Текст книги "Таинственный город"

Автор книги: Максим Черняев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Предсловие

В долгие Новогодние каникулы, когда вся суета замирает на непродолжительное время, а граждане придаются возлияниям и чревоугодию, в промежутках между очередным застольем и поездками в город в моём воображении родилась эта история. Недолго думая я рассказал её своим родным, чем вызвал у них неподдельный интерес. Видя это, у меня возникла мысль поделиться ей и с другими людьми. Пожалуй, с этого мы и начнем эту историю для взрослых и не очень людей, которую я решил назвать:

« Таинственный город».

Наша планета уже не однократно видела немало цивилизаций, которые просуществовав всего лишь миг с археологической точки зрения, исчезали, зачастую бесследно, по той или иной причине. Но чаще всего по причине изначально ошибочно выбранного пути развития и ложных целей, которые приводят к накоплению внутренних противоречий в обществе. И вот цивилизация, крайне развращенная, морально деградировавшая, окончательно теряет инстинкт самосохранения. Неспособная очистить себя от разрушающих факторов, она с неизбежной обречённостью погружается либо в глобальную войну, либо в многочисленные междоусобные конфликты. В результате чего, стирая саму себя с лица Земли. Не оставляя для потомков ни единого следа своего существования. Лишь изредка немногочисленные легенды да сказания отражают былое величие. Величие, превращённое в пшик зажравшимися политиканами и разного рода стяжателями. Так случалось из века в век. Из эпохи в эпоху. Цивилизации рождаются из разрозненных племён, достигают рассвета и рушатся, поддавшись порокам, оставляя после себя руины сооружений и полу одичавшие племена с легендами. Круг замыкается. Вот и мы с вами, наша нынешняя цивилизация, которой мы так все гордимся, в недалёком будущем, не сможет выбраться из охватившей нас лихорадки потребления. В этой неуёмной жажде, бросив всё к алтарю удовлетворения животных инстинктов, наш мир канет в Лету после череды гражданских войн, эпидемий и неудавшихся ренессансов.

Справедливости ради, стоит отметить, что для природы это пойдёт только на пользу. Воздух снова станет чист, воды рек и озер, морей и океанов вновь наполнятся рыбой, а в лесах, густой стеной поднявшихся на своём исконном месте, будет полно дичи. Дикие стада возобновят свой вековой бег, прерванный когда – то человеком с винтовкой, а стаи птиц будут тучными. Но человечество не исчезнет окончательно. Оно выживет. Небольшие общины будут разбросаны по континентам. Жить они будут размеренно, в соответствии со сложившимся к тому времени новым укладом. Люди будут растить злаки, возделывать огороды, охотится и рыбачить, разводить скот и заниматься ремеслом. Рожать детей, любить и страдать. Будут верить в хорошее. Будут справедливы и щедры друг к другу. Прошедшие столетия сотрут подробности существования прошлой эпохи. А воспоминания станут легендами – сказками, переходящими из уст в уста, от поколения к поколению.

События, описываемые ниже, произойдут спустя несколько столетий после нашей с вами жизни, в местности которою местные жители будут называть Сибирь, с ударением на первый слог и растягиванием первой буквы И. Вот так – СИибирь. Как можно догадаться, это азиатская часть Евразии, которую мы сейчас называем просто Сибирь. В период смутных времён, за её богатства разразиться жестокая борьба, слава Богу, без применения ядерного оружия. Но её просторы наводняться, различного рода военными частями и укреплениями, а в лесах, глубоко под землёй, в мощнейших бетонных бункерах – крепостях сохраниться огромное количество оружия и различного рода стратегических запасов, еды и медикаментов, а также обмундирования и законсервированной техники. Все эти бункера умело замаскированные, с течением времени окончательно исчезнут в глухих зарослях непроходимой тайги. Лишь единицы из людей того времени сохранят секрет доступа к ним и их богатствам. Это была отдельная каста людей – менялы. Менялы бродили от селения к селению, выменивая сокровища канувшей эпохи на результаты труда простых селян: свежеиспечённый хлеб, плоды огородов, меховую одежду и прочее. В обмен же они несли патроны, соль и различного рода безделушки.

