Текст книги "Selva Oscura"

Автор книги: Максимилиан Волошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Максимилиан Волошин
SELVA OSCURA[1]1
  Темный лес (ит.).


[Закрыть]
Лирика 1910–1914

I. БЛУЖДАНИЯ

«Теперь я мертв. Я стал строками книги…»

* * *

Теперь я мертв. Я стал строками книги

В твоих руках…

И сняты с плеч твоих любви вериги,

Но жгуч мой прах…

Меня отныне можно в час тревоги

Перелистать,

Но сохранят всегда твои дороги

Мою печать.

Похоронил я сам себя в гробницы

Стихов моих,

Но вслушайся – ты слышишь пенье птицы?

Он жив – мой стих!

Не отходи смущенной Магдалиной —

Мой гроб не пуст…

Коснись единый раз, на миг единый

Устами уст.

<19 марта 1910 Коктебель>

* * *

«Судьба замедлила сурово…»

Судьба замедлила сурово

На росстани лесных дорог…

Я ждал и отойти не мог,

Я шел и возвращался снова…

Смирясь, я всё ж не принимал

Забвенья холод неминучий

И вместе с пылью пепел жгучий

Любви сгоревшей собирал…

И с болью помнил профиль бледный,

Улыбку древних змийных губ, —

Так сохраняет горный дуб

До новых почек лист свой медный.

<Февраль 1910 Коктебель>

* * *

«Себя покорно предавая сжечь…»

Себя покорно предавая сжечь,

Ты в скорбный дол сошла с высот слепою.

Нам темной было суждено судьбою

С тобою на престол мучений лечь.

Напрасно обоюдоострый меч,

Смиряя плоть, мы клали меж собою:

Вкусив от мук, пылали мы борьбою

И гасли мы, как пламя пчельных свеч…

Невольник жизни дольней – богомольно

Целую край одежд твоих. Мне больно

С тобой гореть, еще больней – уйти.

Не мне и не тебе елей разлуки

Излечит раны страстного пути:

Минутна боль – бессмертна жажда муки!

<20 марта 1910>

* * *

«С тех пор как тяжкий жернов слепой судьбы…»

С тех пор как тяжкий жернов слепой судьбы

Смолол незрелый колос твоей любви,

Познала ты тоску слепых дней,

Горечь расцвета и сладость смерти.

Стыдом и страстью в детстве ты крещена,

Для жгучей пытки избрана ты судьбой

И в чресла уголь мой тебе вжег

Неутолимую жажду жизни…

Не вольной волей ты подошла ко мне

И обнажила тайны ночной души,

И боль моя твою сожгла боль:

Пламя двойное сплелось, как змеи.

Когда глубокой ночью я в первый раз

Поверил правде пристальных глаз твоих

И прочитал изгиб твоих губ —

Древние двери в душе раскрылись.

И не на счастье нас обручил рассвет,

И не на радость в жизнь я призвал тебя,

И впредь раздельных нам путей нет:

Два осужденных с единой цепью.

<Март 1910>

* * *

«Пурпурный лист на дне бассейна…»

Пурпурный лист на дне бассейна

Сквозит в воде, и день погас…

Я полюбил благоговейно

Текучий мрак печальных глаз.

Твоя душа таит печали

Пурпурных снов и горьких лет.

Ты отошла в глухие дали, —

Мне не идти тебе вослед.

Не преступлю и не нарушу,

Не разомкну условный круг.

К земным огням слепую душу

Не изведу для новых мук.

Мне не дано понять, измерить

Твоей тоски, но не предам —

И буду ждать, и буду верить

Тобой не сказанным словам.

<26 января 1910 Петербург>

* * *

«В неверный час тебя я встретил…»

В неверный час тебя я встретил,

И избежать тебя не мог —

Нас рок одним клеймом отметил,

Одной погибели обрек.

И, не противясь древней силе,

Что нас к одной тоске влекла,

Покорно обнажив тела,

Обряд любви мы совершили.

Не верил в чудо смерти жрец.

И жертва тайны не страшилась,

И в кровь вино не претворилось

Во тьме кощунственных сердец.

<1910>

* * *

«Раскрыв ладонь, плечо склонила…»

Раскрыв ладонь, плечо склонила…

Я не видал еще лица,

Но я уж знал, какая сила

В чертах Венерина кольца…

И раздвоенье линий воли

Сказало мне, что ты, как я,

Что мы в кольце одной неволи

В двойном потоке бытия.

