Текст книги "Тринадцатая жертва"

Автор книги: Максимилиан Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Глава 6. Вы приняты!

Я вошел в полукруглый вестибюль – вернее, большой холл. Охранник на входе подозрительно прищурился, решил, что со мной можно не церемониться и зажег сигарету.

– Мне нужен Людвиг Ольсен! – нахально сказал я.

– Комната триста два. Идите на третий этаж и от лестницы направо.

Страж выпустил едкий дым прямо мне в лицо. Похоже, здоровым образом жизни здесь не страдают. Я поспешил покинуть холл, пока не заработал себе хронический бронхит, воспаление легких, эмфизему и что еще там угрожает пассивному курильщику. Конечно, не мне думать о долгой жизни, но даже подниматься на эшафот лучше здоровым и счастливым. Нет, все-таки черный юмор – не мой конек.

Я быстро отыскал кабинет с вывеской «главный редактор», распахнул дверь и уставился в густо подведенные глаза эффектной красотки. Впрочем, не стоит врать самому себе. Я, не отрываясь, глядел на необъятный бюст, едва не вываливающийся из-под яркой блузки. Что ж, здешний босс умеет подбирать себе персонал.

– Что вам угодно? – томно произнесла секретарша.

– Мне нужен Людвиг Ольсен, – на этот раз я произнес это хрипло, предварительно сглотнув слюну. – У меня к нему письмо.

– Как вас представить?

– Представьте меня в ванной… шучу. Питер Блейк.

Девица скрылась за обитой кожзаменителем дверью. Ее не было минут двадцать. Все это время я разглядывал фотографии на стенах. Меня привлек один снимок – грязный подросток лет пятнадцати прижимал к груди подругу или сестру в некогда белом платье. Шел дождь, черные длинные волосы девочки прилипли к спине, но она не замечала этого. Она не отрывала глаз от сгоревшего бронетранспортера на заднем плане. Пустой, выжженный взгляд юноши был устремлен в бесконечность. «Война окончена» – прочитал я подпись под рамкой.

Распахнулась дверь и в приемную вплыла секретарша.

– Проходите, мистер Блейк. Мистер Ольсен готов принять вас.

В кабинете за простым деревянным столом сидел крепко сбитый мужчина лет пятидесяти. Короткая стрижка и волевой, выдающийся вперед подбородок делали его похожим, скорее, на боевого майора или полковника, чем на руководителя колыбели газет, журналов и книг – гуманитария до мозга костей.

– Ну? – неприветливо бросил Ольсен, пробив меня взглядом глубоко посаженных стальных глаз.

Я выдержал атаку:

– У меня к вам письмо.

– Вот как? От кого же? – голос Ольсена смягчился.

– От Оскара Формена.

Главный редактор подскочил:

– Давайте же его сюда! Наконец-то старый бродяга вспомнил обо мне!

Я положил записку на стол. Ольсен пробежал ее глазами и рассмеялся:

– Джина сказала: пришел коммивояжер, врет, что с письмом! Начни вы предлагать мне товар за полцены, я бы заставил вас испытать собственной головой, прочно ли сделаны ступени на лестнице. Но теперь совсем другое дело. Оскар просит подобрать вам местечко. Давайте начнем с самого начала. Что вы можете делать?

– Я фотограф. Работал в газете. Только у меня сейчас нет ни портфолио, ни даже фотоаппарата.

Ольсен чуть наклонил голову:

– Лучше скажите, вы пленку проявлять умеете?

– Черно-белую серебряную как угодно – в любых комбинациях проявителей и фотоматериала. Цветную по сорок первому техпроцессу. С фотопечатью то же самое.

– Сорок первый техпроцесс? – воскликнул Ольсен. – Никогда о таком не слышал. Ну, хорошо. Я беру вас лаборантом… или нет, фотографом номер четыре – запасным, так сказать. Завтра привезу свою старую дальномерку – мне она ни к чему. Платить буду семь с половиной долларов в час. В месяц получится триста долларов. Да, вам известна специализация нашего издания?

– Оскар ничего о вас не рассказывал.

