Текст книги "Васса Железнова (Мать)"
Автор книги: Максим Горький
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
А н н а. Не знаю... Такая ты красивая, молодая...
Л ю д м и л а. А вот, как начнём работать весною – погляди, какая буду я! Ах, сад наш! Войдёшь в него утром, когда он росой окроплён и горит на солнце, – точно в церковь вошла! Голова кружится, сердце замирает, петь начнёшь – точно пьяная! Перестану, а мамаша кричит – пой! И над кустами где-нибудь лицо её вижу – ласковое, доброе, материно лицо!
А н н а (тихо, точно не веря). Ласковое? Доброе?
Л ю д м и л а. Ну да! А что? Помнишь, как мы с тобой в саду этом играли?
П а в е л (входит). О чём сплетничаете?.. (Зажигает свечи в люстре.)
Л ю д м и л а. Зачем это?
П а в е л. Тобой любоваться хочу!
Л ю д м и л а. Погаси...
П а в е л. Не погашу!
Л ю д м и л а. Урод!
П а в е л. Вот, Анна, с каким дьяволом связали меня... на всю жизнь.
Л ю д м и л а. Врёшь! Ты сам на коленках ползал передо мной, как нищий...
А н н а. Перестаньте!
Л ю д м и л а. Ты понимаешь – он ничего не может сделать со мной... так дразнит меня разными пакостями. Подарили мне кота сибирского отравил...
П а в е л. Он меня царапал... Вовсе я не травил его... он сам объелся...
Л ю д м и л а (вскочила). Молчи, обезьяна! Видеть не могу... (Быстро уходит.)
П а в е л (тихо). Убежала... ага! Видеть не можешь?
А н н а. Что же ты думаешь делать, Павел?
П а в е л (усмехаясь). Ничего. Мне – нехорошо, пусть и она терпит! (Вдруг искренно и горячо.) Анюта, помоги мне, Христа ради! Я тебе подарю что хочешь... денег, если надо, денег дам, когда папаша умрёт! Господи – я всё отдам... всё!
А н н а (задумалась). Что я могу сделать?
П а в е л (тихо, жалобно). Ты по любви вышла замуж,– научи её любить меня... научи её! Я её так люблю – меры нет! Спит она, а я стою на коленках у кровати: "Люда, Людочка, никто тебя не полюбит, как я! – так и шепчу ей всю ночь до утра... – У всех что-нибудь есть, а я уродливый, мне больше не для чего жить, как для тебя", – говорю я ей, а она – спит... Анна, помоги мне!
А н н а (торопливо). Успокойся, кто-то идёт...
П а в е л. Что мне? Пусть все идут... все знают!
Н а т а л ь я (входит). Паша, матушка зовёт... (Подозрительно смотрит на них.) Скорее, она сердится.
П а в е л (уходя). Она всегда сердится.
Н а т а л ь я (следуя за ним). Ты там мальчишку побил конторского...
П а в е л. Ну так что? Их надо бить...
А н н а (Наталье). Наташа, подождите минутку.
Н а т а л ь я (возвращаясь). Хорошо.
А н н а. Ф-фу... точно он избил меня!..
Н а т а л ь я. На супругу жаловался?
А н н а. Вы с ним, кажется, хорошо живёте?
Н а т а л ь я. Я – со всеми одинаково.
А н н а. Не скучно это?
Н а т а л ь я. Почему же?
А н н а. Да вы такая молоденькая... развлечений здесь нет...
Н а т а л ь я. А муж?
А н н а (улыбаясь). Этого довольно?
Н а т а л ь я (поучительно). Он очень старается, чтобы не скучно было... и смешит, и всё. К тому же время теперь вовсе не такое, чтобы смеяться хотелось...
А н н а (заинтересована). Да-а?
Н а т а л ь я (убеждённо). Конечно! Теперь уж невозможно жить, как раньше... надо переезжать в город... и всё должно быть иначе...
А н н а (серьёзно). Как же?
Н а т а л ь я. Не могу ещё объяснить... я очень много думаю об этом, а – не знаю... Только – надобно жить в укреплённых городах, где много полиции и войско есть... (Воодушевляясь.) После этих страшных годов тихие люди переводятся, сестрица Анна. Все начали думать и тайно друг с другом говорить... и ходят разные люди... у нас тут заходил один, так он уговаривал всех, что всякое дело – грешно и делать ничего не надо! Я очень испугалась тогда... вы подумайте, что это может быть, если опять никто не будет работать?
А н н а. Какая вы однако...
Н а т а л ь я. У меня ребёнок больной, и по ночам я мало сплю, а всё думаю о разных разностях. Но я ещё молоденькая, и меня не слушают, когда я говорю... а вот вы, спасибо вам, слушаете... Это мне очень приятно.
П р о х о р (входит, сердитый). Где Васса?
