Текст книги "Двухгадюшник. Рассказы"

Автор книги: Максим Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

А глаз у нее был…

– А глаз у нее был вот такой!

Зажатый с двух сторон товарищами, чтоб не размахивал сильно руками, майор все никак не мог успокоиться и изображал пальцами круг размером с хорошее чайное блюдце. Офицеры испытательного отдела ехали на работу. Дорога не близкая, часа два, и коротали это время, как правило, за рассказами разных баек, среди которых рыбацкие и охотничьи занимали далеко не последнее место. Вот и сейчас страстный рыболов майор Старченко, по прозвищу Зверобой делился впечатлениями от очередного выезда на речку. Остальные офицеры тоже не дураки при случае смотаться на рыбалку, посидеть с удочкой, а то и поставить браконьерские сети, к восторженному рассказу майора отнеслись весьма скептически. Благодарным слушателем оказался лишь недавно прибывший из училища молодой лейтенант уже успевший, однако, заработать личный позывной «Кореец». Это за то, что он собаку съел. Не подумайте превратно о наших славных Вооруженных Силах, сделал лейтенант это вовсе не по причине извращенных кулинарных вкусов и даже не от голода, а совершенно случайно, сам не ведая, что творит.

Однажды лейтенант заступил в караул с нашей доблестной ротой охраны. Надо сказать, бойцы там служили в то время до нельзя ушлые и пройдошистые, а кроме того вечно голодные, ну не хватало молодым растущим организмам тех скудных калорий, которые им выдавал по армейским нормам начальник прод. службы. Здесь, кстати, тоже кроется какая-то до сих пор не разгаданная тайна, ибо на том же пайке наш начпрод раздобрел просто до неприличия. В двери боком проходил, зараза! Так вот, бойцы, вечно озабоченные поисками прибавки к обычному меню, отличались в деле нахождения подножного корма весьма солидной изобретательностью: могли в карауле испечь вполне сносные оладьи из ворованной со склада муки, сварить суп из пойманной на посту змеи, или там черепахи, на дни рождения друг другу мастрячили торты из краденой сгущенки и печенья, да всего и не перечислишь. Одним словом таких изобретательных обжор еще свет не видел. Лейтенант – совсем зеленый, только с дерева, простите, из училища, всего этого понятно не знал, потому и накололся.

Заступив в наряд начальником караула, он был приятно удивлен наличием в караулке толстого ленивого и добродушного пса по кличке Шарик. Пес был настолько откормлен, что еле передвигался, тяжело переваливаясь при ходьбе. Он с ходу расположил к себе лейтенанта, радостно гавкнув и усиленно завиляв хвостом при встрече. Весь вечер лейтенант возился с собакой, в детстве он мечтал завести себе нечто подобное, но мама решительно заявила: «Только через мой труп!», и лейтенанту пришлось смириться. Теперь он радостно наверстывал упущенное счастье. Ночью пес куда-то запропал, да и лейтенанту стало не до него. У начальника караула забот полон рот: посты проверить, смены вовремя поднять и проинструктировать, за порядком в караулке проследить, проверяющих встретить, короче, не до собачьего умиления.

А на утро помощник начальника караула, сержант с продувной физиономией мелкого жулика, деликатно постучался в комнату лейтенанта.

– Товарищ лейтенант, ребята там мясо пожарили. Будете с нами завтракать?

– Да ладно, сержант, я не голоден. Объедать вас не буду, ешьте сами, – из деликатности отказался лейтенант.

– Да бросьте, товарищ лейтенант, там мяса много – на всех хватит. Хотите, я вам сюда принесу?

Обычно нахальные глаза сержанта излучали такую искреннюю заботу, а в открытую дверь начали неторопливо вплывать такие аппетитные ароматы из столовой, что лейтенант, действительно весьма проголодавшийся, махнул рукой на свои принципы и согласился.

