Текст книги "Зловещая долина (СИ)"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Вы делаете такое замечательное дело… Я знаю, вам тяжело, общественное мнение… Я мог бы пожертвовать… – а сам потеет и нервничает, крутит нашу фирменную авторучку влажными волосатыми пальчиками. – Я видел фотографии этого меха на вашем сайте, читал отзывы… знаете, я очарован. Я просто очарован.

Мне нельзя продавать ИскИнов, противопоказано. Во мне нет коммерческой жилки. Я не могу продать Галатею кому попало. Это же ИскИн, а не кофемолка, это мыслящее существо… мы продаём механических рабов, что за гнусность!

Впрочем, общество этого не признаёт. Нелепо заикаться, что у наших мехов – личность и свободная воля. И так нас постоянно хотят освидетельствовать и упрятать в жёлтый дом навсегда. Но – какая разница, в каком сосуде селится душа: в комке нейронов или в нейристорной плате? Ведь один и тот же принцип – изучение окружающего мира создаёт взаимосвязи между понятиями, и эти взаимосвязи образуют опыт и память…

Ага, мехи – не живые. Им не бывает больно – как же, помилуйте, можно называть болью дискомфорт потери! Им не бывает страшно – ну да, вы ведь не можете понять по псевдодермовой маске с мимическим контуром, что Галатея думает и чувствует, идя в опасное место – и потом, вы ведь не вскрывали их «чёрные ящики»… Да ну, всё равно никому ничего не докажешь!

– Ей уже около трёх месяцев, – говорю я. – У неё есть приобретённый опыт, а потому с ней очень легко и приятно общаться, даже непрофессионалу. Умненькая девочка, спокойная, ласковая…

Глаза у заказчика блестят, но он имеет такт молчать. Просит только показать ему Долли, ссылается на разрешение Мамы-Джейн. Мама-Джейн кивает, хоть и хмурится. Ладно, ещё ничего.

Долли впархивает в комнату. Её динамический стереотип безупречен – невероятно похожа на живую старшеклассницу. Заказчик краснеет и вытирает лоб платочком:

– Неужели же она – машина?

У меня на сердце кошки скребут, но я показываю. Даю рассмотреть вблизи, даю пощупать её ладонь – чтобы он ощутил её суставы и вибрацию крохотных моторов. Приподнимаю парик малютки, показываю, где разъёмы для подключения к нашему порталу для обновлений, где разъём постоянной связи. Включаю голопроектор и показываю схему корпуса. Показываю том инструкции по эксплуатации – Долли может и сама объяснить всё, что потребуется, но мы настаиваем на том, чтобы пользователи читали инструкцию. Так они лучше понимают, с чем имеют дело.

Он слушает внимательно, задаёт неглупые вопросы; я даже перестаю нервничать. Клодия и Мама-Джейн чуть улыбаются, Маленькая Долли тоже робко улыбается – я расслабляюсь, рассказываю о том, как малютка заточена под медицинский контроль, про её датчики кровяного давления, температуры тела, сахара в крови, про то, что мы планировали профилактику сердечных болезней, и она…

И тут заказчик меня деликатно перебивает. Кашлянув.

– Прошу прощения? – говорю я.

– А как её выключить? – спрашивает он.

Долли смотрит широко раскрытыми глазами. Клодия еле заметно усмехается. Мама-Джейн хмурится отчётливее. Я беру себя в руки.

– ИскИны не нуждаются в сне, – говорю я, – и перезагрузка во время обновлений, предоставляемых фирмой, происходит при бодрствующем сознании. В норме их не «выключают», как вы говорите. На случай какой‑нибудь непредвиденной ситуации вы получите кодовое слово, произнесение которого – нет, не «выключит», а всего-навсего блокирует связь между управляющим блоком и динамической системой машины. То есть, вы лишите её способности двигаться. Но, конечно, снять блокировку сможет только наш специалист, штука это травматичная для Галатеи, поэтому злоупотреблять…

Пот так и катится по заказчику градом. Он трёт себя под подбородком.

– Но как же… Я имею в виду: она всегда всё… это самое… контролирует? И записывает? – сглатывает и облизывает губы. – Я не о том, чтобы она не двигалась. Я о том, чтобы она… это самое… не контролировала какое‑то время. Но двигалась. По приказу. Так можно?

