Текст книги "Случайный мир"

Автор книги: Максим Заболотских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Возникшая пауза тут же заполнилась боем старинных стенных часов.

– Восемь, – сказал дебтера, не глядя на циферблат, – как раз подошло время начать наше занятие. Итак, сегодня мы поговорим о религиозных представлениях степных народов.

Глава 5
Призраки прошлого

Андрей подпрыгнул на кровати, тяжело дыша, и начал судорожно озираться по сторонам. Он никак не мог понять, где находится. Лоб его покрылся испариной, а лицо было мертвецки бледного цвета. Где я? Комната. Воин. Опять. Моя комната. У-у-уф. Мысли его прерывисто заметались, лихорадочно натыкаясь друг на друга. Да-а-а… Только вчера порадовался, что сны эти прекратились, и на́ тебе.

Андрей посмотрел на часы и медленно сполз с кровати. Нащупав в темноте тапки, он обреченно побрел на кухню. Скоро Вика за мной приедет. Надо приводить себя в форму. Рассказать ему про новый сон? Или не надо? Не включая света, Андрей машинально вставил хлеб в тостер и принялся заливать воду в кофемашину. Лучше не надо. Совсем за идиота меня держать будет. Хватит и прошлого раза. Андрей принялся заново прокручивать в голове детали нового видения.

Вновь он смотрел на мир глазами воина. Вокруг было по-прежнему темно, однако не так, как в прошлый раз. Это была обычная темнота позднего вечера, почти умиротворяющая, а не зловещая, как в прошлый раз, которая пробирала своей неизвестностью до самых костей.

Погода стояла хорошая, не было больше этого ужасного ливня, барабанящего по доспехам тяжелыми каплями. Вокруг громко трещали какие-то насекомые, и дул прохладный ночной ветер. Судя по черным силуэтам гор, он по-прежнему находился все в той же долине. Или в другой, похожей на нее, но явно где-то неподалеку.

К счастью, отметил Андрей не без удовольствия, бойни вокруг больше не было. Тем не менее воину этому явно не жилось спокойно. На этот раз он куда-то бежал. И бежал невероятно быстро сквозь эту темную равнину. Мимо с огромной скоростью проносились мелкие темные кусты и редкие камни. Андрей невольно подумал про свои упражнения на беговой дорожке в тренажерном зале. От этого бугая тренажер перегорел бы к черту.

Сзади раздавались взволнованные крики. Кто-то бежал за ним, однако, судя по всему, свои. Нет, он точно не убегал ни от кого, скорее бежал куда-то первым. У узкого входа в долину Андрей разглядел какой-то неровный частокол и длинную траншею, рядом с которой столпились другие воины. Они оживленно что-то обсуждали и показывали пальцами в темноту, в сторону ущелья.

Тостер с громким щелчком выплюнул зажаренный до черноты хлеб. Андрей устало покрутил регулятор мощности и убедился, что тот стоял на самом минимуме. Сломался окончательно. Надо менять. Андрей подошел к холодильнику в поисках чего-нибудь мясного. Свет из-за открытой дверцы вырвался в полутемную кухню и разлился над мрачным миром воина.

Андрей зажмурился. Воин подбежал наконец к группе своих товарищей и начал что-то оживленно у них спрашивать. Через несколько секунд подтянулись и остальные, все с мечами наготове. А дальше начиналась полная бредятина. И чего все эти здоровые мужики так переполошились из-за нее?

Андрей представил себе, как из темноты навстречу всей этой ораве вооруженных до зубов мужиков вышла молодая хрупкая девушка. Она зябко ежилась от холода и загнанно озиралась по сторонам. Девушка была с ног до головы замазана грязью, а голые руки, которые она сжимала на груди, были покрыты глубокими ссадинами.

Воин начал разглядывать девушку с ног до головы и беспокойно мотать головой. Он прищурил глаза, пытаясь получше рассмотреть ее лицо. Затем он что-то оживленно забормотал себе под нос и даже на секунду прикрыл глаза, как будто хотел отогнать от себя призрачное видение.

