Текст книги "Человек, который открывал окна"
Автор книги: Максим Стрельцов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
– Мы уж думали, ты помер, – пошутила Яна, увидев в дверях Марка.
Ее реплика показалась коллегам смешной. Не до смеха было только Разладину. Нелюбова, пусть и не нарочно, огорошила его напоминанием о неминуемом и скором уходе из жизни. Марк прошел к своему месту и спрятался от коллег за горой рабочих папок. Фраза Яны продолжала звенеть в ушах, точно тревожный колокол. Ведь скоро он и вправду не явится на работу, потому что умрет. Или потому что будет при смерти и физически не сможет выполнять трудовые обязанности.
Марк сидел в обнимку с портфелем, сгорбившись за столом. Он не открывал папок, не раскладывал бумаг перед собой, даже компьютер не включил. Разладин тяжело дышал, потел, нервничал, качался на стуле и смотрел на свое размытое отражение в черном экране монитора. Казалось, его совсем не волновало, что происходило за пределами рабочего стола.
В конце концов Марку стало нестерпимо душно. Он резко поднялся с места, открыл окно настежь и опустился обратно в кресло. В тот день на улице лил отвесный дождь, временами завывал ветер, температура на термометре колебалась около пяти градусов выше нуля. Не трудно догадаться, что все прочие работники восприняли затею Разладина впустить свежего воздуха в помещение без энтузиазма. Первой отреагировала Нелюбова.
– Ты совсем с ума сошел?! – Яна вскочила с места. Она задела приоткрытую коробку печенья, и несколько из них крошками рассыпались по линолеуму.
Марк даже не оглянулся, но по приближающемуся металлическому бренчанию догадался, что к нему направляется Нелюбова. Она не стала разговаривать с Разладиным, а сразу попыталась закрыть окно.
– Оставь! – прорычал Марк и оттолкнул девушку.
Попутно он рукой задел высокую стопку папок с бумагами, и та свалилась со стола прямо под ноги Нелюбовой. Яна споткнулась об упавшие папки и грохнулась на пол. Власов ахнул, бросился к Нелюбовой и помог ей подняться.
– Не ушиблась? – взволнованно спросил Илья.
– Псих конченый! – послышалось из угла, где сидел Гривасов.
Разладин ни на кого не обращал внимания и продолжал сидеть в прежней позе перед открытым окном. Яна быстро встала при помощи Власова. Обошлось без травм, но ее глаза были на мокром месте, а лицо покраснело от испуга. Нелюбова с ненавистью посмотрела на Разладина. Об ее дыхание можно было обжечься.
– Псих! Изверг! Я буду жаловаться на тебя! Будь ты проклят!
Яна напоказ плюнула в сторону Марка и решительным шагом вышла из кабинета. Разладин даже не удосужился повернуться в ее сторону. Вскоре ему позвонил Вакуленко и вызвал к себе в кабинет.
– Марк Андреевич, на вас тут жалуются, – проговорил Осип Евдокимович. Ему явно было неловко из-за того, что приходится улаживать ссору между подчиненными. – Извинитесь перед Яной Мироновной, будьте добры.
Вакуленко хотел, чтобы устными формальностями все обошлось и чтобы от него сразу отстали с этими мелочными передрягами. Но Разладин не спешил признавать вину, а Нелюбова не соглашалась на столь поверхностное разрешение конфликта.
– Извинений мало, Осип Евдокимович! – воскликнула девушка в ответ на слова начальника. – Он сейчас извинится, и что? Он ведь постоянно конфликтует – спросите у кого угодно в кабинете. С ним просто невозможно работать! Ведет себя как ненормальный! Я требую, чтобы ему штраф выписали, выговор или какое-нибудь другое наказание, чтоб неповадно было!
Яна увлеклась и верещала так, что ее визг был слышен на всем этаже. При этом она будто бы не видела обидчика, который стоял в двух шагах от нее совсем бледный и не обращал совершенно никакого внимания на Нелюбову и на Вакуленко.
