Текст книги "Мезозойская история Пьеса в двух действиях"
Автор книги: Максуд Ибрагимбеков
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
3 А У Р – инженер-нефтяник.
Р А У Ф – рабочий, помощник бурильщика, друг детства Заура.
Т А И Р О В – нефтяник, ученый.
Б А Д И Р О В – начальник управления Морнефти, доктор географических наук.
Н А Р М И Н А – секретарша, 19–20 лет.
С А Б И Р – нефтяник, рабочий пенсионного возраста.
М А Т Ь Н А Р М И Н Ы
О Т Е Ц Н А Р М И Н Ы
С Е В Д А – певица, 23–25 лет.
А К И Ф М А М Е Д О В – знатный рабочий-нефтяник, Герой Социалистического Труда.
П О К У П А Т Е Л Ь Н И Ц А
П Р О Д А В Щ И Ц А
К А С С И Р Ш А
М О Л О Д О Й Ч Е Л О В Е К
С Е К Р Е Т А Р Ш А
М О Л О Д Ы Е М У Ж Ч И Н Ы
И Ж Е Н Щ И Н Ы
Действие происходит на искусственном стальном острове и на «Большой эстакаде» – в открытом море, в Международном курортном лагере, в квартире З а у ра, в магазине – в Баку.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Ночная улица. В полной тишине доносятся приближающиеся шаги и голоса двух молодых людей.
М у ж с к о й г о л о с. …А ты знаешь, что такое нефть? Знаешь?
Ж е н с к и й г о л о с (нервно). Знаю, знаю.
М у ж с к о й г о л о с. А ты скажи, если знаешь.
Ж е н с к и й г о л о с. Ты это серьезно?
М у ж с к о й г о л о с. Так знаешь или нет?
Ж е н с к и й г о л о с. Господи! Жидкость. Черная и маслянистая. Пахнет керосином… Успокоился?
М у ж с к о й г о л о с. То-то и оно! «Пахнет керосином». И это все?
Ж е н с к и й г о л о с. Не понимаю, что ты заладил – нефть, нефть? Говорить тебе больше не о чем? С ума сойти! Полвторого ночи – нефть!
М у ж с к о й г о л о с. А когда же нужно говорить о нефти?
Ж е н с к и й г о л о с. Со мной лучше никогда. Ненавижу все эти слова: нефть, дебит, план… Слышать не могу больше. Особенно ночью.
М у ж с к о й г о л о с. Пожалуйста. Мне-то это меньше всего нужно.
Ж е н с к и й г о л о с. Очень интересно. Нас здесь только двое. Кому же тогда это нужно?
М у ж с к о й г о л о с. Тебе… Да, да, тебе. Ты тоже принимаешь участие в добыче нефти. Верно? И что бы ты ни думала, это действительно героический труд…
Ж е н с к и й г о л о с. Все только героическое, все только историческое. Куда ни глянь. Надоело!
М у ж с к о й г о л о с. Должна же ты знать, во имя чего работаешь.
Ж е н с к и й г о л о с. Я очень хорошо знаю, во имя чего работаю. Прошу, прекрати!..
Нармина и Рауф выходят из-за угла на освещенную часть улицы.
Н а р м и н а. До завтра, Рауф. Дальше не ходи со мной.
Р а у ф. Не выйдет. Я до утра не засну, только и буду думать, что тебя какой-нибудь негодяй подстерег и зацапал в вашем темном подъезде.
Н а р м и н а. Уйди, ради бога. Никто меня там не зацапает.
Р а у ф. Значит, это сделаю я.
Н а р м и н а. Рауф, прошу тебя, мы уже совсем дошли, уходи. Я сказала дома, что приду в одиннадцать.
Р а у ф. Теперь ясно, почему ты так нервничаешь. Так и скажи, что боишься свою мамочку!
Н а р м и н а. Прекрати!
Р а у ф. О чем же говорить человеку? О нефти нельзя, о маме твоей тоже… Я тебя прошу. Ты раз и навсегда объясни дома, что ты уже самостоятельный человек, сама зарабатываешь себе на жизнь. И, в конце концов, ты провела вечер вместе со мной, своим законным женихом.
Н а р м и н а. Вот это ее особенно обрадует… (Тревожно оглянулась на подъезд). Уходи.
Р а у ф. Принципиально не уйду. Пора положить конец. Ты такая гордая, умная, справедливая…
Н а р м и н а (на мгновение забыв о подъезде). Это ты обо мне?