И если суждены нам встречи…

(Быть может, топоты погонь),

Я полюблю не взгляд, не речи,

А только бледную ладонь.

<3 декабря 1910 Москва>

* * *

«Обманите меня… но совсем, навсегда…»

Обманите меня… но совсем, навсегда…

Чтоб не думать, зачем, чтоб не помнить, когда…

Чтоб поверить обману свободно, без дум,

Чтоб за кем-то идти, в темноте, наобум…

И не знать, кто пришел, кто глаза завязал,

Кто ведет лабиринтом неведомых зал,

Чье дыханье порою горит на щеке,

Кто сжимает мне руку так крепко в руке…

А очнувшись, увидеть лишь ночь да туман…

Обманите и сами поверьте в обман.

<1911>

* * *

«Мой пыльный пурпур был в лоскутьях…»

Мой пыльный пурпур был в лоскутьях,

Мой дух горел: я ждал вестей,

Я жил на людных перепутьях,

В толпе базарных площадей.

Я подходил к тому, кто плакал,

Кто ждал, как я… Поэт, оракул —

Я толковал чужие сны…

И в бледных бороздах ладоней

Читал о тайнах глубины

И муках длительных агоний.

Но не чужую, а свою

Судьбу читал я в снах бездомных

И жадно пил из токов темных,

Не причащаясь бытию.

И средь ладоней неисчетных

Не находил еще такой,

Узор которой в знаках четных

С моей бы совпадал рукой.

<8 февраля 1913 Москва>

* * *

«Я к нагорьям держу свой путь…»

Я к нагорьям держу свой путь,

По полынным лугам, по скату,

Чтоб с холма лицо обернуть

К пламенеющему закату.

Жемчугами расшит покров

И венец лучей над горами —

Точно вынос Святых Даров

Совершается в темном храме.

Вижу к небу в лиловой мгле

Возносящиеся ступени…

Кто-то сладко прильнул к земле

И целует мои колени.

Чую сердца прерывный звук

И во влажном степей дыханьи

Жарких губ и знакомых рук

Замирающие касанья.

Я ли в зорях венчанный царь?

Я ли долу припал в бессильи?

Осеняют земной алтарь

Огневеющие воскрылья…

<9 июля 1913 Коктебель>

* * *

«К тебе я пришел через воды…»

«К тебе я пришел через воды, —

Пернатый, гудящий в стремленьи».

– Не жившим не надо свободы…

«Рассек я змеиные звенья,

Порвал паутинные сети…»

– Что в жизни нежнее плененья?

«Скорее, мы будем как дети

Кружиться, цветы заплетая…»

– Мне, смертной, нет места на свете…

«Затихла зеркальность морская…

Вечерние лебеди ясны,

Кренится бадья золотая…»

– Как наручни смерти прекрасны!

<Февраль 1915 Париж>

* * *

«Я глазами в глаза вникал…»

Я глазами в глаза вникал,

Но встречал не иные взгляды,

А двоящиеся анфилады

Повторяющихся зеркал.

Я стремился чертой и словом

Закрепить преходящий миг…

Но мгновенно плененный лик

Угасает, чтоб вспыхнуть новым.

Я боялся, – узнав, – забыть…

Но в стремлении нет забвенья.

Чтобы вечно сгорать и быть —

Надо рвать без печали звенья.

Я пленен в переливных снах,

В завивающихся круженьях,

Раздробившийся в отраженьях,

Потерявшийся в зеркалах.

<7 февраля 1915 Париж>

* * *

«Я быть устал среди людей…»

Я быть устал среди людей,

Мне слышать стало нестерпимо

Прохожих свист и смех детей…

И я спешу, смущаясь, мимо,

Не подымая головы,

Как будто не привыкло ухо

К враждебным ропотам молвы,

Растущим за спиною, глухо;

Как будто грязи едкой вкус

И камня подлого укус

Мне не привычны, не знакомы…

Но чувствовать еще больней

Любви незримые надломы

И медленный отлив друзей,

Когда, нездешним сном томима,

Дичась, безлюднеет душа

И замирает, не дыша,

Клубами жертвенного дыма.

