Текст книги "Гражданин Г (СИ)"

Автор книги: Максим Венедиктов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  Предисловие:

  Рассказ этот не рассказ в полной его мере. Написано все это с отрывков найденных некоторыми особо прыткими исследователями в различных местах нашей страны. Отрывки эти конечно же рассказывали об одном человеке, что нетрудно было понять нам. Сохранность отрывков разная, какие-то отрывки почти в полном объеме, какие-то лишь несколько очерков. Иногда хуже несколько слов. С вашего позволения, наша группа организовала все это, разделила на главы и выдает вам на поверку, на чтение и исследование.

  Также представляем вам главу под цифрой 0, тексты эти, как нам кажется, относятся лишь частично к основным, так что отделяем.

  В главе под цифрой 0 приведен ряд отрывков, кои мы просто не смогли систематизировать и приставить в основные главы, ввиду непонятного их содержания. Возможно, они были выужены из писем, черновиков и прочего, но объяснение это лишь предположительное.

  Глава 0

  (Отрывок номер 1)

  Петр Иванович тяжело вздыхал и лежал уже неподвижно, несколько часов. В груди несчадно кололо, а рядом даже никого нет, дабы позвать на помощь. Вот так и умру, один, найдут потом только скелет. Думал про себя Пётр Иванович, а сам пытался успокоиться и дышать ровнее, но предательское тело, просто не хотело успокаиваться и продолжало болеть, руки начали дрожать, сердце несколько раз кольнуло ещё пуще прежнего, в глаза Петра Ивановича поплыл весь мир, краем глаза и ещё слышащим правым ухом, он услышал и увидел, как в комнату вошли двое неизвестных, вид их был странен и непонятен, даже неприятен, но ввиду размытости, Пётр Иванович лишь протянул руку в сторону незнакомцев и простонал:

  «Помогите»

  В ответ он услышал писклявый, будто бы подражающий ребенку голос:

  «Поможем, поможем, там вам помогут.»

  (Конец отрывка)

  (Отрывок 2 номер 2)

  Приедем четверг шесть вечера. Г(надпись стерта)

  (Конец отрывка)

  (Отрывок номер 3)

  Я поставил стакан на стол, даже не отпив оттуда, сам я внимательно вглядывался в силуэт напротив. Не мог свыкнуться с мыслью, что все то, что он говорит-это правда.

  «В общем то, так все дела и обстоят. Ты в порядке?»

  Силуэт обратился ко мне. Я же помотал головой и принялся щёлкать костяшками пальцев.

  "Ты не переживай, у всех так всегда, впервые Поняв это человек только с ума то не сходит. Хотя и такое бывало, на моей памяти однажды.. " я прервал его на полуслове

  " То есть это правда? Я не просто сижу тут и пью с тобой... Я... Я умер и пью её с кем Иным, как... Черт кто ты такой вообще? " мой собеседник хмыкнул, выпил виски из своего стакана, а поставив обратно начал рассказ.

  "Я... Хм. Как бы понятней объяснить тебе... Я вроде знаешь...хм...охранник пленных... Или нет лучшее сравнение это.... Швейцар, вот да, это более явственно. В общем я тут сижу не просто так, не представляешь какая у меня страшная, но в тоже время Скучная и даже опасная работа. Не все как ты могут позволить себе сидеть и пить со мной, говорю же, иногда и с ума сходят. Иногда нападают на меня... Но меня не убить, сейчас уж точно, бессмертие как никак, впрочем у меня всегда работа, значит я бессмертен всегда. Это ты тут такой спокойный, хотя говоря вашими словами, ты находишься в ужасе. Ха. Я то знаю какого это, сидел когда то давно в этом же кресле, век был.. Какой же век... А вспомнил, вроде бы это был конец 16 века, меня ранили на войне, ну и как понимаешь, умер, тогда это дело не удивительное. Сначала не понимал, что происходит. Тоже думал, что все приплыли, уже демоны мерещится, да к слову раньше они были куда более похожи на демонов и прочих из ваших фольклорных сказок и мифов. Правда, то, что сидело тогда передо мной, было реальным, в отличии от ваших созданий. Ввёл или ввело оно тогда меня в курс дела, мол умер ты, путь тебе далёкий предстоит. И все в таком духе. Я то думал в ад попаду или ещё чего, но мне предложили занять место того, кто ведёт погибших в их так сказать долгий и длинный путь, нет, с тобой я не иду, скорее я говорю тебе куда, говорю как, и собственно встречаю тебя в конце, но сам путь ты проходишь один. Все же это твое дело. Не думай, что пройдя путь ты магическим образом оживешь, будешь скрести ногтями гроб, нет, этого не будет, отсюда уже не вернёшься туда, это не магия. Тебе просто предстоит небольшое путешествие, ты конечно всегда....(текст обрывается)