А н н а. Не знаю.
Н а т а л ь я. На завод ушла.
П р о х о р. Чертовка...
А н н а. Откуда вы такой?
П р о х о р. Грязен? С голубятни. Ефиопы – три месяца прошу лестницу поправить – не хотят! Это – нарочно, Анна, так ты и знай! И если я в погреб слечу, шею сверну, – это будет подстроено, да! Это будет Пашкина хиромантия!..
А н н а. Ой, дядя, ну что вы говорите?
П р о х о р. Знаю что... Ты – не знаешь, а я... прошлый раз сижу на голубятне, а кто-то тихонько открыл творило погреба, лестницу подвинул на самый край и дверь со двора захлопнул. Темно. Пол – сырой на погребе... едва-едва не слетел я. Это как понять? Чьи сии дела уголовные, а?
Н а т а л ь я (Анне). Если Пашу дразнить – он может великий грех сделать, я внушала Людмилочке это...
П р о х о р. Вот – видишь? И Валаамова ослица так же глаголет...
Н а т а л ь я. Вы совсем напрасно сравниваете меня с ослицей...
П р о х о р. Ну, ну! Ты вспомни, кто её устами говорил...
Н а т а л ь я. Мне это всё равно... я купеческая дочь...
А н н а. Вы, Наташа, напрасно укрепляете враждебные мысли дяди...
Н а т а л ь я. Страшные мысли нельзя скрывать. Вы сами знаете, что несчастные люди очень злые всегда...
П р о х о р (весело). Каково? Экая голубица со змеиным умом, а?
Н а т а л ь я (обижена, уходит). Ум очень простой... извините! Это самый человеческий ум...
А н н а. Ой, дядя... зачем вы с ней так?
П р о х о р. Ничего, съест! Не люблю эту тёмненькую душу в тёмном платье! (Смеясь.) Знаешь, слышал я однажды, как она о будущей жизни мечтала с мужем. (Передразнивая манеру Натальи.) "И вот, Сеня, лежу я в лиловом капоте бархатном, а под ним одна кружевная рубашка... или сижу на эдаком кельк шозе"...
А н н а (улыбаясь). Шезлонг, должно быть...
П р о х о р. Ну – всё равно! (Снова передразнивая Наталью.) "И приходят с визитом разные лица: тут и полицмейстер, и судьи, и градской голова – весь город!.. И все тебе завидуют, глядя на меня, – ай да Железнов! Вот так жена у него, да-а! А я – эдак ножкой двину, а то плечико покажу – пускай их ещё больше зубами-то скрипят..." (Хохочет.) Хороша иллюстрация, а? Сенька, дурак, ржёт...
А н н а (серьёзно). Странная женщина... Не понимаю я её! Такая... как бы немудрая...
П р о х о р. Чёрт лучше знает, какая она... Иной раз она, брат, так ворочает глазищами своими... Ах, и надоели они мне!..
А н н а. Что ж вы живёте с ними?
П р о х о р. Бум! Сказала тоже! Завязли тут все деньги мои, по милости Захара... Вот выдерну их, и – прощайте, единокровные мои жулики!..
А н н а. Куда же вы?
П р о х о р. В Москву, в столицу! (Наклоняясь к ней, таинственно.) У меня, брат, есть – некоторый плод любви несчастной... ха-ароший, Анна, зреет плод!
А н н а. Вот как?
П р о х о р. Бум! Студент уже... превосходнейшая рожа!
А н н а. И – мать?
П р о х о р (не сразу). Скончалась... жаль! (Снова веселее.) Зовёт он меня неожиданным отцом – весёлый чёрт! И – ничего не просит, а? Видела эдаких? Не нашей крови, нет... Пьёт, чёрт, несколько... Театрал, всех актрис знает... Учится на мифологическом...
А н н а. Филологическом.
П р о х о р (убеждённо). Нет, я верно сказал – есть мифология наука... он, брат, мне рассказал подробно, и даже я сам читал про греческую войну, про Одиссея... Вот, брат, шельма была Одиссей! Врал – замечательно! Будто вплоть до ада снисходил, понимаешь? И будто в аду – ничего не страшно, а только – скука большая?.. Пётр этот, мой-то, тоже врать здоров!
В а с с а (входит). Мир беседе. На кого это Наталья обозлилась?
А н н а. Она? Как же она злится?
В а с с а. Стоит середь зала и кисти у платка обрывает... белая вся, даже досиня... (Прохору.) Там вас голубятник спрашивает.
П р о х о р (расхаживая). Подождёт...
А н н а (глазами и осторожными жестами просит, чтобы мать ушла. Васса недоверчиво смотрит на неё). Семён воротился из города?
В а с с а. Не знаю... и мне он нужен бы... пойду, погляжу,.. (Уходит.)
П р о х о р. Давай в карты играть, а? Позовём Людмилу, Наталью...
