Пути России (сборник)

Текст добавлен: 26 сентября 2016, 16:49

Текст книги "Пути России (сборник)"

Автор книги: Максимилиан Волошин

Жанр:

Поэзия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Назад к карточке книги

Неодолимую любви. И в пытках

Мы выучились верить и молиться

За палачей. Мы поняли, что каждый

Есть пленный ангел в дьявольской личине.

В огне застенков выплавили радость

О преосуществленьи человека,

И никогда не грезили прекрасней

И пламенней – его последних судеб.

Далекие потомки наши! Знайте,

Что если вы живете во вселенной,

Где каждая частица вещества

С другою слита жертвенной любовью,

Где человечеством преодолен

Закон необходимости и смерти -

То в этом мире есть и наша доля!

1922. 21. V. Дорога между Симферополем и Феодосией.

Стихотворения разных лет

ДИКОЕ ПОЛЕ

Голубые просторы, туманы,

Ковыли да полынь, да бурьяны,

Ширь земли да небесная лепь...

Разлилось, развернулось на воле

Припонтийское Дикое Поле,

"Да темна Кимерийская степь".

Вся могильниками покрыта -

Без имен, без конца, без числа,

Вся копытом да конями взрыта,

Костью сеяна, кровью полита.

Да народной тугой поросла.

Только ветр закаспийских угорий

Мутит воды степных лукоморий,

Плещет, рыщет, развалист и хляб

По оврагам, увалам, излогам,

По немеренным скифским дорогам,

Меж курганов да каменных баб.

Вихрит вихрями клочья бурьяна,

И гудит, и звонит, и поет...

Эти порища – дно океана,

От великих обсякшие вод.

Распалял их полуденный огнь.

Индевела заречная синь,

Заползла желтолицая погань

Азиатских бездонных пустынь.

За Хозарами шли Печенеги...

Ржали кони, пестрели шатры,

Пред рассветом скрипели телеги,

По ночам разгорались костры,

Раздувались обозами тропы

Перегруженных степей,

На зубчатые стены Европы

Низвергались внезапно потопы

Колченогих, раскосых людей.

И орлы на Равенских воротах

Исчезали в водоворотах

Всадников и лошадей.

Было много их – люты, хоробры,

Но изгибли, изникли, как обры,

В темной распре улусов и ханств,

И смерчи, что росли и сшибались,

Разошлись, растеклись, растерялись,

Средь степных, безысходных пространств.

Долго Русь разбирали по клочьям

И усобицы, и Татарва...

Но в лесах по речным узорочьям

Завязалась узлом Москва.

Кремль, овеянный сказочной славой,

Встал в парче облачений и риз,

Белокаменный и златоглавый

Над скудою закуренных изб.

Отразился в лазоревой ленте,

Разлитой по лугам-муравам,

Аристотелем Фиоравенти

На Москва-реке строенный храм.

И московские Иоанны

На татарские веси и страны

Наложили тяжелую пядь,

И пятой наступили на степи...

От кремлевских тугих благолепий

Стало трудно в Москве дышать.

Голытьбу с тесноты да с певом

Потянуло на Дикое Поле

Под высокий степной небосклон:

С топором, да с косой, да с оралом

Уходили на север к Уралам,

Убегали за Волгу, на Дон.

Их разлет был широк и несвязен,

Жгли, рубили, взимали ясак...

Правил парус на Персию Разин,

И Сибирь покорил Ермак.

С Беломорья до Приазовья

Подымались на клич удальцов

Воровские круги Понизовья

Да низы вечевых городов.

Лишь Никола угодник, Егорий,

Волчий пастырь, строитель земли,

Знают были пустынь и поморий,

Где казацкие кости легли.

Русь, встречай роковые годины:

Разверзаются снова пучины

Неизжитых тобою страстей,

И старинное пламя усобиц

Лижет ризы твоих Богородиц

На оградах Печерских церквей.

Все, что было, повторится ныне,

И опять затуманится ширь,

И останутся двое в пустыне:

В небе – Бог, на земле – богатырь.