Легенда

Стояла тёплая летняя ночь того самого будущего. Небо было ясным и звёздным. Звёзды светили так ярко и чисто, что при пристальном взгляде на них, казалось, что ты сам падаешь в безбрежную Вселенную. В тёплом июльском воздухе звучала песня ночной жизни. Многочисленные кузнечики, сверчки и цикады исполняли свою мелодию, на их фоне звучало теньканье и нежное пенье ночных птиц, изредка разбавляемое уханьем, гыканьем и другими малоприятными звуками. То там, то сям раздавался хор лягушек, а далеко, где – то за лугами, в лесной чаще, доносился то рык, то другие звуки издаваемые крупными зверями. Совсем по близости шумно вздыхало и изредка звенело колокольцами отдыхавшее стадо коров. На берегу небольшой речушки Сороки, неспешно журчащей в пологих берегах заросших густой травой и камышами, под раскидистой старой сосной, росшей точно под Млечным путём, около костра, кто на охапках свежескошенного, душистого сена, кто на стареньких полушубках, а кто и на нарубленном пихтовом лапнике ночевали ребятишки от шести до двенадцати лет отроду. Дети в общинах частенько выполняли посильную для себя работу. В том числе пасли коров и баранов. Их покой охраняла огромная, сурового вида, лежавшая в траве чуть поодаль от костра собака. А для пущей безопасности рядом с самым старшим из них стояло старинное, видавшее виды ружьё. Да и деревня была не так что бы и уж очень далеко. Пару километров вниз по течению. От туда нет – нет, да доносился редкий лай собак, на который псина нехотя отрывала свою голову от лап и, повернувшись в сторону звука, подавала тихий, чуть приглушённый звук «Бувв». Дети не спали. Часть из них что помладше, полусонно щурились на огонь, изредка лениво отмахиваясь от гнуса, а ребята, постарше сидя на чурбаках о чём – то в полголоса переговаривались. Время от времени один из них вставал и подходил к ведру, висящему над костром. Ведро было доверху наполнено раками, вода в нём вот – вот должна была закипеть. Не смотря на то, что в прозрачных водах рек раки водились в изобилии, местные не считали их за серьёзную пищу – так баловство. Но дети частенько лакомились ими, уходя на рыбалку или на пастбище в ночное.

– Скоро они уже там, – полусонно пробурчал коренастый паренёк лет семи – восьми, – страсть как есть хочется.

– Уже закипают, – ответил самый старший из них, высокий подросток, с правильными чертами лица и русым волосом. Вопрос в прочем не требовал ответа. Все и так, по запаху, знали, что осталось недолго. Сильный аромат раков вперемешку с диким чесноком, смородиновым и черёмуховым листом стоял над поляной.

– Ух и запашище! Прям язык впору сглотнуть, – подал голос хмуроватый мальчишка, сидевший рядом с костром на брёвнышке, – вроде и еда не еда, а по мне так я этих раков бы кажный день бы ел.

– Надоедят ещё, – заметил старший, – походишь с моё в пастухи и наешься на всю жизнь. Не зря же мужики их не жалуют. В детстве наелись.

Стоит отметить, что наши с вами потомки не жили впроголодь. Каждый мог прокормить и себя и свою семью, достаточно было трудолюбия. Конечно, случались скудные, засушливые года, когда пришедшая жара уничтожала урожай, а многочисленные лесные пожары угоняли дичь далеко на север. Либо необычайно морозные зимы, так сковавшие льдом реки и озёра, что не было ни какой возможности рыбачить. В остальное же время жизнь была довольно таки сытной. Тем не менее, с раннего детства ребятишек приучали добывать пропитание самим себе, так как считалось, что только ленивый не сможет выловить в реке рыбину или поймать в силки птицу или зайца. А уж про ягоды да грибы и речи быть не могло.

