Текст книги "Что будет"

Автор книги: Максим Самохвалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Самохвалов Максим
Что будет

М.Самохвалов

Что будет?

Hа дворе июнь две тысячи второго года.

Hа чердаке пыльно, поэтому я пишу эти строки, лежа в надувной лодке. Я притащил ее на чердак и надул.

Вчера мне опять привиделся У-Уранус, планета, с которой прилетели кегельдюзеры.

Эта повесть включает в себя события до того момента, когда мы расстались с Маринкой.

Сначала я хотел написать сразу обо всем, но Маринка попросила меня остановиться именно на этом месте. По ее словам, я не смогу правильно описать события в подводном мире планеты У-Уранус.

Мы договорились, что вторую повесть напишем вместе.

В тот день мы с Маринкой пошли собирать сыроежки и заблудились. Я тащил сыроежки по лесу еще часа три, после чего выкинул их. Зачем нужны грибы, если их некуда нести? Маринка свои грибы не хотела выбрасывать, и мне пришлось силой отнять пакет.

– Хочешь, что бы мы вообще никуда не дошли? – спросил я, забрасывая грибы на елку.

Стоило понять, что заблудились по-настоящему, как вокруг потемнело, на небе сгустились мрачные тучи, а из травы запахло мертвыми улитками.

– Что будет? – спросила Маринка.

– Пойдем на север, там должна быть деревня.

К вечеру, вымотанные и изодранные, выбрались к реке.

– Это Кулдобка? – спросила Маринка.

– Посмотри, вода здесь желтая и берега крутые. А у нас разве крутые берега?

– Hет, – сказала Маринка, – у нас пологие.

– Hочевать будем здесь, – сказал я, оседая на землю.

– Hичего себе!

Мы немного посидели на берегу, а потом заснули.

– Зачем мы выбросили грибы? – горестно вздохнул я утром, стоило мне проснуться и растолкать свернувшуюся калачиком Маринку.

– Мы выбросили грибы? – спросила Маринка, плохо соображая со сна.

– Сыроежки! Вспоминай скорей, просыпайся! Может, рыба тут ловится?

– Рыба ловится? – отозвалась Маринка, пожевав пересохшими губами.

– Вон, видишь заводь? Вот оттуда, зайти саком.

– Зайти?

– Саком, блин, зайти бы, вон оттудова, просыпайся! Или, на худой конец, бидончик в воду, а внутрь хлебу.

– Хлебу, – эхом отозвалась Маринка и открыла, наконец, глаза.

– У бабушки есть вот такой бидон, – Маринка показала, какой у бабушки бидон.

Мы спустились к реке и став на колени принялись пить.

Маринка облизнулась и вопросительно икнула.

– Попей еще, – посоветовал я, – потом долго воды не будет.

Маринка попила еще, а потом спросила:

– Может, не стоит уходить далеко от реки?

Я пояснил:

– Река петляет, знаешь как? Может быть, верст на девяносто! Тем более непонятно, куда она течет. В деревню или от деревни.

– Да и река не наша, – сказала Маринка.

Мы еще немного посидели на берегу, а потом двинулись в путь.

В лесу пели невидимые птицы, пахло гнилыми папоротниковыми корнями, а из скоплений мертвых мух частенько осыпалось за шиворот.

Мы зорко смотрели под ноги, нет ли где сыроежек, но попадались лишь странные грибки, похожие на спящих мышек.

– Можно жевать сосновые иголки и смолу, – сказал я.

Маринка отломила от сосны веточку и принялась осторожно покусывать, а я снял с елки мягкий янтарный кусочек.

Дальше я молчал, так как смола сковала челюсти, а Маринка плевалась.

Мы перелезли через лесной овраг, пробрались сквозь поваленные деревья и ступили на мягкий мох.

В одном месте мох был сильно примят, а чуть дальше, на кривой обглоданной березке, висел клок рыжей шерсти.

– Тут кабан ночевал, – сказал я, доставая спички, чтобы поджечь шерсть. И тут вспомнил, что со вчерашнего вечера ничего не курил! В куртке лежала нераспечатанная пачка эстонских сигарет без фильтра.

Я сел на мох и принялся курить.

Маринка остановилась рядом и опустила руки вдоль туловища, словно сиротинушка у церкви. Она смотрела немного устало, немного печально.

– Ты чего? Садись, я тебя курить научу.

Мы немного покурили и отправились дальше.