Р а у ф. Да, о тебе. И все это исчезает, ты становишься совсем другим человеком, стоит только заговорить о твоей матери. Никак не могу понять, каким образом она так тебя запугала. Тебя и твоего отца. Гипноз какой-то. Ведь ты-то прекрасно знаешь, что она…
Н а р м и н а. Оставь ее в покое. Слышишь? Сколько раз тебе говорить?
В подъезде появляется в ночной рубашке мать Нармины, подходит к дочери и дает ей пощечину.
М а т ь Н а р м и н ы. Отправляйся домой!
Н а р м и н а. Мама!
Р а у ф. Что вы делаете?
М а т ь Н а р м и н ы (не обращая внимания на Рауфа). Я дома с тобой поговорю. Не хочется соседей будить!
Р а у ф. Это же ваша дочь! Как вы можете так унижать ее достоинство!
М а т ь Н а р м и н ы. Если ты сию секунду не уберешься, посмотришь, что я из твоего достоинства сделаю.
Р а у ф. Я не Нара и не ваш муж и вас не боюсь. Предупреждаю, что я не позволю больше…
М а т ь Н а р м и н ы. Ничего, вот с этой минуты начнешь бояться!
Н а р м и н а (встает между ними). Мама! (Рауфу) Я же просила! Уходи, умоляю тебя, как мне все это надоело! (Исчезает вместе с матерью.)
Рауф несколько мгновений смотрит им вслед, потом бросается к подъезду, но дверь уже заперта. Хватается за ручку.
Р а у ф (громко). Нара! Вернись! Нечего тебе в этом доме делать! Идем со мной!
Никто ему не отвечает.
(Прислушивается, потом медленно отходит от подъезда. Идет по безлюдной улице.) Легко сказать: «Идем!» А куда?
Приемная начальника управления Морнефти Бадирова.
За столом секретаря – Нармина.
Входят Заур и Рауф.
3 а у р. Здравствуй, Нармина.
Р а у ф. Приветствую!
Н а р м и н а. Здравствуй, Заур. (На Рауфа не смотрит.)
З а у р (обеспокоен, но старается не показать этого). Ты не знаешь, зачем я нужен Бадирову?
Н а р м и н а. Не знаю. Сразу после ухода парторга приказал, чтобы я тебя вызвала.
Р а у ф. А со мной ты разговаривать не хочешь?
Н а р м и н а. Тебя сюда никто не звал!
З а у р. Да ладно вам. Вы же не дети. Помиритесь, я прошу вас.
Раздается звонок вызова.
Н а р м и н а. Извини. Бадиров! (Уходит в кабинет Бадирова.)
З а у р. Чего он меня вдруг вызвал?
Р а у ф. Сейчас узнаешь. Не понимаю – каждый раз у тебя такое лицо, как будто тебя к зубному врачу приглашают.
З а у р (натянуто улыбается). Сам не могу понять, в чем дело. Вроде бы я не трус и нутро у меня не подхалимское, а все равно при каждой встрече с ним такое напряжение появляется, что разговариваю с трудом. Ничего поделать не могу. Перед самим собой стыдно.
Р а у ф. А потому, что он личность. Это и давит на тебя. В его присутствии многие теряются! Все! Кроме меня!
3 а у р. На тебя, значит, его личность не давит?
Р а у ф (усмехается). А он со мной еще ни разу не разговаривал. (Разворачивает сверток, принесенный с собой, достает хрустальную вазу, ставит ее на стол Нармины.) Вещь? Нарке понравится, у нее вкус хороший.
З а у р. Смотри, разоришься!
Р а у ф. Разоряются те, кто дарит любимой женщине духи, цветы и прочую нестабильную галантерею, а от таких подарков всем одно удовольствие и выгода.
З а у р. Насчет удовольствия, допустим, понятно, а в чем выгода?
Р а у ф. Все просто. Сегодня это будет приятно Нарке, а через четыре месяца мне... когда она эту банку принесет в наш общий дом. И не только вазу, я и раньше ей дарил полезные вещи. Сегодня помирюсь. Ужасно нервная она стала. Во всем мать ее виновата. (Замолкает, заметив, что дверь кабинета Бадирова приоткрылась.)
З а у р (рассеянно). И зачем я ему вдруг понадобился?
Р а у ф. А вдруг ему захотелось тебе что-нибудь хорошее сделать. Он же все может. Ты зайдешь сейчас в дверь, а он тебе (голосом Бадирова): «Мы тут подумали с товарищами и решили представить вас к званию». И ничего особенного! Такая власть у человека! Подумать страшно. Эх, был бы я на его месте.