Мясо действительно оказалось много, к тому же оно было очень умело приготовлено и обильно сдобрено невесть откуда взявшимися у запасливых солдат специями. После плотного завтрака, лейтенант, довольный собой и окружающим миром, решил разыскать запропавшего где-то Шарика и излить на его мохнатую голову накопившееся чувство удовлетворения окружающим миром. Однако тщательный осмотр караульного помещения и прилегающей территории желаемых результатов не дал. Спросить у бойцов, не видели ли они его любимца, лейтенант стеснялся, как уже говорилось, он совсем недавно прибыл из училища и слегка комплексовал перед подчиненными. Наконец ближе к обеду, он все же решился, и, отозвав в сторонку сержанта, задал ему несколько общих вопросов по организации службы и вроде между делом поинтересовался:

– Кстати, сержант, а куда это Шарик запропал, что-то его давно не видно?

– Шарик? Ах, Шарик… – взгляд сержанта из казенно-внимательного превратился в слегка удивленный, а в глубине глаз запрыгали веселые чертенята.

Лейтенант все еще не понимал.

– Так мы же его утром с Вами вместе съели, товарищ лейтенант!

Какими волевыми усилиями лейтенант при этом известии удержал содержимое желудка внутри организма, знает только он сам, но, поверьте, это было не легко. До самой смены, бойцы при виде лейтенанта еле сдерживали улыбки, а сам начальник караула ходил красный как рак. Еще неделю под впечатлением такого нежданного гастрономического изыска он каждому встречному и поперечному рассказывал о своем приключении. Так что ничего удивительного, что прозвище «Кореец» прилипло к нему сразу и намертво. Был еще один побочный эффект этого происшествия – все многочисленное собачье племя, обитавшее на полигоне, будто догадываясь о чем то, как то враз прониклось к Корейцу необъяснимой ненавистью и так и норовило всячески ему нагадить: разорвать штанину только что полученных на складе форменных брюк, или на худой конец задрать ножку над его новеньким берцем.

* * *

Как истинное городское дитя асфальта Кореец ни рыбной ловлей, ни охотой с роду не увлекался. Ему как-то ближе были более традиционные развлечения вроде кино, театра и музыки. Но как раз с ними на полигоне была напряженка. А свободного времени даже у молодого лейтенанта вполне достаточно, чтобы задуматься о том, как его проводить, кроме как в кабаках и тупо сидя перед телевизором. У старших товарищей такой проблемы не возникало, все они были заядлыми любителями рыбалки и прочих народных промыслов, а какие заманчивые истории рассказывали они о своих приключениях и богатой добыче! Короче участь лейтенанта была решена задолго до того, как сам он это осознал, вопрос был только во времени его приобщения к великому клану военных охотников и рыболовов.

Наконец неизбежное свершилось. Как-то в пятницу, кстати тринадцатого числа (вот и не верь после этого в приметы!), Кореец смущаясь и краснея попросил Зверобоя взять его с собой на рыбалку.

– Молодец, лейтенант! Уважаю! Наконец-то и ты настоящим мужиком становишься! – радостно согласился мастер рыболовного и охотничьего дела.

– Только, – тут голос майора слегка построжал. – Сам понимаешь, с собой прихватываешь пять пузырей водки вступительных и пять учительских. Больше ни о чем не беспокойся – снасти и инвентарь, на первый раз мы тебе выдадим.

На этом и ударили по рукам.

Выезд был назначен на вечер субботы. Ехали с ночевкой по стандартному плану: вечером поставить сети, порыбачить на спиннинги и удочки, из пойманного быстро сварганить настоящую рыбацкую уху, неспеша и с удовольствием употребить ее под водочку, а на утро проверить сети и с добычей домой.

Весь субботний день Кореец провел в нетерпении и суетливых сборах, закупленная у базарных спекулянтов водка дожидалась своего часа в холодильнике. Наконец пришел вечер, а вместе с ним и дождь, которого совсем никто не ждал. Причем дождичек лил весьма прилично, угрожая сделать степь совершенно непроезжей для какого-либо транспорта кроме танка. Танка у рыбаков под рукой не оказалось, но такая несущественная мелочь никого уже не могла остановить. Загрузившись впятером в видавшую виды обшарпанную «копейку» отряд из пяти отважных рыболовов тронулся в путь.