– Ну, вот и готовы! – Густая пена побежала из ведра и притушила огонь костра. Старший аккуратно снял варево с тагана и слив воду, бережно вывалил раков на заранее приготовленный кусок бересты. Второй, чуть помладше, но то же довольно взрослый парень начал гладко оструганной палкой выкатывать из костра печеную картошку. Все юные пастухи дружно придвинулись к костру. Кто – то достал заранее припасённые огурцы и зелень, кто лепёшку, кто-то выложил шмат солёного сала и варёные яйца. И такой снеди набралось на небольшой пир. Но раки были всё же главным угощением. Большой кучей они лежали во главе стола, источая такой сильный аромат, что ребятишки не успевали сглатывать слюну. Но вот, все дружно приступили к позднему ужину. Скоро от горки раков ничего не осталось, картошку тоже довольно быстро прикончили, как и все остальные припасы. Да и шутка ли, пробыть целый день на свежем воздухе, приглядывая за норовящими разбрестись коровами, тут волей неволей нагуляешь аппетит, а уж про молодые растущие организмы и говорить не приходится. Наевшись, ребятишки сгребли объедки в кучу и свалили рядом с псом. Тот лениво поднялся, порылся в пустых панцирях и, найдя что – то съедобное для себя, немного похрустев, снова улёгся на своё место, теперь уже отвернув голову в другую сторону и закрыв нос лапой от надоедливых мошек и комаров. Часть ребятишек за это время успели сходить на реку. Там, отмыв ведро, наполнили его заново чистой речной водой и вновь повесили над огнём. Другие же в это время принесли ещё дров и подкинули в костёр. Остальные, вернулись с пучками различных трав и листьев, поместив это всё в закипающую в ведре воду. Там теперь будет готовиться таёжный чай. Все улеглись вокруг огня, в ожидании питья, сытно отдуваясь и зевая.

– Лёха, расскажи легенду, – самый младший вновь нарушил молчание.

– Ой, надоела уже, – возразил конопатый мальчишка,– давайте лучше про лешаков, да про водяных.

– Ты, Никитка, большой такой, а всё в сказки веришь, – ответил ему мальчишка в стареньком полушубке, накинутом на плечи и полулежавшем прямо под сосной. – Наслушаешься бабок, вот тебе и мерещиться всякая нечисть!

– Да я сам по весне в омуте водяного видел, – вскрикнул Никитка. – Большой такой, усами шевелит, да глазищи как крынки здоровенные таращит. Столько страху натерпелся, еле до берега догреб, чуть вёсла не потерял. А морду и проверить забыл. Думал на дно утянет!!!

– Налима, поди, испугался, – заметил старший, – налим по весне в омуте кормиться, да ещё и там здоровенный такой появился, говорят с низовьев пришёл. Матвей седой видел. Говорит, поначалу с бревном попутал. А потом смотрит, бревно то с жабрами, да хвостом чуть пошевеливает. На месте видать искал чего. Вот и водяной весь тебе. Поймают его мужики, твоего водяного, да ещё и ухи наварят. Вот и весь сказ. Слушайте лучше легенду. Сами запомните, да внукам и детям своим расскажите. Старики велели её хранить. Они то её сами от дедов слыхали, а те от своих. А у тех отцы всё это видели.