А н н а. Ну что ж, давайте... Так, значит, уходите вы из дела?
П р о х о р. Обязательно. Стар становлюсь... и вообще – какое это дело? Боязно чего-то, видишь ли! Бывало – идешь по селу – барином себя чувствуешь... а теперь хоть и по-прежнему низко кланяются люди, но это они для того, чтобы злые глаза свои спрятать... Какая это жизнь? Вот это, брат, и есть греческая Илиада – все друг друга по башке норовят ловчее стукнуть... К тому же и делец я был всегда не ахти какой... а теперь к чему мне оно, дело?
С е м ё н (входит). Кто меня звал?
А н н а. Мамаша.
С е м ё н. А она говорит – ты! Стало быть, никому я не нужен? Ну, это хорошо!
П р о х о р. Бум! Пойду за Людмилой. Семён, в карты хочешь?
С е м ё н. Можно. Ай, братцы, славно в городе! Твёрдо всё – дома каменные... светло, чисто... И люди другие – разговор широкий... про всё знают... Дума там, политика разная... случаи интересные...
П р о х о р (уходя). Барыньки красивые...
С е м ё н. Пошёл... бабник!
А н н а. Ты серьёзно думаешь, что он с Людмилой... шалит?
С е м ё н (с удовольствием). Шалит? Ишь ты... а я ждал, как ты это скажешь! Назвала ловко... Вот он, город... всему учит! Да, он, дядя, конечно, шалит... да ещё как... Я сам слышал, как он её учил однажды... у меня глаза на лоб со стыда полезли...
А н н а. Чему – учил?
С е м ё н. Ну, это нельзя сказать, совестно.
А н н а. Чай, я замужем!
С е м ё н. Всё равно... да я и не понял толком-то... насчёт детей... как надо, чтобы дети не родились... Ну его! Баловник... дело его не утешает...
А н н а. А тебя?
С е м ё н. Меня-то? Видишь – радости в изразцах да кирпичах немного... к тому же народ стал угрюмый... стражники да строгости... пьянство да драки... скушно это! Помрёт папаша, – в городе буду жить... совсем иным сам себя видишь, когда вокруг все люди одинаковы...
А н н а. Ну, а кто же дело вести будет?
С е м ё н, Дело-то? Его – сократить... торф невыгодно работать... а остальное – мать да Михайло... пускай они копаются... А в городе – открою я магазин золотых вещей... н-да! На главной улице, на Дворянской.... И вывеска: ювелирный магазин Семёна Железнова – ювелирный! И слово такое мягонькое – ю! Над магазином – квартира будет... Фисгармонию куплю, буду играть на ней... ю!
Л ю д м и л а (бежит). Анна, иди, уйми их...
С е м ё н (испуганно). Кого? Кто?
Л ю д м и л а. Дядя Прохор Павла бьёт...
С е м ё н. Вот... пожалуйте! Вот те и ю! Анна, что же ты, иди!
А н н а. Куда я пойду? Ударят ещё! Иди ты сам!
С е м ё н (идёт). Я... ну что я! Полицейский какой...
Л ю д м и л а. Господи – что же это? Какая это жизнь?
А н н а. Ничего, Люда...
Л ю д м и л а. Хоть бы уж дядя убил Павла... так жалко его... так он противен!
А н н а. Из-за чего они?
Л ю д м и л а. Павел сказал, что не пустит меня в карты играть, а мне это смешно стало... он меня толкнул и заорал, а дядя за волосы его...
А н н а (спокойно). Мужичьё...
Л ю д м и л а. Противно...
А н н а. Так ли бы тебе жить!
Л ю д м и л а. Дорого стоит счастье, хоть и маленькое... (Задумчиво.) А всё-таки вспомнишь о нём – и легче... Ах, Анюта, как хорошо, когда мужчина от радости плачет пред тобою, – такой он милый тогда... такой дорогой... знаешь это?
А н н а (обняла её). Да-а... о, я знаю...
Л ю д м и л а. Чувствуешь себя в такую минуту богатейшей королевой да ведь? И так уж ничего не жалко тебе, так не жалко – хоть смерть примешь...
В а с с а (идёт). Что за шум у вас?
Л ю д м и л а (бросаясь к ней). Ах, мама, сделайте что-нибудь!..
В а с с а. Ну, что ещё натворила?
Л ю д м и л а. Ничего! Они там, Павел с дядей, подрались...
В а с с а. Опять! Просила я тебя, Людка...
Л ю д м и л а. Не могу! Вы всё знаете... вы понимаете, ведь – не могу быть ласковой! Вы сами говорили – мужчину не обманешь...
В а с с а. Ну иди, ступай... уговори их... дураки оба...
Л ю д м и л а (идёт). Что я пойду?
А н н а. Это у вас часто?