Эх! Не выпить до дна нашей воли,

Не связать нас в единую цепь...

Широко наше Дикое Поле,

Глубока наша скифская степь.

БЕГСТВО

Посвящается матросам: Врублевскому, Малишевскому и Борисову

Кто верит в жизнь, тот верит в чудо,

И счастье сам в себе несет.

Товарищи! Я не забуду

Наш Черноморский переход.

Одесский порт – баркасы, боты,

Фелюг пузатые борта,

Снастей живая теснота,

Канаты, мачты, стеньги, шкоты...

Раскраску пестрых их боков -

Линялых, выеденных солью

И солнцем выжженых тонов

Привыкших к водному раздолью.

Якорь, опертый на бизань -

Бурый с клешнями, как у раков,

Покинутая Березань,

Полуразрушенный Очаков.

Уж видно Тендерову косу,

И скрылись черни рощ Кинбурна.

Крепчает ветер, вышит бурно

И треплет кливер на носу.

То было в дни, когда над морем

Господствовал французский флот.

И к Крыму из Одессы ход

Для морехода был затворен.

К нам миноносец подбегал,

Опрашивал, смотрел бумагу.

Я буржуа изображал,

А вы – рыбацкую ватагу.

Когда нас быстрый пулемет

Хлестнул в заливе Ак-мечети,

Как помню я минуты эти

И вашей ругани полет.

Потом поместья Воронцовых

И ночью резвый бег коней,

Среди гниющих Сивашей

В снегах равнин солончаковых.

Мел белых хижин под луной,

Над дальним морем блеск волшебный,

Степных угодий запах хлебный,

Коровий, влажный и парной.

И русые при первом свете

Поля, и на краю полей

Евпаторийские мечети

И мачты пленных кораблей.

РОССИЯ

Фрагменты неоконченной поэмы

С Руси тянуло выстуженным ветром.

Над Карадагом сбились груды туч.

На берег опрокидывались волны

Нечастые и тяжкие. Во сне

Как тяжело больной вздыхало море,

Ворочаясь со стоном. Этой ночью

Со дна души вздувалось, нагрубало

Мучительно-бесформенное чувство

Безмерное и смутное – Россия...

Как-будто бы во мне самом легла

Бескрайная и тусклая равнина

Белесою лоснящаяся тьмой,

Остуженная жгучими ветрами.

В молчании вился морозный прах:

Ни выстрелов, ни зарев, ни пожаров:

Мерцали солью топи Сиваша,

Да камыши шуршали на Кубани,

Да стыл Кронштадт... Украина и Дон,

Урал, Сибирь и Польша – все молчало.

Лишь горький снег могилы заметал.

...Я нес в себе – багровый, как гнойник,

Горячечный и триумфальный город,

Построенный на трупах, на костях

"Всея Руси" – во мраке финских топей,

Со шпилями церквей и кораблей,

С застенками подводных казематов,

С водой стоячей, вправленной в гранит,

С дворцами цвета пламени и мяса,

С белесоватым мороком ночей,

С алтарным камнем финских чернобогов,

Растоптанным копытами коня,

И с озаренным лаврами и гневом

Безумным ликом медного Петра.

В болотной мгле клубились клочья марев:

Российских дел неизжитые сны...

Царь, пьяным делом, вздернувши на дыбу,

Допрашивает Стрешнева: "Скажи,

Твой сын я, али нет?", а Стрешнев с дыбы:

"А чорт тя знает чей ты... много нас

У матушки-царицы переспало"...

В конклаве всешутейшего собора

На медведях, на свиньях, на козлах,

Задрав полы духовных облачений,

Царь в чине протодьякона ведет

По Петербургу машкерную одурь.

В кунсткамере хранится голова

Как монстра заспиртованная в банке

Красавицы Марии Гамильтон...

В застенке Трубецкого Равелина

Пытает царь царевича и кровь

Засеченного льет по кнутовищу...

Стрелец в Москве у плахи говорит:

"Посторонись-ка, царь, мое здесь место".

Народ уж знает свычаи царей

И свой удел в строительстве империй.