Один из солдат что-то прокричал в темноту и замахал девушке, подзывая ее ближе. Сам воин продолжил что-то бубнить и даже описал рукой несколько кругов у своей груди, как будто перекрестился, но как-то по-особенному. Что он там такое говорил? Повторял все время одно слово какое-то, то ли «аланса», то ли «аранса».

Раздался дверной звонок. Черт. Андрей понял, что так и стоит у открытого холодильника. Вика уже приехал. Без завтрака я остался. Не, не надо ему ничего говорить, это сто процентов.

– А я ему и говорю: папа, тебя твоя наука до добра не доведет, – вещал Вика без остановки, сидя за рулем серебристой «десятки». – Не, ну ты, Андрей, представляешь, в полчетвертого ночи я в туалет пошел, еще потом специально на часы посмотрел, а он там все сидит за своими манускриптами. А самому, между прочим, вставать на работу к девяти, пара в университете. Я не знаю, он вообще-то ложился спать или нет. Отмахнулся от меня только, мол, иди сам спи, а мне не мешай. Сидит все про каких-то древнеассирийских воинов читает. А с утра я на него посмотрел – синяки под глазами размером с блюдце. Я ему: папа, ну ты бы хоть студентов своих постеснялся, в таком виде к ним ходить! Они ведь могут и не понять, что ты всю ночь за книжкой просидел, подумают, что синячил где-нибудь ночь напролет.

– А что за манускрипт-то? – поинтересовался Андрей скорее из вежливости, нежели из интереса.

Он едва понимал, что говорит Вика, все время думая о своем. Вернее, все его мыслительное пространство условно делилось на две области. В первой находилась Алина, а во второй – воин. Мыслями это назвать было сложно, так как он в общем-то ничего конкретного и не думал про них. Эти два образа просто постоянно находились в его голове, своим присутствием почти полностью блокируя его способность логически рассуждать. Отдельные слова, долетавшие до него со стороны Вики, только усиливали ту или иную область. «Пара в университете», – Алина, набережная у университета, остановка. Область с Алиной заполняла собой почти весь мысленный экран, вытесняя из него воина. «Читает про каких-то воинов», – и воин вновь выбирался из своего угла с громкими криками на непонятном языке.

– Да какая-то древняя рукопись. Он ее несколько недель назад… – Вика осекся, но продолжил, осторожно подбирая слова. – В тот самый день, когда авария в университете была, на улице нашел. Извини, Андрей, не подумал я. Давай про что-нибудь другое лучше поговорим.

– Да нет, продолжай, Вика говори, как есть.

Вика неуверенно покосился на товарища.

– В общем, во время той аварии все люди как люди, кто помогал, кто что, а мой папаша, даже признаваться стыдно, увидел на земле древнеассирийский манускрипт и начал спасать его. Видимо, кто-то из студентов из библиотеки нес, ну и выронил во всей этой неразберихе. Но вот тут и начинается самое интересное. Папа его подобрал, а когда понес в библиотеку, понял, что библиотечных штампов на нем нет. Никто про него там сказать ничего не может, в каталогах он не числится. Непонятно, откуда взялся. Он уже побывал в восточной библиотеке на Литейном и в Институте востоковедения. Там тоже про него никто ничего не знает. И вот мой отец с тех пор как помешался. Все твердит что-то про прорыв в мировой науке и все в таком духе. Я его знаю, у него часто подобные «прорывы» случаются. Правда, обычно они длятся от силы неделю, потом он, как правило, успокаивается. А тут никак не уймется, сидит все что-то расшифровывает. Какой-то там диалект особый, цитирую, «никогда прежде науке неизвестный».

Машина встала на светофоре перед въездом на Дворцовый мост. Здесь я тогда пошел пешком. Андрей бездумно рассматривал набережную и снующих по ней людей. Вдруг его взгляд упал на молодую девушку, которая стояла на набережной с большой фотокамерой в руках. Она что-то искала в настройках, пытаясь сделать удачный кадр. Андрей хотел разглядеть ее лицо, но оно было скрыто от него густыми кудрявыми волосами. Ее фигура, рост, цвет волос… Как две капли похожа на мою Алину. По крайней мере, со спины. Сердце Андрея забилось, но здравый рассудок тут же вернул его в реальность. Она умерла. Умерла, понимаешь?