– Марк Андреевич, вы здоровы? – Осип Евдокимович заметил на лице Разладина болезненное равнодушие к происходящему. – Может, вам лучше на больничный уйти? – предложил Вакуленко, приободрившись тем, что нашел выход из неловкой ситуации.
– Да! На больничный! Пусть лечится, псих несчастный! – Яна всплеснула руками и звучно пробренчала браслетами.
Марк, наконец, посмотрел на нее – посмотрел прямо, открыто, почти неприлично.
– Замолчи, дура, – тихим, но явно раздраженным и нервным тоном проговорил Разладин, чем буквально ошарашил и Нелюбову, и Вакуленко.
– Ты совсем обалдел, придурок? – ответила ему Яна.
Осип Евдокимович чуть приподнялся с места. Он на секунду испугался, что его подчиненные прямо тут подерутся. Но этого, к счастью, не случилось. Сразу после резкого ответа Яны глаза Марка вспыхнули, он угрожающе шагнул навстречу Нелюбовой и уже готов был, казалось, убить ее. Девушка старалась держаться бойко, но ее коленки задрожали от одного только взгляда Разладина. Марк только теперь увидел в ней не врага, а пугливую и беззащитную девушку. Он остался мужчиной и не ударил Яну, но все-таки разразился тирадой.
– Как вы не понимаете? Вы все! – Посмотрел он на Яну и на Осипа. – Как вы не понимаете?! Мы же задыхаемся! За-ды-ха-ем-ся! Вот в этих коробках. – Он развел руками, обводя офисные стены и потолок. – Нас тут будто заперли: без света, без воздуха, без шансов на спасение. И мы заочно на все согласны. Мы сами себя запираем, боясь свободы, и закрываемся ото всех!
– Марк… О чем ты говоришь? – с недоумевающим лицом прервал его Вакуленко, но Разладин будто не заметил вопроса и продолжал:
– Задыхаемся! Задыхаемся, словно в чулане! Вы благодарить меня должны, что хоть кто-то открывает окна в этой тухлой консервной банке. Невозможно жить среди той вони, которую вы, жалкие канцелярские крысы, везде порождаете. Устал я от вас… Душно мне с вами… Душно! От того и открываю окна настежь. Вы не хотите дышать, не хотите жить, а я хочу… Жить! – Разладин внезапно схватился за лицо. Его глаза покраснели от слез. – Я еще пожить хочу. Почему мне нельзя? Почему именно мне? Почему я? Ведь и без того мало времени. И с каждым днем его остается все меньше. Жить! Жить! Хоть как-нибудь, хоть где-нибудь – лишь бы жить, лишь бы дышать свободно. А вы – вы и того не хотите! Вот почему я?! Почему я, а не вы? Вы все равно не хотите – ни жить, ни дышать. Ничего не хотите. Вы все задохнетесь! Я единственный, кто открывал для вас окна. А теперь и меня не станет. К черту ваш больничный, вашу жалость и ваши подачки! К черту вас всех! Я не вернусь больше сюда, в эту кабинетную тюрьму, в этот затхлый чулан. Ухожу! Увольняюсь! Напишу заявление и оставлю внизу на вахте. И ничего больше не хочу слышать от вас!
Марк кричал то на Яну, то на Вакуленко; был бы в кабинете еще кто-нибудь —кричал бы и на него. В горячке он бросался словами, не разбирая ни самих слов, ни тех, кому он эти слова адресует.
Разладин наконец закончил тираду и буквально вылетел из кабинета. Нелюбова и Вакуленко переглянулись и оба развели руками.
– Я ни слова не понял.
– Бред сумасшедшего, Осип Евдокимович. Я же говорила вам, что он ненормальный.
– Может, болен парень? Температура высокая?
– Чувство собственной важности у него высокое, – надменно ответила Яна. – Он всегда себя так грубо ведет, поверьте.