<8 июля 1913>

* * *

«Как некий юноша, в скитаньях без возврата…»

Как некий юноша, в скитаньях без возврата

Иду из края в край и от костра к костру…

Я в каждой девушке предчувствую сестру

И между юношей ищу напрасно брата;

Щемящей радостью душа моя объята;

Я верю в жизнь и в сон, и в правду, и в игру,

И знаю, что приду к отцовскому шатру,

Где ждут меня мои и где я жил когда-то.

Бездомный долгий путь назначен мне судьбой.

Пускай другим он чужд… я не зову с собой,

Я странник и поэт, мечтатель и прохожий.

Любимое – со мной. Минувшего не жаль.

А ты, кто за плечом, – со мною тайно схожий,

Несбыточной мечтой сильнее жги и жаль!

<7 февраля 1913 Коктебель>

* * *

«Ступни горят, в пыли дорог душа…»

Ступни горят, в пыли дорог душа…

Скажи: где путь к невидимому граду?

– Остановись. Войди в мою ограду

И отдохни.

И слушай, не дыша,

Как ключ журчит, как шелестят вершины

Осокорей, звенят в воде кувшины…

Учись внимать молчанию садов,

Дыханью трав и запаху цветов.

<Январь 1910>

* * *

«И было так, как будто жизни звенья…»

И было так, как будто жизни звенья

Уж были порваны… успокоенье

Глубокое… и медленный отлив

Всех дум, всех сил… Я сознавал, что жив,

Лишь по дыханью трав и повилики.

Восход луны встречали чаек клики…

А я тонул в холодном лунном сне,

В мерцающей лучистой глубине,

И на меня из влажной бездны плыли

Дожди комет, потоки звездной пыли…

<5 июля 1913>

* * *

«Я, полуднем объятый…»

Я, полуднем объятый,

Точно крепким вином,

Пахну солнцем и мятой,

И звериным руном.

Плоть моя осмуглела,

Стан мой крепок и туг,

Потом горького тела

Влажны мускулы рук.

В медно-красной пустыне

Не тревожь мои сны —

Мне враждебны рабыни

Смертно-влажной Луны.

Запах лилий и гнили

И стоячей воды,

Дух вербены, ванили

И глухой лебеды.

<10 апреля 1910 Коктебель>

* * *

«Дети солнечно-рыжего меда…»

Дети солнечно-рыжего меда

И коричнево-красной земли —

Мы сквозь плоть в темноте проросли,

И огню наша сродна природа.

В звездном улье века и века

Мы, как пчелы у чресл Афродиты,

Вьемся, солнечной пылью повиты,

Над огнем золотого цветка.

<Январь 1910>

НАДПИСИ

1

Еще не отжиты связавшие нас годы,

Еще не пройдены сплетения путей…

Вдвоем, руслом одним, не смешивая воды,

Любовь и ненависть текут в душе моей.

2

В горькой купели земли крещены мы огнем и тоской,

Пепел сожженной любви тлеет в кадильнице дня.

3

Вместе в один водоем поглядим ли мы осенью поздней, —

Сблизятся две головы – три отразятся в воде.

<1910>

* * *

«Я верен темному завету…»

Я верен темному завету:

«Быть всей душой в борьбе!»

Но змий,

Что в нас посеял волю к свету,

Велев любить, сказал: «Убий».

Я не боюсь земной печали:

Велишь убить, – любя, убью.

Кто раз упал в твои спирали —

Тем нет путей к небытию.

Я весь – внимающее ухо.

Я весь – застывший полдень дня.

Неистощимо семя духа,

И плоть моя – росток огня:

Пусть капля жизни в море канет —

Нерастворимо в смерти «Я»,

Не соблазнится плоть моя,

Личина трупа не обманет,

И не иссякнет бытие

Ни для меня, ни для другого:

Я был, я есмь, я буду снова!

Предвечно странствие мое.

<11 июля 1910 Коктебель>

* * *

«Замер дух – стыдливый и суровый…»

Замер дух – стыдливый и суровый,

Знаньем новой истины объят…

Стал я ближе плоти, больше людям брат.

Я познал сегодня ночью новый

Грех… И строже стала тишина —

Тишина души в провалах сна…

Чрез желанье, слабость и склоненье,

Чрез приятие земных вериг —

Я к земле доверчивей приник.

Есть в грехе великое смиренье:

Гордый дух да не осудит плоть!

Через грех взыскует тварь Господь.

<18(5) января 1912 Париж>

ПЕЩЕРА

Сперва мы спим в пурпуровой Пещере,

Наш прежний лик глубоко затая:

Для духов в тесноту земного бытия

Иные не открыты двери.