Первый раз они засели в луже на размытой грунтовке километрах в трех от городка. Объединенными силами при помощи предусмотрительно прихваченных с собой досок и какой-то матери, которую через слово поминал Зверобой, удалось выбраться, правда, перемазались все с головы до ног. Дождь не унимался, и следующая лужа ждала их буквально через сто метров. Здесь провозились чуть дольше, чтобы вновь врюхаться по самое немогу через десять минут езды. В какой-то момент экипаж машины боевой стал напоминать трудолюбивых муравьев, упорно волокущих в муравейник дохлого жука раз в пять больше их по размерам. Кореец мужественно преодолевал трудности, полагая, что так все и должно быть. Старшие же товарищи потихоньку начинали роптать, и с каждой новой лужей ропот этот становился все громче. Наконец и самый упертый сторонник продолжения экспедиции – Зверобой, проникся осознанием недостижимости конечной цели.

– Ладно, парни, похоже, и вправду не пройти. Ты глянь, как дорогу развезло! Поехали домой, пока можно, а то вообще прямо тут засядем.

Это предложение было встречено взрывом трудового энтузиазма. Машина плотно сидящая в грязи по самый мост была буквально поднята на руки, развернута на весу на сто восемьдесят градусов и с ног до головы перемазанный бурой глиной, но счастливый экипаж лег на обратный курс. Однако чудес на свете не бывает, и в следующей вымоине такой фокус уже не удался. Как не газовал водитель, как ни пытались налегать на нежелающую вылезать из грязи железяку остальные, ничего не выходило. Даже постоянно поминаемая Зверобоем «мать» в этот раз помогать сыночку отказалась на отрез.

Сели прочно. Все – финита!

– Блин, ну надо же так вляпаться?! И что теперь делать? – сокрушались неудачники-рыболовы.

Положение спас Зверобой.

– Спокойно, господа! Еще не все потеряно! Водка у нас осталась? Осталась. Закуска в наличии? Да немеряно! На природу выехали? Еще как выехали! Так чего унывать! Да и хрен с ней, с этой рыбой! Основную цель выезда считаю достигнутой! Доставайте припасы, праздник начинается!

И праздник начался. Уже через час никто больше не вспоминал о мокрой, грязной, липнущей к телу одежде, о том, что на улице льет как из ведра и перспектива возвращения в городок становится чем дальше, тем призрачней. Тосты сыпались один за другим. Закуска с хрустом перемалывалась мощными челюстями только что упахавшихся вусмерть мужиков. А рыба? А что рыба? Разве за ней ехали? Да и вообще, лучшая рыба – колбаса, без костей и чистится легко. Скоро из увязшей поуши машины к затянутому тучами небу полились песни, и хотя никто из присутствующих никогда не имел ни слуха, ни голоса, любой из них без колебаний закатал бы сейчас в репу тому, кто посмел бы заявить, что они хоть в чем-нибудь уступают Паваротти, или на худой конец Расторгуеву. Угомонились далеко за полночь.

Первым глаза продрал Кореец, сказался более молодой, тренированный в училище организм. Серое утро просачивалось сквозь пижонски тонированные стекла «копейки». Собутыльники спали вповалку друг на друге, в тесноте машины образовав какое-то диковинное многорукое и многоногое существо, оглашавшее окрестности молодецким храпом с присвистом. Дико болела голова, тело стало каким-то вялым и непослушным, а ко всему ужасно хотелось пить. Кореец робко потряс за плечо навалившегося на него Зверобоя. Никакого эффекта. Более энергичное потряхивание заставило майора сонно отмахнуться кулаком. И только зажав мертвой хваткой нос и рот соседа, Кореец смог вернуть того к жизни. Широко открытые глаза Зверобоя удивленно обежали внутренности машины, осмотрели улыбающегося Корейца, губы зашевелились, издав что-то вроде птичьего клекота, который после некоторых усилий сложился в вопрос:

– Где я?

– В машине. Мы на рыбалку едем, – внес ясность Кореец.