– Хороший парень ведь, неплохой работник. Болен, наверное…
– Раз болен, пусть дома сидит. Сам ничего не делает и нам работать спокойно не дает. Без него всем гораздо лучше будет, Осип Евдокимович.
– Все же раньше я за ним такой вспыльчивости не наблюдал. Ладно. Обидчик ваш, Яна Мироновна, судя по всему, ушел, так что возвращайтесь к работе.
На этом скандал завершился. Обошлось без штрафов, выговоров и прочих неприятных последствий. Офис продолжил работать в обычном ритме. Спустя время к Вакуленко зашел секретарь и передал заявление от Марка. Осипу Евдокимовичу ничего не оставалось, кроме как принять документ в оборот и начать процедуру увольнения Разладина.
К полудню Марк вернулся домой. Эмоционально он был истощен событиями на работе, а физически – бессонной ночью и недоеданием. Марк попробовал что-то съесть, но этим скромным обедом его вырвало через полчаса. Вдобавок он ощутил побочные эффекты от многочисленных препаратов, которые успел принять вчера вечером и сегодня утром. Валясь с ног от усталости, Марк прилег на диван и задремал.
Очнулся Разладин, когда на улице уже начинало темнеть. Окно в комнате было приоткрыто, и через него просачивался прохладный октябрьский воздух. Дождь, который лил весь день, наконец, прекратился, и во дворе, прямо под окнами квартиры Разладина, резвилась среди луж стая ребятишек под присмотром скучающих родителей. Настолько приятна была погода на улице, настолько прекрасно было прояснившееся небо, что Марк, несмотря на усталость, решил чуть пройтись. «Совсем немного, – подумал он. – Буквально пару кварталов – и назад».
Разладин вышел наружу бледный, как призрак. Он дважды обошел свой квартал, но все еще не хотел возвращаться домой. Марк решил свернуть с привычного маршрута и пошел вдоль трамвайных путей, точно мальчишка из детских приключенческих рассказов о путешествиях. Одинокий герой своей собственной истории, осторожно шагающий в темноте…
Из-за тонкой вуали черных облаков выглянула луна – красивая, на редкость большая, с ярким отчетливым контуром. Томным бледным светом она мгновенно пленила Марка. Разладин потерял все прочие направления, он шел лишь к ней одной, к луне. Он устроил охоту на ночное светило, стараясь то ли найти вид получше, то ли поймать ее и потрогать собственными руками. Но схватить руками луну нельзя. Разве что взглядом…
Потратив некоторое время на поиски идеального места для наблюдения за луной, Марк, наконец, его нашел. Это был пустырь позади многоэтажной автопарковки. Заброшенный участок, усыпанный мелким щебнем и лишенный всяческого искусственного освещения. Здесь и небо хорошо просматривалось, и прохожие не мешали. Марк сел прямо на щебень, укутался в пальто и обнял руками колени. Запрокинув голову, он смотрел на одинокую луну в темном и все еще пасмурном небе, на то, как ее нежный свет обволакивает края проплывающих мимо облаков. «С детских лет не шатался по городским закоулкам. Почему я никогда раньше не сидел так на земле и не смотрел на небо? Сколько всего я терял! И только теперь, когда до конца остались считанные недели, я начал замечать, как прекрасны такие простые вещи. Теперь буду каждый вечер смотреть на небо, на эту луну. Каждое утро стану встречать рассвет. Все это я упускал – не знаю даже, ради чего. Но теперь уж не пропущу ни одного раза. Пока еще буду способен ходить и подниматься самостоятельно с постели – не пропущу. Раз смерть так близка, буду наслаждаться каждым днем, каждым моментом…»
Разладин улыбался, думая об этом. Он настолько расчувствовался, что лег на спину: ни холодная земля, ни жесткая мокрая щебенка не мешали ему в ту минуту наслаждаться видом полной луны. Если бы не болезнь – Марк был бы самым спокойным и самым счастливым человеком во всем мире. Но мысли о неминуемой и близкой смерти не давали ему покоя. Ком вставал поперек горла, когда хотелось глубже вдохнуть. Марку казалось, что все это могут сейчас же у него отобрать: и воздух, и луну, и влажную щебенку, и даже саму способность мыслить. Это тревожило его до дрожи в груди, тревожило до слез. Разладин смотрел в небеса и плакал – о том, почему так мало раньше наслаждался этим, когда был здоров, полон сил и энергии. Луна, деревья, блики солнца на речной глади, смех детей в парках, номера близких людей в телефоне… Счастье всегда было рядом, он просто проходил мимо. «Все кончено! И я лишь смотрю вслед уходящему поезду», – пронесся приговор в его мыслях.