В а с с а (села у камина). Третий год... Иной раз так за сердце схватит... всех бы... взяла да и... Жалко мне Павла! Ой, Анна, жалко...
А н н а. Людмиле тоже не сладко.
В а с с а. Ей? Она – не сдаст...
А н н а. Что у неё с дядей Прохором?
В а с с а. Не Прохор он, а прохвост! Узнал девичий секрет один... ну и пользуется... да! Пользуется, пёс!
А н н а (тихонько). Вот что, когда вы ляжете, я приду к вам.
В а с с а (насторожилась). А что? Зачем?
А н н а. Надо поговорить. Они тут исповедовались.
В а с с а. Прохор?
А н н а. И он. Вы знаете, что у него сын есть?
В а с с а. Не один, поди-ка! Ну?
А н н а. Одного – усыновить хочет.
В а с с а (поднимаясь). Врёшь? Пугаешь?
А н н а. Так говорит.
В а с с а. Ну вот... и – конец! Зачем работали? Чем гордились? Нет, нельзя... это – нельзя!
А н н а. Семён в город переезжать хочет...
В а с с а. Так... Ну?
А н н а. И Павел тоже!..
В а с с а (грубо). Молчи! Я ему найду место!.. (Тише.) А сама я куда? Куда меня, а?
(Идут возбуждённые – Прохор, Семён и Наталья.)
С е м ё н. Наташа! Да перестань...
П р о х о р. Уймите мне эту дуру!
Н а т а л ь я. Кроме меня, кто здесь правду скажет?
С е м ё н. Наташа, ты вспомни – ю! Ну, какое тебе дело? Плюнь!
В а с с а. Что у вас такое?
П р о х о р. Невестушка ваша изволили взбеситься – пожалуйте!
Н а т а л ь я (Прохору). Вы Пашу в дикого человека сами обратили...
П р о х о р. Семён, чёртова башка!
А н н а. Дядя, вы здесь самый умный...
П р о х о р. Я? Меня давно с ума свели... Ты знаешь – он, шельма, ножиком на меня замахнулся, а?
(Вошла Людмила, села в углу и оттуда неподвижно смотрит на всех.)
Н а т а л ь я. Вы во всём виноватый...
В а с с а. Семён! Есть у тебя власть над женой?
С е м ё н. Будет вам, мамаша! Всё власть да власть, а и командовать некем...
Н а т а л ь я. Нет, уж я скажу всё! Вы Людмилу испортили...
П р о х о р. Дура ты! Да она – до замужества... (Заметил Людмилу.) Нет, каково, Анна?
Л ю д м и л а. Расскажите – что же я сделала до замужества-то?
В а с с а (строго, тихо). Людка! Молчи... что ты?
П р о х о р. Идите вы все в болото!
Л ю д м и л а. Замахнулись, так бейте!
П р о х о р (уходя). Подождите же! Я вам наступлю на языки!
Л ю д м и л а. Струсил... эх!
В а с с а. Я тебе говорю – молчи!
Л ю д м и л а. Всё равно, мама! Теперь Павел узнает... всё узнает!
С е м ё н (жене). Идём! Тут другое начнётся...
Л ю д м и л а. Вот Наталья, она уж не промолчит!
Н а т а л ь я (уходя). А ты что думаешь? Я правде не изменница...
С е м ё н. Ты помни – ю! И больше ничего!
Л ю д м и л а. Ой! Кожу бы всю оставила, только вырваться... только вырваться!
В а с с а. Вот Анна... видишь? Никто ничем не связан... никто! Схватить и – бежать!
Л ю д м и л а. Мне хватать нечего... мне не надо ничего! Жизнь оставьте, жизнь...
П а в е л (идёт, лоб у него завязан). Мамаша – денег мне.
В а с с а. Ещё один...
Л ю д м и л а (полуплача, полусмеясь). Ах, хорош! Господи...
П а в е л (тихо). Мать вы мне? Анна – скажи ей... отпустите меня...
В а с с а (странно). Я тебе скоро найду место, Павел.
А н н а. Мой совет – отпустите его! Дядя бог знает на что способен...
П а в е л. Не боюсь я его!
А н н а. Вот он прибил Павла...
П а в е л. Врёт!..
А н н а. Паша – человек слабый... но и слабый, рассердясь, может...
В а с с а (пристально глядя на неё). Перестань!
Л ю д м и л а. Что ты, Анюта, словно подсказываешь...
В а с с а. Людмила, уйди! Павел, ты тоже иди... я приду к вам! (Они оба уходят, Васса прошлась по комнате, остановилась против дочери.) Ты что это задумала?
А н н а (простодушно). Я? Что?
В а с с а. Не притворяйся! Понимаю. (Снова ходит.) Павел – сын мне, забыла?
А н н а (смущена). Не понимаю я...
