Текст книги "Супруги Орловы"
Автор книги: Максим Горький
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
Он сказал это зловеще, у него вздрагивали губы и ноздри раздувались. Матрёна знала, что это значит, и пред ней в ярких образах воскресало прежнее: подвал, субботние сражения, тоска и духота их жизни.
– Понимаю я! – резко сказала она. – Вижу, – опять ты озвереешь теперь... эх ты!
– Озверею? Это к делу не идёт... Я говорю: простишь? Ты что думаешь? Нужно мне оно, твоё прощенье? Обойдусь и без него, а хочу вот, чтоб ты меня простила... Поняла?
– Уйди, Григорий! – тоскливо воскликнула женщина, отвёртываясь от него.
– Уйти? – зло засмеялся Гришка. – Уйти, а ты чтобы осталась на воле? Ну, не-ет! А ты это видела?
Он схватил её за плечо, рванул к себе и поднёс к её лицу нож короткий, толстый и острый кусок ржавого железа.
– Эх, кабы ты меня зарезал, – глубоко вздохнув, сказала Матрёна и, освободясь из-под его руки, вновь отвернулась от него. Тогда и он отшатнулся, поражённый не её словами, а тоном их. Он слыхал из её уст эти слова, не раз слыхал, но так – она никогда не говорила их. Минуту назад ему было бы легко ударить её, но теперь он не мог и не хотел этого. Почти испуганный её равнодушием, он бросил нож на стол и с тупой злобой спросил:
– Дьявол! Чего тебе нужно?
– Ничего мне не надо! – задыхаясь, крикнула Матрёна. – Ты что? Убить пришёл? Ну и убей.
Орлов смотрел на неё и молчал, не зная, что ему делать. Он пришёл с определённым намерением победить жену. Вчера, во время столкновения, она была сильнее его, он это чувствовал, и это унижало его в своих глазах. Непременно нужно было, чтобы она опять подчинилась ему, он твёрдо знал нужно! Натура страстная, он много пережил и передумал за эти сутки и тёмный человек – не умел разобраться в хаосе чувств, которые возбудила в нём жена брошенным ему правдивым обвинением. Он понимал, что это восстание против него, и принёс с собой нож, чтоб испугать Матрёну; он убил бы её, если б она не так пассивно сопротивлялась его желанию подчинить её. Но вот она была пред ним, беззащитная, убитая тоской и – всё-таки сильнее его. Ему было обидно видеть это, и обида действовала на него отрезвляюще.
– Слушай! – сказал он, – ты не фордыбачь! Ты знаешь, я ведь и в самом деле – ахну вот тебя в бок – и шабаш! И всей истории будет точка!.. Очень просто...
Почувствовав, что он говорит не то, что нужно, Орлов замолчал. Матрёна не двигалась, отвернувшись от него. В ней бился этот неотвязный вопрос:
"Что теперь будет?"
– Мотря! – тихо заговорил Григорий, опираясь на стол рукой и наклонясь к жене. – Али я виноват, что... всё не в порядке?..
Он покрутил головой, вздохнув.
– Так тошно! Ведь разве это жизнь? Ну, скажем, холерные, – что они? Разве они мне поддержка? Одни помрут, другие выздоровеют... а я опять должон буду жить. Как? Не жизнь – судорога... разве не обидно это? Ведь я всё понимаю, только мне трудно сказать, что я не могу так жить... Их вон лечат и всякое им внимание.. а я здоровый, но ежели у меня душа болит, разве я их дешевле? Ты подумай – ведь я хуже холерного... у меня в сердце судороги! А ты на меня кричишь!.. Ты думаешь, я – зверь? Пьяница – и всё тут? Эх ты... баба ты!
Он говорил тихо и вразумительно, но она плохо слышала его речь, занятая строгим смотром прошлого.
– Ты вот молчишь, – говорил Гришка, прислушиваясь, как в нём растёт что-то новое и сильное. – А что ты молчишь? Чего ты хочешь?