– По большей части мы освещаем городскую жизнь и новости преступного мира. У нас половина передовицы посвящена криминальной хронике. Вас это устраивает?

– Вполне, – сказал я деловым тоном и добавил: – У вас нет на примете недорогой съемной квартирки? А то я здесь впервые…

Ольсен написал на бумаге адрес:

– Пожалуй, и этот вопрос я устрою. В трех трамвайных остановках отсюда живет некая миссис Хантингтон. После смерти мужа ее дом пустует. Она искала квартирантов. Ах да, Оскар написал, что вы нуждаетесь в деньгах. Я выпишу ордер, получите в бухгалтерии, в кассе, сто долларов аванса. Не удивляйтесь: рекомендация Формена для меня закон. Он же работал у меня старшим менеджером по персоналу. Ни разу не ошибся в подборе кадров.

– А почему уволился?

– Оскар любит свободу. Он не желает работать по графику пять на два. Вы знаете, что он когда-то был ученым, работал в секретной лаборатории? Потом что-то там взорвалось. Об остальном Оскар, верный подписке о неразглашении, молчит, как повстанец на допросе.

Ольсен вдруг осекся, словно сболтнул лишнего. В кабинете воцарилась неловкая тишина.

– А если он все же ошибся? – я спросил это лишь для того, чтобы прервать молчание.

– Сто долларов – не такая большая сумма для проверки способностей старого друга, – Ольсен заполнил расходный ордер, сунул его мне и, точно судья молотком, хлопнул кулаком по столу. – Я вас больше не задерживаю. До завтра.

Весь третий этаж был отдан под административные нужды – бухгалтерию, отдел кадров, кабинеты редакторов и секретарей. Я быстро отыскал закрытое окошко со светящейся вывеской «Касса» и тихо постучал. Никто не ответил. Тогда я постучал сильнее. На этот раз шторка со скрежетом открылась, и заспанная девица спросила чуть ленивым, но милым тоном:

– Что вам угодно, мистер…

– Блейк, – я положил в лоток ордер и удостоверение.

Кассир прибавила к документам три банкноты по двадцать долларов и четыре по десять. Две купюры оказались настолько потрепанные, что расползлись надвое у меня в руках.

– Нельзя ли заменить ветошь?

– Сходите в казначейство и замените, – любезный тон девицы полностью расходился с ее словами.

– Хорошо, я так и поступлю. Только уточню у шефа, где ближайшее отделение. Уверен: он подскажет правильный маршрут.

Я развернулся, но не успел сделать ни шага. Девица прошептала мне в спину:

– Не надо босса. Я поменяю…

Громко лязгнул лоток. Я поймал на себе огнедышащий взгляд кассирши и расхохотался:

– Теперь ты навек в памяти моей!

Я спустился в вестибюль и вышел на улицу. Понемногу на город наползали сумерки. Вспыхнули пестрые огни витрин, яркие цепочки фонарей протянулись по проспектам, словно жемчужные нити Ариадны. Куда они ведут? Пока я этого не знал.

С грохотом подкатил трамвай. Я вскочил в вагон и, впервые с тех пор как за мной захлопнулись ворота тюрьмы, расплатился за проезд. От ощущения свободы захватило дух. Никогда бы не подумал о том, что такое простое и доступное обывателю действо приведет меня в восторг!

Глава 7. Тетя Эдна

Двухэтажный коттедж миссис Хантингтон уютно расположился в дальнем конце тенистой аллеи. Сюда не доносился лязг трамваев и гул автомобильных двигателей, но зато до ближайшего транспорта нужно было идти минут десять пешком. Что ж, у всего есть свои достоинства и недостатки.

Путь преградил невысокий забор с грозной табличкой: «Частная собственность! Нет прохода! Нарушители будут убиты на месте!» Любой грабитель, прочитав подобное предупреждение, ретировался бы и отправился искать другую жертву. Разумеется, и я не горел желанием словить пулю.

Я отыскал почерневшую деревянную калитку с прибитой гвоздями кнопкой электрического звонка и, разумеется, нажал на нее. Потом еще и еще. Наконец распахнулось окно и не старческий, но не молодой женский голос спросил:

– Кто здесь?