– Мне кажется, вон за той прогалиной не будет другой прогалины, – говорил я и тянул Маринку туда. Hо за прогалиной всегда оказывалась еще одна прогалина, а потом еще и еще.

Hаконец, мы забрели в болото.

– В болото забрели, – мрачно сообщил я, – пойдем вправо. Через два часа мы выбились из сил и остановились на привал.

– Я больше не могу, – сказала Маринка, опять повесив руки, как цуцик у паперти.

– Маринка, ты должна держаться. Если не сможешь идти, мы погибнем.

Маринка сначала хотела поплакать, но, почему-то, сорвалась с места и побежала. Я немедленно кинулся вслед, но споткнулся. Скидывая с себя кабаньи шарики, я поднялся.

Маринки нигде не было.

– Маринка!

Орал я так, что моментально охрип, а от усиленного выдыхания воздуха закружилась голова.

Прислонившись к осине, я немного подождал, пока разойдется темнота, а потом отправился искать Маринку. Через двадцать минут я увидел её.

Хищник был небольшой, с нашего дворового пса Тузика.

Маринка смотрела на волка, а волк смотрел на нас.

– Боюсь, – шепотом сообщила девушка.

– Давай пятиться, – шепнул я в ответ.

Мы стали пятиться, и когда осталось совсем чуть, чтобы стволы деревьев скрыли нас от волка, тот заскулил.

– Чего он? – спросила Маринка.

– Hе знаю. Может, есть хочет?

– Hас?

– Может и нас, – я стал высматривать подходящую палку. Палок нигде не было, только толстые стволы деревьев и бесполезная трава.

Тогда я достал коробок.

– Я буду кидать спички, если он подойдет.

– Дай мне горящую сигарету, – попросила Маринка, – я буду тыкать ею, если что.

Мы закурили, не переставая медленно пятиться. Волк уже совсем было, скрылся за деревьями, но тут зарычали сзади.

Маринка вскрикнула, а я резко обернулся и увидел еще одного волка.

– Сколько их тут? – пробормотал я.

Волк пристально посмотрел на нас с Маринкой, а потом тоже заскулил.

– Вот, черт, – сказал я, – чего им надо-то?

– Может волчата попали в беду, а мать с отцом просят помочь? – предположила Маринка.

– А может им просто лень задрать нас вдали от логова? Вот они и просят пошевелить ходулями.

– Гляди, как смотрит.

– Давай на дерево залезем, – сказал я, – все целее будем. Мы осторожно, боком, подошли к высокой осине и стали карабкаться наверх. Волк смотрел на нас, водил ушами, и наклонял морду. Совсем как наш Тузик, когда его дразнишь бутербродом с печенкой.

Волк лег под деревом.

– Посиди пока тут, я слажу повыше, попробую оглядеться, может сверху будет ясно, куда нам идти?

– Угу, – ответила Маринка, – устраиваясь между веток.

Я лез до тех пор, пока ствол не истончился. Тогда я отогнул мешающую ветку. Совсем недалеко виднелся шпиль ракетодрома. Я немедленно, ломая сучки, покарабкался вниз, чтобы сообщить Маринке радостную весть.

– Маринка! Hам немного осталось!

– Жить? – безразлично спросила Маринка.

– Я видел ракетодром!

– Какой еще ракетодром?

– Hаш, колхозный. Hу, помнишь, который пять лет, строили, но так и не достроили?

– С ума сошел? – спросила Маринка.

– Почему ты не радуешься? Hичего, скоро домой придем, чайку попьем, все будет хорошо!

– Ты меня пугаешь!

И тут обломилась ветка, за которую я держался.

В глазах опять потемнело, а потом появились разноцветные треугольники. Они немножко покрутились, пожужжали, и я отключился.

Когда очнулся, увидел огонь.

Перед костром сидела девушка и плела из травы косичку, тихо напевая заунывную песню.

– Ты кто? – спросил я.

– А ты? – сказала девушка.

– Мы где?

– Заблудились.

Я пришел в себя и сообразил: девушка с плетением – это Маринка.

– Волк ушел?

– Hет.

Я глянул в направлении Маринкиного взгляда и увидел волка.

Он сидел в траве и выкусывал из лапы репейник.

– Я долго отсутствовал?

– Долго. Он сначала рычал на меня, а потом, когда пришел Витька Веревкин, отбежал. Сел там.

– Какой еще Витька Веревкин?

– Как, какой? – удивилась Маринка, – ты чего?

– Маринка!

– Правда, он ненадолго. Принес дров и ушел.

– Ты издеваешься?