Было это много зим и лет назад. Людей тогда жило так много, что места им в деревнях не хватало и вот решили они построить большую деревню – Город. Сказано – сделано. Понастроили из камня, железа и стекла огромных домов. Да таких больших, что стоишь у крыльца того дома, вверх смотришь, а крыши и не видно. Да и домов тех было столько много, что от крайней избы, через ту деревню день или два идти, и то не всегда дойдешь, – рассказчик вёл свою историю на распев, слегка приглушив голос, словно рассказывал какую то тайну. Старался не перепутать ни слов, ни поменять интонации, слышанной им когда-то от своих предков. – И люди в этом Городе всегда бежали куда – то. Выйдут утром на улицу, голову вниз опустят, что б друг друга не видеть, уши заткнут, что б друг друга не слышать и бегут. И так целый день. Туда – сюда, туда – сюда. Дошло до того, что соседи друг друга ни в лицо, ни по именам не знали. А бегали они за Деньгами и Успехом. Это у них боги такие были. Боги те злые были. По началу вроде как и людям служили, кормили и одевали их. А потом выросли и людей себе служить заставили. – Рассказчик замолчал, он обвел взглядом ребят, как те с затаённым дыханием слушали эту легенду, не раз ими слышаную, но каждый раз удивительную, непонятную, страшную. Каждый силился в своём воображении нарисовать невообразимую для себя картину гигантских домов и толп бегущих куда – то людей. – Сначала заставили людей лес вырубить, да понасадить каменных да железных деревьев, только те расти не захотели. А звери там жить не смогли и ушли куда подальше. Потом боги велели людям железные сети на те деревья повесить, что б птиц ловить. Ну и птицы все улетели вслед за зверьём. Потом люди стали реки каменными мешками закрывать – исчезла и рыба. И стало людям голодно. Стали они еду себе из червей и чёрной грязи делать. Еда та была плохая и стали люди сильно болеть – мор среди них пошёл. Дальше больше – запретили те боги жениться людям, да детей заводить. Повсюду стало много стариков. Толстых да больных. Ни тебе охотников, ни рыбаков, ни пастухов, ни пахарей. И стали тогда люди убивать друг друга, а некоторые даже есть. Вот тогда-то мудрые старики собрали свои семьи, да и сбежали далеко, в леса, которые ещё сохранились. Тяжело им поначалу было. Зверя мало, рыбы то же. Вот картошка их и спасла. Картошку с тех пор и чтут. А внукам своим, да правнукам велели строго наказать и помнить эту легенду как Деньги да Успех убили столько людей, что звёзд на небе меньше, чем тех, кто от голода, болезней да от войны помер. И хотя люди ушли из того Города, и лес нормальный везде нарос, да только боги те, всё ждут, когда люди друг друга в лицо узнавать перестанут, что б снова верх взять, да в этот раз уже всё себе забрать. А по сему надо нам эту легенду из века в век хранить, да помнить, как чуть не сгинули мы в никуда из – за ненастоящих и злых богов.

Рассказчик закончил. В воздухе повисла зловещая тишина. Маленькие сидели, открыв рты, и смотрели ошарашенно по сторонам. Те, что повзрослее, хмуро насупив брови, взирали пристально перед собой. Кто – то закрыв глаза, погрузился в размышления.

– Странные наши предки были, – нарушил молчание Никитка – это ж, сколько дров то надо было те каменные дома натопить!!! Потому, поди, весь лес – то и вырубили! А ещё как же в таком доме то жить? Скажем, захочешь на печь, а она до самого верху сложена. До неба! Упадешь с неё и убьёшься на смерть. Чудно, паря.

– Так про то и разговор! Вон их, сколько каменных да железных стволов по лесу то разбросано. Старые уже. И зачем они нужны то были?! – вставил серьёзный мальчонка лет десяти, до сих пор не проронивший ни слова. – Да и сколько железок непонятных мужики в лесу находят. А менялы? Вот откуда они ружья да патроны берут? Знать от предков находят! А ещё говорят, будто предки и летать умели! И не только по небу, будто они и к звёздам летали, и на Луне город построить хотели. И будто даже бессмертными быть могли.

– Уж не знаю, как летать и бессмертными, но смертными то они точно были! – Старший вмешался в разговор, – вон Молчун рассказывал, он далеко на юг ходил, две Луны ходу, говорит там долина меж двух гор, так она вся человеческими костями набита, ступить страшно. А костей так много, что между них, до сих пор ни травинки не проросло. И не то, что люди – звери туда ступить боятся. Песок меж костей ветром принесённый вниз осыпается, а всё никак засыпать не может. А местные ближе чем за десять дней ходу ни то, что дома не строят, на охоту не ходят. Так говорит. Дня за два до того места, такой ужас берёт. Ни спать, ни пить, ни есть не можешь. В воздухе такая тишина, на небе ни облачка, ни ветерка. Жуть. Птиц нет. Мух нет. Даже змеи – и тех не встретишь!

– Да уж, видать проклятое место! – отозвался рассказчик – не зря нам предки легенду эту оставили! Глядите, мол, и помните! Ждёт и вас смерть страшная, если станете такими же, как и мы.

– И чего же он тогда туда ходит? Видать барыш, какой хороший там есть.