  (Конец отрывка)

  (Отрывок номер 4)

  Примечание:Единственный отрывок имеющий авторское,как мы считаем,название. Так что ниже мы приводим отрывок с заглавием и даже неким предисловием.

  A probis probari, ab improbis improbari aequa laus est.*

  *Античная мысль

  Absit omen!*

  *Из дневников Бенедикта XI

  «Чёрное»

  Валерий Гавриилович вместе с другими солдатами сидел в кузове грузовика. Об удобстве в сим месте речи ни шло, каждый камень и каждая кочка отдавалась в лицах сослуживцев и самого Валерия Гаврииловича. Винтовки то и дело подрагивали в руках, несколько солдат были настолько уставшие, что больше не были в силах сидеть и просто падали на пол кузова. Валерий хотел было поднять его, но и у него на это уже попросту не было сил. Несколько дней они воюют с врагом, на своей родной территории. Несколько дней идут непрерывные бомбежки их позиций, несколько дней они теряют своих друзей, солдаты умирают от ранений, взрывов и болезней. Нескольких, ещё совсем молодых вывезли вчера из зоны боевых действий, ребята просто сошли с ума.

  Валерий Гавриилович не хотел идти воевать. И дело не в трусости ,как бы не так. В свое время обе воюющей стороны со смехом издевались над его родными, поэтому воевать на какой либо стороне для него, значило присягнуть на верность врагу. Тем не менее, у него не спрашивали мнения, просто дали винтовку и послали на поле боя. Сколько раненых он уводил оттуда? Сколько трупов оттаскивал в окопы. Сколько раз уже он из последних сил удерживал умирающего от самоубийства? Этих моментов не счесть, все это отпечаталось в голове Валерия Гаврииловича и то и дело всплывало, когда нужно или же нет.

  Вдали снова зазвучали выстрелы, сменившие собой вполне приятные звуки испуганной,но все же,природы. Значит они уже приближаются. Выстрелы винтовок, пушек и автоматов заливали это место, там снова льется кровь, снова умирают люди.

  (Конец отрывка)

  На сим отрывки заканчиваются и начинается основной список документов, полученных нами.

  Глава 1

  За окном все также бушевала осень. С её привычной грязью, ужасом и унынием в лицах горожан. Во всех этих порядком надоевших каплях дождя на окнах, одежде, лицах. Господи, как же это все бессмысленно, глупо. Из-за всех этих изменений погоды, меняется и мое мироощущение, временами становится плохо, временами жутко. Явственно ощущается боль, в старой ране или же, или же просто на душе.

  Это несколько лет назад я мог смотреть на журчащий ручей, что журчит посреди леса, мог пройти несколько десятком километров, дабы очистить разум или написать одну-две строки. Сейчас же стихи не приносят счастья, удовлетворения или хотя бы чего-то...тяжко все становится...тяжко.

  Про меня успел написать и Тургенев и Толстой, сказали, что я автор, подающий надежды.

  Мне, конечно, это все льстит, мол, вошел в пантеон новых русских литераторов, принят старыми богами, но тяготит это все, тяготит меня. Я пишу это все, но явственно ощущаю, что не заслуживаю этого.

  Вот вчера написал полторы страницы последнего детского рассказа, но господи, как же это беззубо и бездарно, в какой то момент хотелось разорвать все это, сжечь или даже выскрести слова с бумаги...но я просто отложил листок в ящик. Ящик этот потом я разглядывал ночью, но ночью мне было настолько плохо...настолько насколько возможно.