З а у р. Ты? На месте Бадирова? Представляю…
Через неплотно прикрытую дверь доносятся голоса.
Г о л о с Б а д и р о в а. Поверьте, мне это очень неприятно. Моя жена не права, и я непременно скажу ей об этом. Она не должна была разговаривать с вами таким тоном. Я вас прошу, не обижайтесь.
Г о л о с Н а р м и н ы. А я совершенно не обиделась. У большинства женщин в этом возрасте характер портится. Ничего удивительного.
Г о л о с Б а д и р о в а. В каком же это возрасте?
Г о л о с Н а р м и н ы. В возрасте вашей супруги.
Г о л о с Б а д и р о в а. Да, да, да… К сожалению, люди, независимо от возраста, иногда говорят не то, что следует. Вы можете идти.
Н а р м и н а (входит в приемную, на Рауфа не обращает внимания. Зауру.) Слышал? (Кивает на дверь кабинета.) Час назад звонила его жена, а у него парторг в это время сидел и инструктор из райкома. Я все ей объяснила, говорю, если не срочно, позвоните минут через десять-пятнадцать, а она как набросится на меня, как бешеная. Я послушала и дала ей в ухо отбой. Никого не стесняется. А посмотришь на нее – испугаешься, такая страхолюдина! Вместо того чтобы молиться на него круглые сутки, она же его еще в дурацкое положение ставит.
Р а у ф. Возмутительно. (Подмигивает Зауру.) Беззащитного старика шефа обижает старая жена. До сих пор ничего подобного в жизни не слышал!
З а у р (Нармине). Он не сказал, зачем я ему понадобился?
Н а р м и н а. Нет.
В кабинете Бадирова.
Бадиров и Заур.
Б а д и ров (З а у р у). Здравствуйте, садитесь. Как движется работа?
З а у р. Нормально, по-моему. После шторма все восстановили. Месячный план дали, даже с небольшим перевыполнением.
Б а д и р о в (улыбается). Это-то я знаю. Попробовали бы не выполнить. Я имею в виду работу над темой.
З а у р. Почти по графику.
Б а д и р о в. Очень важно уложиться в срок – два года, и ни одного дня больше. Не забывайте, что ваша работа имеет большое практическое значение. Надо наконец добиться, чтобы не было ни одной простаивающей скважины. Если у вас есть какие-нибудь трудности, скажите!
З а у р. Да нет, все в порядке, спасибо.
Б а д и р о в. Тогда к делу. Горком комсомола проводит ежегодный семинар молодых творческих работников и передовиков производства и прислал нам два приглашения. Я посоветовался с товарищами, и мы решили передать их вашей бригаде. Вам не помешает декадный перерыв? Я имею в виду научную работу. С производством, разумеется, все будет улажено.
З а у р (размышляет вслух). Сейчас составляются графики сопротивляемости… Данные обрабатываются бригадой… Не помешает. Просто по возвращении придется дополнительно потратить несколько вечеров на анализ.
Б а д и р о в. Вот и прекрасно. Возьмите с собой кого-нибудь из бригады. Сколько человек еще не отдыхало в этом году, кроме вас?
З а у р. Один. Рауф Мамедов.
Б а д и р о в. А, этот рабочий, помощник бурильщика? Он, по-моему, старательный мальчик и, кажется, учится в заочном институте? Что-то я подписывал недавно в связи с этим.
З а у р (кивает). Он здесь, в приемной.
Бадиров нажимает звонок. Входит Нармина.
Б а д и р о в (Нармине). Пригласите Мамедова. (Зауру.) Кстати, у вас в бригаде все рабочие учатся?
Нармина выходит.
З а у р. Все, кроме Сабира Топчиева.
Б а д и р о в. Ну, этот сам может многому научить. Фантазер только. (Вошедшему Рауфу.) Здравствуй, садись, пожалуйста. (Зауру.) А вас я прошу неукоснительно следить за тем, чтобы никто не бросал учебу. Иначе о профессионализме и речи быть не может. Темп-то в технике! Только поспевай за ним. А то получится, как в этом году в сельском хозяйстве: на сто тракторов в нашей республике – семьдесят пять трактористов! Слава богу, в нефтяной промышленности пока таких казусов не случалось. Где-то здесь ваши приглашения. (Потянулся к папке на столе.)
В это время снова вошла Нармина.