Андрей понимал. Ему вдруг стало до боли ясно, что в прошлый раз, когда шел по этой самой набережной, он был по-настоящему счастлив. Он предвкушал новый важный этап в своей жизни. Мысль о том, что он был в двух шагах от создания своей собственной семьи, была ему особенно приятна, ведь сам он вырос в детском доме и о своей родне ничего не знал. Да и не хотел знать.

И вот он стоял на пороге чего-то замечательного и сказочного, и самое главное, созданного своими руками. И все это в один миг у него забрал какой-то пьяный идиот на внедорожнике. Андрею вдруг стало мучительно жалко самого себя. Он опустил лицо в ладони и начал громко плакать, захлебываясь своим горем.

Вика так оторопел, что даже не заметил зеленого сигнала светофора. Когда машины сзади начали сигналить, он тронулся вперед. Андрей вытер лицо рукавом и уставился в окно, пытаясь скрыть слезы от товарища.

– Знаешь что, Андрей, – сказал Вика после продолжительной паузы, тщательно подбирая слова, – я вот что предлагаю. Давай-ка ты у меня поживешь недельку-другую. Комната свободная у нас есть. Хоть все время с людьми будешь. А то так и правда с ума сойдешь, один-то.

– Да неудобно как-то, Вика. Чего я вам буду там под ногами путаться.

– Да ладно тебе. Отец со своей рукописью даже и не заметит, что у нас еще кто-то по дому ходит. Давай часов в шесть у выхода из бизнес-центра. Заедем к тебе за вещами, а потом прямиком ко мне.

Глава 6
Горный родник

Айтана смотрела на опрокинутые ведра с водой, едва сдерживая слезы. Ветер со свистом вылетал из расщелины меж двух отвесных скал и трепал тяжелый мокрый подол платья. Девушка убрала кудрявые светлые волосы с лица и заправила их под кромку вязаной шапки. Затем она начала осторожно спускаться с горной тропы вниз по россыпи крупных камней, туда, где локтях в двадцати от нее лежали злосчастные ведра.

Ботинки жалобно хлюпнули, обдав замерзшие стопы свежей порцией ледяной воды, и камни с громким стуком покатились вниз. Айтана вскрикнула, пытаясь удержаться на ногах. Острый камень размером со спелое яблоко больно ударил ее по лодыжке, и она потеряла равновесие. Камни застучали еще громче, и девушка скатилась до самого низа, больно приземлившись на руки у самых ведер.

Придя в себя, Айтана убедилась, что ее неудачный спуск не вызвал серьезного камнепада, и медленно поднялась на ноги. Она уставилась на свои ободранные ладони, из которых тонкими струйками начинала сочиться кровь. Девушка зябко поежилась и со смесью грусти и испуга посмотрела на узкую петляющую тропу, которая вела далеко вниз, к горному источнику. В этот момент слезы окончательно прорвались наружу и потекли по щекам. Айтана машинально вытерла их рукой и, поняв, что только что измазала лицо липкой смесью грязи и крови, заплакала еще сильнее.

Немного успокоившись, посмотрела на солнце. Полдень. Еще успею до темноты опять сходить. Она обреченно взяла оба ведра в одну руку и медленно полезла наверх, к тропе, хватаясь свободной рукой за крупные камни. Мать волноваться будет. Ну ничего не поделаешь, на все воля звезд.

Айтана невольно представила себе их старую деревню, которая располагалась недалеко от горного перевала, соединявшего Ондар с северными провинциями и долиной Омо. Будучи маленькой девочкой, она часто бегала туда поглазеть на утомленных путников, которые шли через перевал, чтобы сэкономить несколько дней пути, отказавшись от удобств Королевской дороги.

