и со страхом смотрела на пол. А там с ужасно наглым выражением на морде разгуливал Аспарухов. Он ходил кругом табурета и поглядывал с этим наглым выражением на ноги Зарифы, время от времени он поднимался столбиком и принюхивался к ним, тут она сразу же начинала пищать. И вдруг он обернулся и увидел меня. Я понимаю, что кролики не могут стесняться, но этот, как меня увидел, сразу же застеснялся, по морде было видно, и забежал под шкаф. Зарифа прямо с табурета бросилась ко мне – вот тогда-то я почувствовал, что я кое в чем гораздо смелее1 чем она. Самое интересное, что 'с того самого дня Аспарухов меня уже не боится и даже не убегает, когда я подхожу к "ему для того, чтобы взять на руки.
В этот день вечером мы в первый раз увидели Аделю и Ра-шида. Они бабушке очень понравились, а она в людях разбирается, это все знают. Рашид перед отъездом оставил Зарифе пакет с деньгами. Сказал, что он ей полностью доверяет и пусть деньги останутся у нее до того времени, как она даст окончательный ответ. Он и в отношении оформления дачи всех успокоил – и бабушку и Зарифу, сказал, что у него в управлении дачным хозяйством есть знакомство, но дело даже не в знакомстве, любой честный человек разрешит семье Рашида купить дачу, которая необходима ему для того, чтобы его дети выросли крепкими, здоровыми людьми.
После его отъезда Зарифа и бабушка пересчитали деньги – их оказалось даже больше, чем они ожидали.
По-моему, Рашид бабушке понравился еще больше в тот день, когда переезжала Зарифа. Мало того, что Рашид с Аделью явились рано утром на грузовике, он еще сам помогал шоферу погрузить вещи Зарифы и заплатил шоферу вперед за то, что он перевозит Зарифины вещи. На прощанье он сказал ей, что она может считать по-прежнему дачу своей, в любой день, когда она захочет, здесь ей будет обеспечен теплый прием и отдельная комната. При этих его словах все прослезились – бабушка, Зарифа, Аделя и Рашид, словом, все, кроме шофера и меня.
А когда мы узнали через месяц, что Зарифа на удивление всем вышла замуж, бабушка сказала, что вся эта история с продажей пошла всем на пользу, а это может означать только одно, что бабушка в людях разбирается – Рашид и впрямь человек благородный и порядочный. С тех пор прошло два года, но кажется, что Рашид живет здесь очень давно, до того все к нему в Гаялах привыкли.
Даже завидно бывает, когда после каникул ребята рассказывают, кто где за лето побывал. Интересно. Живут люди! Только я один ничего не рассказываю, нечего, каждый год одно и то же, все лето в Гаялах. Одни и те же соседи, бабушка и я. Хорошо хоть папа обещал на следующий год взять с собой в геологоразведочную партию в горы. В этом году не согласился – мал еще, говорит. Как будто за один год что-то во мне изменится... Хотя может быть. Люди с возрастом здорово меняются, вот, например, моя бабушка, как постарела, стала в разные приметы верить, боится всего, неужели все становятся такими, когда стареют? Интересно, каким я буду.
Ну и туман, моря отсюда не видно, вот это да! С этой скалы до него метров пятнадцать – не больше, я точно знаю, а сегодня, кроме клубов белого пара, ничего не видно. Васиф, наверное, уже злится из-за того, что я опаздываю. Сидит сейчас на скале и ждет меня, один ни за что не начнет удить. У нас есть еще один приятель, Акиф. Только его еще нет. Он дней через десять приедет. Мы все время почти здесь втроем проводим, никого больше в компанию не принимаем. Васиф называет нас "три мушкатера". Книга ему очень понравилась, в этом году я ему дал, до того, что он ее два раза перечел, но все равно говорит "мушкатеры", сколько его ни поправляй. Еще он вместо "газета" говорит "газэта". Мы с Акифом его сперва поправляли каждый раз, а потом махнули рукой – мушкатеры так мушкатеры... Даже отсюда моря не видно. Только рокот слышен да стук мотора. Это уж как пить дать или браконьеры, или лодка инспектора. Никакой другой нормальный человек в такую погоду в море не выйдет. А для браконьеров в такой туман самое раздолье. В этих местах на берег часто волной выбрасывает осетров со вспоротым брюхом. Это значит, браконьеры икру вынули, она дорого стоит, а рыбу, чтобы она лишнего места в лодке не занимала, выбрасывают. Столько рыбы зря пропадает. А вот и Васиф. В десяти шагах его не видно было, сперва пятно показалось, а потом выяснилось, что это не просто пятно, а мой приятель Васиф, который совсем уже рассвирепел из-за моего опоздания.