В а с с а. Врёшь. Проста очень ты. Ты думаешь, коли брат дядю изведёт...
А н н а. Что вы, мамаша! Ф-фу!
В а с с а. Тебе выигрыш?
А н н а. Да я и...
В а с с а (угрюмо). Не больно ты умна... нет! Кто там ещё?..
М и х а и л. Вечер добрый!
В а с с а. Ну, что?
М и х а и л. Нехорошо... Дышит тяжко очень.
В а с с а. Прибрал бы господь скорее!.. Пятая неделя пошла, как он задыхается. Глаза-то ясные... видно, всё понимает... Отмучался бы...
М и х а и л. Немного осталось, как видится.
В а с с а (идёт). Ты подожди меня тут...
А н н а. Плохо у вас живут, Михаил Васильевич!
М и х а и л. Хуже невозможно-с! Всё спуталось... всё!
А н н а. Чем же это кончится?
М и х а и л. Не вижу-с...
А н н а. Трудно мамаше... А дядя Прохор не хочет помочь, видно...
М и х а и л (подавленно). Он? Помочь?
А н н а. Почему вы так удивились?
М и х а и л (насмешливо). Так-с...
А н н а. Нет, всё-таки?..
М и х а и л. Удивление моё просто! Захар Иванович, батюшка ваш, бывало, говорили, что русский человек частенько глупость свою за совесть принимает по ошибке... (Липа входит.) Тебе чего?
Л и п а. Анна Захаровна – вас дядюшка просит к себе.
А н н а. Зачем, не знаешь?
Л и п а. С сердцем у них нехорошо.
А н н а (вопросительно, Михаилу). Что?
М и х а и л (успокоительно). Это с ним бывает.
Л и п а. Удушье...
М и х а и л (глядя на Липу). Удушье... Олимпиада вот знает... (Анна быстро уходит, он знаком останавливает Липу.) Ну?
Л и п а. Что-с?
М и х а и л. Не знаешь?
Л и п а. Не согласна.
М и х аи л. Отчего?
Л и п а. Не могу. Боюсь.
М и х а и л. Грешно?
Л и п а. А нет? Чай, человек это.
М и х а и л. Так. Сына удушить – не грешно, а чужого – грешно? Ребёнок – не человек?
Л и п а (злобно). Ребёнок! Напомнили-таки! Я его из жалости...
М и х а и л (мягче). Смотри, дурёха! Прохор твой грех знает...
Л и п а. И вы знаете... значит, и вас – травить?
М и х а и л. Ты что орешь? Нарочно? Гляди, голубушка! Я тоже могу невзначай... (Подходит к ней вплоть.) А ты не ломайся, будет уж! Иди-ка! Вот сейчас какой случай хороший, ну? Слей из обоих пузырьков побольше и дай ему! Ведь не яд, лекарство, пойми! И – с богом, куда хочешь! Помни: не согрешишь– не покаешься, не покаешься – не спасёшься... Иди-ка, иди! Али тебе не дорога свобода? Будешь жить на своей воле, а? Награду получишь немалую... Ты – молодая, тебе жить надобно... не согреша, не проживёшь, Липа!.. не проживёшь!.. Многие... пробовали и – не могли... (Липа уходит, уступая его напору; он возвращается, ворча.) Притворяется тоже... дрянь! Ломака... туда же!
П а в е л (заглядывает). Мать где?
М и х а и л. К Захару Ивановичу пошли.
П а в е л. А ты с кем говоришь?
М и х а и л. Сам с собой...
П а в е л. Нашёл компаньона... тоже!.. Смотри – он тебя обжулит!
М и х а и л. Спасибо, что предупредили! Принимаю это как награду за службу мою вам.
П а в е л. Как хочешь прими... хоть как милостину. (Исчезает. Михаил грозит кулаком вслед Павлу, ходит, заложив руки за спину и щёлкая пальцами. Идут Васса, Семён и Наталья.)
В а с с а (Михаилу, угрюмо). Кончается, кажись, радетель наш...
М и х а и л (опустив голову). А у Прохора Ивановича опять припадок...
В а с с а (детям). Ну, вы чего ходите тут?
С е м ё н. Да ведь и вы тоже ходите...
В а с с а. Говори! Пошли за отцом Егором... Ну, а ты что, Наталья?
С е м ё н (уходя). Наташа – ю!..
В а с с а. Что такое? Что он сказал?
Н а т а л ь я. Так... Не знаю...
В а с с а. Не знаешь... Иди-ка к себе.
Н а т а л ь я. Там – боязно.
В а с с а. Чего?
Н а т а л ь я. Боязно... Слышно, как хрипит...
В а с с а. Ты иди, иди! Бояться нечего... все смерти обречены... Я старше тебя, да не боюсь вот... (Наталья тихо уходит, кутаясь в шаль.) Испугалась... хлеб есть не боишься... Припадок у Прохора, говоришь?