– Миссис Хантингтон? Мне ваш адрес дал Людвиг Ольсен. Вы же сдаете жилье?

– Да… Ах, как вы вовремя! Поднимайтесь, пожалуйста, прямо в дом! Здесь нет никаких собак, не бойтесь.

Я последовал приглашению и вошел в просторную гостиную с разноцветными занавесками на окнах. Миссис Хантингтон оказалась маленькой подвижной женщиной с гладким, почти без морщин, скуластым лицом, которое портила только оттопыренная нижняя губа. Прозрачно-синие глаза сверкали веселыми искорками, а нос-пуговка забавно подрагивал, словно он, помимо желания хозяйки, постоянно к чему-то принюхивался.

– Вы желаете снять комнату? – начала миссис Хантингтон. – Сто пятьдесят долларов в месяц. Оплата вперед.

Я разочарованно вздохнул. Таких денег у меня не было, о чем я сказал сразу.

– Вынужден откланяться…

– Подождите минуту, – Миссис Хантингтон наклонила голову, раздумывая. – Я могу сдать вам угол. Это будет стоить шестьдесят долларов. Вас устроит такое предложение?

– Конечно! – воскликнул я. – Было бы куда приткнуть кости на ночь, а остальное как-нибудь устроится.

Миссис Хантингтон просияла:

– Вижу хорошее отношение к делу! Давайте я вам покажу место, а вы тогда окончательно решите, подходит оно вам или нет.

По лакированной деревянной лестнице мы поднялись на второй этаж. В маленьком закутке, между забитых книгами шкафов, стоял небольшой диван, уже застеленный чистым бельем. Круглое окно выходило в сад позади дома. Черные руки деревьев едва заметно колыхались на ветру, настраивая на лирический лад.

– Да здесь книг больше, чем в библиотеке Конгресса! – не сдержал я восторг.

Пожилая дама была польщена:

– Это мой покойный муж собирал. Он состоял в ассоциации книголюбов Хазарда. Любил Эд поваляться с книгой в гамаке. Так вам подходят условия?

– Полностью.

Миссис Хантингтон довольно хлопнула в ладоши:

– Прекрасно! Можете брать любые книги и водить сюда девочек. Я разрешаю. Давайте заключим договор, а потом устраивайтесь.

Я поставил несколько закорючек на гладких белых листах с отпечатанным стандартным текстом. Миссис Хантингтон, в свою очередь, тоже подписала договор аренды совершенно неразборчивым почерком. Я предположил, что она – врач или медсестра, и ошибся лишь чуть-чуть.

– Что ж, теперь я вас оставлю. Располагайтесь и отдыхайте. И, пожалуйста, называйте меня тетя Эдна. Иначе обижусь, – она шутливо погрозила мне пальцем и покинула закуток. Ее уверенные шаги затихли на лестнице.

Впрочем, спокойно поспать мне так и не удалось. Снизу, с кухни, потянуло жареным картофелем. Рот наполнился слюной: я же ничего не ел с той самой минуты, как позавтракал у Формена. Тогда я спустился в гостиную. Здесь вовсю надрывался телевизор – массивный черно-белый ящик на длинных ножках. На экране ковбой с двумя револьверами лихо отстреливал индейцев. Краснокожие визжали, валились на землю, катились и замирали. Иногда бесполезно стреляли из луков. Но ни один не догадался попросту обойти врага. Словом, индейцы делали все, чтобы никто не мог победить супергероя.

Дверь в кухню была приоткрыта. Я, как мог вежливо постучался, вошел и застыл, оглушенный смесью ароматов. На сковородке шипел и скворчал картофель в масле, в духовке румянились котлеты. Миссис Хантингтон с огромным кухонным ножом склонилась над разделочной доской.

– Блейк! Как хорошо, что вы меня навестили! – сказала она, не оборачиваясь. – Помогите мне с овощами. И я приглашу вас к столу!