Поздний час. Совсем стемнело. Пора возвращаться домой. Но Марк продолжал лежать и смотреть на луну. Он все боялся, что если встанет и уйдет, то навсегда упустит возможность наслаждаться этим прекрасным видом и никогда уже не сможет сюда вернуться.
К полуночи тело Разладина совсем ослабло, начало сводить мышцы, спина задеревенела – оно и понятно, столько времени пролежать на голой щебенке! В конце концов он все-таки поднялся с земли, но идти домой не решился. Марк подошел к стене парковки, сел рядом, прислонился к ней, подложив под голову шарф, после чего плотнее запахнулся в теплое длинное пальто и худо-бедно устроился на ночь. «Вот как себя чувствуют бездомные», – с горькой усмешкой подумал он. Какое-то время Марк еще следил за луной, медленно плывшей по небу, но вскоре усталость взяла свое – он уснул прямо здесь, на улице, на заброшенном пустыре за парковкой.
Его разбудили предрассветные сумерки. Просиявшее небо прыснуло светом в опущенные веки Марка. Разладин продрог и не выспался. По парковке начинали ездить машины. Механический шум двигателей окончательно разбудил его. Марк с трудом поднялся, опираясь рукой о бетонную стену. Спина, ноги и плечи сильно затекли, шея онемела. Он прокашлялся грубым нехорошим кашлем, достал из кармана мятый платок и вытер нос. Першило горло, виски гудели, спину ломило. По знакомым симптомам Марк сразу понял, что простудился. Разладин туго намотал шарф на шею и, с трудом удерживая равновесие, двинулся в сторону дома.
Город постепенно пробуждался ото сна. Дороги заполнялись машинами, переулки – людьми. Все спешили по делам. Один Марк, пошатываясь, бесцельно брел по тротуару. Его путь пролегал через набережную. Выйдя к реке, Разладин решил передохнуть и присел на скамейку. Ему хотелось вздремнуть прямо здесь, но что-то очень яркое мешало расслабиться. Марк открыл глаза и увидел солнце, которое медленно поднималось из-за горизонта. Красно-оранжевый диск обжигал проплывавшие мимо облака и напоминал Разладину о его ночных мыслях. Марк улыбнулся рассвету, радуясь исполнению своего намерения. «Каждое утро буду встречать рассвет», – повторил он мысленно.
Это было чудо – то самое, о котором говорила Елена. Жизнь ежедневно дает нам поводы для счастья, но мы их не замечаем. Марк понял, что в его жизни не было ничего реальнее этого утреннего солнца. Такое яркое. Такое теплое. Вдохнув полной грудью холодного, чистого воздуха, Разладин почувствовал себя свободным. Свободным и счастливым. Словно до этого дня он, как в детстве, сидел наказанный в чулане, а теперь выбрался из него, пробежался по лужайке среди покрытой росой травы и вновь ощутил радость на душе.
Марк сидел на скамейке и думал о детстве, об уходящей жизни; думал о смерти. Но внутри него не было страха – было смирение, понимание и покой. Глядя на отражение солнца в речной глади, Разладин сунул руку во внутренний карман пальто, чуть порылся в нем и вытащил телефон. «Зарядки совсем мало, но на один звонок хватит», – решил он и набрал номер.