М и х а и л (тихо). Да-с... (Вздрогнул.) Чу? Вот...
А н н а (вбегает, испуганно шепчет). Слушайте – Липа отравила дядю...
В а с с а. Помер?
А н н а. Не знаю... нет...
М и х а и л (мечется). Вот... теперь полицию... надо полицию...
В а с с а. Стой! Куда? Анна – не суетись...
А н н а. Она там кричит...
В а с с а. Михайло – сюда её...
А н н а. Доктора надо...
В а с с а (строго, негромко). Подожди, говорю! (Вбегает Липа, бросилась к Анне.) Что сделала, еретица?
Л и п а (бросаясь к ней). Ой, сделала... Это он, вот он всё...
В а с с а. Молчать! Первый раз ты лекарство даёшь ему, а? Не знаешь, сколько надо?
Л и п а. Отпустите меня, бога ради!
В а с с а. Ты знаешь, что за такие ошибки в тюрьме сидят? Как ты могла ошибиться, а?
Л и п а (не понимая ничего). Что будет? Ой, что мне будет?
М и х а и л. А, д-дура! Позвольте, я ей...
В а с с а (толкая Липу в свой кабинет). Цыц! Сиди! (Анне.) Ну, а ты что, ну? Чего дрожишь, ну? Случилась ошибка, не то лекарство девушка дала... это бывает! Разве не бывает? Хозяин дома при смерти, суета, девушка одна, с ног сбилась...
А н н а (тихонько). Я понимаю...
В а с с а. Нечего тебе понимать! Твоё дело – сторона, да! Иди к нему, помоги там...
Н а т а л ь я (бежит). Идите скорее – дядя Прохор...
А н н а (невольно). Умер?
Н а т а л ь я (отшатнувшись). Ой, сестрица, что вы?
В а с с а (глядя на Наталью). Что ты в самом деле, Анна? С чего бы это ему помереть? У него за эту зиму два припадка было – а жив остался!
Н а т а л ь я. Ох, испугалась я... Господи! Сполз он с кровати... дёргается, икает...
В а с с а. Икает! Эка страсть, глядите-ка! Я вот после обеда иной раз тоже икаю, а кто этого боится? Идите-ка к нему...
Н а т а л ь я. Идемте, сестрица!
(Анна, со страхом оглядываясь на мать, уходит за Натальей. Васса идёт в кабинет, подошла к оцепеневшей Липе, толкает её.)
В а с с а. Очнись, дьявол!.. Жив он, слышишь? Жив! Чтоб те розорвало, сгинь!
М и х а и л (Олимпиаде). Ошибочка эта дорого встанет...
В а с с а. Оставь её!
Л и п а (падая на колени). Васса Петровна... это я нарочно сделала... Он научил меня, вот он! Родная моя, пожалейте...
В а с с а. Ступай, ступай в свою горницу! Слышала?
Л и п а (вставая). Я не виновата... Господи... (Пошатываясь, она уходит. Васса и Михаил смотрят друг на друга. Михаил виновато опускает голову.)
В а с с а. Дурак!
М и х а и л. Значит – неверно...
В а с с а. И фершал твой – дурак!
М и х а и л. Неправильно что-то, я говорю...
В а с с а. Да и я тоже... положилась... Ну, что ж теперь делать будем? Иди сюда! Поговорим начисто. (Идёт в свой кабинет.) Первое – Липка: гляди за ней! Чтобы не звонила! Понял?
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Столовая. Двери закрыты. У камина В а с с а, одетая в траур. А н н а ходит и курит. С е м ё н сидит за столом.
С е м ё н (зевая). Чай бы пить, что ли? Пора уж.
В а с с а. Сорока минут ещё не дошло.
С е м ё н. Ну их, сорок минут! Жизнь – чья? Моя жизнь! Хочу – сорок минут похерю, хочу – целый час вычеркну. А то – месяц... (Кладёт ноги на стул.)
В а с с а. Эк тебя, батюшка, корчит.
С е м ё н. Да скучно же! Жена – нездорова... в карты играть нельзя... Кровь застывает, ей-богу!..
В а с с а. Сорока дён не прошло со смерти отца, а ты – на-ка! В карты бы...
С е м ё н. Сорок дён, сорок минут... извольте радоваться! Наталья тут ещё...
В а с с а. Нервы... Что за нервы? Мне сорок восемь лет...
С е м ё н. Опять – сорок!..
В а с с а. А никогда они у меня не болели...
А н н а (бросив окурок в камин). Нервы и у меня не в порядке... Домище – огромный, гулкий... шорохи какие-то...
В а с с а. Крысы. Да Прохоровы голуби.
А н н а. Скрип по ночам...
В а с с а. Значит – сухой дом-от...
А н н а. Тени шевелятся.
