Текст книги "Барышня и дурак"
Автор книги: Максим Горький
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Горький Максим
Барышня и дурак
М.Горький
Барышня и дурак
Стёртые камни панелей покрыты холодной слизью; над улицей колышется мокрая кисея тумана, а сквозь неё лениво сочится полуснег, полудождь какой-то грязноватый пепел. Голубые шары фонарей освещают тёмный измятый снег, сырые стены домов, слёзные потоки на тусклых стёклах окон. Столбы фонарей не видны в тумане, круглые шары огня скучно и непонятно висят в воздухе, насыщенном запахами дыма и конского навоза.
Барышне грустно почти до слёз, до тихого отчаяния. Она трижды прошла взад и вперёд всю улицу от моста до площади, – никто из мужчин не пригласил её, сегодня все бегут в туман, точно желая скорее спрятаться или боясь опоздать куда-то. А уже скоро полночь и пора домой, где ждёт её брат, сердитый пьяница и бездельник. Сам он всегда возится с проститутками, но сестру презирает за её ремесло.
Медленно передвигая ноги, боясь, чтоб не свалились растоптанные галоши, барышня идёт и щурится, глядя на огни в воздухе, – когда прищуришься, голубые шары фонарей покрываются серебряными иглами. А если на ресницах осядут капельки тумана – эти иглы горят радужно.
Из переулка, прямо на неё, вышел мужчина и остановился под фонарём, оглядываясь, как заплутавшийся.
На нём широкая шляпа, мокрые усы обвисли, закрыв рот. Он похож на военного. Барышня улыбнулась ему, он, приподняв шляпу, тоже ответил улыбкой.
– Пойдёте? – спросила барышня.
– Если позволите, – глухо сказал он.
– Почему же нет?
Он наклонил к ней костлявое лицо, тихо спросив:
– А куда?
– Куда хотите.
– Вы далеко живёте?
– Да, очень. Ко мне – нельзя!
– Тогда – как же?
– А тут, близко, есть такие комнаты, – сказала барышня и, шагнув вперёд, поскользнулась.
– Осторожно, – тихонько воскликнул он, подхватив её под руку, и тихонько, неловко повёл.
Барышня поглядела на него из-под намокшей шляпы опасливо; она знала мужчин, – в этом чувствовалось что-то неясное, непривычное ей: он говорит вежливо, даже ласково, и смотрит в лицо её как-то особенно, словно влюблённый. Глаза у него серые, усталые и кроткие, как у комнатной собаки. В нём есть что-то смешное.
"За сорок", – подумала барышня и деловито сказала:
– Я дешевле трёх не беру!
– О! – воскликнул он, шевеля усами. – Сколько хотите, сколько угодно.
Это возбудило у барышни чувство тревоги.
"Распутник, должно быть", – подумала она и даже вздрогнула от брезгливости.
Улица, задушенная туманом, бесконечно плыла в даль. Миновали площадь, пронёсся одноглазый автомобиль, проехал извозчик, среди улицы чёрным столбом стоял полицейский.
Было тихо, и в этой мокрой тишине – точно лилась вода по водосточным трубам – звучал глуховатый, воющий голос.
"Жалуется, что ли? – соображала барышня, вслушиваясь в звук и не улавливая связи слов. – Врёт, наверно..."
Остановились у высоких ворот пред серым домом без огней в окнах; барышня толкнула рукою калитку, в тёмной дыре под воротами кто-то завозился, закашлял и сказал хрипло:
– Черти носят...
– Трущоба, – пробормотал мужчина, выпустив руку барышни и вытягивая её вперёд, но тотчас споткнулся и схватил барышню за плечо.
– Не надо падать, – сердито посоветовала она, ускользнув из-под его руки, открыла дверь в стене, под ноги ей легла полоса серого света, она нерешительно потопталась на нём и, сказав: "Ну?" – вошла в узкий коридор с дверями направо и налево, как в тюрьме.
Из серой стены выпрыгнул лысый старичок в очках, с папиросой, воткнутой в грязную бороду, уставился на них стеклянными глазами, вытирая ладони рук о ляжки.
– В рубль? – спросила барышня.
– Что?
– Комнату.
– Получше, – тихо сказал мужчина.
Тогда старик лягнул ногою дверь сзади себя и проговорил детским голосом:
– Три целковых. Что подать – лимонаду, чаю?
– Чаю, – приказала барышня.
Вспыхнул холодный белый огонь, осветив маленькую комнату с диваном, двумя креслами, столом, широкой кроватью у стены и умывальником.