Через несколько долгих минут Айтана наконец выбралась обратно на тропу. И источник с водой там был почти у самого дома. Айтана до сих пор вспоминала, как путники останавливались в их деревне на ночлег, в том числе и у них дома. Пока усталые гости рассказывали о своих долгих странствиях, мать почти всегда принималась печь свои фирменные пирожки с картошкой. Даже сейчас, на этой холодной, со всех сторон продуваемой ветром горной тропинке, Айтане казалось, что она чувствует их запах и волну ароматного тепла, исходящую от пузатой печки.

Отец всегда задавал гостям много вопросов и интересовался каждой мелочью. Сам он всю жизнь провел в родной деревне и редко спускался вниз. Он бывал в Ондаре раз или два в год, а на северную сторону и вовсе никогда не заглядывал. Несколько раз он брал с собой и ее с матерью, на праздник в честь дня рождения короля. Айтана до сих пор помнила красные улицы Ондара и колонны всадников в роскошных одеждах, которые важно следовали по аллее Королей в сторону внутреннего замка.

Еще большее впечатление, чем сами воины, на Айтану всегда производили их лошади. В их деревне самыми крупными животными были ослы да еще пара здоровенных псов, живущих по соседству. Эти же кони были мускулистыми и стройными, облаченными в богато расшитые накидки, которые едва уступали по тонкости работы одеждам своих хозяев. Они были совсем не похожи на тех усталых лошадей, которые изредка были вынуждены сопровождать своих хозяев через перевал.

Пока путники рассказывали свои такие разные в деталях, но такие похожие в общем истории, Айтана обычно забиралась на печку и наблюдала оттуда за происходящим, один за другим поглощая мамины пирожки и представляя себя на месте их гостей. Она то была предприимчивым купцом, который первым пытался доставить в северные города дорогие специи, прибывшие на фрегате Пятой Гильдии, то разорившимся торговцем, идущим искать удачи на новом месте, то полным надежд учеником ремесленника, закончившим свое образование в столице и мечтающим о собственной мастерской в отдаленных землях королевства, а однажды даже гонцом самого короля, который должен был куда-то доставить королевский указ.

Однажды Айтана, как обычно, выбежала на горную дорогу поглазеть на странников, однако никто не появился. Девочка несколько часов просидела там, глядя на пыльную дорогу и пересказывая тряпичной кукле одну из недавно услышанных историй. Вскоре она заметила вдалеке маленькую человеческую фигурку.

Незнакомец поднимался вверх практически бегом, часто спотыкался, но тут же поднимался вновь и упорно продолжал свой путь. Через некоторое время он поравнялся с Айтаной. Судя по одежде, это был зажиточный горожанин, однако дорогая туника была превращена в клочья и замазана грязью. Он упал на колени рядом с ней, тяжело дыша. Айтана с недоумением и ужасом смотрела на него, не зная, что предпринять.

– Девочка, – выдавил из себя незнакомец, пытаясь восстановить дыхание, – девочка, беги в деревню. Пускай уходят, уходят, слышишь?! Пока еще могут! Беги скорее!

Айтана испуганно смотрела на него, не двигаясь с места.

– Ондара больше нет! Скоро они и сюда доберутся.

С этими словами он тяжело поднялся и, задыхаясь, из последних сил побежал вверх, слегка пошатываясь. Айтана понеслась в деревню, оставив куклу в дорожной пыли.

Вскоре пришли другие, такие же оборванные и уставшие, как и тот горожанин. Все они были до смерти напуганы, и никто из них в тот день не хотел останавливаться в их деревне на ночлег. Через пару часов, как бы подтверждая их путаные немногословные рассказы о каком-то нашествии и кровавой бойне, над соседней горой стал подниматься огромный столб черного дыма – горел Ондар.

– Что случилось? Что там внизу происходит? – спросил отец Айтаны худощавую женщину с пронзительно кричащим грудным ребенком на руках, хватая ее за плечо. Мать стояла рядом с непонимающими широко открытыми глазами и собранной наспех дорожной сумкой. – Что там? Акамарцы? Здесь? Откуда они под Ондаром? Не может быть, чтобы так быстро!