– Ничего я от тебя не хочу! – воскликнула Матрёна. – Что мучишь? Чего тебе надо?
– Чего! А того... чтобы, стало быть...
Но тут Орлов почувствовал, что не может сказать ей, чего именно ему нужно, – так сказать, чтоб всё сразу было ясно и ему и ей. Он понял, что между ними образовалось что-то, чего уже не свяжешь никакими словами...
Тогда в нём вдруг вспыхнула дикая злоба. Он с размаха ударил жену кулаком по затылку и зверем зарычал:
– Ты что, ведьма, а? Ты что играешь? Убью!
Она от удара ткнулась лицом в стол, но тотчас же вскочила на ноги и, глядя в лицо мужа взглядом ненависти, твёрдо, громко сказала:
– Бей!
– Цыц!
– Бей! Ну?
– Ах ты, дьявол!
– Нет уж, Григорий, будет! Не хочу я больше этого...
– Цыц!
– Не дам я тебе измываться надо мной...
Он заскрипел зубами и отступил от неё на шаг – быть может, для того, чтоб удобнее ударить её.
Но в этот момент дверь отворилась, и на пороге явился доктор Ващенко.
– Эт-то что такое? Вы где, а? Вы что это тут разыгрываете?
Лицо у него было строгое, изумлённое. Орлов нимало не смутился при виде его и даже поклонился ему, говоря:
– А так это... дезинфекция промежду мужем и женой...
И он судорожно усмехнулся в лицо доктору...
– Ты почему не явился на дежурство? – резко крикнул доктор, раздражённый усмешкой.
Гришка пожал плечами и спокойно объявил:
– Занят был... по своим делам...
– А скандалил тут вчера – кто?
– Мы...
– Вы? Очень хорошо... Вы ведёте себя по-домашнему... без спроса шляетесь...
– Не крепостные потому что...
– Молчать! Кабак вы тут устроили... скоты! Я покажу вам, где вы...
Прилив дикой удали, страстного желания всё опрокинуть, вырваться из гнетущей душу путаницы горячей волной охватил Гришку. Ему показалось, что вот сейчас он сделает что-то необыкновенное и сразу разрешит свою тёмную душу от пут, связавших её. Он вздрогнул, почувствовал приятный холодок в сердце и, с какой-то кошачьей ужимкой повернувшись к доктору, сказал ему:
– Вы но беспокойте глотку, не орите... я знаю, где я, – в морильне!
– Что-о? Как ты сказал? – нагнулся к нему поражённый доктор.
Гришка понял, что сказал дикое слово, но не охладел от этого, а ещё более распалился.
– Ничего, сойдёт! Скушаете... Матрёна! Собирайся.
– Нет, голубчик, постой! Ты мне ответь... – с зловещим спокойствием произнёс доктор. – Я тебя, мерзавец, за это...
Гришка в упор смотрел на него и заговорил, чувствуя себя так, точно он прыгает куда-то и с каждым прыжком ему дышится всё легче...
– Вы не кричите... не ругайтесь... Вы думаете, ежели холера, то вы и можете надо мной командовать. Напрасная мечта... Что вы лечите, так это даже и не нужно никому... А что я сказал – морилка, это. конечно, я дразнился... Но вы всё-таки не очень орите...
– Нет, врёшь! – спокойно сказал доктор. – Я тебя проучу... эй, подите сюда!
В коридоре уже столпились люди... Гришка прищурил глаза и сцепил зубы...
– Я не вру и не боюсь... а коли вам нужно проучить меня, то я для вашего удобства и ещё скажу...
– Н-ну? Скажи...
– Я пойду в город и цыкну: "Ребята! А знаете, как холеру лечат?"
– Что-о? – широко раскрыл глаза доктор.
– Так тогда мы тут такую дезинфекцию с лиминацией...
– Что ты говоришь, чорт тебя возьми! – глухо вскричал доктор. Раздражение уступило в нём место изумлению пред этим парнем, которого он знал как трудолюбивого и неглупого работника и который теперь, неизвестно зачем, бестолково и нелепо лез в петлю...