Н а р м и н а. Извините, звонят из Академии.
Б а д и р о в. Кто?
Н а р м и н а. Вице-президент.
Ба д и р о в. Соедините. (Берет трубку, совсем другим тоном.) Здравствуйте, дорогой мой! Рад тебя слышать... Нет, это не ошибка, я действительно снял свою кандидатуру. Категорически не хочу… Разумеется, могу объяснить… Нет-нет, никаких таких причин. Я очень признателен и польщен, что вы сочли возможным выдвинуть меня на звание члена-корреспондента, но баллотироваться не буду… (Перехватывает взгляд Заура, улыбнулся.) Хорошо, буду откровенным. Только между нами?.. Помирать не хочется… Правильно, правильно расслышал. Не хочется раньше времени умирать. Я-то хорошо представляю, что меня ожидает. Три месяца острого нервного напряжения, четыре тура выборов, на каждом из которых будет отсеиваться энное количество соискателей. Верно?.. Непонятно?.. Пожалуйста, объясню. Если изобразить смертность среди научных работников нашего с тобой возраста в виде графика, то пик его по времени совпадает с окончанием выбора в Академию. Я как раз в том возрасте, когда такого рода развлечения строго противопоказаны. Теперь понял?..
Р а у ф (воспользовавшись паузой, Нармине). Больше меня не уговаривай, ни за что в академики не пойду, жизнь дороже. Слышишь? (Сидя в кресле, пытается обнять ее.)
Нармина сразу же отходит.
Б а д и р о в (продолжает телефонный разговор). Возможно, преувеличиваю. Возможно. Но несколько лет жизни у меня эти выборы отобрали бы, а они мне очень нужны самому… Нет, не пожалею. В конце концов, науку можно делать и без звания члена-корреспондента. Кандидатуру мою сними. Всего доброго. (Положив трубку.) Я всячески стараюсь избежать всей этой суеты. Работаю, получаю от работы удовлетворение, и на старости лет принимать участие во всех этих бурных событиях нет у меня ни желания, ни физических возможностей. Возраст, ребята, уже не тот, да и здоровье… А вы как думаете?
Н а р м и н а. Правильно сделали, что отказались! Надо и о себе хоть раз позаботиться.
З а у р. Я бы не сказал, что вы производите впечатление человека старого или больного.
Б а д и р о в (спокойно). Пятнадцать лет назад, после первого сердечного приступа, я дал себе слово избегать всего лишнего, что непосредственно не связано с моей работой.
Р а у ф (неожиданно для всех). Я бы ни за что не отказался. И для сердца от этого только польза была бы.
Б а д и р о в (улыбается). Вам этого еще не понять. (После паузы.) Не скрою, хотелось бы стать академиком, да не только этого хочется, если покопаться в себе… Но… (Развел руками.) Вернемся к нашему разговору. Так, значит, вы, Заур, и…
З а у р. Рауф Мамедов.
Б а д и р о в. Поедете на этот семинар. Проходить он будет в Международном молодежном лагере на берегу моря. Люди там соберутся интересные. Всего вам доброго. (Достал из папки конверт и протянул Зауру.) Пожалуйста. Мне кажется, вам надо развеяться. Не знаю, как у вас, но у меня после нашей последней встречи остался неприятный осадок. (Полувопросительно.) Теперь, кажется, все вошло в норму… Счастливого пути!
Заур и Рауф уходят.
(Нармине.) После наших последних событий эта поездка как нельзя более кстати. Пусть развлечется немного, а то слишком он ушел в себя. Вам не кажется?
Н а р м и н а. Заур? По-моему, все уже прошло. Вы так говорите! Он же очень здоровый и спокойный человек.
Б а д и р о в. Тем лучше, если вы правы. А я думаю, что к нему нужно относиться внимательнее. Он не похож на других. Слишком много сейчас развелось молодых людей энергичных и вполне толковых, которые чересчур хорошо знают, что им нужно…
Н а р м и н а. Разве это плохо?
Б а д и р о в. Не плохо и не хорошо. Это нормально. А такие, как Заур, попадаются чрезвычайно редко, уж мне-то вы можете поверить. И грош цена была бы мне, если бы я не разглядел то особенное, что есть в Зауре. Не скрою, в будущем я на нею очень рассчитываю. Разумеется, все это между нами.
Н а р м и н а. По-моему, я никогда…
Б а д и р о в. Конечно, конечно, извините. Пожалуйста, соедините меня с домом.