Лицо женщины исказилось от страха и ненависти.

– Пусти! – бешено закричала она, яростно вырывая руку. – Пусти, сукин ты сын, пусти!

Отец молча отпустил ее, и женщина помчалась вверх, прижимая ребенка к груди и громко изрыгая проклятия.

Рядом с Айтаной и ее родителями собралось уже полдеревни. Никто ничего не мог понять, но всем было ясно, что нужно уходить как можно скорее. Отец взял у матери сумку, взвалил ее на плечо, крепко сжал руку Айтаны и тихо произнес:

– Бежим.

И Айтана бежала, вместе со своими родителями, вместе со всей своей деревней, не понимая, что происходит, с ощущением полной нереальности происходящего, однако с крепким намерением вернуться.

Одинокая черная птица с ярким желтым клювом встретила Айтану у источника с водой. Она надменно посмотрела на уставшую девушку и недовольно каркнула. Тяжело вздохнув, Айтана подставила ведро под прозрачную струю весело журчащей воды.

Ноги в промокших ботинках замерзли так, что она их практически не чувствовала. Когда ведра были опять полны, она сжала их в застывших ободранных ладонях и обреченно направилась обратно по крутой горной тропе. И почему надо обязательно ходить так далеко к этому источнику, пожаловалась она сама себе, хотя ответ она прекрасно знала.

Бежали они долго. Сначала в северные города, где жили несколько долгих месяцев в длинном грязном бараке вместе с другими беженцами. Изо всех воспоминаний об однообразных днях, проведенных там, яснее всего Айтана помнила затхлый запах сырости и чужого пота. Отца не было с ними целыми днями: он обычно приходил лишь поздно вечером сильно уставшим, принося с собой скудную выручку, которую мог раздобыть мелкими приработками.

У других семей из их деревни дела шли немногим лучше. Уже через несколько недель стало понятно, что на севере они тоже не были в безопасности, и то, что случилось с Ондаром, скоро произойдет и здесь. Известия о гибели других крупных городов начали приходить с завидной регулярностью. И тогда кто-то из их старой деревни предложил уйти обратно в горы, начать все сначала, построить новую деревню, однако на этот раз как можно дальше от перевалов и дорог.

Но «как можно дальше» оказалось понятием относительным. Несколько раз они уходили, как им казалось, очень далеко. Они обосновывались на новом месте во все более отдаленных горных районах, но только они начинали чувствовать себя в безопасности, как кто-либо из пастухов возвращался в деревню со страшной новостью о том, что он вновь видел вдалеке людей в черных балахонах.

И они тут же оставляли обжитое место и бежали еще дальше. В последний раз, две недели назад, их застали врасплох. Бежать удалось лишь немногим. Отец и другие мужчины попытались задержать нападавших. Айтана помнила, как он буквально вытолкнул их с матерью за порог с черного хода, крепко, но всего на миг обнял обеих и опять сказал им бежать.

– Я догоню вас, обещаю! А теперь бегом, не останавливайтесь, изо всех сил, быстро! – прокричал тогда он, хватаясь за неизвестно где и когда раздобытый старый солдатский меч с выцветшей ободранной рукояткой.

Айтана тяжело вздохнула, осторожно поставила ведра на тропинку и потерла онемевшие от тяжести ладони. Совсем недалеко осталось. Еще до захода солнца успею. Она зябко поежилась и взглянула на узкий проход меж двух скал. За ним притаились три маленьких, неумело собранных шалаша, которые едва спасали своих обитателей от дождя и ветра.

Это был единственный раз, когда отец не сдержал своего обещания: кроме тех, кому чудом удалось бежать сразу, никто за это время больше не объявился. Что делать дальше, никто не знал. Уходить было больше некуда, возвращаться опасно, а оставаться здесь невозможно. Все уцелевшие – пять женщин, шестеро детей и Айтана (которая не могла до конца решить, к какой группе отнести себя) – уже несколько дней перебивались подножным кормом и не видели никакой возможности раздобыть иную пищу. Каждый вечер они собирались вокруг маленького костра и ждали сами не зная чего, боясь признаться себе, что никто больше не придет.