Разумеется, я не заставил себя просить дважды. Вот только нож, вместо того, чтобы резать, попросту сминал стебли лука и разрывал редис пополам. Так не годится. В конце концов я с досады отшвырнул инструмент в сторону. Он звякнул о стену.

– Лезвие совершенно тупое! Может, у вас есть другой нож?

Миссис Хантингтон развела руками:

– Раньше заточкой занимался мой муж. Но он умер, а я, к сожалению, всего лишь слабая и неумелая женщина.

Я поднял к небу большой палец:

– Миссис Ха… Тетя Эдна, хотите я вас сейчас поражу дедуктивными способностями?

– Давайте, Питер! – прищурилась миссис Хантингтон.

– Если ваш муж правил ножи, то логично предположить, что где-то в доме есть оборудование для этого. Хотя бы точильный камень.

– Есть в мастерской. Ваш дедуктивный метод работает, мистер Холмс.

Я собрал на поднос все ножи, которые нашел. Миссис Хантингтон проводила меня по каменной лестнице в подвал, вернее, в цокольный этаж и включила свет. Похоже, покойный мистер Хантингтон очень любил слесарное дело. Здесь было все: от напильника до вертикального фрезерного станка.

Я быстро отыскал распределительный щит и главный выключатель. Гулко щелкнуло реле. Стрелка вольтметра прыгнула вправо и застыла в зеленом секторе – есть сто десять вольт! Я запустил точильный круг и принялся за работу.

Сноп ярко-оранжевых искр завораживал меня. Казалось, чистое, божественное пламя пережигает мою прошлую жизнь во что-то новое, еще неведомое мне. И я молился, чтобы это никогда не закончилось.

Наконец я прикоснулся лезвием к листку бумаги. Он распался надвое. Один нож готов. Я взял следующий. Вскоре и он занял почетное место на другой стороне подноса. Еще двадцать минут работы, и все ножи стали остры как хирургические скальпели.

– Я потом приберусь, – просияла миссис Хантингтон. – Не беспокойтесь.

Мы снова поднялись на кухню. Теперь все пошло как по маслу: я едва успевал ссыпать в миску кружочки нарезанных овощей. Вскоре миссис Хантингтон заправила ими картофель, и мы уселись ужинать перед телевизором.

– Знаете, Блейк – сказала она мне с набитым ртом. – Вы мне понравились. Я буду брать с вас пятьдесят долларов. Или шестьдесят, но буду кормить вас завтраком и ужином. Организую полупансион. В самом деле, к чему вам дополнительные траты? Я все равно привыкла готовить на двоих, а когда жила с мужем и сыном, то и на троих. Согласны?

Я кивнул. Меня все устраивало.

Час спустя, засыпая на мягком, уютном диване, я подумал, что все происходит слишком гладко. Мне постоянно помогали, никто не вступал со мной в конфликты, если не считать мелочей. Может быть, все и пройдет так – тихо, спокойно, без эксцессов? Но я жестоко ошибался.

Глава 8. Новые знакомства

Утром я, как и обещал накануне, явился в кабинет Ольсена. Главный редактор пожал мне руку:

– Пришли, не обманули! Еще одно доказательство того, что старина Формен никогда не ошибается. Вот ваш аппарат. Пользуйтесь на здоровье!

Ольсен протянул мне фотокамеру в кожаном футляре – «Лейку» со светосильным объективом. Но когда я отстегнул клапан и потянул рычаг взвода затвора, то едва удержался на ногах.

– Что-то не так? – Ольсен помог мне сесть.

– Это моя камера, – прошептал я. – Царапина под курком.

– Не знаю, не знаю. Я купил ее новую и оставался единственным владельцем.

Меня накрыло ощущение нереальности происходящего. Вот так сидишь в ресторане, наслаждаешься сочным стейком и вдруг понимаешь, что на самом деле ты сейчас где-то далеко, за гранью бытия. Но настоящий мир там, в черной неизвестности, а то, что с тобой происходит здесь – всего лишь иллюзия, созданная хитрыми демиургами. В самом деле, что им стоило скопировать в игру мою собственную камеру, снимки с которой служили на суде вещественным доказательством?