Н а р м и н а. Неужели вы с ней еще будете разговаривать?
Б а д и р о в. Вы, наверное, уже успели заметить, что я к вам очень хорошо отношусь, хотя бы потому, что я и откровенен и советуюсь с вами… Но не забывайтесь! Моя жена – это моя жена, и о ее недостатках могу говорить только я. Прошу вас это запомнить. Вам все ясно? А теперь соедините меня с домом.
Приемная.
Заур и Рауф.
Р а у ф (Зауру). Ну вот видишь, как все хорошо получилось. А ты боялся идти. Нет, с Бадировым, конечно, можно иметь дело… Когда у него хорошее настроение.
Входят Бадиров и Нармина.
Б а д и р о в (Нармине). Улетаю в город. Буду в пять часов. (Уходит.)
Р а у ф (Зауру). Я чуть задержусь, ладно? Ты меня подожди на пристани.
Заур уходит.
(Нармине, очень теплым, проникновенным тоном.) Сердце мое кровью обливается, когда вижу тебя грустной.
Н а р м и н а. Мне и вправду очень грустно.
Р а у ф. Я на любом расстоянии чувствую это. Если вдруг на душе у меня без всякой причины становится хорошо, я понимаю – моей девочке сейчас весело, если…
Н а р м и н а. И часто на душе у тебя хорошо?
Р а у ф. В том-то и дело – за последнее время редко. (Подходит к Нармине, кладет ей руки на плечи.)
Нармина, вздрогнув, оглядывается на дверь кабинета.
Успокойся, тиран уехал. Это как раз тот случай, когда государственные интересы совпадают с личными. Он сейчас летит в вертолете к высокому начальству и даже не подозревает, что на самом деле его вызвали только для того, чтобы я, Рауф Мамедов, мог спокойно поговорить с тобой!
Н а р м и н а. Как бы не так, к начальству! Свояченица сказала, что у старой овцы сердечный приступ! Раз в месяц она эту комедию разыгрывает. А он на четыре часа совещание назначил. Ужасно расстроился, ты же знаешь, какой он в делах точный, но отменил и поехал, хотя и знал, что никакого приступа нет, просто вызвала убедиться, что за десять дней он от нее не отвык, – в лучшем случае истерика на почве злости.
Р а у ф. А чего же он тогда поехал?
Н а р м и н а. Попробовал бы не поехать. Вот уж тогда без сердечного приступа не обошлось бы. У него. Она бы довела, можешь мне поверить!
Р а у ф. Удивительная история. Такой умный, сильный человек и не может поставить на место жену.
Н а р м и н а. Когда женщина на десять лет старше мужа…
Р а у ф. Неужели на десять?
Н а р м и н а. Ну, на четыре… то он обычно относится к ней, как к строгой маме, которая на старости лет заслужила право на уважение единственного сына.
Р а у ф. Слушай, может у человека и вправду сердечный приступ?
Н а р м и н а. Все может быть. Если бы на месте этой старой курицы я посмотрелась в зеркало, то и у меня, наверное, с сердцем было бы плохо.
Р а у ф. Ты уж скажи точно, чтобы при встрече я не попал в глупое положение: как мне к ней обращаться – старая овца или старая курица?
Н а р м и н а. Ну ее! Говорить тебе больше не о чем?
Р а у ф. Я по тебе очень соскучился. (Обнимает ее. Целует.)
Н а р м и н а (отходит от него). Хватит. Могут войти.
Р а у ф (тянет ее за руку к двери в кабинет). Иди сюда. В кабинет Бадирова уж точно никто не посмеет войти. Идем, маленькая, я тебя приласкаю, я так соскучился по тебе.
Н а р м и н а. Нет, нет, туда я не пойду.
Р а у ф. Он же улетел, ты что, не слышала?.. Или тебе не хочется побыть со мной?
Н а р м и н а. Да нет!.. Я не могу… Не могу остаться с тобой в этом кабинете. Мне кажется, он об этом непременно узнает. Не обижайся, ладно? Вечером встретимся.
Р а у ф. Жаль. Когда еще такой случай представится. (Прижимает ее к себе.) Слушай, а может быть, зайдем все-таки?
Нармина качает головой.
И с чего это тебе взбрело в голову, что Бадиров может узнать?
Н а р м и н а. Сама не знаю. Когда он смотрит, мне кажется, что все он обо мне знает… Уходи, сюда кто-то идет.