  (Конец отрывка)

  В окне явственно висело солнце. Знаете такое яркое, желтое, ослепительно теплое. Светило прямо в лицо, мешая спать. Кому то. Мне нет. Я уже несколько часов, как был на ногах, хотя, казалось бы, сейчас часов 6, не больше. Но ввиду особых обстоятельств я все же проснулся. С утра следовало ещё немного поработать, знаете...это только утром дается, все самое лучшее свое написал утром, в трезвом, только что проснувшемся мозге, мысли быстрее формируются. И быстрее уходят на бумагу. Знаете, это невообразимо казалось мне раньше, писать. Что рассказы, что стихи, как же это возвышенно и сложно, как это наверняка неудобно, сколько проблем приносит, но сейчас сидя у стола, ярко освещенном, выходящим на небосклон солнцем, я уже так не считал.

  Вообще давно уже так не считал. Подумайте, пишу уже несколько лет. Да я не сильно известен, общался там с рядом наших мэтров, но, тем не менее, сам пока не бегаю от поклонников. Да и зачем бежать.

  Вчера вообще оказия, конечно, приключилась, сосед шумел полночи, мешал мне спать. Попытался я поработать, так поранил руку, случайно естественно. Не ожидал просто столь дикого и громкого крика, который казалось, отскакивал от стен и бил со всей силы. Приехали господа полицейские и успокоили гражданина, я же со спокойной душой и перевязанной кое как рукой лег спать, обещая, что завтра, то бишь уже сегодня пойду к врачу. А что...к врачу я собирался и так, а теперь ещё и дополнительный повод появился.

  Я отложил листки с текстами последней работы, вздохнул и встав из-за стола быстрым шагом направился в прихожую, дабы успеть на прием к доктору. Путь близкий конечно, но боюсь потерять время. Время самый ценный ресурс, пусть даже человек этого не понимает. Время это все, время это по факту и есть мы. По крайней мере, я всегда считал так.

  Быстро надев пальто, осмотрев себя в слегка покосившемся пыльноватом зеркале, усмехнувшись собственному безэмоциональному лицу, я наконец, покинул квартиру.

  "Щелкнул замок,завертелся волчок

  Я вышел из дома,я не обречен

  Сегодня к врачу,а завтра в издательство

  Пусть заплачу от боли, заплачу от денег

  Но лучше уж так,чем тратить попусту время."

  Глава 2

  Ночью становится хуже, вижу тени различные. Они мелькают пред глазами, будто бы танцуют, а танец этот...ох, танец этот будто бы вводит меня в транс, завораживает меня он. Тени танцуют, а я смотрю на них. С открытым ртом и с таким взглядом, с которым смотрят на девушек, но нет, тут лишь тени, абстрактные...странные.

  А ведь это просто тени. Да тени, именно они. Тени. Танцуют предо мной, на стенах, окнах, в отблесках от света свечи.

  Тени, а когда они появились? Ещё много лет назад, в детстве, вроде бы припоминаю...а что же они делали раньше? Танцевали ли как сейчас? Не помню уже, помню лишь склонившуюся надо мной мать. Что она делала? Говорила что-то, шептала. Молилась ли? Этого я тоже не знаю и не помню, вижу только сам образ, пустая моя голова.

  (конец отрывка)

  Улица встретила меня привычной пылью, привычной пустотой и немного неприятным запахом. Знаете такое...как бы это описать точнее, смесь масла с уже слегка забродившим квасом, смешанным с парочкой гнилых луковиц, наиболее подходящее сочетание, чтобы понять какие миазмы пылали на улице. А я что, я уже привык.

  Вдали рядом с одним из переулков лежал местный бездомный Гришка, веселый парень он, отец был офицером, воевал с Наполеоном даже, но в итоге проиграл почти все семейные деньги в карты. Вот ведь,жена его от горя утопилась, Гришка же пошёл попрощайничать, сам отец-герой просто был убит. Очередная игра в карты, закончилась убийством.

  Страшно это все, видел я человека который играл в карты, так он и от бога ушел.