Кровавый пар столбом стоит над Русью,

Топор Петра российский ломит бор

И вдаль ведет проспекты страшных просек,

Покамест сам великий дровосек

Не валится, удушенный рукою -

Водянки? иль предательства? как знать...

Но вздутая, таинственная маска

С лица усопшего хранит следы

Не то петли, а, может быть, подушки.

Зажатое в державном кулаке

Зверье Петра кидается на волю:

Царица из солдатских портомой,

Волк -Меньшиков, Стервятник – Ягужинский,

Лиса – Толстой, куница Остерман -

Клыками рвут российское наследство.

Петр написал коснеющей рукой:

"Отдайте все..." Судьба же дописала:

"...распутным бабам с ихним любовьем".

Елисавета с хохотом, без гнева,

Развязному курьеру говорит:

"Не лапай, дуралей, не про тебя де

Печь топится". А печи в те поры

Топились часто, истово и жарко

У цесаревен и императриц.

Российский двор стирает все различья

Блудилища, дворца и кабака.

Царицы коронуются на царство

По похоти гвардейских жеребцов.

Пять женщин распухают телесами

На целый век в длину и в ширину.

Россия задыхается под грудой

Распаренных грудей и животов.

Ее гноят в острогах и в походах,

По Ладогам, да по Рогервикам.

Голландскому и прусскому манеру

Туземцев учат шкипер и капрал.

Голштинский лоск сержант наводит палкой;

Курляндский конюх тычет сапогом;

Тупейный мастер завивает души;

Народ цивилизуют под плетьми

И обучают грамоте в застенке...

А в Петербурге крепость и дворец

Меняются жильцами, и кибитка

Кого-то мчит в Березов и в Пелым...

...Минует век и мрачная фигура

Встает над Русью: форменный мундир,

Бескровные щетинистые губы,

Мясистый нос, солдатский узкий лоб,

И взгляд неизреченного бесстыдства

Пустых очей из-под припухших век.

У ног ее до самых бурых далей

Нагих равнин – казарменный фасад

И каланча: ни зверя, ни растенья...

Земля судилась и осуждена.

Все грешники записаны в солдаты.

Всяк холм понизился и стал, как плац.

А надо всем солдатскою шинелью

Провис до крыш разбухший небосвод.

Таким он был написан Джоржем Доу -

.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .

Граф Алексей Андреич Аракчеев.

Он вырос в смраде Гатчинских казарм,

Его познал, вознес и всхолил Павел.

"Дружку любезному" вставлял клистир

Державный мистик тою же рукою,

Что иступила посох Кузьмича

И сокрушила силу Бонапарта.

Его посев взлелеял Николай,

Десятки лет удавьими глазами

Медузивший засеченную Русь...

А между тем от голода, от мора,

От поражений, как и от побед,

Россию прет и вширь и в даль безмерно;

Ее сознание уходит в рост,

На мускулы, на поддержанье массы,

На крепкий тяж подпружных обручей.

Пять виселиц на Кронверкской куртине

Рифмуют на Семеновском плацу;

Волы в Тифлис волочат "Грибоеда",

Отправленного на смерть в Тегеран;

Гроб Пушкина ссылают под конвоем

На розвальнях в опальный монастырь;

Над трупом Лермонтова царь: "Собаке

Собачья смерть" придворным говорит;

Промозглым утром бледный Достоевский

Горит свечей, всходя на эшафот...

И все тесней, все гуще этот список.

Закон самодержавия таков.

Чем царь добрей, тем больше льется крови,

А всех добрей был Николай Второй,

Зиявший непристойной пустотою

В сосредоточьи гения Петра.

Санкт-Петербург был скроен исполином.

Размах столицы был не по плечу

Тому, кто стер блистательное имя.

Как медиум, опорожнив сосуд

Своей души, притягивает нежить -

И пляшет стол, и щелкает стена -

Так хлынула вся бестолочь России

В пустой сквозняк последнего царя;

Желвак От-Су, Ходынка и Цусима,

Филипп, Папюс, Гапонов ход, Азеф...