После этого взгляд руководителя экспедиции стал еще удивленнее. И следующим вопросом он окончательно поставил лейтенанта в тупик.

– А кто я?

* * *

В городок возвращались уже затемно. Дождь давно кончился, и грунтовка имела вполне приличный вид. Но тронутся в путь раньше, чем будет проведено вдумчивое похмелье, никто не рискнул. Кореец считал, что с этой самой вдумчивостью они несколько переборщили, так как весь экипаж снова пребывал в ударно-эйфорическом состоянии, после которого, подозревал лейтенант, вновь придется похмеляться, но спорить со старшими в этом вопросе он не осмелился. Теперь лейтенанта волновала в основном предстоящая встреча с женой. Вряд ли она будет в восторге от его появления после суточного загула вдребезги пьяным, да еще и без рыбы. Своими сомнениями он поделился со Зверобоем. Тот, не желая поддерживать драматического тона лейтенанта, оглушительно захохотал.

– Не боись, земеля! Приедем, зайдешь ко мне, у меня дома какая-то рыба есть. Уж поделюсь с боевым товарищем! Так что не дрейфь, принесешь своей рыбки, она на то, что пьяный и не посмотрит.

Доковылял до дома лейтенант уже глубокой ночью. При заходе к Зверобою, последний почувствовал настоятельную необходимость выпить с лейтенантом за рыболовное крещение. Отказываться было как-то не ловко, а мероприятие несколько затянулось. Перед уходом Зверобой всучил плохо ориентирующемуся в пространстве Корейцу большой полиэтиленовый пакет с рыбой. И вот во втором часу ночи лейтенант предстал перед женой, распространяя во все стороны аромат винокуренного завода, перемазанный засохшей рыжей глиной и с пакетом в руках.

Естественно переволновавшаяся супруга тут же обрушила на него целый шквал вопросов и упреков. А надо сказать, что лейтенант, сверхъестественными усилиями заставлявший себя стоять не шатаясь, говорил к тому времени уже очень плохо и сам это понимал. Поэтому в ответ, он лишь гордо протянул обалдевшей супруге пакет. Потом, значительно глядя ей в лицо, поглядеть в глаза не получалось, у лейтенантской жены их почему-то было больше обычного и количество все время менялось, торжественно произнес:

– Вот!

В этом коротком слове было все: и первобытная гордость мужчины-добытчика, и мужественно перенесенные тяготы и лишения, и усталость после тяжелой, но необходимой работы.

Потрясенная жена осторожно заглянула в пакет.

Пакет примерно до половины заполняли задубевшие, припорошенные инеем спинки минтая всего десять минут назад вынутые Зверобоем из морозилки.

* * *

В последствии, рассказывая друзьям о разыгравшейся семейной драме, Кореец часто повторял коронную фразу Зверобоя:

– А глаза у нее были, вот такие!

И изображал руками круг размером с чайное блюдце.

* * *

С женой лейтенант помирился уже на следующий день, но это был первый и последний выезд Корейца на рыбалку.

Лошадь

– Лошадь… – тоном «ежика в тумане» произнес Женька Калашников и сладко потянулся, расправляя затекшие от долгого лежания на провисшей панцирной койке мышцы. Занимавшееся серое утро неверно освещало выгоревшую июльскую степь. Буро-желтая сгоревшая трава на ровной как тарелка поверхности земли куда ни глянь до самого горизонта. И ничего больше вокруг, так и кажется, что вот сейчас откуда-то из-за края земли вымахнет на рысях конница Тамерлана, будто и не было столетий цивилизации и не двадцать первый век на дворе.

Однако лошадь действительно имела место быть. Невысокая лохматая кобыла меланхолично пережевывала жесткую степную растительность в каких-нибудь десяти метрах от Женьки.

– Петрович, Петрович, подъем, старый черт! У нас гости! – во весь голос заорал Женька.

– Кто?! Где?! Проверка что ли?!

Здоровенный небритый детина лет тридцати подскочил на соседней койке и, тараща в окно осовелые от сна глаза попытался натянуть на себя куртку с капитанскими погонами. Получалось плохо.