Мама-Джейн хрустит пальцами.

– Вот интересно, – не выдерживаю я, – вы понимаете, что отключённый мозг – это кома? У человека и у ИскИна, всё равно.

Заказчик пугается.

– Нет, я не хочу, чтобы она в кому впала! Но она же машина, значит, надо придумать какой‑нибудь выключатель… безопасный.

– Позвольте поинтересоваться, зачем? – вкрадчиво спрашивает Мама-Джейн.

Заказчик мнётся и мямлит. Уши у него светятся, как стоп-сигналы грузовика в ночи. Я понимаю больше, чем он сказал.

– Долли – ИскИн, – говорю я. – Она мыслит. У неё есть свои симпатии и антипатии, она многое чувствует, хоть и машина. Это машина высокого, очень высокого класса. Уже существо, а не предмет.

– Это я знаю, – кивает заказчик. – Очень, очень хорошая, замечательно красивая и очень дорогая машина… просто как живая девочка… но вы не додумали с выключателем…

– У человека его тоже нет, – говорит Мама-Джейн.

– Человека это не украшает, – пыхтит заказчик. – А машину – тем более… Но – ладно. Ей ведь не может быть больно, да?

Кровь приливает к моему лицу. Я делаю усилие, чтобы не сжать руки в кулаки. Уже хочу сказать, что сделка не состоится, с языка едва не срывается что‑то, крайне оскорбительное – но тут врубается селектор. На связи Алик-Хамло.

– Робби, – говорит он, – со мной только что связались из МЧС. Пожар на станции метро. Они просят, чтобы мы там были; случай, говорят, пустяковый – но они просят, чтобы мы их подстраховали.

– Понял, – киваю я. Отключаю Алика, врубаю общую тревогу. Говорю по трансляции. – Всем Галатеям не ниже третьего поколения через две минуты быть на вертолётной стоянке. Пожар в метро.

– А вы при чём?! – поражается заказчик, но мне не до него.

Мама-Джейн забирает Долли, которая – мех второго поколения. Мы с Клодией бросаем заказчика на произвол судьбы и бежим к вертолётной стоянке. Мама-Джейн с ним сама закончит – сделка всё равно не состоится. Когда заказчик говорит, что меху не больно – это симптом отвратительных вещей.

Деньги – деньгами, бизнес – бизнесом, но не могу я продать Маленькую Долли человеку, который решил, что с ИскИном можно делать то, что нельзя с живыми людьми.

А он решил. А с ИскИном тоже нельзя.

А «пустяковый случай» на языке МЧС означает возможное бедствие жутких масштабов. В последний раз «пустяковым случаем» была трещина в стене здания, которая обернулась рухнувшим торговым центром. Если бы не мы, смерти считали бы сотнями.

Теперь пожар.

Чёрт, ненавижу пожары – это чертовский риск даже для мехов. Но Галатеи справятся. Они всегда справляются – их и создавали для таких ситуаций.

У входа на станцию метро – толпа. Полиция, МЧСники, пожарные… оцепление – и не пускают пассажиров. Дело ожидаемо хуже, чем нам сообщили.

Рыжик осторожно сажает наш крохотный вертолёт на площадь у входа. Нас – семеро, считая меня, хотя во мне и нет особого смысла: я даже не координирую их толком. Просто присутствую – для людей, не для мехов. Моя команда – апгрейженный Кевин, оба Ланса, новая Герда и Герберт Алика, Клодия. Они одеты в форму Чрезвычайной Службы – чтобы не привлекать к себе внимания; на нашем вертолёте тоже их эмблема – нам давно уже её разрешили.

ИскИны бегут к входу, а я – за ними. Коп пытается остановить Рыжика – Рыжик осторожно отводит его руку. К нам навстречу выскакивает Вальтер, командир городской Чрезвычайной Службы, у него белые губы, он часто, порывисто дышит.

– Слава Богу, Робби, – выдыхает он, увидев меня. Жмёт руку до боли. – Беда. В вестибюле дым, огонь – температура такая, что людям не войти, даже в защитных костюмах. Со станцией связи нет – похоже, там вырубилось электричество или повреждена проводка. Мы даже не знаем, горит ли внизу. Похоже на теракт. В любом случае – на станции люди. Час пик… не всех успели эвакуировать.