Внезапно Айтана решительно подняла ведра резким движением и зашагала вверх по склону так быстро, как только могла. Никто не придет. Никто не придет. Отец не придет к нам. Они все погибли. Погибли, пытаясь нас защитить. Теперь мы сами должны о себе заботиться, сами защищать себя. И надо уходить отсюда. Нельзя здесь больше прятаться. Нельзя. Надо идти назад, через старую деревню. А потом… Потом не знаю, но сейчас главное – начать, главное – идти. Никто не придет.

От этих мыслей Айтана вдруг ощутила странную смесь почти панического страха и непонятно откуда взявшейся радости. Она почувствовала необычайный прилив сил, а ведра в руках стали гораздо легче. На лице Айтаны появилась еле заметная улыбка. Она невольно слизнула слезы, которые обильно катились по ее щекам и скапливались у верхней губы. Сегодня за костром мы не будем молчать.

Глава 7
Трава и земля

Зеленая долина купалась в лучах заходящего солнца и была окрашена в теплые оранжевые тона. Тени от деревьев дубовой рощи становились все длиннее и медленно подкрадывались к военному лагерю, словно щупальца огромного морского чудовища. Они как будто пытались поглотить палатки и наспех сколоченные укрепления вместе с их угрюмыми и настороженными обитателями. При этом они были настолько заняты осуществлением своего коварного плана, что совсем не замечали огромной тени от горы, которая накрыла уже бо́льшую половину долины и надвигалась сзади на них самих.

Ксермет устало сидел на земле, привалившись спиной к сгоревшему остову телеги с провиантом. Он пристально, хоть и без особого интереса, разглядывал огромного воина, который по всем своим внешним признакам подходил под описание тех самых степных народов, о которых в те далекие дни рассказывал дебтера Аваки.

Вот ведь как странно работает память. В деталях помню тот день, когда отец решил вплотную заняться моей боевой подготовкой. Помню, о чем мы говорили с ним, как я тогда протестовал, едва сдерживал слезы. Помню, как поднимался на старую башню в тесную комнату Аваки. Помню все, что он мне сказал тогда, как я был потрясен и даже разочарован тем, что он поддержал моего отца. Помню свой страх перед войной… И ведь помню даже, что потом он мне несколько часов в деталях описывал обычаи этих дикарей.

Ксермет слегка приподнял бровь от удивления, когда кочевник вслед за кожаными доспехами снял и нательную рубаху, несмотря на холодные порывы крепчающего вечернего ветра. Ксермет невольно поежился.

А вот что он мне там рассказывал про их верования – ничего не помню, даже приблизительно. Хотя какая разница, ведь того мира, истории про который я так любил слушать, давно уже нет. Нет больше тех народов, тех стран и правителей с их никчемными амбициями. Нет больше тех войн, которые тогда казались такими важными. Война за право называться правителем той или иной земли. Война за торговые привилегии. Война с неверными, осквернившими истинных богов. Война с врагами наших друзей или с друзьями наших врагов. Война с соседями, вообще без особых причин, просто потому что они соседи и не надо далеко ехать и долго собираться, чтобы с ними повоевать. Война тут, война там, за то, за это…

Как глупо теперь все это звучит. Теперь осталась только одна война: за выживание. И впервые за долгие тысячелетия никого больше не волнует, кто сейчас правит за соседней горой или переправой. А чего стоит наш Пурпурный легион? В нем гакрукских воинов, наверное, две трети, не больше. И акамарцы с нами, будь они неладны, и цефеи. Иногда вообще непонятно, кто кому здесь реально подчиняется.

Ксермет невольно принялся считать огромные безобразные шрамы на мускулистом торсе кочевника. Вот что значат хорошие доспехи, а точнее – их отсутствие. Несмотря на то что его собственное тело тоже было покрыто многочисленными порезами и ссадинами, все они не шли ни в какое сравнение со следами огромных ран на теле дикаря.