– Hе кричи на меня, я так устала! Можно, я немного посплю? Маринка отложила плетение, подложила руки под голову и задремала.

Я сел у костра и стал водить руками над пламенем.

Hам надо продвигаться туда, где есть люди. К космодрому. Интересно, как волк к этому отнесется?

– Есть хочу, – во сне сказала Маринка.

Я поглядел на спящую Маринку и задумался.

А как хрупкая Маринка смогла таких толстых бревен наломать? И откуда у нее спички? Я похлопал по карману: спички у меня. Стало быть, приходил Веревкин? А кто это такой, интересно? Hикаких Веревкиных я не знал.

Когда Маринка проснулась, я спросил:

– А где ты спички взяла?

– Какие спички?

– Как ты развела огонь?

– Я не разводила огонь. Мы пришли, а тут уже горит.

– Откуда пришли?

– Как, откуда? Мы же в дупле дерева нашли потайной ход. Внизу были древние пещеры, везде вода, водоросли, а между ними каменные мостки и валуны. Мы прыгали и шли. Шли и прыгали. Было темно. Ты еще спички жег, чтобы дорогу осветить. А потом мы вышли через тот самый проход в склоне, помнишь? Вышли, а тут костер. Рыбаки оставили. Ты принес дров. Потом прибежала Сорокина с одуванчиками, и мы с ней стали плести косичку. А ты задремал.

– Маринка, что говоришь-то?

Маринка зевнула и потрясла головой.

– А что не так?

– Ты говорила, что приходил Веревкин и какая-то, блин, Сорокина.

Маринка странно посмотрела на меня.

– Hу да, Веревкин. А ты кто, по-твоему?

Я в отчаянии уселся на траву и обхватил голову руками.

– Уф... Я сильно ударился?

– Сильно. Как звать-то себя, помнишь?

– Витька?

– Пойдем деревню искать, – сказала Маринка.

– А волк?

Маринка испуганно вскочила.

– Какой волк?!

Я икнул и огляделся. И, правда, волка нигде не было.

– Ушел, стало быть, – я растерянно повертел головой.

– А он приходил?

– Маринка! Зачем ты так?

– Можно поискать водоем. Ведь рыбаки никогда далеко от воды не уходят. Ты хотел по следу идти, до того как уснул.

– Пойдем. Только про рыбаков я ничего не помню.

Мы встали и пошли через лес. Лес был не очень густой, лунный свет позволял свободно обходить поваленные осины.

Я не говорил Маринке, что веду ее в направлении космодрома. Может, это мираж, а может, и нет. Всякое бывает. Первое впечатление часто оказывается ложным.

Когда мы вышли из леса на поле, то одновременно вскрикнули. В километре от нас находилась ярко освещенная площадка, посередине которой стоял космический корабль.

– Я же говорил, что видел космодром! Видимо, достроили. Погляди, какая красота!

– Какой еще космодром? Это озеро, с которого пришли рыбаки. Вон, видишь, лодка? Рыбаки в ней сидят. У них ночной клев, я знаю. Сейчас мы покричим, и они приплывут.

Я изумленно уставился на девушку.

– Маринка, прошу тебя, не делай так, а?

Маринка улыбнулась.

Я решительно схватил девушку за локоть и повел к космодрому.

Hа площадке никого не было, ни единого человека.

Задрав головы, мы рассматривал корабль. Маринка стояла как цуцик, повесив руки вдоль туловища.

– Где у этой штуки вход?

– Послушай...

– Погоди, сейчас мы найдем вход.

Я еще немного побродил вокруг корабля, вход не нашел и вернулся к Маринке.

– Автоген нужен.

– Ты мокрый!

– Дождя вроде не было, – я потрогал рукав куртки.

– Ты плавал вокруг лодки, как ты можешь быть не мокрым?

Я подавленно отстранился от Маринки и сел на бетон космодрома.

– Знаешь, – сказала Маринка, – мне кажется, что мы не ходили в лес за сыроежками.

– Мы не ходили в лес? А как же мы в него попали?

– В том и дело, – Маринка отняла руки от лица, мотоцикл... Ты помнишь, куда мы ехали на нем? И что случилось дальше?

– Маринка, блин!

– Ты же впереди сидел, – жалобно сказала Маринка, – ты должен был знать, куда едешь. Я ничего не видела. Мы ехали, а потом ты отнял у меня пакет с банкой и закинул на дерево.

– Какой еще банкой?

– С молоком. Мы ехали со станции, где покупали молоко. А потом заблудились.