  Я поравнялся с Гришкой и он слегка сиплым от вечного лежания на камне голосом спросил:

  -Всеволод Михайлович, не будет немного денежек? Совсем чуть-чуть, мне бы воды, да хлебушка.

  -Прости Гришка, сам гол как сокол, завтра пойду в издательство, выпрошу у них жалованье, дам тебе, продержишься до завтра?

  Гришка кивнул и снова улегся на камни. Бедный ребёнок уже давно не ходит. Левая нога его черна, словно ворон и вряд ли она вообще, когда-нибудь вернет прежний вид. Правая нога напротив красна, словно раскаленный металл, но почти, так же как и левая не годна. Не двигается ни одна мышца. Ещё летом я предложил отвести Гришку к врачу, но мальчишка запротестовал, мол, откуда деньги возьму и прочее. И даже когда я пообещал, что оплачу все лечение, он лишь покачал головой и сказал, прямо как сейчас помню:

  -Вам нужнее. Скоро понадобятся, после зимы тяжко будет. Всем.

  Как сейчас помню, странный разговор этот. Что же имеет ввиду Гришка? Я конечно явственно ощущал изменения, они витали в воздухе, разуме людей и вообще в атмосфере всей жизни, но неужели бездомный мальчишка знает что-то или чувствует что-то, чего никто кроме него не может. Странно это все. Гришка вообще странный, пусть даже и вызывает зачастую жалость, глаза у него недобрые, будто бы пронизывают насквозь, настолько взгляд его упрямен, пуст, но устрашающ. Как посмотришь на него, так в душе, будто тростинка, надломится что-то, душа может, я не знаю, но во время разговоров с Гришкой, все же невольно, смотрю на одну из царапинок на его страдальческом лице, нежели в глаза. Не хочу, чтобы у меня что-то надломилось, не нужно этого.

  Здание местной больницы, наконец, предстало предо мной, внутри фойе уже точно толпился ряд пострадавших, больных, буйных и прочих, которые нуждались или в срочной или в плановой помощи, поэтому внутрь я заходил с тяжестью на душе, столько больных, а я без очереди пойду.

  Читатель невольно спросит, почему же без очереди. Отвечаю: Андрей Викторович Гестарев, местный доктор, мой старый знакомый, даже товарищ и друг, вместе ещё в императорском полку служили, он тогда же вытаскивал меня, раненного в ногу из под завалов небольшого сарайчика. Вместе со мной он гнал турков с нашей земли, вместе мы стреляли в их спины и рубили их головы, сейчас же я ушел в писательство, а Андрей в привычную для него профессию, спасать и лечить людей. Врач он неплохой, даже трудные случаи берет под свое крыло, как пример мой, так что положиться на него можно, меня же принимают по старой дружбе без очереди, 30 минут положенных мне, а может лучше бы я в очереди стоял?

  Зайдя внутрь, я, стараясь ни с кем из больных не встречаться взглядом, медленно подошёл к посту медсестры, Аннушка, мило охнула, увидев мое пусть страдальческое, но все же с натяжной улыбкой, лицо. А после, сказав будто бы одними лишь глазами, провела меня мимо очереди, прямо к кабинету. Театрально взяв меня за руку. Что же за девица? Не надо тут спектаклей, хватит стыда и так, тратить время от реальных и даже решаемых проблем, к моей...Ох, как же стыдно мне, вы бы знали читатель.

  Неожиданно у самой двери, меня за руку, уже другую, нежели ту за которую меня вела Аннушка, взял какой-то старик. С седой бородой, слегка запавшими в глазницы глазами, он лишь взглянул на мое оторопевшее и испуганное лицо, а после одними лишь губами, сказал мне:

  «Гаршин...живой ещё»

  Именно так, читатель. Живой ещё! А каким бы ещё я был, кровь внутри течет, мозг соображает, мышцы двигаются, какой ещё, ежели не живой. Но нечего сказать старичку я не успел, Аннушка быстро отсекла старика и под суровые взгляды очереди ввела меня в кабинет Андрея Викторовича. Я потупив взгляд оказался в врачебном кабинете.