Р а у ф (крутит головой). Здорово он на тебя с Зауром действует, ничего не скажешь. Ладно. Что я тебе хотел сказать?.. Стоит дотронуться до тебя, все из головы вылетает. Да! Я хочу зайти к вам сегодня вечером. А то нехорошо получается – сколько времени встречаемся, а я до сих пор у вас дома не был.
Н а р м и н а. Сегодня? Слушай, а может быть, не стоит пока?
Р а у ф. Все понял. Обещаю, что буду вести себя… вернее, буду терпеть все. Увидишь, какой я дипломат.
Н а р м и н а. Обещаешь?
Р а у ф. Обещаю (Целует ее.) До вечера.
Стальной остров – основание с буровыми вышками в открытом море.
Заур и Рауф просматривают результаты замеров.
З а у р (Рауфу). По-моему, все сделано. Осталось только с Сабиром переговорить. Замещать меня это время будет он.
Р а у ф. «Переговорить». Он и без тебя все знает. Мне иногда кажется, что у него не пальцы, а сверхчувствительные приборы. Стоит ему лидонь на колонну положить, уже все знает, что на дне моря делается. На датчики можно не смотреть. Мне бы такие пальцы… и еще высшее образование! Я бы!.. Эх!
З а у р. Что-то он задерживается. (Смотрит на Рауфа.)
Тот что-то берет из шкафа, заворачивает в газету, кладет в карман.
Что это?
Р а у ф. Карбида я немного взял.
З а у р. Для чего тебе карбид?
Р а у ф. Я же тебе рассказывал про Наркину мать – житья уж совсем от нее нет. Сегодня я к ним собираюсь. Вот и придумал метод. Основан на страхе. Научный. Я о нем в одном журнале прочитал. В общем, я хочу вызвать у нее шок. Шок это… Короче говоря, хочу страху на нее нагнать; пусть думает, что я сумасшедший! Все продумал.
З а у р. А карбид для чего?
Р а у ф. Для аквариума. Нарка рассказывала, что мать ее очень рыбок любит. Она любит, а кормит и ухаживает за ними этот несчастный, Наркин отец. Как только в аквариуме от карбида закипит вода, начну хохотать. (Замечает протянутую руку Заура.) Чего тебе?
З а у р. Карбид.
Р а у ф. Рыбок жалко?
З а у р. Нарку. Доведете вы ее совместными усилиями до точки. Метод! Я на твоем месте взял бы и немедленно женился и ни на какой семинар бы не поехал. Сегодня же увел бы ее из дому.
Р а у ф. В такую жару люди о разводе думают, а ты мне жениться советуешь… А где нам жить? Дом-то только через четыре месяца будет готов.
З а у р. У меня. Бери мою квартиру, а я к своим старикам переселюсь на это время, знаешь, как они обрадуются!
Р а у ф. Нет-нет, так не годится. Сниму комнату… Как вернусь с семинара. Знаешь, скажу тебе честно, мне очень хочется там побывать. А как вернусь…
З а у р. Ладно, беги задержи катер, а то уйдет.
Рауф уходя, в дверях пропускает Сабира.
Ну как, Сабир, убедился? Ожила старушка. Суточный скачок сразу на двадцать тонн. А ты не верил, что газлифт сработает.
С а б и р (усмехается). Цыплят по осени считают. Ты думаешь, это долго протянется?
З а у р. Сколько бы ни протянулось – сплошной выигрыш. (Улыбается, но чуть раздраженно.) Вечно ты чем-нибудь недоволен. На тебя не угодишь. Применили самый что ни на есть последний разработанный метод, вернули в строй мертвую скважину, и опять все не по тебе. А все потому, что – хочешь, обижайся на меня, хочешь, нет – в науку ты не веришь!
С а б и р. В науку тоже с умом надо верить. Например, когда я в школе в первый раз услышал про Дарвина, до того удивился, что сразу же после этого урока побежал домой. Отец у меня хоть простой человек, но умный и в то время считался человеком передовым… Я прямо с порога ему: так, мол, и так. Дарвин доказал, что люди произошли от обезьян. А он ничуть не удивился: «Я, говорит, тоже об этом уже слышал. Раз, говорит, великий ученый Дарвин открыл, – значит, так оно и есть, и сомневаться в этом нельзя; все люди и впрямь произошли от обезьяны. Но запомни, сынок, – все! Кроме нашей семьи! На всю жизнь запомни!» С тех пор я к этому так отношусь: кто как хочет, пусть так и считает, отговаривать не буду, а про себя знаю, что никакого отношения к обезьянам не имею. И жить так легче. Понял?