Потом живем… Минуя райский сад,

Спешим познать всю безысходность плоти:

В замок влагая ключ, слепые, в смертном поте,

С тоской стучимся мы назад…

О, для чего с такою жадной грустью

Мы в спазмах тел палящих ищем нег,

Устами льнем к устам и припадаем к устью

Из вечности текущих рек?

Нам путь закрыт к предутренней Пещере:

Сквозь плоть нет выхода – есть только вход.

А кто-то за стеной волнуется и ждет…

Ему мы открываем двери.

Не мы, а он возжаждал видеть твердь!

И наша страсть – полет его рожденья…

Того, кто в ласках тел не ведал утоленья,

Освобождает только смерть!

<12–13 сентября (30–31 августа) 1915

Биарриц>

МАТЕРИНСТВО

Мрак… Матерь… Смерть… Созвучное единство…

Здесь рокот внутренних пещер…

Там свист серпа в разрывах материнства:

Из мрака – смерч, гуденье дремных сфер.

Из всех узлов и вязей жизни – узел

Сыновности и материнства – он

Теснее всех и туже напряжен,

Дверь к бытию Водитель жизни сузил.

Я узами твоих кровей томим,

А ты, о мать, – найду ль для чувства слово?

Ты каждый день меня рождаешь снова

И мучима рождением моим.

Кто нас связал и бросил в мир слепыми?

Какие судьбы нами расплелись?

Как неотступно требуешь ты: «Имя

Свое скажи мне! Кто ты? Назовись».

Не помню имени, но знай, не весь я

Рожден тобой, и есть иная часть,

И судеб золотые равновесья

Блюдет вершительная власть.

Свобода и любовь в душе неразделимы,

Но нет любви, не налагавшей уз.

Тягло земли: двух смертных тел союз.

Как вихри, мы сквозь вечности гонимы.

Кто, возлюбив другого для себя,

Плоть возжелал для плоти, без возврата,

Тому в свершении – расплата:

Чрез нас родятся те, кого, любя,

Связали мы желаньем неотступным.

Двойным огнем ты очищалась, мать!

Свершая всё, что смела пожелать,

Ты обняла в слияньи целокупном

В себе самой возлюбленную плоть.

Но как прилив сменяется отливом —

Так с этих пор твой каждый день Господь

Отметил огненным разрывом.

Дитя растет, и в нем растет иной,

Не женщиной рожденный, непокорный,

Но связанный твоей тоской упорной,

Твоею вязью родовой.

Я знаю, мать, твой каждый час – утрата,

Как ты во мне, так я в тебе распят.

И нет любви твоей награды и возврата,

Затем что в ней самой награда и возврат.

<5 октября 1917 Коктебель>

* * *

«Отроком строгим бродил я…»

Отроком строгим бродил я

По терпким долинам

Киммерии печальной,

И дух мой незрячий

Томился

Тоскою древней земли.

В сумерках, в складках

Глубоких заливов

Ждал я призыва и знака,

И раз пред рассветом,

Встречая восход Ориона,

Я понял

Ужас ослепшей планеты,

Сыновность свою и сиротство…

Бесконечная жалость и нежность

Переполняют меня.

Я безысходно люблю

Человеческое тело. Я знаю

Пламя,

Тоскующее в разделенности тел.

Я люблю держать в руках

Сухие горячие пальцы

И читать судьбу человека

По линиям вещих ладоней.

Но мне не дано радости

Замкнуться в любви к одному:

Я покидаю всех и никого не забываю.

Я никогда не нарушил того, что растет;

Не сорвал ни разу

Нераспустившегося цветка:

Я снимаю созревшие плоды,

Облегчая отягощенные ветви.

И если я причинял боль,

То потому только,

Что не хотел заиграть до смерти тех,

Кто, прося о пощаде,

Всем сердцем молили

О гибели…

<1911>

* * *

«Склоняясь ниц, овеян ночи синью…»

Склоняясь ниц, овеян ночи синью,

Доверчиво ищу губами я

Сосцы твои, натертые полынью,

О, мать-земля!

Я не просил иной судьбы у неба,

Чем путь певца: бродить среди людей

И растирать в руках колосья хлеба

Чужих полей.

Мне не отказано ни в заблужденьях,

Ни в слабости, и много раз

Я угасал в тоске и в наслажденьях,

Но не погас.