Секунда, две, и наваждение рассеялось. Забегая вперед, скажу: оно посетило меня в первый и последний раз.

– Забудьте, – я махнул рукой. – Все в порядке. Большое вам спасибо. Я могу приступить к своим обязанностям?

– Подождите минутку, Блейк. Сейчас я познакомлю вас с партнером. Вернее, с напарницей.

Ольсен поднял трубку телефона и бросил кому-то:

– Срочно ко мне!

Не прошло и пяти минут, как в комнату впорхнула самая странная девица, которую я когда-либо видел в жизни. Тощая, как щепка, плоскогрудая, с узкими бедрами, она зачем-то натянула на себя нелепый коричневый костюм из искусственной замши. Лицо незнакомки показалось мне симпатичным, но лишь после того, как я мысленно снял с нее массивные очки-блюдца и стер с тонких губ коричневую помаду. Короткие волосы экстравагантная дева зачесала назад и на пробор. Одним словом, она сделала все, чтобы превратиться в безвкусное чудовище.

Ольсен сел в свое кресло:

– Позвольте представить вас друг другу! Питер Блейк, фотограф, Нинель Соколова, наш лучший репортер!

– По-моему, это какой-то нестандартный репортер, – только и вымолвил я.

– Обычных, рядовых сотрудников, у меня и без того полная редакция. Мне нужны особые люди. Для особых поручений. В общем, спускайтесь в подвал, в фотолабораторию и притирайтесь друг к другу.

Я озадаченно почесал затылок:

– У нее кабинет там, что ли?

– Да, Нинель предпочитает работать внизу. Она не переносит табачный дым, поэтому я выделил ей отдельную каморку. И еще одно, Питер. Я никак не ограничиваю вас в пленках и реактивах. Снимайте все, что вздумается за счет редакции.

– Кажется, я понимаю. Самые интересные кадры получаются случайно, да?

– Вы удивительно догадливы, – ухмыльнулся Ольсен. – Я вас больше не задерживаю, Блейк.

Нинель порывисто распахнула дверь. Я встал и последовал за девицей. Но, уже покидая кабинет, я не удержался и воскликнул:

– Да она немая!

В ответ Нинель звонко расхохоталась:

– Вот она – мужская логика. Если женщина молчит, значит, она с дефектом. Ошибаетесь, Блейк! Я очень даже разговариваю. Иногда слишком много. Вы в этом еще убедитесь. Кстати, можно на «ты»?

– Без проблем!

Нинель проводила меня в подвал. Лаборатория занимала большой зал с вытяжкой под потолком. Примерно половина ее была отгорожена стеной со светонепроницаемой дверью – там размещалась проявочная, оборудованная по последнему слову техники. Фотоувеличители с автоматической фокусировкой, электрические таймеры, устройства контроля температуры растворов – здесь все сверкало и блестело новизной. Я заглянул в шкаф с реактивами и пришел в полный восторг:

– Концентрированный глициновый проявитель! – я потряс большую пластиковую бутыль с надписью «Илфорд». – Сам таким пользуюсь. То, что надо для лентяя. Разводишь колпачок в литре воды – и вуаля! Хватает на пять пленок.

– Я рада и все такое, – ответила Нинель. – Пойду работать. Надо закончить статью.

Она села за стол в дальнем углу, возле кожаного дивана. Застучала пишущая машинка. Тут же звякнул колокольчик конца строки. Нинель шпарила по клавишам всеми десятью пальцами, как заправская машинистка.

Я не успел оценить ее работу. Распахнулась дверь, и в лабораторию ворвался усатый гигант, с ног до головы увешанный камерами. Кажется, у него была даже зеркалка с заводным механизмом! На груди поблескивала табличка с надписью «Пресса» и фамилией: Персиваль Фелпс.

– Ты – наш новый проявщик? – спросил усач и выложил три малоформатных кассеты. – Срочно обработать и напечатать! Горячий материал! Я обожду здесь.