– Ха! Проверка! Кто же это попрется сюда за сотню километров проверять двух придурков? Зеньки-то разлепи!

– Ну ни хрена себе, – глубокомысленно изрек Петрович внимательно оглядев двор. – Эй, животное, ты откуда свалилось на нашу голову?

Как и следовало ожидать, животное промолчало, продолжая пощипывать травку.

Однако, похоже, настало время несколько прояснить возникшую ситуацию. Двое офицеров, утренний подъем которых мы только что наблюдали, не просто так дрыхли посреди степи, а выполняли ответственную боевую задачу. Оба они проходили службу в рядах славной испытательной части одного из российских полигонов в Казахстане и как раз сейчас дежурили на выносном измерительном пункте, расположенном за сотню километров от гарнизона.

Измерительные пункты, сокращенно ВИПы, как грибы натыканы на разном расстоянии от директрисы, по которой полигон запускает ракеты. Специально обученные воины-измерители несут на них службу, дабы засечь и измерить параметры движения пролетающей мимо ракеты. В благословенные советские времена гарнизон такого пункта состоял из нескольких десятков солдат и десятка офицеров, а на самом ВИПе было все, что душе угодно: военторговский ларек, библиотека, лен. комната с замполитом и прочие чудеса армейской цивилизации.

С приходом перестройки, неожиданно превратившейся сперва в перестрелку, а потом в дикий капитализм и развал всего и вся, изменилась и жизнь на ВИПах. Сначала исчезли лен. комнаты и замполиты, вслед за ними пропали изведенные полудикими солдатами нерусских национальностей на туалетную бумагу библиотеки, потом и сами нерусские солдаты подались на свои независимые родины, а с их уходом перестал приезжать военторговский ларек – не окупался бензин. На ВИПах остались одни офицеры – тем бежать было некуда.

Вскоре на полигоне начались проблемы с соляркой, и гонять машину за офицерами на ВИПы стало невозможно. Правда, в нашей Великой и Могучей, Краснознаменной и так далее, такие вопросы решаются просто, даже очень просто.

– Нет солярки каждый день возить этих раздолбаев на ВИПы? – удивленно спросил начальник полигона у командира испытательной части. – А вы что вчера из детского сада выпустились? Не делайте удивленное жизнью лицо! Поделите своих эфиопов на две части, и пусть дежурят там посменно, скажем по две недели! Раз в две недели съездить у вас солярки хватит?

– Хватит, – промямлил командир испытательной части, преданно глядя в глаза начальства. И вопрос был решен. Правда, время показало, что начальники были чересчур оптимистичны, оценивая количество солярки, которое не успевали разворовать в службе ГСМ. А может ребята из службы, со временем накопили больше опыта и стали воровать проворнее. В общем, смена раз в две недели получалась не часто, гораздо чаще она получалась раз в месяц.

С тех пор в жизни офицеров испытательной части, с легкой руки командира прозванных випингами, началась новая эра. Они уезжали на свои ВИПы, как моряки Колумба в трудное и опасное плавание, никогда заранее не знали когда доведется вернуться обратно в городок, хватит ли выданной на смену пищи, не заметет ли буран дороги, не устроят ли налет на ВИП дикие казахи – охотники за металлом. И провожали их так же как моряков Колумба: в голос рыдали жены, у кого они были, боевые друзья, сурово сдвинув брови, поднимали стопки за удачу, а командир ласково называл их то «сынками», то «засранцами». А вечером дня отъезда прибывали сменившиеся с ВИПов и городок дрожал от дикого загула ошалевших после степного сидения офицеров. Так и жили: две недели отрывались на полную катушку в городке, выползая, если получалось после ночного буйства, только на утренние построения, потом уезжали в степь, где от скуки и безделья литрами глушили выделенный для протирки оптики спирт, отгоняли кочующих, где придется, диких казахов и палили из автоматов по стадам сайги. Вскоре в ряды випингов командование начало ссылать неугодных офицеров, слишком много пьющих или слишком много говорящих. Испытательную часть народная молва метко переименовала в исправительную.