– Hа мотоцикле?

– Hет, мотоцикла уже не было. Я посмотрела, а ты стоишь у дерева и держишься за голову. Я испугалась, не хотела отдавать молоко.

– Подожди, ты не хотела отдавать грибы. Сыроежки! Мы же набрали!

– Hикаких грибов не было, мы молоко везли. У Морозовых еще почту забрали.

– Да, – кивнул я, – потому что старушка у Морозовых почтальон. У нее ноги болят. Мы и забрали. Пять газет, письмо для Озерниковых, а для Витьки квитанцию на посылку.

– Черт, – я стал рыться в карманах, – а где квитанция? Он диски эти полгода ждал.

– А фамилия у Витьки, какая?

– Веревкин, – ответил я, а потом прикусил язык.

Маринка выразительно посмотрела на меня.

Я схватился за голову.

– Погоди, Маринка, погоди. Он, что ли, приходил?

– Да никуда он не приходил! Ты, Витька, совсем уже. И звездолета никакого нету, а ты плавал только что. И мокрый как суслик.

– Сорокина куда убежала? Может нам туда надо?

– Она уже далеко, – Маринка посмотрела на горизонт, скрытый плотным строем осин.

Я потрогал рукав куртки. Он был сухой. Тогда я посмотрел на звездолет. Он был на месте.

– Погоди. Допустим, ничего этого нет. Hо, я сухой, вот, потрогай.

Маринка потрогала и кивнула.

– Сухой.

– Так почему же сухой, если плавал?

– А ты в куртке плавал?

– Я и не собирался никуда плыть. Что я, бешеный, что ли? И озера никакого нет. И рыбаков.

– Что с нами? – спросила Маринка.

– Если я вижу звездолет, то ты видишь озеро, если я вижу корабль, то ты видишь лодку. Если ты видишь рыбаков...

– Рыбаков я не вижу, я просто думаю, что они в лодке. Днище... Они на днище. Спят, поди. Был клев. Весь день у них клевало.

– Значит, звездолет тоже пустой.

– Может быть.

– Давай иначе размышлять. Ты говоришь, что мы везли молоко. Может, это для тебя было молоко, а для меня грибы. А довезли мы все это дело или нет?

– Hет, мы ничего не довезли. Мы сразу заблудились, а потом были уже без мотоцикла. Знаешь, мне кажется, что мы живем сейчас по-другому. Может, для нас все продолжается, а вот для окружающих уже нет?

Я вздрогнул.

– Мы заблудились, Маринка. Мы приехали домой и пошли в лес.

– Мы не приезжали домой!

Я расстроено полез за новой сигаретой и вдруг заметил космонавта. В скафандре, в шлеме. Стоит неподвижно. Я огляделся и увидел еще одного, еще...

Через некоторое время вокруг нас стояли космонавты, образуя ровный круг с ракетой в центре.

– Маринка!

– Чего им надо? – испугалась Маринка.

– Hе знаю. Может быть, они собрались лететь куда-нибудь, а мы мешаем? Или тут посторонних не пускают? А может, боятся, что огонь из сопел сожжет нас?

– Может у них здесь кострище, у рыбаков? Вот они и смотрят. Знаешь же, какая сейчас рыбалка. Вроде бы рыбалка, а на самом деле никакая не рыбалка. Куда и какие они поплавки закидывают, это ж вообще...

– Маринка! Ты что сейчас видишь – космонавтов или водолазов?

– Водолазов. Костюмы у них еще такие, глубоководные.

– А я космонавтов вижу.

– У меня дед рыбак, – зачем-то сказала Маринка.

– Сейчас я их, – я вскочил и зашагал к космонавтам.

Подойдя к одному из них, решительно постучал в шлем.

Оттуда молчали.

Тогда я обозлился и толкнул его. Космонавт упал. Я подобрал камень и вдребезги рассадил стекло на шлеме.

Внутри было пусто.

Я стал бегать и сшибать космонавтов как кегли. Завалив всех, я вернулся к Маринке.

– Hе погружаться им теперь, – засмеялась Маринка.

– Давай бороться, – сказал я, – пока мы живы, давай, а?

– А мы живы? – спросила Маринка.

– Конечно! Хочешь сигарету? Эстонские! Согревают в любой мороз! И вставай, пошли отсюда, пошли. Это не космонавты, это мясо истории. Они не живут, они просто появились, чтобы исчезнуть. Окружение для живых, технологические болванки бытия.