Судьба дала мне в жизни слишком много;

Я ж расточал, что было мне дано:

Я только гроб, в котором тело Бога

Погребено.

Добра и зла не зная верных граней,

Бескрылая изнемогла мечта…

Вином тоски и хлебом испытаний

Душа сыта.

Благодарю за неотступность боли

Путеводительной: я в ней сгорю.

За горечь трав земных, за едкость соли

Благодарю.

7 ноября 1910

II. КИММЕРИЙСКАЯ ВЕСНА

«Моя земля хранит покой…»

* * *

Моя земля хранит покой,

Как лик иконы изможденный.

Здесь каждый след сожжен тоской,

Здесь каждый холм – порыв стесненный.

Я вновь пришел к твоим ногам

Сложить дары своей печали,

Бродить по горьким берегам

И вопрошать морские дали.

Всё так же пуст Эвксинский Понт

И так же рдян закат суровый,

И виден тот же горизонт,

Текучий, гулкий и лиловый.

<9 февраля 1910 Коктебель>

* * *

«Седым и низким облаком дол повит…»

Седым и низким облаком дол повит…

Чернильно-сини кручи лиловых гор.

Горелый, ржавый, бурый цвет трав.

Полосы иода и пятна желчи.

В морщине горной, в складках тисненых кож

Тускнеет сизый блеск чешуи морской.

Скрипят деревья. Вихрь траву рвет,

Треплет кусты и разносит брызги.

Февральский вечер сизой тоской повит.

Нагорной степью путь мой уходит вдаль.

Жгутами струй сечет глаза дождь.

Северный ветер гудит в провалах.

<Февраль 1910 Коктебель>

* * *

«К налогам гор душа влекома…»

К налогам гор душа влекома…

Яры, увалы, ширь полей…

Всё так печально, так знакомо…

Сухие прутья тополей,

Из камней низкая ограда,

Быльем поросшая межа,

Нагие лозы винограда

На темных глыбах плантажа,

Лучи дождя, и крики птичьи,

И воды тусклые вдали,

И это горькое величье

Весенней вспаханной земли…

<12 февраля 1910 Коктебель>

* * *

«Солнце! Твой родник…»

Солнце! Твой родник

В недрах бьет по темным жилам…

Воззывающий свой лик

Обрати к земным могилам!

Солнце! Из земли

Руки черные простерты…

Воды снежные стекли,

Тали в поле ветром стерты.

Солнце! Прикажи

Виться лозам винограда.

Завязь почек развяжи

Властью пристального взгляда!

<14 февраля 1910>

* * *

«Звучит в горах, весну встречая…»

Звучит в горах, весну встречая,

Ручьев прерывистая речь;

По сланцам стебли молочая

Встают рядами белых свеч.

А на полянах влажно-мшистых

Средь сгнивших за зиму листов

Глухие заросли безлистых

Лилово-дымчатых кустов.

И ветви тянутся к просторам,

Молясь Введению Весны,

Как семисвечник, на котором

Огни еще не зажжены.

<16 февраля 1910 Коктебель>

* * *

«Облака клубятся в безднах зеленых…»

Облака клубятся в безднах зеленых

Лучезарных пустынь восхода,

И сбегают тени с гор обнаженных

Цвета роз и меда.

И звенит, и блещет белый стеклярус

За Киик-Атламой костистой,

Плещет в синем ветре дымчатый парус,

Млеет след струистый,

Отливают волны розовым глянцем,

Влажные выгибая гребни,

Индевеет берег солью и сланцем,

И алеют щебни.

Скрыты горы синью пятен и линий —

Переливами перламутра…

Точно кисть лиловых бледных глициний,

Расцветает утро.

<21 февраля 1910 Коктебель>

* * *

«Над синевой зубчатых чащ…»

Над синевой зубчатых чащ,

над буро-глинистыми лбами,

июньских ливней темный плащ

клубится дымными столбами.

Веселым дождевым вином,

водами, пьяными, как сусло,

и пенно-илистым руном

вскипают жаждущие русла.

Под быстрым градом звонких льдин

стучат на крышах черепицы,

и ветки сизые маслин

в испуге бьют крылом, как птицы.

Дождь, вихрь и град – сечет, бьет, льет

и треплет космы винограда,

и рвется под бичами вод

кричащая Гамадриада…

И пресных вод в песке морском

встал дыбом вал, ярясь и споря,

и желтым ширится пятном

в прозрачной прозелени моря.