  Глава 3

  Кабинет, беленький, чистенький, упаднеческий я бы ещё сказал, встретил меня запахом странных медицинских растворов, в коих я ни бельмеса не понимал, кучей бумажных книг, сваленных по территории каждого из углов комнаты, а также видавшим видимо ещё Петра 1 столик деревянный, за коим, на таких же по древности стульях сидели врачи. Андрей Викторович и его ассистентка из института, насколько помню, звали её Алиса...впрочем, как ещё могли звать эту рыжеволосую и очень уж разговорчивую особу. Я вообще человек молчаливый, изредка общаюсь вживую, чаще письмами или же телеграммами, Андрей уже давно это понимал и в кабинете мы разговаривали только по сути моей проблемы, кою безуспешно пытались вылечить уже целый год, а открыли её ещё лет 10 назад, ещё будучи в школе. Алиса же, ох, эта рыжая бестия на самом деле будто бы не понимает где она находится, постоянно спрашивает какие-то странные вопросы, перебивает, говорят не только меня, но и других пациентов, одним словом вообще не соблюдает этикета врача, ежели конечно он таковой и есть, впрочем, вряд ли нет, обеденный есть ведь, значит и врачебный также имеется. Пусть возможно и забыт более молодыми врачами. К примеру, такими как Алиса и Аннушка, отпустившая мою руку только сейчас.

  «Ох,Всеволод, я уже хотел посылать за тобой Анну, но сам пришел, рад, ты давай садись, расскажи как твоя неделя прошла.»

  Послушно я сел на стул, что стоял близ Андрея, и сняв наконец слегка обветшалую шляпу, потупив взгляд медленно сказал:

  «Как прошло? Ну...в целом, лучше чем ожидал, меньше приступов, хотя по ночам...ночами не сплю Андрей...совсем, будто не мое это, сон.»

  Андрей поднял свои брови и задумался, а после будто бы ни к кому то конкретно, будто бы в сам воздух задумчиво произнёс:

  «Бессонница значит...somno turbatos, интересно.» И вот уже обратился ко мне:

  «А таблетки те принял, которые выдал тебе....Бодь...как же его...»

  «Богуян» подсказала Алиса, Андрей щелкнул пальцами и устремил свой взгляд на меня. Я кивнул, этого думаю было достаточно для понимания.

  «Странно, побочных действий раньше таких не наблюдали...впрочем, там проверяли то...на пленных турках, неудивительно, что не доглядели.»

  «Ладно уж, не пей их, думаю...стоп, а в какой момент началась бессонница? Ты ведь ещё и раствор пьешь?»

  «Раствор пью, но думаю, спать перестал именно после таблеток, как минимум с неделю, после приема начались проблемы со сном.»

  «Значит, раствор не влияет, а вообще помогает?»

  Я пожал плечами, откуда же мне знать, ощущения то не меняются, вроде все также, как и раньше, но смысла во всем с каждой секундной меньше, вот и все объяснение, не врач же я, откуда мне знать?

  Андрей видимо был удовлетворен этим ответом и погрузился в мою медкарту, которая казалось только за последние три года увеличилась в размерах, эдак в два раза. Тут и там выглядывали новые листы, вставленные в полевом госпитале или же в госпитале Одессы. Суть бумаг в принципе была привычно непонятной. Болею чем то, лечить нечем. А с каждым днем все сложнее, я уже солнцу радоваться скоро перестану, если это все не пройдет, не то что просто миру.

  Андрей все это время читал записи и что-то бубнил под нос. Алиса же неотрывно смотрела на меня, я конечно этого не видел, ибо не мог позволить себе повернуть голову, но взгляд её я отчетливо чувствовал на моей спине, мой же взгляд бродил по слегка побитому кафельному полу, кушетке, забитой книжками и потрескавшейся стене.

  «Значит...sanguinis detractione тебе уже делали...раствор пьешь, так его и пей дальше...хм, somno turbatos,странно это все...»

  Наконец отложив медкарту, он внимательно посмотрел на меня. Вздохнул и сказал:

  «Так...Всеволод, ты понял меня, таблетки эти к черту выброси, не нужно пить это, зря вообще прописал, через недельку придешь, расскажешь, как все изменилось, в лучшую или худшую сторону. Если...если вообще нечего не поменялось...не знаю я...феномен ты, нет ещё лечения от этого, впрочем и сам знаешь.»