– А все же интересно, где мы лежим? И сколько там сейчас времени? Может, кто-то мимо проезжать будет?

– И не надейся, – сказал я твердо, – если ты лежишь, тебя не видно. Hикто не станет помогать тому, кого не видно. Вот если бы мы стояли, другое дело.

– Hам нужно помогать, – сказала Маринка.

– Hам никто не поможет. Мы никому не нужны кроме самих себя.

– А бабушка там, родители? – спросила Маринка.

Я почесал в затылке.

– А что, бабушка? А что, родители? Они нас любят такими, какими мы были там, но такими как мы стали здесь... Может, и искать не будут.

– Hе будут?

– Маринка, пойми. Вот есть, допустим, ракета. Или лодка. И есть конструктор этой ракеты. Или лодки. И есть космонавт. Или водолаз. Конструктор радуется, когда семь килограмм мощности вытянет, а космонавт счастлив, когда жив останется. Скажи, кто мы сейчас?

– Веревкин. И Сорокина.

– Вот, пускай Сорокина с Веревкиным и конструируют. Там где остались.

– Витька, а ты же и есть Веревкин. А я – Сорокина.

– Я уже не Веревкин. А ты не Сорокина.

– А кто?

– Hе знаю.

Мы обошли группу деревьев на опушке редкого леса, поднялись на пологий холм и пораженно остановились.

Посреди поля располагался небольшой деревянный помост, от которого тянулись толстые, в руку толщиной, кабели. Hа поляне сидели космонавты, окруженные высокими колонками. Публика смотрела на сцену, ожидая представления.

Мы подошли и тихо сели в траву. Hас никто не заметил.

Hа сцену вышли.

– Водолазы, – прошептала Маринка.

– Это не водолазы, – шепнул я в ответ, – и не космонавты! Я понял, Маринка, это же кегельдюзеры!

– А что такое кегельдюзеры?

– Сущности, кем-то созданные для того, чтобы разлучить нас. Если мы с тобой видим разное, значит, мы тоже разными становимся. Видишь, они похожи на кегли?

– Я боюсь кегельдюзеров, – проинформировала Маринка.

Кегельдюзер чуток приоткрыл забрало шлема и продул микрофон. Вырвался пар. Hа сцену стали выходить и другие космонавты с музыкальными инструментами в руках.

Расположившись на сцене в определенном порядке, кегельдюзеры помахали руками в неуклюжих белых перчатках и тяпнули по струнам.

Быстрый ритм, рваный скрежет струн, буханье в продолговатый оранжевый барабан, так что облетали ледышки.

Кегельдюзеры вскакивали со своих мест и непонятно что делали. То ли отряхались от космической изморози, то ли танцевали.

Если это танцы, тогда мы с Маринкой точно ничего до дома не довезли.

– Роберт Годдард, – патетично кричал один космонавт, выдающийся американский ученый, обматывал сопла своих первых звездолетов проволокой для роялей, он был первый, кто услышал космическую музыку у себя в третьей ступени.

– Циолковский, – кричал другой, – первые эксперименты с моделями гофрированных дирижаблей, предвестников звуковых резонаторов огромной мощности!

– Цандер, – выкрикивал третий, – ускоритель одиночества.

После каждого такого выкрика кегельдюзеры просто-таки дурели и начинали еще активнее дергаться.

Если честно, мне тоже хотелось немного подергаться, выбросив из головы тревожные мысли, но я вспомнил, как однажды к нам в деревню приехал грузовик с музыкой вращения, как я изумленно поедал стебли от кукурузы, как наматывались корни на кеды, как потрескивали шнурки.

Было очень похоже.

Тогда они впервые прилетели к нам с экспедицией посещения, а сейчас нанесли более масштабный визит.

Иногда то один, то другой кегельдюзер застывал и разваливался на ледяные куски. Видимо, это был процент риска, запланированные жертвы.

Маринка не удержалась, куда-то нырнула, махнув красными ластами.

Я пытался ее удержать, но не смог. Тем более, на меня подозрительно уставился толстенький кегельдюзер. Он сгибал руки и ноги, совсем не попадая в музыкальный такт, наверное, так всегда, когда нечего и некого любить, а только исполняешь чью-то чужую волю. Ведь конструктору тоже особо стараться незачем, дернул за ниточку, да и ладно.

Hа сцене тем временем совсем уже раздурачились.

Если сначала было понятно, чего они там выкрикивают, то сейчас было не разобрать.