З а у р. Насчет дарвинизма – да! А почему ты против повторного воздействия на истощенные нефтяные пласты – вот это мне неясно.
С а б и р. Знаешь, есть такая поговорка – если костер погас, нечего с угольками возиться. Теперь понятно?
З а у р (в изнеможении). Уйду! Трудно с тобой разговаривать.
С а б и р. Знаю, что уйдешь. Потому что вы все привыкли второпях делать, бегом. Нет чтобы в самую суть заглянуть. Ты газеты читаешь? Заметил, как в газете нефть называют? Не иначе как «черное золото».
З а у р. Придумал какой-то журналист название, с тех пор и пошло. Ну и что?
С а б и р. А то, что газеты надо уметь читать. Там же редко что-нибудь прямо пишут. Все больше между строк. Умный человек все там может найти. Вот, например, ты знаешь, кто Кеннеди убил?
З а у р. Да при чем здесь?.. Ну кто?
С а б и р. Вот видишь, не знаешь. А его Джонсон убил. Не своими руками, конечно, но убил.
З а у р. Это ты в газете прочитал?
С а б и р. Не прочитал, а увидел. Писать об этом нельзя – политика. А как увидел его портрет, понял, в чем дело. Я же раньше на Четвертой Параллельной жил, это потом я квартиру на Монтина получил. А у меня сосед был там, Давуд. Три раза его в тюрьму сажали.
З а у р. Подожди-подожди, а при чем здесь Джонсон?
С а б и р. Копия он Давуда, я как увидел его портрет, понял – от этого человека добра не жди. На все способен. До чего похожи!
Р а у ф (вернувшись, с порога). А почему вы об этом никому не сказали?
С а б и р. А чего зря говорить. Ты думаешь, тот, кто портрет печатал, не знал, в чем дело? Да и характер у покойного был, прости нас бог, препаршивый, связываться тогда не хотелось.
Р а у ф. Вы где с Джонсоном познакомились?
С а б и р. Джонсон далеко. Я с Давудом был знаком. Этот Давуд…
З а у р. Каждый раз не могу понять, шутишь ты или серьезно говоришь. А «черное золото» при чем?
С а б и р. А при том, что прямо сказать не могут, вот и придумали это название. А через пять или шесть лет, знаешь, как будут называть в газетах нефть – черный изумруд, а еще позже – бриллиант. Понял? Раньше мы ее только фонтанирующую и брали, а сейчас каждая капля на учете. Я когда узнал, сколько стоит один корабль катамаран, который эстакады строит в море, ушам не поверил. Думал, пошутили надо мной. Полгорода построить на эти деньги можно. А сколько стоит каждая скважина наклонная, электроника и кибернетика? И еще твои любимые газлифты всякие, эрлифты в копеечку влетают. Раньше в Азербайджане почти всю союзную нефть добывали, а сейчас только восемь процентов. И вся она на вес золота, и еще посчитай, сколько при этом из-за этих восьми процентов осетров, лососей и черной икры гибнет, то как раз получится бриллиант самой чистой воды.
З а у р. Погоди… Другого же выхода нет. Более рентабельных способов мировой науке пока неизвестно. Или, может быть, ты предлагаешь свернуть морскую добычу вообще?
С а б и р. Я человек маленький, если мне что-нибудь предлагают хорошее – беру, спросят – отвечаю, а сам никому ничего не предлагаю. Одно только знаю, еще лет двадцать – двадцать пять назад такой техники и в помине не было, а нефть обходилась в пятьдесят тысяч раз дешевле, не дороже водопроводной воды была, значит… и хозяйству пользы от нее больше было.
З а у р. Нефти стало меньше. И добыча все больше дорожать будет, и ничего тут не придумаешь. Верно?
С а б и р. Придумывать не моя забота. Это тебя пятнадцать лет учили.
Р а у ф (смотря вдаль). Вертолет в нашу сторону летит. Большой. Туристы, наверное, – сегодня же воскресенье.
С а б и р. Скажи, чтобы цветочки побрызгали, пусть свежими выглядят. Чья сегодня очередь рассказывать, как живут (подражает репортеру, ведущему репортаж) на искусственных стальных островах в открытом бурном Каспийском море нефтяники?
Р а у ф. Сегодня моя.
С а б и р. Вот и скажи, только не говори, что стоимость цветочков и привозной земли тоже в себестоимость нефти входит. Еще не забудь сказать, что почти все морские нефтяники учатся. Кроме Сабира.
