Текст книги "Эпоха вечного лета"
Автор книги: Максим Савельев
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Позитивные негативы
Присаживаясь на перевёрнутое ведро, стряхивая с себя пыль и откашливаясь, я смотрю на улицу в небольшое замызганное оконце полуподвального помещения. Вижу ноги прохожих, идущих куда-то по своим делам. Среди строго наглаженных брюк и джинсов то и дело мелькают похожие на солнечных зайчиков белоснежные гольфики в изящных туфельках. Это шагают по улице школьницы, чей искренний восторг объясняется волнующим явлением природы: ВЕСНА! Многим, наверное, известно то головокружительное ощущение счастья, которое зарождается где-то внутри с первой мартовской капелью, затем просыпается, сладко потягиваясь, в апреле и, наконец, в мае – под запах грозы – вырывается наружу, взрываясь и искрясь на солнце каплями игристого, пьянящего чувства.
Я радуюсь за них и радуюсь вместе с ними, сидя в сыром подвале, собирая в мусорные пакеты ценное барахло, в течение долгих лет накапливаемое моими недалёкими предками. И если бы не это объявление, составленное в строгой, почти угрожающей форме, где «до 27 мая жильцам убедительно предлагается очистить подвальные помещения во избежание конфликтов между жильцами в связи с модернизацией подвальных помещений» (бред какой-то), я бы ни за какие коврижки не стал бы в эти весенние дни вдыхать пыль веков, перебирая полуистлевшие тряпочки и бумажечки. Но чего не сделаешь во имя модернизации и во избежание конфликтов!
Старые лыжи, пробитые кастрюли, кипы газет, прожжённые штаны, клюшки, поломанные утюги, швабры, фотоувеличители и десятки килограммов когда-то, наверное, приобретённых по блату, но уже испортившихся фотореактивов теперь носят характерное и смешное название – тряхомудия.
Уже почти четыре часа ощущая себя археологом, я рассуждаю сам с собой, злюсь и не могу найти ответ на таинственную загадку – почему сразу нельзя было всё это вынести на помойку, ё-моё?! Обливаясь потом, кряхтя и упираясь ногой в полочную стойку, я пытаюсь вытянуть остатки ламповой радиолы, но слышу треск и, чихая от пыли, уже лежу, заваленный коробками, мешками и старыми чемоданами.
Нелестно отзываясь о модернизации подвальных помещений, разгребая узлы и тюки, я пытаюсь присесть на чемодан, который трещит подо мной и разваливается, рассыпая вокруг меня всё содержимое. В треснутом шифоньерном зеркале я вижу своё отражение – взлохмаченного мужчину с физиономией только что закончившего смену шахтёра. Он улыбается мне, а я ему.
Желание поскорей уйти домой и принять душ куда-то пропадает, когда я вдруг обнаруживаю свои школьные тетрадки, дневники и альбомы для рисования, которые разбросал вокруг меня внезапно треснувший чемодан.
Не знаю, практикуется ли это сейчас в современных школах, но в моём дневнике среди прочих дисциплин отмечались оценками прилежание и поведение ученика – и даже выставлялись годовые отчёты.
Казалось бы, поведение и прилежание должны оцениваться как общие качества, ан нет. В моём, например, случае по поведению стояла тройка, а прилежание оценивалось аж на четыре балла. И мне всегда смешно представлялся школьник, ПОВЕДЕНИЕ которого просто ужасает – он вспыльчив, драчлив, подкладывает учителям кнопки на стул, отбирает у первоклашек булочки и кефир, он курит и нецензурно красноречив. Однако ПРИЛЕЖАНИЕ его оценивается на пятёрку – он идеально чист, выглажен, причёсан, опрятен. Его ботиночки блестят, воротничок светится белизной, а его маникюрные пальчики аккуратно раскладывают на парте школьные принадлежности, он любит учиться, он отличник!
Или напротив – всклокоченный, помятый, с вечно грязными руками ученик, у которого пахнет из ушей, который то и дело грызёт карандаши и подрисовывает ими же в учебниках усы, рога и фингалы великим деятелям науки и культуры. Он двоечник и лентяй. Но его идеальное ПОВЕДЕНИЕ приводит в неописуемый восторг всех окружающих – он вежлив, учтив, переводит через дорогу бабушек, он обходителен и уравновешен.
Мне даже страшно было себе представить такие противоречия в одном человеке. Однако строгая советская школа почему-то чётко разделяла эти две дисциплины. Вероятно, для того, чтобы заранее как-то определять будущих шизофреников и параноиков. Наверное, так!
Рассматривая свои дневники и тетрадки, я вспоминаю, как в третьем классе мне посчастливилось быть свидетелем истинного проявления высочайшего прилежания девочки, которая сидела со мной за одной партой… Таня… вся такая ухоженная, беленькая. С бантиками в косичках и рюшечками на запястьях. Два или три раза в течение учебного года все ученики начальных классов были обязаны проходить медосмотр, который в школе, собственно, и устраивался. Необходимо было приносить анализы, которые в жидком виде приносили в маленьких баночках из-под майонеза, и в спичечных коробочках, если дело касалось анализов относительно твёрдых видов. На баночку и коробочку наклеивались ярлычки с указанием данных владельца, после чего всё это хозяйство тщательно заворачивалось в газету и на большой перемене, по команде классного руководителя, сдавалось в медпункт лично в руки лаборанту дяде Павлику.