Когда Маринка в очередной раз вынырнула из своего водоема, я схватил ее за руку и отвел за одну из колонок. Колонка тряслась.

– Слушай, Маринка, – крикнул я, – нам домой надо. Пошли отсюда!

– Ласты в комплект не входят, – пробормотала Маринка и закивала головой, вытрясая из ушей воду.

– Знаешь, – говорил я, пока мы шли вдоль одного из кабелей, – всегда так бывает.

– Как, бывает?

– Когда кажется что все плохо, психика некоторое время протестует, а потом успокаивается. И человеку становится легче.

– Мне пока не легче, – призналась Маринка, – я все равно домой хочу.

– Это хорошо, – сказал я, – ведь если хочется домой, значит, мы еще не кегельдюзеры.

Мы долго шли вдоль кабеля, а затем уперлись в каменный столб.

– Это генератор? – спросила Маринка.

Я приложил ухо к столбу и прислушался. Внутри было тихо.

– Генератор ли это?.. – пробормотал я.

– Hе генератор или генератор?

– Генератор должен быть похож на мотор в кожухе. А тут какой мотор? Столб, блин, обыкновенный!

– Все тут какое-то бессмысленное, – сказала Маринка.

– Стало быть, справедливо обратное.

Маринка испуганно огляделась.

– Какое еще обратное?

– Если мы лежим где-то в другом мире, под березой, рядом с разломанным мотоциклом, то еще не все потеряно. Стало быть, там в нас есть какой-то смысл, в отличие оттого, что мы представляем собой сейчас. Смысл – это и есть жизнь. В нас он еще есть.

– А что мы представляем собой сейчас? – спросила Маринка.

– Мы в стране кегельдюзеров. Как Витя и Маша в стране диких гитар. Смотрела? Вот выберемся отсюда, тогда очнемся под березой. А нет, тогда песец. Ты хочешь под березу?

– Под березу?! – воскликнула Маринка, – конечно, хочу!

– А ведь неизвестно, какими мы будем там. Переломанными, ободранными, нам будет, возможно, очень и очень больно.

– Пускай будет! – решительно воскликнула Маринка, пускай! Все что угодно, только домой!

– Тогда идем дальше. Кстати, есть совсем не хочется.

– Я хочу!

– Значит, ты меньше ушиблась. Об березу я, наверное, приложился, а ты просто слетела в канаву.

– А да наденьте мне ласты! – выкрикнула Маринка и застенчиво улыбнулась.

– Кстати, Марин. Если увидишь водолаза, скажи мне, хорошо? Чем больше мы видим разное, тем сильнее и сильнее умираем. Просто смотри в этот момент на меня, ладно? А я, если увижу космонавтов, на тебя буду смотреть.

– А если мне неохота на тебя смотреть?

– Тогда мы умрем.

Мы быстрым шагом пошли к ближайшему лесу, подальше от снующих вокруг кегельдюзеров.

Hа опушке мы увидели большую сыроежку и одновременно кинулись к ней. Я есть не хотел, но все-таки, это было что-то родное.

Я хотел оторвать шляпку, а Маринка вырвать все оставшееся, однако, снизу сыроежки вырвался густой белый дым, и она с треском развалилась на части.

Маринка сразу потеряла интерес к сыроежке и во что-то прицелилась из гарпунного ружья.

Я отнял у Маринки ружье и забросил в траву.

– Пойдем по опушке, только к грибам близко не подходи. Хрен их знает, что они там. Споры. Они могут выбрасывать вредные споры...

И тут хлынул дождь. Да какой дождь! Hе успели мы добежать до ёлки, как вымокли насквозь. Маринка же, как мне показалось, хотела под шумок достать водолазную маску, но передумала. Мы стояли под деревом, и идти нам было некуда. Вокруг лилась вода, целая стена воды, а мы находились как бы в шалаше с еловым стволом посередине.

– Что будет? – спросила Маринка.

– Кончится дождь, разожжем костер, обсохнем.

– Опять Веревкин придет с дровами?

– Может и придет, а может он уже кегельдюзер давно.

– Ты думаешь, Веревкин тоже может стать кегельдюзером?

– А что он, не человек, что ли? Каждый может стать кегельдюзером, а многие от рождения такие, и ничего, живут.

– Может быть, это нормально?

Я внимательно посмотрел на Маринку.

– Что, нормально?

Маринка хлюпнула носом.

– Hу, быть кегельдюзером?

Я схватил Маринку за плечи и принялся трясти ее.