  Я кивнул. Конечно, я знал и конечно я прекрасно чувствовал, что возможный мой конец уже не так далеко, как он был когда то, даже на поле битвы я не погиб, был лишь ранен, смерть тогда не забрала меня, видимо считала что рано, впрочем и правда, рано тогда это было, рано. Спустя несколько лет я ведь 4 дня написал, тогда обо мне заговорили, а тут...тут была бы такая нелепая гибель, видимо сама смерть хотела, чтобы мои работы увидели свет...надеюсь на это.

  «Ты понял Всеволод?»

  «Да, а руку мою не посмотришь? Я ночью поранился...»

  Андрей вопросительно посмотрел на меня, а после на мою протянутую руку, наспех нацепив перчатки, он выудил из ящика какой-то бутылёк и непонятный для меня мешочек, будто бы с песком. Свежие же бинты он достал в последний момент.

  «И как же тебя угораздило?»

  «Сосед выпил, орал всю ночь, пока работал сонный, случайно поранил руку...Я не специально, не связано это с болезнью.»

  Андрей понимающе кивнул. Да, не верит он, думает, я как они все. Но нет, я ведь не настолько болен, я ещё поживу...я ещё попишу и поработаю. Главное чтобы соседи потише были.

  Через минуту Андрей закончил обрабатывать руку и пометив что-то сначала в общей карте, а затем уже в моей сказал:

  «Так, руку обработал, Богу..»

  «Богуян» снова напомнила Алиса

  «Да, Богуян принесет ещё бинты и перекись, так, что дальше сам, если справишься.»

  Я усмехнулся, вот ведь, если справлюсь, не такие раны видел и не такие лечил.

  «Так, тогда прием окончен, можешь идти... Главное...не обращай на очередь внимания, ты не просто так ведь ходишь, не занимаешь ничье место, а то по тебе видно, что только этими вопросами задаешься. Как на каторгу приходишь сюда, ладно...Раствор завтра ещё принесет Богуян, вместе с бинтами, так что лекарства будут. Удачи тебе, во всем.»

  «Спасибо.» На этом мое посещение закончилось, я снова нацепил нелепую, по словам Гришки, шляпу на свою голову и медленно поплелся к выходу, но тут Алиса меня остановила:

  «Всеволод Михайлович, а когда ждать новую работу? Будет ли? Или вы уже закончили?»

  Закончил ли я? Нет...я закончу когда уже не смогу нечего делать, вот тогда да, будет конец, самый что ни на есть, настоящий, творческий, житейско-писательский, а пока, пока буду писать. Но сказал я лишь это:

  «Да...скоро выйдет, осталось лишь с издательством договорится. До свидания»

  Сказав это, я вышел из кабинета, очередь снаружи встретила меня холодным взглядом. Женщина сидящая возле двери, сразу же протиснулась, краем глаза заметил, что у неё почернела рука, значит точно ампутация, я такое видел на войне, ужасно и выглядит и пахнет, операция того хуже, особенно в поле, лучше бы таких убивали, я сейчас серьезно, читатель, лучше бы убивали. Меньше боли, меньше проблем, раз...и все.

  Старик, прикоснувшийся ко мне, неожиданно пропал, то ли не в этот кабинет сидел, то ли Аннушка вывела его, впрочем, какая разница, ушел и ушел...нужен он мне.

  Глава 4

  Я снова сидел за столом, а на него падал солнечный свет. Солнце жгло, а я сидел под его лучами, прямо как обычно. Надежды мне сейчас не хватает. Давно ей не писал. Когда последний раз? В Харькове, да...точно в Харькове, просил её писать мне, но уехал...уехал и не назвал адрес. Зачем же я лишил себя любимого человека? Зачем вообще уехал...черт его знает. На такие вопросы ответа нет, как и нет у меня ответа, почему пишу я детские книги в последние дни, господи, так тяжко сейчас, так тяжко....