Мои детки даже не переглядываются, но я понимаю, что они обсуждают положение «мысленно», по радио, машинным кодом, на своей волне, недоступной полицейским рациям и не создающей для них помех.

Им хватает полминуты. Клодия легко целует меня в щёку:

– Мы слышали, босс. Мы приняли решение, босс. Мы идём.

Я киваю. Вальтер кричит: «Пропустите, пропустите их!» – и ИскИны бегут к входу в станционный вестибюль. Пожарные смотрят на них безумными глазами.

Пожилой пожарный останавливает Герду, схватив за запястье:

– Девонька, стой, нельзя! Вы ведь даже без масок, там дым…

Вальтер устало урезонивает:

– Отпусти, Пит. Это – команда Робби, у них свои методы.

Я надеваю радиогарнитуру, опускаю на глаз «монокль». Связь – с Клодией и со всеми. Микрокомпьютер в гарнитуре расшифровывает для меня машинный код – и пока я знаю, что происходит в аду, куда отправились мои ИскИны, мои Галатеи.

Это действует не первый закон робототехники – «мех не может причинить человеку вреда или допустить вред бездействием». Это работает основная этическая заповедь ИскИнов – «каждое проявление жизни уникально и бесценно, необходимо использовать любую возможность для его сохранения». А ещё это сложная задача для них.

А решать сложные задачи – наслаждение для ИскИнов. Решение сложной задачи – такое острое наслаждение, что Галатеи готовы рисковать собой, хоть для каждого для ИскИнов собственное существование – значимая ценность.

В их готовности рисковать я вижу что‑то уязвимо-человеческое. Прекрасное.

Ребята вбегают в вестибюль – и опускают кислородные фильтры: нехорошо, если в систему попадут частички копоти. Всё в дыму: ИскИны задействуют радары. Страшная жара – семьдесят, девяносто, сто тридцать, двести, температура растёт – ребята запускают охлаждение. Я почти ничего не вижу, в «монокле» – помехи, но я вижу внутренним зрением облака белого пара, которые окружают ИскИнов, бегущих к эскалаторам.

Нашли живого в вестибюле. Ланс-Второй, Аристократ, вытаскивает на руках молодого мужчину в полубессознательном состоянии. Одежда на юноше дымится, его волосы тлеют, кожа обожжена во многих местах – он даже не кричит, а скулит. К ним бросаются медики, Ланс кладёт человека на носилки и бежит обратно, догонять группу.

– Фантастика, – бормочет рядом со мной фельдшер штурмовой бригады медиков.

Раненый кашляет, его рвёт, он пытается что‑то сказать. Его рот закрывают кислородной маской.

Я слушаю, слушаю. Пока слышно, хоть и плохо.

Эскалатор горит: ИскИны наблюдают огонь под ступенями, сплошная стена огня, температура уже под тысячу градусов Цельсия, охлаждение мехов еле справляется, ребятам дискомфортно. Их спасает только скорость – они пробираются по балюстраде, сквозь сплошной огонь – помехи, но я понимаю, что тяжело и опасно. Три ужасных минуты, четыре, пять. Код Клодии: «Мы внизу, босс. Темно, дым, но из тоннеля тянет свежим воздухом. Здесь люди».

– Много ли? – спрашиваю я. Вслух, гарнитура переведёт.

«Живых – до тридцати человек в поле зрения. Трупы».

– Оставьте мёртвых. Тоннель обесточен?

«Герберт сообщает: на путях трупы убитых электрическим разрядом, но в настоящее время тоннель обесточен, вибраций от близко проходящих поездов не слышно. Выводим людей на следующую станцию, босс».

– В какую сторону? – спрашиваю я.

«К «Королевской Площади», босс. Всё идёт хорошо. Через пять-семь минут мы перекроем доступ на станцию – можно будет запускать через вестибюль углекислый газ и подавить пламя».

Вальтер рядом со мной напряжённо слушает. Говорю для него:

– Ребята выводят людей по тоннелю, в сторону «Королевской Площади». Они собираются перекрыть герметичные створы, чтобы пожарные могли потушить огонь углекислотой. Мне сообщат, когда всё будет готово.

– Как они прошли? – поражается пожилой пожарный. – Не могли они пройти. Не может человек туда пройти, даже в маске и защитном костюме – они уже мёртвые.

– Они в порядке, – говорю я. – Они у меня особые ребята.