Я приготовил растворы, достал три бачка, черный рукав и приступил к зарядке. Руки не забыли свою работу: пленка словно сама укладывалась в спиральную канавку. Фелпс, заложив руки за спину, нарезал круги вокруг стола для обрезки фотобумаги…

Когда я закончил и высушил пленку феном, фотограф карандашом отметил нужные кадры. Я захлопнул дверь, включил красный свет и встал к увеличителю. Несколько минут – и на бумаге проявилась черно-белая картинка. Фелпс выхватил у меня мокрые снимки и ринулся вон из лаборатории.

– Как его прижало, – хихикнула Нинель, едва я показался из проявочной.

Я проглядел негативы:

– Не вижу никакого смысла в этих жирных рожах.

Нинель взяла у меня пленки:

– Жирные рожи, ха! Это, между прочим, речь мэра в ратуше. И званый обед у владельца металлургического комбината. Теперь ясно, почему Перси носится, как наскипидаренный. Бомонд – дело крайне серьезное. И опасное, между прочим. Там ухо надо держать востро. Чуть что не так – обвинят в прозелитизме и подвергнут обструкции.

– В чем… обвинят? – я слегка ошалел от тарабарщины из уст журналистки.

– Вылетишь без выходного пособия, одним словом. Теперь понятно?

– Да уж. Ты, похоже, в курсе местной специфики.

Нинель промолчала и уткнулась носом в бумаги. Я достал свою «Лейку», зарядил камеру новой пленкой из холодильника и сфотографировал напарницу. Тихий щелчок не остался незамеченным – Нинель подняла глаза и недовольно хмыкнула. Я нахально спустил затвор еще раз.

– Значит, сегодня я обедаю за твой счет, – безапелляционно заявила мне она. – Такая наглость не должна остаться безнаказанной.

– Окей! – принял игру я. – Будешь моим информатором. Покажешь, где ближайшее кафе. Хорошее и недорогое.

Нинель кинула на меня притворно-презрительный взгляд и занялась своими делами. Снова пулеметом загрохотала пишущая машинка. Потом канонада прекратилась. Нинель аккуратно собрала листы бумаги в пачку, встала и, качнув бедрами, выплыла из лаборатории. И куда только делись ее порывистые, резкие движения?

Делать мне было нечего. Никакой работы не предвиделось даже на горизонте. Я вскипятил воду в электрочайнике, приготовил кофе и включил радио. Передавали городские новости.

– В последнее время в элитных районах города участились случаи грабежей. Предварительное расследование показало, что к преступлениям причастна криминальная группировка «Дельфины». Лидеры «Быков» выражают недовольство многочисленным вторжениям на их территорию. Похоже, начинается новая война кланов. Полиция советует законопослушным гражданам оставаться дома в темное время суток и иметь для защиты хотя бы одну единицу огнестрельного оружия. А теперь о забастовке рабочих на металлургическом комбинате «Холодная сталь»…

Маленькая женская рука с накрашенными в коричневый цвет ногтями повернула рукоятку выключения приемника.

– Будешь слушать новости – запросто заработаешь творожное… то есть, тревожное расстройство, – назидательно сказала Нинель. – Я за тобой, вообще-то. Ты мне должен обед.

Кафе уютно расположилось на Парк-Лейн совсем недалеко от редакции. Приземистое здание было построено совсем недавно, если судить по минималистскому архитектурному стилю. Ничего лишнего – никакой лепнины, барельефов, колонн или бюстов известных личностей. Только сталь, бетон и дымчатое стекло, в котором отражались проезжающие автомобили.

Похоже, в этом кафе собралась половина редакции. Я узнал девушку, которая мне выдала мне на кассе ветхие купюры, фотографа Персиваля Фелпса и, к своему искреннему удивлению, пышногрудую секретаршу Ольсена. Нам с Нинель пришлось стоять в очереди.

Впрочем, ожидание стоило результатов. Цены в кафе оказались вполне демократичными, а стейк, жареный картофель и салат отменными. Кофе же заслуживал почетного звания «амброзия» – «напиток богов».

Нинель взяла то же, что и я. Меня удивило сходство наших вкусов. Разумеется, я высказал вслух все, что думал.