– Ясное дело. Там видно патронов пропасть, да и ружья как новые он оттуда таскает. Вообще странный народ эти менялы. Ни дома, ни родных, ни имён. Придут в деревню, барыш свой обменяют, и поминай, как звали. Ходят меж деревень. Иной раз и по полгода не видать их. А потом придет, как ни в чем не бывало, будто и не уходил ни куда. А про Молчуна и вовсе говорят, будто ему более ста лет. Самые старые его таким помнят. И что ни смерть, ни болезнь его не берёт.

Беда

С тех пор прошло десять лет. Один из этих пареньков по имени Стёпка вырос и стал Степаном. Высоким, крепким парнем, сильные руки его уже наловчились бить дичь в бору, метко кидать острогу в рыбину идущей в глубине воды, пахать землю и умело орудовать топором. Что б стать настоящим мужиком ему оставалось лишь жениться да завести детей, мал мала меньше. Избу он уже знал где себе срубит. На дальнем краю села, около самой реки. Община уже отвела ему это место. И невесту он себе приглядел. Настю. Из соседнего села. Родители что его, что её знали и ничего против не говорили, да и Настасья, каждый раз встретившись со Степаном, то на ярмарке, то на гуляньях, то ещё где рдела как мак и прятала взгляд. Но сначала, по старым традициям замуж должна была выйти старшая сестра Степана – Катерина. Катюха была загляденье – высокая, густой русый волос аккуратно уложен в толстенную косу, над серо – зелёными глазищами – чёрной дугой брови. Прямой нос был слегка вздёрнут на самом кончике. Губы сочные и алые всегда слегка улыбались, как будто спрашивали: « Что ж ты так меня пристально смотришь?» А взгляд и вправду нельзя было оторвать. Все мужики, местные и приезжие заглядывались на неё. А мать, бывало, сядет на скамью, посмотрит на старшую свою пристально, да скажет, слегка, как бы с укоризной: « Вся в бабкину родову. Та тоже всех мужиков в окрестности с ума посводила.»

Той весной все ждали, что вот-вот начнут к ним в дом ходить сваты. Мать волновалась, как бы жених путний попался. Ребятня ждала многочисленных гостинцев. Пряников, да мёду. Да безделушек каких, на вроде свистулек. Батя однажды молчал, молчал, да проронил:

– Ты Катюха, жениха – то пристально смотри, не кидайся на первого встречного – поперечного. Они красавцы – красавцами, а на охоте или в поле глядишь, толку от него не много. Детей потом голодом заморит. По мне, так я б из всех нынешних женихов Никитку соседского в зятья взял. Охотник он больно хорош, а зимовье в том году на покосах рубили, топором работал – залюбуешься!

– Тю, – вставила мать – Никитка соседский! Выискал жениха! Да наша Катюха кого посправней найдёт, себе под стать!

– Вот скоро и поглядим – буркнул в ответ отец, – девка она у нас не дура, поди самой тяму хватит выбрать.