– Доброе утро. Извини, что звоню так рано… Я хотел кое-что сообщить. Я был у врача еще месяц назад… Прости, что не сказал раньше… Мама, я болен и скоро умру.
Где твои крылья, ангел?
I
– Подходите, добрые христиане! – проскандировала высокая тучная женщина с красными щеками, набухшими от широкой улыбки. – Подходите, дорогие мои. Бог даст, поможем чем сможем, – обратилась она к слабо шагающему старику, на одежде которого виднелся отпечаток нищеты, а на лице – отпечаток голода.
Женщина услужливо взяла старика под руку и провела в огороженный дворик с палатками, где над входом был натянут транспарант из зеленого сукна с надписью: «Еда и помощь верующим».
Жизнерадостная картина красочного весеннего полудня, обласканного нежным светом солнца, развернулась в тени церковных куполов. От звуков праздничного перезвона стаи голубей вспорхнули в небо, перетряхнув ветви деревьев с распускающимися почками листьев. Темно-синие крылья захлопали над головами прохожих.
Двенадцать палаток с крестами и иконками внутри разместились на небольшой площади среди высоких кленов в полусотне метров от территории местного храма. В пяти из них всем желающим подавали еду в одноразовых тарелках и ломоть свежего хлеба, в четырех других наливали горячий чай, а в трех оставшихся стояли пластиковые столы и стулья, где люди могли отобедать. За еду и напитки денег никто не брал. Гости расплачивались улыбками и словами благодарности. Казалось, что нет в мире более дружественного места со столь притягательной атмосферой. Отблеск света от золотых куполов на фоне придавал площади еще более чудесный, благодетельный вид. Запах немытых тел и грязной одежды перебивал аромат похлебки и чая с медом. Грусть в глазах оттеняла робкая улыбка. Доброта освещала безнадежно опечаленные лица нищих сильнее, чем лучи полуденного солнца.
Мужчина в шерстяном свитере с довольным видом расхаживал среди бедняков вместе с той самой дородной краснощекой женщиной.
– Посмотри, Вера, как Новиковых обступили! Видно, чудо как хорош Людмилин суп. – С этими словами он подошел к одной из палаток, куда выстроилась целая очередь.
За прилавком работали два молодых человека в кухонных фартуках. На раздаче стоял и наполнял супом тарелки мужчина лет двадцати семи с вялым, слегка пухлым животом, широкими бедрами и покатыми плечами. Лицо его тоже не отличалась особенной выразительностью: округлый лоб, высоко расположенные густые брови, темные короткие волосы, круглый подбородок без щетины и карие глаза, спрятанные за очками на тонкой металлической оправе. Рядом с ним улыбалась посетителям худая невысокая девушка двадцати трех лет с бледной кожей и заплетенными в короткую косу белокурыми волосами. Каждому подходившему она вручала кусок белого хлеба, беспрестанно сияя яркими голубыми глазами.
– Как дела, Андрей? Справляешься? Почти вся ярмарка у вас столпилась.
– Да, Вячеслав Борисович, – Андрей робко улыбнулся и добавил: – Технически, ярмарка – не совсем верное слово. Так рынок называют, а мы ведь не торгуем.
– Зато просто и понятно на слух. Легко запомнить, – подмигнул в ответ Вячеслав Борисович.
– А Люда наша как сияет, – с улыбкой заметила Вера, глядя на девушку рядом с Андреем.
– Еще бы ей не сиять! – из других палаток послышались женские голоса, обращенные к Новиковым. – Первые месяцы замужества самые счастливые.
– Что скажешь, Люда? Хорош муженек? – Вера потрепала девушку по плечу.
– Конечно! – смело ответила она. – Чувствую себя как за каменной стеной.
Люда развернулась и поцеловала супруга в щеку, отчего тот слегка покраснел.