Ну вот теперь мы с полным правом можем вернуться к нашим героям. В описываемое время как раз подходила к концу третья неделя их степной отсидки. Спирт был полностью выпит, продукты почти съедены, а смены пока не предвиделось. Появление невесть откуда зашедшей в гости лошади офицеров весьма обрадовало. Конечно, лошадь животное полезное во всех отношениях и ей можно найти массу различных применений. Можно ездить на ней верхом, можно вспахать поле, или перевозить грузы. Но, к глубокому сожалению, подходящих грузов на ВИПе не нашлось, к верховой езде оба наших героя испытывали отвращение, а насчет вспаханного поля – понятно, что в таких условиях службы у кого угодно крыша может съехать, но ведь не настолько же…

Петрович, нежно похлопывая лошадь по упругому крупу, повернулся к Женьке.

– Сытая, жирная…

Тот понимающе кивнул в ответ.

– А вы, поручик, когда-нибудь конину пробовали? – осторожно перешел к делу Петрович.

– Ну, мне кажется, что лошадь, это вполне благородное животное, не то что, к примеру, лягушка, а ведь французы их едят.

С этого момента участь лошади была решена. Офицерские желудки, измученные консервированной перловкой, настойчиво требовали самого быстрого и радикального решения гастрономической проблемы.

После недолгого размышления было принято решение лошадь застрелить, причем сделать это, заманив животное в умывальник. Как утверждал более опытный в таких делах Петрович, там легче будет убрать следы кровавой расправы. Оба офицера прекрасно понимали, что хоть вокруг и дикая степь, но коняга вряд ли является вольным мустангом и рано или поздно может пожаловать хозяин, которому вряд ли придутся по вкусу гастрономические планы в отношении его собственности. Ввиду вышеизложенного действовать решили немедленно, ибо, по выражению Петровича, «промедление смерти подобно», а также «вчера было рано, завтра будет поздно». Петрович был старым воином и успел хлебнуть в училище полной ложкой марксистско-ленинской философии и идейного наследия великого вождя и теперь любил к месту и не к месту цитировать Ильича.

Сказано-сделано Петрович, коварно приманив лошадь куском хлеба с солью, завел ее в довольно просторный умывальник, построенный в расчете на два десятка солдат. Женька как младший, тем временем был отправлен на второй этаж в канцелярию за ружьем, «патроны в ящике стола, сам зарядишь и мухой обратно». К его возвращению лошадь мирно пережевывала хлеб посреди умывальника, втиснувшись между рядами раковин и с довольным видом осматривая себя в больших настенных зеркалах, а Петрович нетерпеливо пританцовывал вокруг. Отобрав у Женьки ружье, Петрович задумчиво осмотрел свою жертву, прикидывая, куда же послать роковую пулю. После бурной, но непродолжительной дискуссии приняли решение стрелять в ухо. «Так надежнее», – с видом бывалого киллера авторитетно заявил Женька.

– Держи ее за хвост, – приказал Петрович. – А то будет падать – снесет нам раковину. Стреляю на счет три!

– Раз! – ствол ткнулся в лошадиное ухо.

– Два! – Петрович затаил дыхание и положил палец на спусковой крючок.

– Три!

Одновременно с грохотом выстрела лошадь мощно лягнула Женьку в грудь, так что он влип в стену умывальника и сполз по ней на пол, прихватив изрядное количество кафеля. Петрович (старый опытный воин) успел отскочить. Лошадь словно взбесилась – на губах ее выступила белая пена, крепкие копыта молотили во все стороны, круша раковины и зеркала, сшибая со стен кафельную плитку метрами. Умирать она явно не собиралась.

Петрович, сжавшись в углу в маленький комочек, дрожащими пальцами пытался перезарядить ружье.

– Ничего, это агония, – бормотал он про себя. – Сейчас сдохнет, сейчас.

Наконец из ствола вылетела красная гильза. Секунду, долгую как вечность Петрович ошарашено смотрел на нее, а потом заорал в голос.