Невеста тем временем, гремела посудой у печи. Стряпала обед и в свойственной ей манере делала вид, что не замечала о чём идёт речь. Да и не было у неё на примете женихов никаких. Думала она всё больше о хозяйстве, да о том, что пора выходить за муж уже настала. Ещё год – два и засидится в девках, а молва пойдёт, что Катюха Матвеевская шибко переборчивая в женихах, и пойдут тогда к ней свататься бобыли. А за бобыля тем паче замуж неохота выходить. И уже начала прикидывать, с кем связать свою жизнь. В конце – концов, стерпится – слюбится. Вон соседская Натаха, уж на что была знатная девка, вышла же замуж за Петруху Кузнеца, детей нарожала и ничего, довольная. «Ни чего – говорит – вы девоньки не смыслите в любви. Вон Петруха мой, вроде и хмурый всегда ходит. А домой с кузни вернётся!!! И усталый. И с ног валиться. А как обымит! Ой! Куда душа только летит….» « А потом, – не унимается Натаха. Ещё и подмигнет так нам глазом хитро, и шёпотом, по секрету, – не зря ж он нам кровать железную смастерил!» Говорит: « Это что б Натаха она от любви нашей не сломалась!» Ох уж эта Натаха, Натаха. И в краску вгонит и на жизнь семейную по-другому посмотреть заставит. Степан тем временем прикидывал о своём. « Значит Катюху, всё одно нынче сосватают, хоть и жаль сеструху, а ничего не поделаешь, знать в сентябре свадьбу сыграют, а там можно и мне уже идти свататься, опять же к следующей весне поженимся. Оно конечно лучше б тоже к осени. Да только ждать не с руки. Вдруг кто Настеньку мою сосватает. Она, конечно, ждать меня обещала. А вдруг родители её заартачатся? Или разлюбит меня? Хотя не должна.» Степан вспомнил, как этой зимой встречался со своей невестой проездом через соседнею деревню. Возили они туда орех на муку менять. Нашелушили того ореха прошлой осенью прорву. Куда его девать то? Уж и масла нажали с него. А его всё много. Вот и сговорились с Холмовыми (Холмы это деревня соседская) на муку сменяться, у тех больно много ржи уродилось по осени, а ореха им кедрач не дал, отдыхал видно. Кедр он же не каждый год родит. Бывает и пусто в лесу, хоть шаром покати. А без ореха зиму коротать не так весело. Когда в печи его прокалишь, когда так, сырого как есть погрызёшь. Всё одно приятно. Так вот и свиделись они с Настей около колодца. Прижалась она к нему, да сказала, что любит его больше всего на свете и что ждет, не дождётся, когда они сватов пришлют. И про сестру его, Катерину, то же знает. Парни в их деревнях наперебой бахвалятся, что засватают её себе и будет у них жена самая красивая в округе. « Скорей бы уж…» – выдохнула она. И посмотрела на него так, что у Степана до сих пор в груди щемит.

Женихи той весной к ним в дом и впрямь повалили гурьбой. Одни за одним, одни за одним. И все сваты женихов хвалят. И красавцы они. И работящие. И умельцы то на все руки. И охотники, рыбаки, плотники. А женихи то уж, как петухи. Встанут у двери и стоят довольные, на невесту украдкой поглядывают, краснея. Все то были. И деревенские, те которым жениться давно уж пора. И те, что первый год женихаются. Туда же. К Катерине свататься. И Никитку сватать приходили. Аж три свахи наперебой напевали. А уж батя довольный сидел. Всё на Катерину смотрел. Вдруг отцовый совет услышит. И с соседних деревень приходили. И Холмовские и Зареченские и Ярские и даже с Далёкой деревни приходили, а тем два дня пути. Эк слава то прокатилась. А пуще всего, так это когда староста общинный с Медвежего приехал. Сам с сыном. Сын у него парень видный! Серьёзный. Зашёл. Вежливо поздоровался. Гостинцев всем на стол выложил. Отцу значит целый туесок пороха, матери холста белёного, Степану нож охотничий, кованный, в ножнах чёрных, узорчатых, про малышню не забыл, целое сито пряников, да по свистульке каждому. И невесте – само собой. Бусы разноцветные, зеркало красивое. Явно у менял брал. Да ещё ворох шкурок соболёвых. Сам добыл. После сел скромно в угол. Батя крякнул и вопросительно глянул на старшую дочь. Катерина хоть и держалась, а видно, что сама взволновалась. Уж такие – то женихи не к каждой невесте приходят. А староста меж тем и говорит. Спокойно так, обстоятельно. « Избу мы новую уже срубили. Большая, светлая. Печь новую сложили. Коня я рабочего молодым дам. Да ещё и выездного – Грача». Степан вздрогнул, помнил он того жеребца. Чёрный как смоль, ноги длинные. Матвей – старосты сын на нём осенью на ярмарке первый приз взял. Батя ещё разок крякнул, мать охнула. « Покос мы нынче новый расчистили. Картоху и зерно пока совместно посадим. Решайте. Торопить не будем. Но и силой уговаривать тоже не станем. За тобой слово, невестушка». Катерина даром что взволновалась, но взяла себя в руки, поблагодарила и ответ дала: « Спасибо вам люди за честь оказанную. И жених у вас знатный. И сами вы люди хорошие. Ничего про вас дурного не слыхивали. С дороги дальней отведайте пирогов моих. А мы вам к концу месяца с отцом моим да с братом ответ пришлём». Всё, как положено, сказала. Стало быть, не против, вроде как. Попросила она, таким образом, время пообвыкнуть с мыслью о скором замужестве. Все довольные сели за стол. Ели пироги невестины, хвалили их. Мужчины сдержанно судачили о делах житейских. Что скоро уж снег таять начнёт, а там уж и сеять да сажать пора. Много ли нынче воды будет. Зима вишь какая снежная. Да о том, о сём. Жених всё сидел и молчал. Видно, что волновался. Ни к еде, ни к питью не прикоснулся. Лишь один пирожок отведал, похвалил Екатерину и отвел от неё взгляд. Женщины сидели тихо, о чем – то вполголоса перешёптывались. Ребятня подарки похватали, да на улицу – слух разносить. А Степан молча сидел. Да сам уже подумывал, кого в сваты к своей Настеньке посылать.