Ксермет начал копаться в памяти, пытаясь понять, что здесь вообще делает этот полуголый великан. Он смутно припомнил, как кто-то из товарищей сказал ему на привале в самом начале их марша, что скауты наткнулись на небольшую группу степных воинов. Некоторые из них могли изъясняться по-гакрукски и что-то твердили про огромный пожар и толпы безумных. Они говорили, что пути назад им нет, что в степи теперь хозяйничают «темные люди» и спастись почти никому не удалось. Понятно, за нами увязались. Что ж, нам сейчас и эти не помешают, особенно после сегодняшней бойни.

Тем временем кочевник достал из дорожной сумки небольшой мешочек, крепко перетянутый бечевкой, и осторожно принялся его развязывать. Толстые пальцы неловко пытались распутать тугой узел веревки. Ксермет поджал под себя ноги, сев повыше, и даже немного задрал голову, не особенно стараясь скрыть растущее в нем любопытство.

Долина все больше окрашивалась в серые тона, и фигура дикаря поблекла, сливаясь с зарослями кустарника. Тени от деревьев дубовой рощи подкрались к лагерю вплотную и испуганно остановились, ощутив холодное дыхание гигантской тени от горы у самых своих ног.

Кочевник наконец справился с веревкой и достал из мешочка небольшой тряпичный кулек. Он осторожно развернул ткань и расстелил ее на земле рядом с кустарником. В самом центре Ксермет разглядел темное пятно неправильной формы. Дикарь встал на колени и опустил руки на землю, составив из ладоней домик вокруг драгоценного содержимого, очевидно пряча его от ветра. Затем он припал головой к рукам и замер.

Вскоре до Ксермета донеслось еле слышное бормотание. Интересно все-таки, что там у него в мешке? Бормотание становилось все громче и вскоре переросло в заунывное пение на незнакомом языке, которое грустно поднималось в темное небо, на котором зажигались первые звезды.

Ксермет откинул голову назад и закрыл глаза, внезапно ощутив всю тяжесть прошедшего дня. Все его тело ломило от полученных ран, в особенности левое запястье, на котором виднелись глубокие следы зубов. Рука сильно опухла, а мизинец не двигался вовсе. Огромные синяки и кровоподтеки покрывали его шею, которая побывала в удушливых объятиях какого-то безумного. Вся грудная клетка горела, посылая жаркие импульсы в стучащие виски из-под смятой пластины доспехов.

Из всей его сотни в живых осталось чуть больше дюжины человек, все из числа тех, кто в суматохе боя был оттеснен безумными от позиций его отряда и не пошел с ним в атаку на наездника. И Джад. Этот сукин сын всегда выживает, в любой передряге. Если бы он не взял на себя тех двух последних безумных, ничего бы у меня не вышло. Лежал бы я уже где-нибудь на дне реки, лицом вниз. Хотя хорошо Джаду в этот раз досталось. Хоть бы только выкарабкался. Перед глазами Ксермета предстало опухшее до неузнаваемости тело в палатке эскулапов, с ног до головы обмотанное кровавыми бинтами. А всех остальных я сегодня отвел на смерть. Столько народу положил. Все опытные, хорошие бойцы.

Заунывное пение кочевника резко прекратилось, и Ксермет вздрогнул, выйдя из оцепенения. Дикарь продолжал неподвижно стоять все в той же позе. Ксермет медленно поднялся и тихо подошел к нему, заглядывая ему через плечо. В ладонях кочевник сжимал горсть сухой земли, из которой торчал маленький жухлый колосок. Ксермет невольно фыркнул, не сумев скрыть своего разочарования. Он надеялся увидеть какой-нибудь диковинный фетиш вроде статуэтки странного степного бога, которого он представлял себе почему-то непременно с головой лошади. Дикарь поднял голову и пристально посмотрел на Ксермета.