И слышу, как Клодия сообщает: «Босс, створы закрываются. Газ можно будет пустить через минуту. Скорее всего, прервётся связь…» – и сигнал исчезает.

– Всё, – говорю я. – Можно гасить огонь, не опасаясь убить людей. Живых вывели, надо встречать группу на Королевской Площади.

Я иду к вертолёту. Мне надо встретить ребят, а с пожаром здесь справятся и так. И диспетчерам метро сообщат – это уже просто.

На станции «Королевская Площадь» вход блокирован, на перронах – медики, спасатели, как‑то просочившийся типчик с фотокамерами. Тоннель, по которому движутся мои ребята и спасённые люди, обесточен целиком; его пытаются подсветить прожекторами, но я объясняю – у ребят есть фонари.

Помехи внутри тоннеля так сильны, что я вообще ничего не слышу, хотя слушаю каждую минуту. Время тянется нестерпимо долго. Рядом со мной уже поговаривают о том, что «не может быть» – не иначе, как уверены, что я общаюсь с голосами в собственной голове.

– Они бы не смогли даже войти, – говорит, наконец, медицинская дама – её внешность я использовал бы для работы над боевой машиной. – Около тысячи градусов, кислород фактически выгорел… Не знаю, чего мы ждём.

Но тут я слышу писк машинного кода и бесстрастный голос перевода:

«Наконец‑то удалось связаться с вами, босс. Мы приближаемся. Находимся в семистах-восьмистах метрах от платформы «Королевская площадь». С нами пятеро детей, женщина, отравленная угарным газом, и шесть обгоревших, один – очень серьёзно. Организуйте помощь, босс».

Клодия моя, Клодия. Сердце моё. Приказала боссу, сидящему в тылу, пока её группа сражается.

Я распоряжаюсь.

– Только что получил сообщение от ребят. Отравление угаром, тяжёлые ожоги – нужно реанимационное оборудование. Спускайте скорее, ребята на подходе.

Две трети медиков срываются с места и занимаются делом. Бронированная дама смотрит на меня уничтожающе:

– Вы бредите.

Но тут МЧСник кричит, что видит свет в глубине тоннеля. Спасатели бросаются навстречу Галатеям – и я.

Конечно, они не в порядке, мои ребята. У них опалены волосы, ресницы, кожа. У Рыжика содран кусок дермы со скулы, под запёкшейся вишнёвой краской поблёскивает металл черепа. У Клодии, радости моей, закрыт правый глаз – почему? Повреждён сканер? Мне не нравится походка Кевина, кажется, он прихрамывает.

А с людьми всё хорошо – Галатеи вытащили всех уцелевших. Герда несёт троих детишек – двух в руках, одна маленькая девочка висит у неё на спине, обхватив торс ногами, как обезьянка. Аристократ держит на руках обгоревшего полицейского – в прокопчённых лохмотьях едва угадывается форма. Отравившуюся женщину вынес Кевин – она дышит в его ладонь с кислородным фильтром. Остальные цепляются за ИскИнов, но идут более или менее сами.

Их встречают, раскидывают носилки, выхватывают кислородные маски, вытягивают иглами жидкость из ампул, плачет молоденький коп, с обгоревшего срезают одежду, принимают у ИскИнов малышей. Те спасённые, которые в состоянии передвигаться и мыслить, осознают, что оказались вне опасности – и изливают на ребят потоки благодарных слёз.

Но тут уже светло, а адреналиновый выброс, заставляющий искать спасения любой ценой, уже не застит людям глаза.

– Милый, что это у вас? – спрашивает девушка у Рыжика, спрашивает испуганно и озадаченно, показывая на разодранное до каркаса лицо.

– О… поцарапался, – констатирует Рыжик смущённо, почти виновато.

Малышка лет девяти, которую он спускает с рук, с восхищённым ужасом говорит:

– Дяденька, а в тебе мотор? Ты – робот, дяденька?

Её мать, которая только что, обливаясь слезами, бормотала, как Господь должен благословить электронную Рыжикову душу, хватает ребёнка и отшатывается в ужасе. Ага, нашёлся младенец – сказать, что король голый. Становится неожиданно тихо. И все смотрят, как я тестирую сканер в глазнице Клодии. Я понимаю, о чём они думают: шесть неживых железяк спускались за ними в огонь. Имитации спасателей.