Тень Александра Третьего из гроба

Парижский вызывает некромант;

Царице примеряют от бесплодья

В Сарове чудотворные штаны.

Она, как немка, честно верит в мощи,

И в чудеса, и в преданный народ...

И вот со дна самой крестьянской гущи -

Из тех же недр, откуда Пугачов, -

Темнобородый, с оморошным взглядом -

Идет Распутин в государев дом,

Чтоб честь двора и церкви и царицы

В грязь затоптать мужицким сапогом

И до низов ославить власть цареву.

И все быстрей, все круче чертогон...

В Юсуповском дворце на Мойке – старец,

С отравленным пирожным в животе,

Простреленный, – грозит убийце пальцем:

"Феликс, Феликс! царице все скажу"...

Раздутая войною до отказа,

Россия расседается, и год

Солдатчина гуляет на просторе...

И где-то на Урале средь лесов

Латышские солдаты и мадьяры

Расстреливают царскую семью

В сумятице поспешных отступлений...

.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .

Великий Петр был первый большевик,

Замысливший Россию перебросить

Склонениям и нравам вопреки

За сотни лет к ее грядущим далям.

Не то мясник, а может быть, ваятель,

Не в мраморе, а в мясе высекая

Он топором живую Галатею,

Кромсал ножом и шваркал лоскуты.

Строителю необходимо сручье.

Дворянство было

Опричниною, гвардией, жандармом,

И парником для ранних овощей.

Но, наскоро его стесавши, невод

Закинул Петр в морскую глубину.

Спустя сто лет иными рыбарями

На невский брег был вытащен улов.

В Петрову мрежь попался разночинец,

Оторванный от родовых корней,

Отстоенный в архивах канцелярий -

Ручной Дантон, домашний Робеспьер, -

Бесценный клад для революций сверху.

Но просвещенных принцев испугал

Неумолимый разум гильотины.

Монархия извергла из себя

Дворянский цвет при Александре Первом,

А семя разночинцев при Втором.

Не в первый раз без толка расточали

Правители созревшие плоды:

Боярский сын, долбивший при Тишайшем

Вокабулы и вирши, – при Петре

Служил царю армейским интендантом.

Отправленный в Голландию Петром

Учиться навигации, вернувшись,

Попал не в стать галантностям цариц.

Екатерининский вольтерианец

Свой праздный век в деревне пробрюзжал,

Ученики французских эмигрантов,

Детьми освобождавшие Париж,

Сгноили жизнь на каторге в Сибири...

Так шиворот на выворот текла

Из рода в род разладица правлений.

Но ныне рознь таила смысл иной:

Отвергнутый царями разночинец

Унес с собой рабочий пыл Петра

И утаенный пламень революций:

Книголюбивый Новиковский дух,

Горячку и озноб Виссариона.

От их корней пошел интеллигент.

Его мы помним слабым и гонимым,

В измятой шляпе, в сношенном пальто,

Сутулым, бледным, с рваною бородкой,

Страдающей улыбкой и в пенсне,

Прекраснодушным, честным, мягкотелым,

Оттиснутым, как точный негатив

По профилю самодержавья: шишка,

Где у того кулак, где штык – дыра,

На месте утвержденья – отрицание,

Идеи, чувства – все наоборот,

Все "под углом гражданского протеста".

Он верил в Божие небытие,

В прогресс и в конституцию, в науку,

Он утверждал (свидетель – Соловьев),

Что человек рожден от обезьяны,

А потому – нет большие любви,

Как положить свою за ближних душу.

Он был с рожденья отдан под надзор,

Посажен в крепость заперт в Шлиссельбурге,

Судим, ссылаем, вешан и казним,

По каторгам – по Ленам, да по Карам...

Почти сто лет он проносил в себе -

В сухой мякине искру Прометея,

Собой вскормил и выносил огонь.

Но пасынок, изгой самодержавья -

И кровь кровей, и кость его костей -

Он вместе с ним в циклоне революций

Размыкан был, растоптан и сожжен...

.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .

Есть дух истории – безликий и глухой,

Что действует помимо нашей воли,

Что направлял топор и мысль Петра;

Что вынудил мужицкую Россию

За три столетья сделать перегон,

От берегов Балтийских до Аляски.

И тот же дух ведет большевиков

Исконными народными путями.

Грядущее – извечный сон корней:

Во время революций водоверти

Со дна времен взмывают старый ил

И новизны рыгают стариною.

Мы не вольны в наследии отцов,

И вопреки бичам идеологий

Колеса вязнут в старой колее:

Неверы очищают православье

Гоненьями и вскрытием мощей,

Большевики отстраивают стены

На цоколях разбитого Кремля,

Социалисты разлагают рати,

Чтоб год спустя опять собрать в кулак.

И белые и красные Россию

Плечом к плечу взрывают как волы -

В одном ярме – сохой междоусобья,

Москва сшивает снова лоскуты

Удельных царств, чтоб утвердить единство.

Истории потребен сгусток воль:

Партийность и программы – безразличны.

* * *

Тесен мой мир. Он замкнулся в кольцо.

Вечность лишь изредка блещет зарницами.

Время порывисто дует в лицо.

Годы несутся огромными птицами

Клочья тумана вблизи... вдалеке...

Быстро текут очертанья.

Лампу Психеи несу я в руке -

Синее пламя познанья.

В безднах скрывается новое дно.

Формы и мысли смесились.

Все мы уж умерли где-то давно...

Все мы еще не родились.

(1909)

* * *

Сердце острой радостью ужалено,

Запах трав и колокольный гул.

Чьей рукой плита моя отвалена?

Кто запор гробницы отомкнул?

Небо в перьях – высится и яснится...

Жемчуг дня... Откуда мне сие?

И стоит собор – первопричастница

кружевах и белой кисее.

По речным серебряным излучинам,

По коврам сияющих полей,

По селеньям, сжавшимся и скученным,

По старинным плитам площадей -

Вижу я – идут отроковицами

В светлых ризах, в девственной фате,

В кружевах, с завешенными лицами,

Ряд церквей – невесты во Христе.

Этим камням, сложенным с усильями,

Нет оков и нет земных границ!

Вдруг взмахнут испуганными крыльями

И взовьются стаей голубиц.

ЗАКЛИНАНИЕ О РУССКОЙ ЗЕМЛЕ

Сорок день опостясь,

Встану я помолясь,

Пойду перекрестясь,

Из дверей в двери,

Из ворот в ворота,

Утренними тропами,

Огневыми стопами,

Во чисто поле,

На бел-горюч камень.

Стану я на восток лицом,

На запад хребтом,

Оглянусь на все четыре стороны,

На семь морей,

На три океана,

На семьдесят семь племен,

На тридцать три царства,

На всю землю Святорусскую.

Не слыхать людей,

Не видать церквей,

Ни былых монастырей:

Лежит Русь разоренная,

Окровавленная, опаленная;

По всему Полю Дикому

Великому

Кости сухие, пустые,

Мертвые, желтые,

Саблех! сечены,

Пулей мечены,

Коньми топтаны.

Ходит по Полю Железный Муж,

Бьет по костям

Железным жезлом:

"С Четырех сторон,

С четырех ветров

Дохни дух,

Оживи кость".

Не пламя гудит,

Не ветер шуршит,

Не рожь шелестит, -

Кости шуршат,

Плоть шелестит

Жизнь разгорается...

Как с костью кость сходится,

Как плотью кость одевается,

Каждой жилой плоть зашивается,

Как мышцей плоть собирается,

Ты встань, Русь, подымись,

Оживи, соберись, срастись,

Царство к царству, племя к племени.

Кует кузнец

Золотой Венец,

Обруч кованый:

Царство Русское собирать,

Сковать, заклепать,

Крепко-на-крепко,

Туго-на-туго,

Чтоб оно, Царство Русское,

Не рассыпалось,

Не расплавилось,

Не расплескалось...