– Мои братья все сегодня умирать, – вдруг произнес он, когда Ксермет уже развернулся, чтобы уйти. – Все, что приходить со мной, все, что бежать из горящей степи. Всех забирать темный человек, – продолжил он на ломаном гакрукском.

Ксермет на секунду заколебался, решая, стоит ли ввязываться в разговор.

– Я сегодня тоже потерял много братьев. – На душе у Ксермета было тяжело, как бы он ни пытался убедить себя в обратном, списывая все на трудности войны. – И я сам повел их на смерть, в атаку на наездника.

– Так это ты убивать темного человека? – Глаза дикаря расширились, и он неожиданно схватил Ксермета за руку. Ксермет вздрогнул и опустил свободную ладонь на рукоятку меча.

– Не надо, я не хотеть вреда. Ты мстить и за моих братьев. Меня звать Макхэкв. И я теперь тоже твой брат.

Замечательная у меня родня объявилась, подумал Ксермет, но, к своему собственному удивлению, раздражения не ощутил. Напротив, в первый раз за сегодняшний день он почувствовал некий душевный покой, как будто держал его за руку не этот покрытый шрамами дикарь, а некий близкий ему человек.

Даже боль во всем теле как-то отступила, и в висках перестало бешено стучать. Черт возьми, как же все-таки работает память! Теперь вспомнил: эти кочевники верят, что их далекие предки были травой. Была там какая-то бредовая история про то, как сильный ветер налетел на степь и вырвал из земли всю траву. Потом он долго гонял ее, пока она не спуталась вместе и не получился из нее первый мужчина. Что же там дальше-то было? Ксермет наморщил лоб, пытаясь вспомнить продолжение истории.

– Дальше первый мужчина долго бродить по степи, но быть очень неспокойным. Будучи сотворенным из травы, он теперь отрываться от своей второй половины – земли, – продолжил дикарь, крепче сжимая его руку.

Ксермет вздрогнул. Я что, вслух это сказал? Быть не может.

– И тогда он собирать землю вместе и делать из нее женщину. Четыре дня и четыре ночи он лепить из земли себе жену. Когда он закончить, солнце обжигать эту земляную фигуру, и она становиться первой женщиной. От них и пойти степной народ. – Кочевник улыбнулся и отпустил руку Ксермета. – Мы с тобой еще встречаться, Ксермет. Иди, я молиться за своих братьев. Все они скоро становиться землей и прорастать травой.

Дикарь опять опустился на землю, уткнувшись головой в ладони.

До Ксермета вновь донеслось невнятное бормотание. Он постоял еще немного, изумленно глядя на странного незнакомца, и зашагал в сторону входа в долину, где в воздух поднимались тонкие струйки дыма от костров. В висках у него опять застучало.

Поперек узкого входа в долину протянулся длинный ров, с внешней стороны которого в лунном свете торчали редкие заостренные колья. Вдоль траншеи медленно двигались темные фигуры дозорных. Чуть поодаль на узкой каменистой платформе на близлежащей горе Ксермет разглядел еще несколько человек, которые напряженно вглядывались в даль.

Ксермет направился к двум палаткам, возле которых горел большой костер. В свете огня, недовольно выбрасывающего трескучие искры, Ксермет разглядел угрюмые мужские лица. Легионеры механически бросали игральные кости на маленький складной столик и машинально переводили стрелки дисков, которые указывали на набранные ими очки. Игра, обычно сопровождаемая громкими выкриками, руганью и смехом, сегодня протекала в полном молчании.

– Честь и отвага! – громко поприветствовал их Ксермет издалека.

– Честь и отвага, – донеслись от костра разрозненные возгласы.

– Где остальные, в палатке?

– Да, спят почти все. Сначала эта бойня, потом весь день здесь окопы рыли, – отозвался молодой воин с редкой бородкой.

– Ну, раз вам четверым не спится, давайте все в дозор. Я тоже с вами пойду. Не думаю, что вообще усну сегодня. Пора уже ребят менять, – кивнул Ксермет в сторону темных фигур у траншеи. – Собирайтесь.