– Что ты мелешь, дурак?
"Дурак!" – отозвалось эхом во всём существе Гришки. Он понял, что этот приговор справедлив, и ещё более обиделся.
– Что я говорю! Я знаю... Мне всё равно... – говорил он, сверкая глазами. – Я так понимаю теперь, что нашему брату всегда всё равно... и совсем напрасно стесняемся мы в наших чувствах... Матрёна, собирайся!
– Я не пойду! – твёрдо заявила Матрёна.
Доктор смотрел на них круглыми глазами и тёр себе лоб, ничего не понимая.
– Ты... пьяный или сумасшедший человек! понимаешь ты, что делаешь?
Гришка не сдавался, не мог сдаться. И в ответ доктору он говорил иронически:
– А вы как понимаете? Вы-то что делаете? Дезинфекцию, ха, ха! Больных лечите... а здоровые помирают от тесноты жизни... Матрёна! Башку разобью! Иди...
– Я с тобой не пойду!
Она была бледна, неестественно спокойна, глаза её смотрели в лицо мужа твёрдо и холодно. Гришка, несмотря на весь свой геройский кураж, отвернулся от неё и, опустив голову, замолчал.
– Тьфу! – плюнул доктор. – Сам дьявол не разберет, что это такое... Ты! Пошёл вон! Ступай и благодари, что я тебя не приструнил... тебя бы следовало под суд... болван! Пошёл!
Григорий молча взглянул на доктора и опять поник. Ему было бы лучше, если бы его побили или хоть отправили в полицию...
– Последний раз говорю – идёшь ты? – сипло спросил Гришка жену.
– Нет, не пойду, – ответила она и немножко согнулась, точно ожидая удара.
Гришка махнул рукой.
– Ну... чорт вас всех возьми!.. Да и на кой дьявол вы нужны мне?
– Ты, дубина дикая, – урезонивающе начал доктор.
– Не лайтесь! – крикнул Гришка. – Ну, шлюха проклятая, – ухожу я! Чай, не увидимся... а может, увидимся... это уж как я захочу! Но ежели увидимся – нехорошо тебе будет, так и знай!
И Орлов двинулся к двери.
– Прощай, – трагик! – сардонически сказал доктор, когда Гришка поравнялся с ним.
Григорий остановился и, подняв на доктора тоскливо сверкавшие глаза, сдержанно и негромко заявил:
– А вы меня не троньте... не заводите пружину сначала... развернулась она, никого не задела... ну и ладно!
Он поднял с пола картуз, налепил его себе на голову, поёжился и ушёл, не взглянув на жену.
На неё пытливо смотрел доктор. Она стояла пред ним бледная. Доктор кивнул головой вслед Григорию и спросил:
– Что с ним?
– Не знаю...
– Гм... А куда он теперь?
– Пьянствовать! – твёрдо ответила Орлова.
Доктор повёл бровями и ушёл.
Матрёна посмотрела в окно. От барака к городу в вечернем сумраке, под дождём и ветром быстро двигалось фигура мужчины. Одна, среди мокрого, серого поля...
...Лицо Матрёны Орловой побледнело ещё более, она оборотилась в угол, стала на колени и начала молиться, усердно отбивая земные поклоны, задыхаясь в страстном шопоте молитвы и растирая грудь и горло дрожащими от возбуждения руками.
Однажды я осматривал ремесленную школу в N. Моим чичероне был знакомый человек, один из основателей её. Он водил меня по образцово устроенной школе и рассказывал:
– Как видите, мы можем похвалиться... чадо наше растёт и развивается на славу. Учительский персонал на удивление подобрался. В сапожной и башмачной мастерской, например, учительница – простая сапожница, баба, даже бабёночка, вкусная такая, шельма, но безупречнейшего поведения. Впрочем, это к чорту... н-да. Так вот, эта бабочка – простая, говорю, сапожница, но – как она работает!.. как умело преподаёт своё ремесло, с какою любовью относится к ребятишкам – изумительно! Бесценная работница... работает за двенадцать рублей и квартиру при школе... и ещё двух сирот содержит на свои убогие средства! Это, я вам скажу, преинтересная фигура.