Чтобы мы его, Царство Русское,

В гульбе не разгуляли,

В пляске не расплясали,

В торгах не расторговали,

В словах не разговорили,

В хвастанье не расхвастали.

Чтоб оно, Царство Русское,

Рдело, зорилось

Жизнью живых,

Смертью святых,

Муками мученых.

Будьте, слова мои, крепки и лепки,

Сольче соли, жгучей пламени.

Слова замкну,

А ключи в море-океан опущу.

23. 7. 1919 г.

* * *

Русь! Встречай роковые годины:

Разверзаются снова пучины

Неизжитых тобою страстей,

И старинное пламя усобиц

Лижет ризы твоих Богородиц

На оградах Печерских церквей.

Все, что было – повторится ныне,

И опять затуманится ширь,

И останутся двое в пустыне:

В небе Бог, на земле – Богатырь.

НА БАШНЕ СМЕРТЬ

Вьются ввысь прозрачные ступени.

Дух горит и дали без границ.

Здесь святых сияющие тени,

Шелест крыл и крики белых птиц.

А внизу глубоко в древнем храме

Вздох земли подъемлет лития.

Я иду алмазными путями

Жгут ступени соборов острия.

Под ногой сияющие грозди -

Пыль миров и пламя белых звезд...

Вы миры – вы огненные гвозди,

Вечный дух распявшие на крест.

Разорвись завеса в темном храме!

Разомкнись лазоревая твердь.

Вот она, – как Ангел над мирами,

Факел жизни – огненная смерть!

БИБЛИОГРАФИЯ

Тексты взяты из следующих источников:

 Стенькин суд – "Современные записки" (общественно-политическии и литературный журнал), Париж, кн. IV, 1921 г. стр. 89.

 Дмитрий Император – там же, стр. 92.

 Святая Русь – там же, стр. 95.

 Ангел мщенья – "Демоны глухонемые", Книгоиздательство писателей, II издание, Берлин, 1923 г., стр. 12.

 Россия – там же, стр. 14.

 Мир – там же, стр. 19.

 Из бездны – там же, стр. 20.

 Русь глухонемая – там же, стр. 21.

 Родина – там же, стр. 24.

 Преосуществление – там же, стр. 40.

 Ангел времени – там же, стр. 37 (Это стихотворение было напечатано под названием "Европа" с некоторыми разночтениями в выше указанных "Современных записках").

 Северовосток – "Стихи о терроре", Книгоиздательство писателей, Берлин, 1923 г., стр.

 Гражданская война – там же, стр. 10.

 Терминология – там же, стр. 12.

 Красная весна – там же, стр. 13.

 Бойня – там же, стр. 15.

 Террор – там же, стр. 17.

 На дне преисподней – там же, стр. 18.

 Готовность – там же, стр. 19.

 Заклятие – там же, стр. 20.

 Потомкам – там же, стр. 21.

 Дикое поле – "Наши дни" (Художественные альманахи), Москва, Госиздат, Кн. I, 1922 г., стр. 113.

 Бегство – там же, стр. 117.

 Россия (фрагменты неоконченной поэмы) – Недра" (Литературно-художественные сборники), Москва. Издат. "Мосполиграф", кн. 6, 1925 г., стр. 71.

 Тесен мой мир. Он замкнулся в кольцо – Markov, Vladimir and Sparks, Merrill, Modern Russian Poetry (Новая русская поэзия). The Bobbs-Merril Company, Inc., New York, 1967, pp. 500.

 Сердце острой радостью ужалено – Тимофей А. Березний, "Жемчужины русского поэтического творчества", Нью Иорк, Издание О-ва Друзей, 1964 г., стр. 250.

 Заклинание о русской земле – Перепечатано без изменений с первого издания этого сборника, стр. 17.

 Русь – там же, стр. 59.

 На башне смерть – там же, стр. 55.

Содержание

 Вячеслав Завалишин. Максимилиан Волошин (1877-1932)

 ПУТИ РОССИИ

Стенькин суд

Дмитрий император

Святая Русь

Преосуществление

Ангел времен

 АНГЕЛ МЩЕНЬЯ