В а с с а. А это не иначе как Липа ходит... это уж она...
С е м ё н. Ну вас, мамаша, не вспоминайте её...
В а с с а (задумчиво). Ходит и ходит...
А н н а. Вы ведь не верите, что самоубийцы ходят.
В а с с а. Не знаю. Почему мне знать?
С е м ё н. Вот завели волынку! Мамаша только в целковый верит...
В а с с а (безобидно). Болван ты, Семёнушка! Для кого мы с отцом целковые-то копили? Для детей будто. А они – и не стоят целкового-то... Ты вот внука здорового не мог мне родить... молчал бы, н`ехотень.
С е м ё н (грубо). Это вы врёте!
А н н а. Сеня!
С е м ё н. У меня был здоровый ребёнок...
В а с с а. От горничной.
С е м ё н. Ну так что? Был же? А что горничная, так вы сами меня с нею свели.
В а с с а. И ребёнок родился мёртвенький. Вот, Анна...
С е м ё н (вскочил). Вовсе не мёртвый он родился, а она его сама – она всё Наталье рассказала, нечего врать! Вы запугали её чем-то... и всю жизнь её ребёнком этим пугали... с того она и удавилась... да!
В а с с а (спокойно). Вот, Анна, слушай...
А н н а (возмущённо). Как ты можешь говорить... такие пакости, Семён? Это – ужас...
В а с с а. А ты – слушай! Ты – тоже мать, тебе это годится...
С е м ё н. Напрасно, Анна Захаровна, подлизываешься ты к матери... не оправдаются расчёты твои, нет! (Уходит, сильно хлопнув дверью.)
В а с с а (усмехаясь). Ишь как!
А н н а. Ах, мама! Я только теперь понимаю, как вам трудно должно быть...
В а с с а. Ничего. Я – не обидчива... А ты понимай, тебе это нужно...
А н н а. Иногда мне даже... боязно за вас...
В а с с а. Не бойся... Зачем?
А н н а. И не всё понимаю...
В а с с а. Ну, всего-то, чай, и никто не поймёт. Вот в моей головушке разные думы роятся... гудят, как осы, а – нет им ответа, нет разрешения!.. (Пауза.) Думала ты, отчего все мужики такие, как будто не от матерей родились, а отцы одни им начало? Да... и ты об этом подумаешь, погоди... Вот я, его, дураково, здоровье оберегаючи, любовницу ему в доме разрешила, а он – этим же грехом моим немалым – мне же в зенки тычет... А здоровье-то всё-таки потерял, подлец... на селе где-то схватил чего не надо...
А н н а (тихонько). Неужели правда, что ребёнок...
В а с с а. Ну, а если правда? Ну-ка? Что надо было сделать?
А н н а. Н-не знаю... я не понимаю – зачем?
В а с с а. Вот и ты осудила меня! А когда до самой доведётся, – так же сделаешь, Анна. Допустишь разве, чтобы чужая плоть-кровь твоим трудом жила?
А н н а. Это – далеко. Не хочу об этом думать.
В а с с а. Подумаешь, милая... обо всём подумаешь!
А н н а. Мама! А дядя написал к сыну своему два письма...
В а с с а (встрепенулась). О чём? Послал?
А н н а. Зовёт его сюда...
В а с с а. К нам? Его? Верно?
А н н а (доставая письма). Вот они, письма...
В а с с а. У тебя?.. Ага-а! Не посланы... Погоди!.. Что же, куда ты их?
А н н а. Я думаю, их нельзя посылать...
В а с с а. Так, друг мой! Нельзя! Ни-ни! Ты – умница! Вот видишь: вот – баба! Не-ет, не псы дом хранят, мы его храним. (Подошла к дочери, положила руки на плечи ей.) Продай!
А н н а. Что вы, мама!
В а с с а. Сто за оба – хочешь? Сто!
А н н а. Возьмите... даже обидно, право...
В а с с а. Не обидно, Анна! Я знаю, что обидно – глупость обидна. Ты мать, помни... для детей – ничего не стыдно, – вот что помни! И – не грешно! Так и знай – не грешно!
А н н а. Какая вы... удивительная!
В а с с а (спрятала письма). Матери – все удивительные! Великие грешницы, а – и мученицы великие! Страшен будет им господень суд... а людям – не покаюсь! Через нас все люди живут – помни! Богородице, матушке моей, всё скажу – она поймёт! Она грешных нас жалеет... не она ли говорила архангелу: "Попроси, помоли сына милого, да велит и мне он помучиться во аду со великими грешники" – вот она!
А н н а (улыбаясь ласково). Я приехала – считала себя умнее вас... лучше... право!
В а с с а. Ничего, считай! Я вижу... так и надо! Ошибёшься – укажу... ничего, дочь!