Пока женщины переговаривались о своем, Вячеслав Борисович отошел к другой палатке на пару минут, но потом вернулся к Новиковым со стаканом черного чая в руке. Чуть потолкавшись широкими плечами, он протиснулся за прилавок, чтобы не мешать прохожим, и начал разглагольствовать о жизни, придвинувшись поближе к хрупкой Людмиле.
– Моя мать еще моложе была, когда вышла замуж. Впрочем, в те годы это было нормально. Через два года после свадьбы отца в Афганистан отправили. Сколько уж лет он там прослужил во славу отечества! Полковник Радимов – его подвиги прославили нашу фамилию на поколения вперед. А мама тем временем и меня растила, и учителем работала в церковной школе. Великая женщина…
Вячеслав Борисович в сотый раз рассказывал историю жизни своей матери – рассказывал уверенно и спокойно, понимая, что его будут слушать не столько из любопытства, сколько из уважения. Особо внимательно слушала Людмила. Радимову льстил ее преданный сверкающий взгляд, поэтому он чаще смотрел на нее, чем на других слушателей. В конце даже немного расчувствовался и добавил, положив руку на плечо Новикова:
– Андрей Николаевич, береги нашу дорогую Людмилу – она настоящий ангел!
Новиков не нашел что ответить и только смущенно улыбнулся на слова Радимова.
– Хорошо же ты рассказываешь, Вячеслав Борисович, – послышался со стороны чей-то веселый женский голос. – Ты вот что лучше скажи: когда у нас в общине женихи появятся? Вон, Люда только мужа к нам привела. А у меня дочка подрастает, между прочим.
Раздался заразительный смех. Щекотливую тему охотно подхватили другие голоса. Стали вслух перебирать общих знакомых.
– Что вы спорите? – донесся густой мужской баритон из противоположного ряда палаток. – Станищев у нас холостой! Отчего про него забыли?
– Яков Петрович разведен, – напомнил всем Радимов.
– Да, уже лет десять, – подтвердил слегка охрипший голос из соседней палатки, отделенной от Новиковых тентом. – Хотя староват я, чтоб заново жениться. Для этого дела много нужно и сил, и здоровья. А мне сейчас больше о матери надо заботиться: совсем она ослабла в последнее время.
Молодоженов, наконец, оставили в покое. Радимов отошел на другую сторону площади, прочие члены общины вернулись к своим делам. Андрею Новикову в тягость было слушать разговоры о собственной женитьбе – всегда неприятно, когда чужие копаются в твоей личной жизни. Для общины это была норма, для него – непривычная диковинка. Он выдохнул с облегчением, когда Радимов ушел.
Спокойное и размеренное хождение людей среди палаток нарушило появление на ярмарке нежданных гостей. Андрей заметил, как вытянулось лицо у супруги, но в первые минуты не мог понять, с чем была связана перемена ее настроения. Он оглядел толпу перед собой и заметил, что у входа остановилась кучка смуглолицых людей. Все общинники косо посматривали на них.
В центре площади показалась широкая фигура Радимова. Вячеслав Борисович помаячил там недолго, сложив руки на груди и нахмурив брови, а после отошел к палатке Станищева. Андрей слышал обрывки фраз, произнесенных с другой стороны тента, но по-прежнему не понимал причину оживления.
Неожиданно Радимов заглянул в палатку к Новиковым.
– Андрей, отвлекись на минуту. Пойдешь с нами.
Предельно серьезный тон Вячеслава Борисовича не подразумевал возможность отказа. Андрей отложил половник в сторону, снял фартук и вручил его супруге. Люда посмотрела на мужа растерянным взглядом, но ничего не сказала.
Андрей проследовал за Радимовым и случайно столкнулся со Станищевым, который тоже вышел из своей палатки. Станищев был высокий мужчина пятидесяти лет с мускулистым торсом и сильными жилистыми руками. Он считался подручным и близким другом Радимова, который когда-то служил в каких-то «органах», но никто решительно не знал, в каких именно.