Услышав свою фамилию, зайдя в кабинет и распаковывая газетный свёрток, я меланхолично взирал на невысокий столик, уставленный баночками, содержащими обильное разнообразие всех солнечных оттенков, и коробочками с надписью «120 штук».
И тут моё внимание привлекла одна баночка, обёрнутая в блестящую цветную бумагу с розовой, завязанной бантиком тесёмочкой, и такая же коробочка, оформленная словно новогодний подарок, с нарисованными сердечками и цветочками. На ней, написанная разноцветными фломастерами (каждая буква другим), красовалась фамилия моей соседки по парте. Объяснялось ли это избытком её прилежания или желанием быть очаровательно-загадочной, не знаю, но на меня это не произвело особого впечатления. Однако мой школьный друг Ваня Кошкин после уроков признался мне, что влюблён в эту девочку, как он выразился, «навсегда и БЕЗОТВРАТНО». Все мои доводы, что в блестящей коробочке лежит отнюдь не мармелад и не монпансье и что она просто дура, были напрасны и бессмысленны. Он любил и страдал!
А эта девочка стала основоположницей новой моды, потому как с тех пор все дети, даже включая самых неприлежных, начали усердно оформлять свои баночки и коробочки. С каким-то азартным ажиотажем проявлялось это народное творчество. Стали даже определяться стили и темы этого нового искусства, делая тем самым чуть прекраснее и веселее серые будни нашего лаборанта дяди Павлика.
Из-за всех этих воспоминаний мне делается весело и легко, и я даже не замечаю, как подвальное помещение постепенно принимает опрятный вид. Я распихиваю по мешкам почиканые молью предметы гардероба и присаживаюсь перекурить. Листаю свой школьный дневник, в котором красной пастой (с тремя восклицательными знаками в конце предложения) моим родителям срочно предлагается посетить кабинет директора по причине моего вопиющего вранья.
И вновь!.. Начало мая. Полная грудь весны. Я оканчиваю шестой класс. В накрахмаленной рубашечке и отутюженных брючках собираюсь в школу на экзамен, который принимает представитель районо. Я очень взволнован, ответственен и намерен назло врагам сдать этот экзамен – ведь впереди яркое, зелёное, пахнущее костром моё долгожданное лето.
Я несусь по лестничной клетке, впопыхах забыв зашнуровать ботинок. Выбегаю во двор, наступив на шнурок, спотыкаюсь и приземляюсь в огромную грязную лужу… По щекам текут слёзы досады, и, размазывая их, я поднимаюсь домой. Переодеть штаны не представляется возможным, потому как оставшиеся две пары, замоченные ещё со вчерашнего вечера, лежат в тазу.
– Не беда, – говорит дедушка. Уходит и возвращается через пять минут, держа в руках какое-то подобие штанов булыжно-оранжевого цвета.
– Одевай без разговоров! Экзамены – дело сурьёзное! – строго говорит дед.
– Да как же… они же… я же… – лепечу я в растерянности.
– Не рассуждать! – командует дед. – Отличные штаны! Не с голой ведь ж… Марш в школу!
Не имея времени дискутировать, я ныряю в эти штаны – и, о Боже! Это ведь кавалерийские галифе с кожаной вставкой, причём взрослые, но ушитые и подрубленные. Когда-то давно бабушка перешила их на моего дядю, который был тогда моего возраста. И вот теперь они достались мне.
По причине важности экзамена, уже опаздывая, бегу что есть сил, ловя на себе удивлённые взгляды прохожих. «Чихать! – повторяю я про себя. – Хорошие военные штаны. Я ж не с голой ж…»
В коридоре ни души. «Тихо, идёт экзамен!». Я робко стучу в дверь, захожу в класс. На доске мелом обозначена тема изложения: «Жизнь прекрасна!». За столом рядом с нашим учителем сидит пожилой строгий мужчина в огромных роговых очках, и по его сжатым в куриную гузку губам и маленьким глазкам сразу становится понятно, что жизнь представителей районо отнюдь не прекрасна.
Неловкая пауза, и… хохот. Истерический смех всего класса заставляет содрогнуться стены родной школы. Да что и говорить, я сам, наверное, помер бы со смеху, увидев такое чудище – в пиджачке, белой рубашечке, с пионерским галстуком и в нелепых по цвету и форме штанах-шарах, название которых к тому времени архаизмом изредка встречалось где-то в учебниках истории.
– Тихо! Тихо! – кричит представитель районо. – Это же… э-э-э…
– Савельев! – называю я свою фамилию.
– Вот именно! – говорит строгий мужчина. – Савельев. Что тут смешного? Человек обучается навыкам верховой езды. И, между прочим, они с моим внуком вместе посещают училище имени товарища Будённого. Просто у них сегодня тоже экзамен, и он не успел переодеться. Так ведь?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