Ага, это мы проходили. Увидев нечеловекообразную машину, народ шугается сразу, разглядев в ИскИне нечеловека – шугается чуть погодя. Блистательная имитация позволяет Галатеям спасать даже тех, кто панически боится машин – но страдающие технофобиями всё равно рано или поздно осознают, что имеют дело с мехами.

– Боже мой, – говорит в тишине шустрая бабка, обнимающая молитвенник. – Демоны железные…

Вот и всё. Мне пора забирать ребят, пока не поздно. Потому что фобии – это не худший случай. Для тех, кто не страдает фобиями, чудесные ребята-спасатели, пришедшие на помощь в огне и дыму, самоотверженно рискующие собой за други своя, превращаются в инструменты. В вещи. В неодушевлённые предметы.

– Мы уходим, – говорю я Вальтеру.

– Погодите, – говорит бронированная дама, на секунду отвлекаясь от капельницы. – Они что, вправду мехи? Как любопытно…

Её картина мира, давшая трещину, самовосстановилась. Конечно, люди так не могут. Это просто машины, ну и слава Богу.

Они – просто машины. Совсем просто.

И парнишка, только что смотревший на Герду, как на ангела, сошедшего за ним в ад, уже ухмыляется:

– Шикарная кукла! Скажите, босс, а она и под одеждой такая же человекообразная, а? Детально сделана? Хе, хочу купить себе такую!

Солидный мужчина жмёт мне руку, больше не глядя на ИскИнов:

– Вы делаете очень полезное дело. Хорошие машины… я даже в суматохе подумал, что люди, хе-хе…

Галатей тискают и щиплют, заглядывают им в глаза и чуть ли не в ноздри, лапают на предмет уточнения анатомической достоверности деталей. Старые машины привыкли, выглядят, как лаборанты в обезьяннике, но у новых Ланса-Аристократа и Герды – потерянный вид. Сегодня им весь остаток дня беседовать с Мамой-Джейн – им ещё только предстоит научиться спокойно реагировать на обезьяньи ухватки хумансов, будь они неладны, наши живые родичи!

– Вам заплатят как пожарному расчёту, – говорит Вальтер. – На косметический ремонт твоих машин, хе…

– Поговори с руководством, – прошу я. – Может, купите ребят? Или, по крайней мере, сделаете нас официальным подразделением МЧС? Ты же всё время убеждаешься, что Галатеи очень полезны в вашем деле, Вальтер – ну почему вы все упираетесь? А я вынужден финансировать проект за счёт телохранителей для сильных мира сего, которые норовят превратить ИскИна в резиновую куклу для утех – ну сил же нет продавать ребят извращенцам! Они ведь заточены на то, чтобы защищать и спасать людей… а нам ещё приходится отмахиваться от спецов и военных, которые спят и видят превратить их в солдат!

– Симпатичный ты парень, Робби, – смеётся Вальтер. – Из последних идеалистов. Ну кто же будет работать в одной команде с твоими железяками! А случится какой‑нибудь программный сбой – что будет и кто ответит, а? Нет, министр никогда не разрешит.

А тот типчик с фотокамерой щёлкает и щёлкает. Как Клодия вынула глазное яблоко и протирает объектив очистителем. Как Герда заливает ранку на скуле Рыжика временной дермой из распылителя. Как Кевин задрал брючину и с помощью Герберта пытается протестировать колено… Завтра в какой‑нибудь жёлтенькой газетёнке расскажут о нехватке людей у МЧС и использовании безмозглых железяк в опасных операциях, сообщат, что люди погибли в этом пожаре из‑за нас, и очередной раз известят почтеннейшую публику о планируемом ИскИнами конце света.

Я связываюсь с «Пигамлионом-М».

– Да, Робби, – отзывается Алик-Хамло.

– Домой идём, – говорю я.

– Связь дерьмовая, ни чёрта не слыхать… Да, тут Мама-Джейн спрашивает: что делать с этим мудаком, который запал на Долли? Дать ему пендаля – или пусть тебя ждёт?

– Всё ещё ждёт, – говорю я, чувствуя, как накатывает тоска. – Ладно, пусть ждёт. У него, всё‑таки, есть деньги…

Возможно, Маленькая Долли справится – ведь это такая сложная задача… Как всегда в сложной ситуации – вся надежда на человечность машины.