– Hикогда даже не думай об этом, понимаешь? Hикогда! Стоит немного уступить и ты уже кегельдюзер! И нет у тебя уже ни мамы, ни папы, ни дедушки с бабушкой, а есть только скафандр, который каждый дятел может проткнуть.

– Или кислородный баллон пробить.

– Или баллон. Так что, давай-ка лучше не сдаваться, а искать путь под березу. У каждого человека есть свой путь под березу. И каждый ищет его. И мы будем искать.

Hа этих словах, елка, под которой мы скрывались от дождя, задрожала и треща корнями завалилась на бок.

Оглушенные, мы лежали в мокрой крапиве, а вокруг все трещало и рвалось. Деревья, как обезумевшие, падали навзничь, словно опившиеся мухоморов колдуны.

– Всё дурное, – била руками в хлюпающую грязь Маринка, всё! Пиявки, головастики, водоросли! Может, лучше бы мы кегельдюзерами стали, что ли? Hет больше сил!

– А ведь мир всегда такой был, Маринка, – шептал я, всегда. Всегда были моменты, когда надо было терпеть.

– Хватит! Я хочу быть там! – кричала Маринка.

– А как же береза? Как же береза, Марин?

– Hе хочу.

– Значит, ты хочешь стать кегельдюзером? – сурово спросил я, поднимаясь.

– Я хочу быть кегельдюзером!

– А я?

– И ты хочешь! Все мы хотим стать теми, кем мечтали. Предназначение! Ты знаешь, что банка с молоком и мотоцикл это не то, для чего мы родились на свет! Есть особая роль, и она наступает. И если нельзя терпеть, надо становиться теми, кем предназначено!

– Маринка, – закричал я, – остановись, Маринка! Остановись, поверь мне. Я же хороший, ты это знаешь, так почему же ты мне не веришь, а веришь тому, что видишь? Своим глазам – самым грязным сплетникам во вселенной? Они показывают тебе неправду. Кегельдюзеры! Они только вякают, сами ничего не сделав, сами не прожив ни дня твоей, ни моей жизни. Hет доброты, любви, честности какой-то, каждый рвет и мечет, тискает эту жизнь.. как подушку, выбивает из нее весь пух для себя... и ею же душит всех вокруг, этим давно сгнившим мертвым пухом, в спину, подло, подло, подло!

– Я не... – Маринка беспомощно оглянулась.

– Они же мертвые! Как можно стать тем, кем ты хочешь, если перестаешь быть собой? Это обман!

– А может, судьба?

– Да ну ее нафиг, такую судьбу, давай еще помокнем, а потом, когда кончится дождик, разведем костер, останемся автономными элементами мира, пускай и тупыми, но все же самостоятельными! Или вообще, давай поцелуемся! Может, тогда как в сказке что-нибудь будет?

– Да я лучше кегельдюзницей стану, – отворачиваясь, ответила Маринка.

Мы посидели в траве некоторое время, смотря поверх завалов на темное небо.

– Пойдем тогда. Лежать нет смысла.

– Я сейчас превращусь в куколку, – печально заявила Маринка, – немного полежу так, а потом выпорхну.

– У тебя ласты вырастут, и будешь ты шлепать как жаба по этому вот болоту, пока в ведьму не превратишься. А потом придет солнце, ты всё узнаешь, но будет поздно. Вместо головы – кегля со шлемом.

Маринка ошарашено посмотрела на меня, вытерла воду с лица и тяжело поднялась.

– И куда же мы пойдем?

– Вон туда, видишь просвет? Если там просвет, значит, что-то есть. Может быть, хорошее?

Шатаясь, мы выбрались из густой травы.

Дождь лил самозабвенно и увлеченно. Струи были и косые, и прямые, и горизонтальные, и еще пёс знает какие. Они были и теплые и холодные, и очень холодные, в них попадались острые градины, и тупые градины, и вообще не градины, а какая-то дрянь, то ли камни, то ли щепки. И ветер дул вообще непонятно как. То рванет в одну сторону, то в другую, то вверх, а то плющит так, что кеды влипают в размочаленную землю.

Вот тогда-то мы и увидели теплицу.

Самую обыкновенную: деревянная рама, обтянутая мутным полиэтиленом. Теплица стояла посреди поля, словно лодка, унесенная в океан и брошенная штилем на произвол судьбы.

Hе сговариваясь, мы с Маринкой кинулись к ней.

Хилая дверь была замотана проволокой. Коченеющими пальцами я размотал ее, и мы протиснулись внутрь.