Первые дни в доме про то сватовство молчали. Ждали когда дочь сама что скажет. На третий день Екатерина, перед самым завтраком, полушубок одела, шаль накинула, да уже в дверях обернулась и сказала: « Послезавтра в путь собирайтесь, пусть уже к свадьбе готовиться начинают». Да вышла, как будто ни в чём не бывало. Мать заплакала, отец довольный на табурете сидя, повернулся к Степану: «Принеси ка сын мне ружьё, я на озёра схожу, проверю морды. Вдруг рыба, какая путняя попалась. Мать с невестой пирог закатает, а может и зайцев настреляю. Ты дома будешь – матери с Катериной не когда будет, они на стол готовить будут. Народ к завтрашнему кликнем. Всё ж дочь замуж выдаём. Шутка ли». Помолчал, по коленям ладонями себя хлопнул. Вздохнул. «Так тому и быть!» – сказал на выдохе. Встал. Оделся, взял ружьё и вышел. В окно было видно, как отвязал пса, о чём – то перемолвился с Катериной и пошёл.

Ждали его к обеду. Мать уже принесла муки, да замесила тесто. Катерина вместе с ней хлопотала по кухне. Малышня то же не сидела без дела. Дров натаскали, воды в санях с реки полную кадку привезли. Степан не спеша сходил к скотине. Дал всем сена, да зерна, решил перед дорогой истопить баню. Растопил печь. Взял сани. Водрузил на них банный бочонок. Бочонок был старый, но ещё крепкий. Давно, уж и не припомнишь когда, отец привёз его с ярмарки. Новенький, сладко пахнущий кедровой смолой. Четыре ведра в него входило. Ведра то же взял, на коромысле. В самом деле, не ходить же на реку лишний раз. Пошёл не спеша. Погода была хорошей. Стояла середина марта. Солнце уже грело ласково. То тут, то там суетливо и радостно чирикали воробьишки. Местами на дороге вытаивали пучки сена, выпавшие с воза. Где-то в загоне громко и протяжно замычала корова. Залаял пёс. Деревенские, что попадались на пути, поздравляли с невестой в доме. Никитка тоже попался на пути – пожал руку приятелю и поздравил.

– Слыхал Катерина жениха себе отхватила – будь здоров! Увезут её теперь в Медвежье. Не жалко сестру – то отдавать?! – В голосе его сквозила досада.

– Ты, Никитка, не огорчайся. У Катюхи знаешь характер какой! Хуже иного мужика будет. Как упрётся в своё – спасу нет! – Поддержал Степан дружка своего. – Ты смотри, девок же много хороших, а давай я сам к тебе в сваты пойду. Кого хочешь засватаю. А хочешь, вместе по осени свататься поедем. Я к Насте, а ты к сестре её Наде. Здорово будет. И две свадьбы вместе отгуляем и породнимся и дома рядом поставим. А!?

– Да ладно, посмотрим, до осени ещё дожить надо… – Никитка был парнем серьёзным, много болтать не любил. Да и знали все, что сох он по Степановской сестре, давно уж.