Он так усердно расхваливал сапожницу, что вызвал во мне желание познакомиться с ней.
Это скоро устроилось, и вот однажды Матрёна Ивановна Орлова рассказывала мне свою печальную жизнь. Первое время после того, как она разошлась с мужем, он не давал ей покоя: приходил к ней пьяный, устраивал скандалы, подстерегал её всюду и бил нещадно. Она терпела.
Когда барак закрыли, докторша предложила Матрёне Ивановне устроить её при школе и оградить от мужа. И то и другое удалось, и Орлова зажила спокойною, трудовою жизнью; выучилась под руководством знакомых фельдшериц грамоте, взяла себе на воспитание двух сирот из приюта – девочку и мальчика – и работает, довольная собой, с грустью и со страхом вспоминая своё прошлое. В воспитанниках своих она души не чает, значение своей деятельности понимает широко, относится к ней сознательно и среди заправил школы заслужила общее уважение к себе. Но она кашляет сухим, подозрительным кашлем, на впалых щеках её горит зловещий румянец, в серых глазах ютится много грусти.
Мне удалось познакомиться и с Орловым. Я нашёл его в одной из городских трущоб, и в два-три свидания мы с ним были друзьями. Повторив историю, рассказанную мне его женой, он задумался ненадолго и потом сказал:
– Вот так-то, значит, Максим Савватеич, приподняло меня, да и шлёпнуло. Так я никакого геройства и не совершил. А и по сю пору хочется мне отличиться на чём-нибудь... Раздробить бы всю землю в пыль или собрать шайку товарищей! Или вообще что-нибудь этакое, чтобы стать выше всех людей и плюнуть на них с высоты... И сказать им: "Ах вы, гады! Зачем живёте? Как живёте? Жульё вы лицемерное и больше ничего!" А потом вниз тормашками с высоты и – вдребезги! Н-да-а! А-ах как скучно и тесно жить!.. Думал я, сбросив с шеи Матрёшку: "Н-ну, Гриня, плавай свободно, якорь поднят!" Ан не тут-то было – фарватер мелок! Стоп! И сижу на мели... Но не обсохну, не бойсь! Я себя проявлю! Как? – это одному дьяволу известно... Жена? Ну её ко всем чертям! Разве таким, как я, жена нужна. На кой её... когда меня во все четыре стороны сразу тянет... Я родился с беспокойством в сердце .. и судьба моя – быть босяком! Ходил я и ездил в разные стороны... никакого утешения.. Пью? Конечно, а как же? Всё-таки водка – она гасит сердце... А горит сердце большим огнём... Противно всё – города, деревни, люди, разных калибров.. Тьфу! Неужто же лучше этого и выдумать ничего нельзя? Все друг на друга... так бы всех и передушил! Эх ты, жизнь, дьявольская ты премудрость!
Тяжёлая дверь кабака, в котором сидел я с Орловым, то и дело отворялась и при этом как-то сладострастно повизгивала. И внутренность кабака возбуждала представление о какой-то пасти, которая медленно, но неизбежно поглощает одного за другим бедных русских людей, беспокойных и иных...
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые напечатано в журнале "Русская мысль", 1897, книга Х, октябрь, с подзаголовком "Набросок".
Рассказ неоднократно подвергался значительной авторской правке.
Наиболее существенные изменения были сделаны М.Горьким при подготовке текста рассказа к первому изданию тома первого "Очерков и рассказов", 1898. Помимо многочисленных стилистических поправок и сокращений текста, М.Горький совершенно переработал сцену разрыва Григория Орлова с женой и заново написал сцену столкновения Орлова с доктором.
Рассказ без подзаголовка включался во все собрания сочинений.
Печатается по тексту, подготовленному М.Горьким для собрания сочинений в издании "Книга".