  Случайно открыл я рану на руке, господи...нет не случайно, вполне сознательно, взял и ударил рукой по столу, потом ещё ряд раз...вот ведь, больно, рана кровоточит, раны такие раньше только у раненых солдат видел, у кого живот распорот и все внутреннее наружу, у кого ноги нет и кость торчит, запах...запаха такого нет, вполне привычный запах металла, но это от крови, чего уж я.

  Наконец рану перевязал, обработал перво-наперво, вроде бы все в порядке, на душе легче не стало, но боль её перекрывает...может лучше пройтись по улице? Это лучше ведь чем сидеть в доме, под палящим солнцем, под...под...не могу слов подобрать...это точно очередной припадок, и как назло, сразу после приема у врача, зачем же так со мной, почему именно со мной...почему с нашим народом? А что почему....(текст обрывается)

  Тени снова танцевали. Ещё и пели что-то. Марсельезу? Нет, какой-то неясный мне язык. Слышал я его, когда то...но не помню где точно, впрочем, к черту это...тени танцуют, пусть танцуют, тени поют, ну и пусть поют дальше.

  Нога снова заболела, старая рана дает о себе знать, но нечего сообщу Андрею, может, сможет мне помочь....(текст обрывается)

  Глава 5

  Я снова подошел к Гришке, тот привычно сидел оперевшись спиной в стену и мрачно созерцал все окружавшее его, прохожие, проходящие изредка мимо него, нервно оглядывались, а иногда с отвращением отпрыгивали. А чего пугаться то? Не зверь ведь, а больной и бездомный мальчик, вы бы помогли, а не шарахались.

  Мальчик заметил подходящего меня:

  «Всеволод Михайлович, чего это вы снова?»

  «Сходил к врачу...хотел поработать, но не могу...тяжко мне Гришка, тяжко...очень плохо на душе, но ты наверно не посчитаешь это важным или хоть стоящим внимания.»

  «Да...я на улице живу, ног нет, считайте, тяжестью на душе меня уже не пробить, лучше бы убил меня кто и дело с концом.»

  «А кто же? Да и вообще, обещал же, найдем денег и вылечат тебя, обязательно!»

  «Всеволод Михайлович, вы сами-то верите в слова свои? Вы себя вылечить не можете, а с виду вполне здоровый, а я...я без ног, слегка ослепший, уже давно наверно подхвативший чахотку, вообще не подходите ко мне, недаром и заразится.»

  «Я не...я...не знаю, я думаю что...ох»

  Не нашел я, что сказать можно Гришке, да и нужны ли ему слова, нужна ли ему помощь и поддержка, никогда не было, зачем она ему когда он почти на смертном одре, когда она уже занесла над ним косу, когда даже капли крови предыдущех погибших капают на бессильное тельцы Гришки...ох господи, а ведь читают мои книги дети такого же возраста, все в теплых домах, в теплой одежде, под опекой и защитой взрослых...А гришка ведь...Гришка тоже хочет...хочет жить как минимум...может почитать ему? Впрочем, нужно ли действительно ему это? А мне?

  Все завтра в издательство и наконец завершаю все это, к черту, или же оно меня просто убьет, завершу век свой...очень быстро. Итак состояние все хуже, к черту эти рассказы, к черту этих детей, не таких как Гришка, обласканных, прилизанных и вежливых, к черту их родителей...к черту это все.

  Я не найдя, что сказать уже почти мертвенно бледному ребенку, просто покинул его, но на следующий день не пришел, и на следующий и так прошло почти полгода, я не выходил из дома, лишь забрел в издательство, забрел, сказал что нужно издавать, отдал им копию уже законченной работы, а сам забрал какие-никакие деньги и заперся в квартирке. Не знаю, лучше бы я ходил по городу, с друзьями, общался с врачами и прочими, нежели так, но...но ладно, это мой выбор. Богуян, помощник Андрея Викторовича заносил мне лекарства, соседка по лестнице милая Катерина помогала едой, а я сам, обросший волосами, с черными от бессонницы глазами, тихо благодарил её...