<13 июня 1913>

* * *

«Сквозь облак тяжелые свитки…»

Сквозь облак тяжелые свитки,

Сквозь ливней косые столбы

Лучей золотистые слитки

На горные падают лбы.

Пройди по лесистым предгорьям,

По бледным полынным лугам,

К широким моим плоскогорьям,

К гудящим волной берегам,

Где в дикой и пенной порфире,

Ложась на песок голубой,

Все шире, всё шире, всё шире

Развертывается прибой.

<18 ноября 1919 Коктебель>

* * *

«Опять бреду я босоногий…»

Опять бреду я босоногий,

По ветру лоснится ковыль.

Что может быть нежней, чем пыль

Степной, разъезженной дороги?

На бурый стелется ковер

Полдневный пламень, сух и ясен,

Хрусталь предгорий так прекрасен,

Так бледны дали серых гор.

Соленый ветер в пальцах вьется,

Ах, жажду счастья, хмель отрав

Не утолит ни горечь трав,

Ни соль овечьего колодца.

<16 ноября 1919 Коктебель>

* * *

«Твоей тоской душа томима…»

Твоей тоской душа томима,

Земля утерянных богов!

Дул свежий ветр… мы плыли мимо

Однообразных берегов.

Ныряли чайки в хлябь морскую,

Клубились тучи. Я смотрел,

Как солнце мечет в зыбь стальную

Алмазные потоки стрел,

Как с черноморскою волной

Азова илистые воды

Упорно месит ветр крутой

И, вестник близкой непогоды,

Развертывает свитки туч,

Срывает пену, вихрит смерчи,

И дальних ливней темный луч

Повис над берегами Керчи.

<1913>

* * *

«Заката алого заржавели лучи…»

Заката алого заржавели лучи

По склонам рыжих гор… и облачной галеры

Погасли паруса. Без края и без меры

Растет ночная тень. Остановись. Молчи.

Каменья зноем дня во мраке горячи.

Луга полынные нагорий тускло-серы…

И низко над холмом дрожащий серп Венеры,

Как пламя воздухом колеблемой свечи…

<1913 Коктебель>

* * *

«Ветер с неба клочья облак вытер…»

Ветер с неба клочья облак вытер,

Синим оком светит водоем,

Желтою жемчужиной Юпитер

Над седым возносится холмом.

Искры света в диске наклоненном —

Спутники стремительно бегут,

А заливы в зеркале зеленом

Пламена созвездий берегут.

И вблизи струя звенит о камень,

А внизу полет звенит цикад,

И гудит в душе певучий пламень

В вышине пылающих лампад.

Кто сказал: «Змеею препояшу

И пошлю»? Ликуя и скорбя,

Возношу к верховным солнцам чашу,

Переполненную светами, – себя.

<20 июня 1917>

КАРАДАГ

1

Преградой волнам и ветрам

Стена размытого вулкана,

Как воздымающийся храм,

Встает из сизого тумана.

По зыбям меркнущих равнин,

Томимым неуемной дрожью,

Направь ладью к ее подножью

Пустынным вечером – один.

И над живыми зеркалами

Возникнет темная гора,

Как разметавшееся пламя

Окаменелого костра.

Из недр изверженным порывом,

Трагическим и горделивым, —

Взметнулись вихри древних сил:

Так в буре складок, в свисте крыл,

В водоворотах снов и бреда,

Прорвавшись сквозь упор веков,

Клубится мрамор всех ветров —

Самофракийская Победа!

<14 июня 1918>

2

Над черно-золотым стеклом,

Струистым бередя веслом

Узоры зыбкого молчанья,

Беззвучно оплыви кругом

Сторожевые изваянья,

Войди под стрельчатый намёт,

И пусть душа твоя поймет

Безвыходность слепых усилий

Титанов, скованных в гробу,

И бред распятых шестикрылий

Окаменелых Керубу.

Спустись в базальтовые гроты,

Вглядись в провалы и в пустоты,

Похожие на вход в Аид…

Прислушайся, как шелестит

В них голос моря – безысходней,

Чем плач теней… И над кормой

Склонись, тревожный и немой,

Перед богами преисподней…

…Потом плыви скорее прочь.

Ты завтра вспомнишь только ночь,

Столпы базальтовых гигантов,

Однообразный голос вод

И радугами бриллиантов

Переливающийся свод.

<17 июня 1918>

* * *