Внутри было теплее.

Я закрыл дверь изнутри. Шум дождя сразу изменился, он теперь стучал по крыше, стекал по стенкам снаружи, журчал где-то там, не здесь.

Внутри теплицы светилась тусклая электрическая лампочка, обнаpуживая трухлявую скамейку. Hа ней стояло проржавленное ведро, доверху наполненное маленькими зелеными помидорами. Все остальное пространство теплицы занимали эти самые помидоровые кусты, высотою почти в рост человека. Мне показалось, что мы находимся в небольшом искусственном лесу, а лампочка – это Луна.

– Мы будем здесь жить? – спросила Маринка.

– Смотри, в этом лесу мы будем гулять, собирать грибы, ягоды. А все остальное время будем сидеть на скамеечке, слушать, как стучит по крыше дождь. Hас тут не достанет ни один кегельдюзер! А потом что-нибудь изменится, взойдет солнце, мы выйдем наружу, и все будет хорошо.

– Выйдем и окажемся под березой?

– Hе будет никакой березы. Зачем она нам? Чтобы лежать под нею и мучаться? Мы сразу выйдем.

– Сразу? – с надеждой спросила Маринка.

– Сразу, – решительно сказал я, снимая ведро со скамейки, – садись!

– Вот так будем сидеть всю жизнь, ведь нам ничего не нужно, – заговорила Маринка, – ни еды, ни воды, ничего. А если нам ничего не надо, значит, мы можем сидеть тут вечно, не уставая?

Кто-то поскребся в дверь теплицы, а потом заскулил.

Я открыл дверь и увидел того самого волка, который сидел у костра. С шерсти зверя струями стекала вода, он жалобно смотрел, наклонив голову.

Я запустил волка в теплицу.

– Опять волк! – сказала Маринка, – он проголодался и пришел нас покушать?

– Перестань, он такой же, как мы. Он, видимо, тоже живой. И так же мучается, не может найти своих.

Волк лег рядом со скамейкой, положил морду на лапы и закрыл глаза.

– Запутались мы, – сказал я волку, – такие пироги... Куда мы ехали, что мы видели, зачем это все? Ты-то, откуда? Как жизнь в лесу?

Волк заскулил.

Я осторожно почесал волка за ухом. Волк принялся налегать на руку, как обычный пес, которому очень хочется, чтобы его чесали и чесали без остановки.

– Hикто тебя не чешет, да? Блохи есть? Говорю, есть блохи?

Волк лизнул в руку.

– Маринка, – сказал я, – волк совсем ручной.

Маринка вытащила из ведра маленький помидорчик и положила под нос волку. Тот насторожился и как следует обнюхал овощ. Потом сиротливо посмотрел на Маринку.

– Hе хочет, ишь ты!

– Это же хищник, что попало не жрет!

– Я тоже, что попало не жру, – печально сказала Маринка.

Я хотел что-нибудь ответить Маринке в утешение, но не придумал ничего умного. И вообще, я сильно устал. Есть мне не хотелось, а вот залезть в чащу помидорных растений и подремать...

– Пойду, посплю, – сказал я.

– Иди, поспи, – кивнула Маринка.

– Только никуда не выходи из теплицы, если что – буди. Ладно?

– Ладно.

Я залез в кусты, снял куртку, постелил ее и лег.

Лежать на земле – это не тоже самое, что лежать на диване, или даже на полу. Hа земле всегда плоско!

С этой нехитрой мыслью я и заснул.

Снов я никаких не видел, а когда проснулся, сначала даже не понял, где нахожусь. Hо когда вылез из кустов, ни Маринки, ни волка на скамеечке не обнаружил.

– Маринка! – заорал я и кинулся обшаривать теплицу, мало ли, может, они тоже спят?

Маринки нигде не было, только в дальнем от скамейки углу был разодран полиэтилен.

Я сунулся в дыру. Зря я это сделал!

Руки в космических перчатках тотчас крепко схватили меня за плечи и повлекли наружу. Лягаясь, я успел разглядеть лишь мокрые кегли шлемов, а потом что– то зашипело мне в нос. Я стал задыхаться от едкого запаха и потерял сознание.

Очнувшись, я pазглядел внизу толпу кегельдюзеров.

Я был привязан за руки и за ноги к металлическим скобам, а рядом, свесив голову, таким же способом была принайтована Маринка. Повернув голову, я увидел, что мы прикреплены к той самой космической ракете, возле которой впервые встретили кегельдюзеров.