С мыслями о том, как будет здорово всё же породниться с другом. Как здорово было б, и свататься и пожениться одновременно, вернулся Степан с реки к дому. И что-то ёкнуло у него нехорошо в груди. Их старый пёс, Верный, скулил у крыльца не привязанный, а в избе был слышен шум. Поставив вёдра и санки посреди двора Степан, как был в валенках вбежал в избу. Дома стоял шум. Суетились и рыдали бабы. Тут же бегала и причитала соседская бабка Дуня. Младшие бледные и явно испуганные жались к стене, рядом с печью на скамье, не раздетый, весь окровавленный, в лохмотьях, без сознания лежал отец. Шапки на его седой голове не было. Лицо было перепачкано кровью, он еле – еле с натужным хрипом дышал. Рядом на табурете, левой ладонью зажав правую руку, из-под которой струйкой текла кровь, сидел Молчун – меняло. Гость в их краях не частый. Но каждый раз появлением своим являвший целое событие для деревни.

– Стёпушка, – сквозь слёзы пробормотала мать, – батю то нашего медведь поломал. Что ж теперь будет-то….

– В баню его срочно, – скомандовала соседка, – обмыть первым делом надо, да одежу драную снять, а то в кровищи всё. Глянуть надо. Да не вой ты под руку, – прикрикнула она на мать, – видела Степан ты баню готовишь, а нет, так понесли ко мне, моя ещё с утра топлена.

– Да не надо, наша уже теплая, не парить его же там, отмыть только.

– А у тебя там что, мил человек,– сказала баба Дуня Молчуну и спокойно, но властно отодвинула его ладонь. – Не страшно – подслеповато щурясь, заключила она. – Ты Катюха, давай батю с братом бери тихонечко, да несите, что б не растревожить, а ты – глянула она на менялу – поди и сам дойдешь, а я пока до дому. Надо мне взять там кое – что. А вы чего уставились, – прикрикнула она на ребятню, ну ка на печь, да не мешайте тут нам, а ещё уберите ка тут пока, что б нам то помочь, да матери воды дайте, а то она ни как не уймется. Да будет твой мужик жить! Не таких отхаживала.

В бане отца водрузили на полок и бабы, стараясь не глядеть на срам, содрали с него одежду. Бабка аккуратно поливала его ковшом, отмывая уже успевшую запечься кровь и одновременно ощупывая и оглядывая раны.

Жить будет, – заключила она, – помял сильно, да местами шкуру подрал до костей – заживёт, а вот с ногой паря плохо. Вишь как вывихнул её. Видать жилы перервал все, когда трепал. Хромый будет теперь до самой смерти, да ещё нога, поди, сохнуть начнёт. Тут уж теперь ничего не поделаешь.

Тем временем руки её ни одной секунды не были без дела, одним отваром она бережно промывала глубокие, рваные раны, другой время от времени он вливала по капли в бесчувственный рот пострадавшего. К некоторым ранам она прикладывала пучки распаренных трав, так и оставляя их.

Ну, ка девка, – обратилась она к Катерине, принеси ка тряпицы какой-нибудь, раны то отцу твоему перевязать, да почишше найди.

Я сама, – ответила мать и убежав в избу принесла холст, ещё недавно даренный её сватами. Пригодился. Бережно перевязав ему раны длинными лоскутами, которые тут же надрал Степан, она сказала, – ну, а теперь держите его, дюже больно ему счас будет! И начала сухими, жилистыми пальцами шарить по вывихнутой ноге. Иной раз казалось, что она так тщательно пытается что-то нащупать в глубине отцовского тела, что вот – вот вырвет кусок плоти прямо так, голыми руками. Отец застонал.

Терпи мужиче, терпи! – Спокойно ответила она ему. – Уже теперь скоро. Уже и стонешь. В себя приходить начал. Ещё не раз посудачим о жизни с тобой по-соседски. Да на поминках моих ещё побывашь. А я, милый мой ой как не скоро туда собираюсь!

Так приговаривая, она что-то резко дёрнула в ноге. Там хрустнуло. Отец громко вскрикнул и окончательно потерял сознание.