Р а у ф. А о том, что у нас здесь сухой закон действует, надо сказать?
С а б и р. Обязательно. Это всем очень нравится. Так и скажи – единственное место в СССР, где существует сухой закон.
Р а у ф. А почему вы позавчера сказали, чтобы о нем не упоминали?
С а б и р. Так это же из Финляндии были туристы. Нельзя напоминать гостям об их домашних неприятностях.
Рауф уходит.
Усаживайся. Угощу тебя настоящим чаем в последний раз.
З а у р. Как это понять?
С а б и р. Ухожу на пенсию. Все. Эти десять дней, конечно, до твоего прихода, отработаю, и документ заодно оформлю… Вот посмотри, какого цвета должен быть чай!
З а у р. При чем здесь чай? Хорошую ты мне новость преподнес.
С а б и р. Мне же надо и о жене своей подумать, скучно ей дома без меня.
З а у р. Так она же не одна, с ней родственница остается постоянно.
С а б и р. Запомни, Заур, ни одна родственница не может заменить женщине мужа, даже такого старого, как я. Кто бы тебе ни говорил, что может, не верь.
З а у р. У тебя два сына. Скажи, чтобы в Баку переехали. Или не послушаются?
С а б и р. Как не послушаются? Но я никогда этого не скажу. У них интересная работа, семья… Ухожу. Деньги у меня есть, вполне могу даже без пенсии прожить. Буду жить то в городе, то на даче. Знаешь, какая у меня дача хорошая?
З а у р. Никогда не поверю, что такой человек, как Сабир Топчиев, на всю жизнь бросает работу для того, чтобы жить на даче с женой. Ты представляешь – это значит, больше никогда, до конца жизни, ты не будешь работать. Вот только представь себе это на минуту! И все из-за каких-то яблок и груш.
С а б и р. Я ж тебе столько раз подробно перечислял, что у меня там растет – инжир, виноград, тут, гранаты, а ты чепуху говоришь – яблоки и груши. А все потому, что никогда ты меня внимательно не слушаешь.
З а у р. Я буду слушать тебя очень внимательно. Скажи, почему ты уходишь?
С а б и р. По Конституции. Пенсионный возраст. Я имел полное право еще десять лет назад уйти.
З а у р (встает). Ладно, оформляй документы и уходи. Счастливо. Мы с тобой проработали пять лет, и за все это время я ни разу не подумал, что мы вот так можем расстаться.
С а б и р. И зря. Рано или поздно все уходят на пенсию! Я – еще хорошо; вот у меня знакомый был, в цирке работал жонглером, так он в тридцать пять ушел на пенсию – положено им.
З а у р (не слушает его). Потому что все это время мы относились друг к другу с уважением, и мне казалось, что я заработал право знать, почему ты уходишь на пенсию.
С а б и р. В том-то и дело, никаких особо важных причин нет. Слушай, Заур, вот как ты относишься к футболу?
З а у р. Сабир!
С а б и р. Подожди-подожди, вот, например, ты расстроился, когда «Нефтяник» вылетел из высшей лиги?
З а у р. Ну... неприятно, конечно…
С а б и р. А мне сперва даже неприятно не было. Никогда футболом не интересовался, до тех пор, пока «Нефтяник» не вылетел. А тут смотрю, траур в республике, все мои знакомые как будто с ума сошли – переживают, письма пишут в газеты, чтобы команду вернули в высшую лигу. И тут я про себя в первый раз подумал, какой я равнодушный человек, я же неправильно живу!
З а у р. Почему неправильно? Ты сам сказал, что не любишь футбол?
С а б и р. Слушай, при чем здесь футбол? Я о серьезных вещах говорю, а ты футбол, футбол! Знаешь, о чем я подумал? Эти люди, самые разные люди, переживают из-за какой-то спортивной команды, а я, Сабир Топчиев, не футбольный, а самый что ни на есть настоящий нефтяник, вылетел из высшей лиги без всяких переживаний! Можно сказать, даже не заметил этого. Разве это правильно?
З а у р. Это когда же ты был в высшей лиге?
С а б и р. Когда Баку был Баку – нефтяной столицей мира! А все остальные нефтяные районы были «второй Баку», «третий Баку» и радовались, когда их так называли. За честь считали! А теперь в высшей лиге Тюмень, Татария… Много…
З а у р (улыбается). Я знал, что ты патриот, но до такой степени!..