– Мне безразлично, чем питаться, – тут же ответила Нинель. – Здесь все вкусно. Честно говоря, я навязалась тебе, чтобы не страдать при выборе блюд.

Мое лицо вспыхнуло. Просто, чтобы увести разговор в сторону, я сказал:

– Ольсен умеет подбирать персонал. Секретарша у него что надо!

Напарница безо всякой зависти оглядела пышные формы помощницы шефа.

– Этот орешек тебе не по зубам. Вряд ли ты переплюнешь босса. Он тот еще жук. Не пропускает ни одной юбки.

У меня пересохло во рту.

– А ты? – нарочито равнодушно спросил я.

– Ко мне он не подкатывал. Наверное, я не в его вкусе, – прошептала Нинель и закрыла лицо руками.

Я не стал ее мучить. Несколько минут мы молча жевали, не обращая друг на друга внимания. А потом произошел неприятный, но, конечно, не смертельный инцидент. Нет, мы не отравились стейком.

Стеклянная дверь распахнулась так, что грохнула об ограничитель. Если бы не резиновые вставки, она бы рассыпалась на тысячи осколков. В кафе ввалился коренастый, плохо одетый тип с одутловатым лицом, красным носом и черными мешками под глазами. Он оглядел посетителей, остановил взгляд на мне, подошел к столику и набычился. Охранник почему-то не двинулся с места.

– Новенький? – спросил незнакомец и положил руку на плечо Нинель. – Гони десятку. Не то твою цыпочку будут ублажать пять негров с толстыми…

Разумеется, он сказал последнюю фразу куда грубее. «Баярд» зашевелился под пиджаком.

Я не ответил наглецу. Я даже не привстал с места – просто посмотрел на многодневную щетину и вдруг у меня перед глазами, как живые, возникли небритые, усталые лица танкистов. Изувеченный снарядом солдат – мой друг Маккормик, скорчился у разбитого джипа. В голове, как огненная надпись, вспыхнула единственная мысль: «Убей врага!» Я схватил рукоятки пулемета и нажал на гашетку…

Мой соперник закашлялся, отступил на два шага и налетел на соседний столик.

– Порядок, командир, – прохрипел он. Его кадык дернулся, словно он проглотил таблетку. В глазах стоял неподдельный ужас. – Меня здесь не было.

Снова хлопнула дверь, и незнакомец растворился в городском шуме. Я повернулся. Нинель раскрыла рот и хлопала глазами. Не глупо, нет. Испуганно.

– Думала, ты сейчас его разорвешь на клочки, – прошептала журналистка.

– Ты недалека от истины. К счастью, наш друг поступил разумно.

– У тебя было лицо маньяка. Каменное, глаза пустые. Смотришь, а не видишь.

– Я и есть маньяк. Маньяк-мститель. Только тебе моя месть не грозит. Ты же порядочная девушка?

Нинель уткнулась носом в тарелку. Оставшееся время мы говорили ни о чем – я рассказывал напарнице, как сделать из испорченного негатива конфетку. После кофе мы вернулись в редакцию. Нинель снова села за машинку.

В этот день Перси Фелпс порадовал меня еще двумя пленками со сборищ местной элиты. Правда, теперь он милостиво разрешил мне промыть и высушить снимки.

– Надо, чтобы они дожили до выпуска утреннего номера, – пояснил фотограф. – Потом мне будет все равно.

Фелпс вышел, придерживая камеры на плече.

Грохот пишущей машинки резко смолк. Нинель посмотрела на часы:

– У тебя есть еще работа, Питер? Может, свалим домой?

– Еще час остался вроде как, – неуверенно ответил я.

– Босс не против, когда его подчиненные уходят раньше, если нечего делать. Но когда аврал, приходится задерживаться допоздна. Так ты как?

Я согласился, повесил на шею камеру и рванул вслед за Нинель. Как назло, в холле мы встретили Ольсена. Он курил и что-то обсуждал с охранником. В пепельнице дымилась груда окурков.

– Вы уже навострили лыжи? – босс ткнул пальцем мне в грудь.