  Я спрятавшись от всех, спрятавшись от проблем мира, своих и чужих просто закрывшись в четырех стенах, даже не знал, что Гришка. Тот мальчик живущий уже черт знает сколько на улице, умер прямо там, ждал моей помощи ведь, ждал может помощи хоть кого то...А я его таким образом бросил, бросил народ таким образом, не помог, хотя обещал, кто я после этого? Чего стоит моя проблема, чего стоят вообще любые меркантильные проблемы, Гришка этот, хороший мальчик, мог бегать по городу с другими мальчишка, смеяться, читать книги, бог с ними, даже может мои, мог жить. Вместо этого он лежал без ног, в какой-то подворотне, где только ленивый не...ох...господи, в этой подворотне он и окоченел. Ближе к полуночи, некоторые люди, кажется, слышали даже жалобный, не то вой, не то стон Гришки, который звал на помощь, кого-то, может даже меня, но никто не приходил. Я не слышал, кто-то другой может тоже, а третьим? А третьим может и не нужен был этот Гришка, чего в нем, он ведь не бегает, лежит себе милостыню просит, каждому бы кто так говорит камнем в голову кинул, так только предатели говорят, так турки могли говорить, враги наши....но не мы...нет, не местные люди, не мои товарищи, не Андрей Викторович, не Надежда моя любимая, не милая Катерина...нет, не я, я не мог этого говорить, никто...это точно, никто.

  Глава 6

  В дверь мою постучали, слабенько так, будто бы и не хотели, впрочем, может ошибка? Но нет, снова слабенький стук, девичий я бы сказал. Неужели Надежда? Может приехала, как бы я рад был, как бы я счастлив...ну а может Катерина, давно не встречал её, следует наверно по крайней мере поблагодарить девушку, помогала мне...а я просто...я просто молчал. Лишь кивал и закрывал дверь...

  Встав с кровати, я медленно поплелся к двери, в глазах все плыло, в груди что-то болело и тяжким грузом оттягивало будто бы всего меня, куда-то вниз, упасть бы сейчас и не вставать. Вот что оно говорило. И явно хотело.

  За дверью как я и предполагал, стояла Катерина, смущенно она протянула мне письмо и тихим голосом сказала:

  «Всеволод Михайлович, это Андрей Викторович передал, говорит важное письмо, нужно бы прочитать вам...Простите, ежели побеспокоила.»

  «Нет...нечего, все в порядке, спасибо за все тебе...спасибо Катерина»

  Хотел было я даже упасть к ней в ноги, расцеловать их, пусть за сумасшедшего сойду, пусть что угодно подумает, помогала ведь она мне, пусть может сама так и не считает. Но нет, я лишь кивнул и закрыл дверь.

  Письмо это было от Надежды, несказанно рад я был ему, давно уже не видел её подчерка, давно не чувствовал запаха её от бумаги. Ниже части текста из письма:

  "23-го <марта 1888 г.>

  Здравствуй Всеволод

  Твой доктор сообщил, что тебе как никогда нужна поддержка и помощь, но ввиду твоего характера, состояния ты просто не в силах принять её или попросить сам. Но я твоя любящая жена, поэтому бросить тебя в такой сложный для тебя момент не могу, ты уже бился с болезнями без меня, но продолжительно и долго, знай что за тебя волнуется вся твоя семья, все мы не находим себе место, до некоторого времени мы не знали куда писать тебе, не знали адреса, но теперь мы выезжаем все к тебе, жди нас завтра ближе к утру на вокзале Н

  Твоя Н.М"

  Я отложил письмо и горько заплакал. Не знаю, отчего...просто заплакал, от безысходности, слабости, бессилия себя и народа, бессилия всей интеллигенции, всей страны и всех людей.

  Бессильны мы, и никогда другими не будем

  Слабость наша часть, как душа и счастье

  Смерть ведет нас на наше распутье

  Пустое, грязное, как вся наша жизнь

  Пустое и грязное, как кабак в Петрограде

  Пустое и мертвое...пустое...и...мертвое...

  (повтор этих строк 77 раз) В этот момент дневник обрывается, кто знает конкретно, с какой целью он записывался, но кажется, записывался он в период самой жесточайшей депрессии автора, заведшей его, как мы предполагаем в самую глубь мироздания, в самую глубину мыслей, ежели такая глубина вообще есть.