– Женька, сукин кот, ты чего в ружье запихал это же утиная дробь!!!

В столе Петровича лежали патроны двух видов – с красной гильзой мелкая дробь на птицу, а с зеленой картечь для крупного зверя. Посланный «мухой» туда и назад Женька, не вдаваясь в подробности, притащил вместо картечи дробь, которой завалить лошадь, конечно, не реально.

Тем временем несчастное животное продолжало крушить умывальник.

– Держи, держи эту сволочь, а то она нам тут все перебьет. Я сейчас! – проорал Петрович, оглушенному ударом Женьке и бросился на второй этаж.

Вернулся он минут через пять и пальнул прямо от порога. Во все стороны брызнули осколки зеркал, лошадь не задело.

– На еще, зараза! – в боевом безумии выл Петрович, делая выстрел за выстрелом.

Картечь вещь серьезная – вторым зарядом вышибло оконную раму вместе со стеклами. Третьим все же накрыло лошадь, продырявив ее в нескольких местах, и разнесло водопроводную трубу. В потолок ударил фонтан воды.

Некоторое время победители молча созерцали поле боя. Картина, надо сказать, была довольно жуткая – ни одного целого зеркала, ни одной целой раковины, выбитое окно, все забрызгано кровью и фонтан воды, бьющий с таким напором, какого никогда не дождешься из крана.

– Ну ни хрена себе, апрельские тезисы, – растеряно изрек Петрович осознав всю тяжесть потерь от учиненного погрома.

– Да, хрен вам, а не жопу на барабан, – поддержал его Женька, рассматривая продырявленную в пяти местах тушу.

– Ладно, делать нечего, перекрывай воду, и будем ее потрошить, – распорядился Петрович.

Вот тут опять начались непредвиденные проблемы, на всем ВИПе из режущих инструментов нашелся только тупой перочинный ножик. А ободрать лошадь, впервые в жизни, да еще таким инструментом это, я вам скажу, НЕЧТО. Через час каторжной работы руки у обоих убийц были сбиты и изрезаны в кровь, а результат оставлял желать лучшего. Петрович вспомнил что, когда-то давно на пожарном щите перед зданием висел топор. Топор действительно там был, но полностью проржавевший и еще более тупой, чем нож. Однако с ним дело пошло быстрее. Не буду утомлять читателя подробностями работы этого мясного цеха, но к четырем часам по полудни оба наших героя с ног до головы перемазались кровью и лошадиными внутренностями, а зверюга была аккуратно разделена на куски и упакована в полиэтиленовых пакетах в холодильники. Оставалось только закопать шкуру, внутренности и голову с копытами, причем подальше в степи и навести хотя бы минимальный порядок.

Когда и эта работа была выполнена, на ВИП уже опускались сумерки, а офицеры еле держались на ногах. Плюнув на ужин, на обед они уже плюнули раньше, оба завалились спать.

Петрович спал беспокойно, во сне к нему приходила убитая лошадь и все манила копытом за собой, он пугался и вскидывался на постели в жарком поту – даже ночью температура была за тридцать, а что вы хотели – Казахстан. Уже под утро лошадь вновь явилась к Петровичу, на этот раз вся в трупных пятнах, разлагающаяся и воняющая. Петрович снова подскочил на койке, потряс головой, послушал заливистый храп напарника. Но, вот странность – запах не проходил, устойчивый запах тления и гнили буквально обволакивал, сбивая дыхание и вызывая рвотные позывы. Охваченный страшным подозрением Петрович бросился к холодильникам. Догадка была верна. Пока они без сил валялись на койках, на ВИПе вырубился свет. И килограмм двести конины кое-как утрамбованных в холодильники, элементарно протухли.

Половину следующего дня напарники, натянув противогазы, хлюпая в них потом от жары, таскали мясо в степь и там зарывали.

Вот так бесславно закончилась эта история.

А Петровича еще долго на дружеских посиделках спрашивали, как ему понравилась конина, после чего он сразу мрачнел и начинал шепотом ругаться, что весьма веселило шутников.