– Грязновато, – сказал мужчина, сняв шляпу.
– Дороже – нет, – отозвалась барышня. С этим человеком не хотелось говорить, и в то же время он возбуждал желание сказать ему что-нибудь обидное.
Вот он снимает мохнатое пальто, украшенное серебряным инеем тумана, и бормочет, раздражая:
– Здесь пахнет старым одеялом и бараниной...
Поправляет длинными пальцами слежавшиеся под шляпой волосы. Он – худой, угловатый, лицо унылое. Но одет чисто – в тёмно-синюю пару дорогого сукна, в хорошие ботинки с гамашами, а в галстухе – булавка с бирюзой.
"Какой-нибудь по электричеству", – сообразила барышня, усевшись в кресло, осматривая мужчину.
– Вы по электричеству служите?
Он круто обернулся к ней.
– Почему вы так думаете?
– Догадываюсь.
– Нет, я по другой части...
Старичок внёс два стакана чая, положил на стол ключ от двери.
– Больше ничего?
Барышня, не ответив старику, взяла стакан чая в ладони.
– Холодно!
– Да, холодно, – слишком торопливо повторил мужчина, садясь в продавленное кресло и потирая колени. – И, главное, – внутри холодно, в душе холодно и пусто. Даже как будто и вовсе нет души, – это бывает с вами?
– Бывает, отчего же нет? – солидно отозвалась барышня.
– Вы боитесь этого?
Она посмотрела на него исподлобья, не отвечая. Мужчина улыбался, и это было неприятно: говорит грустно, а сам улыбается. Всё шло не так, не обычно. Другой бы сел рядом, обнял и весело заговорил о разных пакостях. А этот сидит где-то далеко, не обращая внимания на даму, тянет слово за словом, как полусонный; время идёт медленно и скучно. Улыбается он какой-то раздавленной улыбкой, – это не улыбка весёлого человека, который собрался пошалить, и не улыбка привычного распутника, презирающего женщину.
Выпив стакан горячего чая, барышня спросила, перебив его речь:
– Ну, что же, будем раздеваться?
Он вскинул голову; смешно, с явным удивлением посмотрел на неё и вдруг задёргался, ощупывая карманы, торопливо говоря:
– Нет... Извините меня! Я ведь хотел только побеседовать. Иногда, знаете, ужасно хочется поговорить с незнакомым человеком. Потому что знакомые, видите ли, – как это вам сказать? Всё ужасно опустошено. Неужели все так, а? У всех эта пустота в душе? Ужасная жизнь!
– Ужа, ужи, – вполголоса повторила барышня, сдвигая брови. – Почему вы такой скушный?
– Да, я, должно быть, очень скучный.
Ей стало немножко жаль этого чудака.
– Вы – женатый?
– Нет...
– Да? Конечно, бывают и весёлые. Но у всякого – свой характер – верно?
– Иногда – нестерпимо хочется чего-то...
– Чего, котик?
– Чего-то небывалого, особенного. – Барышня подозрительно отодвинулась, а он, хрустнув пальцами, сказал:
– Всё так знакомо...
И опустил голову.
"Вынет пистолет да и..." – вздрогнув, подумала барышня и тотчас, сделав ласковое лицо, кокетливо прищурилась, говоря:
– Разве я вам не нравлюсь?
– О, нет, – сказал он вполголоса, не поднимая головы. – Нет, не в этом дело!
Подвинулся к ней, сжав кулак до того крепко, что побелела кожа на суставах пальцев, виновато выговаривая:
– Видите ли, – поймите меня! – я хотел просто поговорить... с человеком...
Усмехнувшись, он разжал кулак. Барышня спросила:
– Это мне?
И двумя пальцами взяла с ладони красную бумажку.
– Пожалуйста! Вы извините меня! Я – уйду.
Барышня расправила билет, подёргала его за углы и великодушно предложила:
– А то – останьтесь?
Но он, уже одетый, сунул ей руку:
– Прощайте!
Барышня ласково кивнула головой:
– До свиданья, котик!
Сунув ноги в галоши, он с треском растворил дверь, обернулся и, заглядывая в комнату, сказал:
– Вы – не беспокойтесь, я сам заплачу старику...
– Ф-фу, – вздохнула барышня, услыхав, как хлопнула наружная дверь.
Потом, посмотрев бумажку на свет лампы, сказала вполголоса:
– Какой дурак!..
И начала не торопясь одеваться, напевая:
Что он ходит за мной,
Всюду ищет м-меня?
1916 г.