– Ты когда-нибудь человеком станешь?
Я ему сразу все объяснил, рассказал и про бабушку, и про ее суеверие насчет прилетов совы.
– Это уж точно, – сказал Васиф, – не к добру это. Вот увидишь, случится что-то плохое, не станет сова зря каждую ночь прилетать. Верная примета. А еще если змея в доме появилась, надо сразу же блюдце с молоком. Иначе худо дело.
– Я думал, бабушка у меня одна суеверная, оказывается, ты тоже во всякую чепуху веришь, – сказал я, насаживая на крючок червя.
– Чепуху? В прошлом году змея заползла вечером в дом тети Ханумы, она, как ее увидела, сразу же начала визжать и визжала до тех пор, пока не прибежал ее старший сын Мамед и не выстрелил в змею из ружья, сразу же из двух стволов, я потом ее видел, не меньше полутора метров в длину, если сложить оба куска, ее прямо посередине на две части дробью разодрало.
– По-твоему, дядя Мамед должен был дожидаться, пока она ужалит Хануму?
– Очень нужно змее. Все бы обошлось, если бы Ханума выставила ей молоко, а так как на следующий день с утра пошло: сперва Хануму скорпион ужалил в руку, когда она инжир для сушки чистила, вся правая рука как бревно распухла, целую неделю. Хаиума стонала и не могла ею пошевелить, в самое время, когда рука ей была особенно нужна, инжир чистить и варить дошаб. А сам Мамед в тот же день пошел в уборную, и выскочил оттуда как ошпаренный, и через всю дачу со спущенными штанами к дому бежал. Оказывается, только он там расположился, смотрит, из щели в кладке змеиная голова высунулась – и к нему. Еще секунда бы – и привет! Второе лето в уборную как на разведку ходит – с ружьем, и, прежде чем встать там, каждую щель осматривает и палкой тычет. А ты – чепуха! И дочка Мамеда Сонька через два дня корью заболела.
– Все дети корью болеют. Когда мне пять лет было, я тоже корью болел, ну и что? К нам же в дом змея не заползала?
– А чего зря говорить, вот посмотришь, из-за этой совы теперь что будет. Она на вашу дачу прилетает?
– Нет, дяди Кямила.
– Посмотришь!
– Ладно! Наловим мы сегодня с твоими разговорами!
Хорошо хоть поплавок виден. Правда, здесь и невысоко совсем – от нашей скалы до воды метра два с половиной – три, не больше. Сова, змея... С Васифом спорить – бесполезное дело, упрямый он, как моя бабушка, и в приметы во все верит. Хотя, с другой стороны, некоторые приметы вроде бы и сбываются. Например, по тому, какого цвета солнце, когда садится, бабушка точно говорит, какая погода на следующий день будет, и никогда не ошибается. Если майские жуки раньше или позже срока весной прилетают, она уже весной знает, сколько летом винограда будет или осенью гранатов. Да и что говорить! По муравейнику, по обыкновенному муравейнику на нашей даче она сказать может, какая зима будет. В этом году все так и сбылось, как она перед отъездом с дачи сказала, зима в Баку была как на Северном полюсе, а два дня вообще в городе никто на работу не ходил, так снегом все завалило, а на дорогу в аэропорт, говорят, воинские части вызывали, людей выручать из застрявших машин... В такие приметы, которые с погодой связаны или, скажем, с урожаем, еще можно поверить, но в такие, от которых жизнь людей зависит, если верить, то ничего хорошего не получится. Это же курам на смех – из-за того, что прилетела какая-то дурацкая сова, с дядей Кямилом может что-то случиться! А бабушка и вот Васиф верят в это. Я знаю, что ничего случиться с ним не может, а все-таки мне вдруг стало неприятно, когда я вспомнил, что я первый сказал насчет дяди Кямила, что сова прилетает не к нам, а к нему на дачу. Думаю над этим и ничего с собой поделать не могу, как будто я предатель. Яснее ясного, я же знаю, что ничего плохого случиться не может, а всё равно неприятно, как будто утром я дядю Кямила обманул или предал.