А н н а. Ну, хорошо... подождите! Как же письма? Он выздоровеет другие напишет и сам пошлёт? А то – заказными велит мне отправить – где же квитанции?
В а с с а. Их в конторе много стареньких. Михайло устроит – и город и фамилию перепишет, штемпеля положит... ничего, это делалось! Это – пустое! Когда отец в городе любовницу завел, мы это делывали! Ты погляди, через кого другого не послал бы Прохор.
А н н а. Конечно... я буду!
В а с с а. За Людкой – смотри! Она – дитя.
А н н а. В ссоре они. Да она мне всё передаёт.
В а с с а. Гляди! Если Прохоровы деньги у нас останутся – тут и твоих детей деньги...
А н н а (опуская глаза). Не надо, мама, об этом...
В а с с а. А ты не финти! Я – в очках, я всё вижу...
А н н а. Вы всегда так... прямо очень.
В а с с а. Ну да! И ты со мной так же...
А н н а. Я вас сегодня точно первый день вижу...
В а с с а. Слушай, я тебе мать! И твоим детям – мать... погоди! Кто-то идёт... (Дверь тихо отворяется – Наталья, слабая, бледная, входит.) Ты что бродишь, курица?
Н а т а л ь я. Сказали – чай пить... а ещё и не налито.
В а с с а. Ну, накрывай... Людмила где?
Н а т а л ь я. Дядя позвал.
В а с с а. Так!.. Ну... (Делает Анне знаки глазами, указывая ей на дверь, та не понимает.) Ты, Анна, поди, проси Прохора-то, – может, он с нами чай пить будет?
А н н а (уходя). Хорошо.
В а с с а (следя за Натальей). Лучше тебе?
Н а т а л ь я. Не спится всё... и сердце тоскует... Ко Мне опять клямзинского приказчика жена приходила...
В а с с а. Напрасно трудится.
Н а т а л ь я. Плачет.
В а с с а. И это напрасно. Слезами – портянку и ту не вымоешь...
(Дунечка входит, молча кланяется, Наталья перестаёт собирать посуду, уступая ей. Васса ходит по комнате, подняв очки на лоб.)
Н а т а л ь я (настойчиво). Вы бы простили его... в память покойника!..
В а с с а. Покойники в деле не участвуют. И тебе бы в дела не мешаться...
Н а т а л ь я (сердито). Чай, жалко мне людей-то!
В а с с а. Ежели они работать не хотят – жалеть их нет пользы! Небойсь, когда тебе нянька ленивая попала – ты её без жалости прогнала?
Н а т а л ь я. Тут – ребёнок... моё дитя!
В а с с а. Везде – дети! У меня – тоже ребята... и работники им нужны хорошие. А ежели я обставлю их пьяницами да лентяями, – какая же я мать им? (Анисья, новая горничная, вносит самовар.) Эй, косолапая, на пол плещешь!
А н и с ь я (Дунечке). Ключи от кладовой дайте.
Д у н е ч к а (тихо). Иди, иди! Я сама... (Обе уходят.)
В а с с а. Хороша девица... здоровая, ловкая... хороша! (Входит Павел; он немного выпивши, садится за стол.) Ты бы, барин, ноги-то вытирал, гляди, как наследил!
П а в е л. Ну, так что? И наследил...
В а с с а. Так! Хорошо!
А н н а (кричит в дверь). Мамаша!
В а с с а. Иду... Что там? (Уходит.)
Н а т а л ь я (потянув носом). Вином пахнет...
П а в е л. Пахнет.
Н а т а л ь я (помолчав). Людмила-то...
П а в е л. Да. Ну?..
Н а т а л ь я. Помирилась с дядей...
П а в е л. Знаю.
Н а т а л ь я. Ой, Паша, жалко мне тебя...
П а в е л. Ты всех жалеешь... а что толку?
Н а т а л ь я. Похожи мы с тобой...
П а в е л. И ты кривобокая? Не знал!
Н а т а л ь я. Судьбой похожи. Оба – умные...
П а в е л. Ты – умная? И про то не знал...
(Дунечка хотела войти, но, услышав разговор, спряталась.)
Н а т а л ь я. Не шути! Матушка меня дурой считает, к дому я не допущена, хозяину – жена, а живу, как прислуга... слова моего – не слушают...
П а в е л. А мне наплевать!
Н а т а л ь я. Как же? Ведь и ты тоже – нет тебе никакой воли...
П а в е л (пьянея в тепле). Теперь – кончено! Теперь я скоро покажу себя... Поеду в город... в Москву поеду... везде! Чёрт вас возьми! Дом, и землю, и всё... Не хочу! Не хочу я... довольно!
С е м ё н (идёт, увидел Дунечку, подкрался к ней, схватил за плечи и орёт). А-а, ты шпионить!
Н а т а л ь я. Это мать её научила!
Дунечка. Что вы, батюшки? Где же я...