– Я закончил все дела на сегодня. Подумал, что проку сидеть просто так?

– Джентльмен берет вину на себя? Догадываюсь, кто смущает молодые умы, – Ольсен глянул исподлобья на Нинель. Она выдержала тяжелый взгляд. – Но я не против. Марш отсюда! Нечего распускать уши.

Мы выскочили на улицу и бросились к трамвайной остановке.

– Догоняй! – смеялась Нинель.

И я побежал за ней со всех ног.

Показался трамвай. Заходящее солнце блеснуло на лобовом стекле жидким пламенем. Нинель перемахнула рельсы. Я же, ослепленный, наступил во что-то скользкое, рухнул на спину и распластался, задыхаясь от боли. На меня, закрывая небо, надвигалась черная, страшная тень. Мир утонул во мраке, лишь отполированный обод колеса сиял, точно карающий меч правосудия.

Отчаянно завизжала Нинель. Заскрежетали по рельсам тормозные колодки. Нет, поздно. Приговор приведен в исполнение. Острый, как нож гильотины, гребень, коснулся шеи. Но сверкающее колесо больше не вращалось. Трамвай замер. Теперь я видел светло-серые цилиндры тяговых электродвигателей, прикрученных к тележке толстыми болтами.

Нинель продолжала кричать. Кто-то, видимо, водитель, заглянул под вагон и облегченно вздохнул.

– Жив? – раздался радостный мужской голос.

Вагоновожатый за ноги вытянул меня на мостовую.

– В какой-то степени.

Я кое-как поднялся и первое, что сделал – раскрыл футляр и достал камеру. Фотоаппарат уцелел: падая, я инстинктивно прижал его к груди.

Нинель затихла. Она вздрагивала, глядя на меня, как на выходца из преисподней.

– Вот оно, – пролепетала журналистка. – Вот… Оно…

– Что оно?! – вскричал я, но Нинель ничего не сказала.

Я несколько раз щелкнул затвором – сфотографировал и Нинель, и трамвай, и даже вагоновожатого. Он коснулся носком ботинка темного пятна на асфальте.

– Масло, – сказал водитель, ни к кому не обращаясь. – Из чьего-то картера натекло. Зачем автомобиль здесь стоял? Ну, едем? И без того сорвал график.

– Вы не будете вызывать дорожную полицию? – едва слышно спросила Нинель.

– Зачем, мисс? Пострадавших нет. Все обошлось. Нет, если вы хотите провести несколько часов в полицейском участке, то я позвоню…

– Все в порядке! – торопливо выкрикнул я, схватил Нинель за руку и втащил в вагон. – Вперед!

Теперь я поймал на себе испуганно-удивленные взгляды пассажиров. Пожилая женщина на переднем сиденье ахнула. Нинель достала носовой платок и вытерла мне шею.

– У тебя след от колеса. Черный, до самого уха. Сейчас все в порядке… вроде бы.

Трамвай вздрогнул и покатил по Парк-Авеню. Я хотел расплатиться за проезд, но кондуктор замахал руками:

– Что вы, молодой человек! Вы такое пережили, что не дай Бог! Уж имеете право разок прокатиться бесплатно.

Тогда я отдал дайм за свою спутницу.

Очевидно, Нинель жила дальше от редакции, чем я. Перед остановкой я спросил, могу ли я ее проводить.

– В другой раз, – кокетливо ответила она. – По-моему, знакомиться с родителями еще рановато.

– Но я вовсе не это имел в виду!

– Вы, мужчины, всегда имеете в виду одно и то же, – Нинель провела ладонями по бедрам. – И все же я дойду сама. До завтра, Питер!

Я поцеловал ее маленькую руку с тонкими, чуть приплюснутыми на кончиках, пальцами. Нинель кивнула, принимая недвусмысленный знак внимания. Как только трамвай остановился, я вышел и медленно побрел по освещенной фонарями аллее. Далеко впереди желтела яркая точка – окно в доме миссис Хантингтон. К своему удивлению, я добрался до заветной калитки без приключений.